Мария Леманн
Шишига
Андрей лежал и закрывался руками, но гриндерсы пробивали ослабевающий блок. Прохожие видя эту картину ускоряли шаг. Удар, и как утюгом обожгло ухо, оно горело. Юноша сжался еще сильнее в надежде что скоро все прекратится. Агрессоры выдохлись и перестали пинать.
– Вот сука! Ботинок испачкал кровью этой мрази! – сказал главарь и смачно харкнул в Андрея.
Антон пнул последний раз по ребрам жертву и вытер металлический носок обуви о лежавшего. Остальные последовали примеру лидера.
– И только попробуй подойти еще, мусорской выблюдок. Долбанный позер!
Говоривший повернулся к своей шайке, поднял руки с сжатыми кулаками вверх и крикнул: «Панки, ХОЙ!» «ХОЙ!» поддержали панки и все вместе пошли допивать дешевый портвейн около стены, где большими черными буквами написано: «ЦОЙ ЖИВ».
Все тело болело, глаз заплыл, хрящ на правом ухе был деформирован, а во рту собиралась кровь. Превозмогая боль Андрей медленно поднялся. Ирокез упал, мартинсы и драные джинсы были испачканы. Хромая он направился к метро. «К черту это все»– думал юноша. «Уеду из Москвы. Ни мент, ни панк. Никто…» Он был позором для своего отца, капитана МВД Егорова Василия Семеновича. Не смог поступить в Академию Волгина и после этого перестал существовать для него вовсе.
Был теплый майский день 1991 года. Смыв лак и кровь под душем Андрей уставился на свое отражение в зеркале и слегка ухмыльнулся, разбитая губа снова треснула. Он взял ножницы и остриг длинные волосы, которые так долго растил чтобы поставить цветной ирокез. Бритвой прошелся по всей черепушке, чтобы полностью убрать следы бунтарства с головы. Собрал сумку и поехал на вокзал, оставив записку в надежде, что ее прочтет адресат «Отец, уехал к деду. Не переживай.»
