Мария Кейль
Первый Гончар
Вааль оставил мне книгу и попрощался.
Мастер Таале Вааль, вспомнил я списки. Мастер орлов – он создавал птиц, которые передавали видимое ими пространство на специальные экраны. Гений, соединивший живого и неживого керамика в цельную систему. Работал он на военных. Непростой человек.
«Интересно, сколько ему лет?» – подумалось мне. Выглядел Вааль ненамного старше меня, но… Тогда сразу возникал вопрос: во сколько лет он начал гончарить? Его творения – это не дни и даже не недели жизни. Так… сколько же ему на самом деле лет? Откуда этот высокомерный тон? «Думаешь, мы бы зря…» Да уж, дороже времени нет для нас ничего.
Так что книгу я все-таки прочел, хотя каждая глава вызывала невольный внутренний протест. «Превосходи ожидания клиента», «найди свою нишу», «пользуйся связями» и опять «пользуйся связями» и прочие советы ходить и рассказать всем подряд про свою крутость были настолько не про меня, что читал я их с трудом. Однако их написал человек, чья карьера и возраст хоть и вызывали кучу вопросов, но успех был бесспорен. Над моим плечом кружился мотылек и я решил кое-что попробовать. И пошел в воскресенье в мастерскую. Джаред был потрясен до глубины души: он не верил, что у меня может быть заказ.
В следующие выходные я отправился к Аните, моей маленькой сестренке. Ну, маленькой, она была только для меня, а на самом деле в свои семнадцать имела весьма развитую фигуру и училась в солидном колледже.
– Привет, братец. – Она обняла меня. – Мастер Левский, ммм? Уже месяц как мастер, а дома не проставился.
– Подарок тебе готовил, – я приобнял ее, – не с пустыми же руками проставляться.
За Анитой наблюдать было одно удовольствие: она одновременно обрадовалась и попыталась меня поругать:
– Да вы с папашей одинаковые, вам лишь бы погончарить. Раз помрешь раньше всех – домой заходи почаще. Мама скучает, – добавила она после небольшой паузы
– Эй, полегче. Если бы не папина пенсия, ты бы не училась сейчас в колледже. Я и не собираюсь гончарить чего-то масштабного. Вот, посмотри.
Я протянул ей небольшую коробочку.
Ведомая любопытством, она открыла и ахнула: на ладонь вспорхнула бабочка, прекрасная, искрящаяся разными цветами и несущая с собой аромат летнего сада. Бабочка перелетела на ее волосы – прекрасное и живое украшение.
– Крылья меняют цвет от твоего настроения: сейчас они розовые – ты рада и смущена. И еще ей надо иногда давать чуть-чуть меда, – сказал я, наблюдая, как она крутиться перед зеркалом и играется с бабочкой. Ее восторг на мгновение остановился:
– И во сколько она тебе вышла?
– Дней пять-шесть.
– Не врешь?
Я передернул плечами: мол, врать мне зачем?
– Ты можешь носить ее с собой на учебу, – улыбнулся я.
– Эй! Васька, ты хитрющ и ты молодец! Поняла я тебя. Ну ладно, братик, покажу я ее нашим примадоннам. Только смотри, потом не приходи ко мне с седыми волосами, а?
Меня немного смутило, как Анитка сразу поняла, зачем я принес ей бабочку, и даже похвалила меня за идею. Перед зеркалом она крутилась до тех пор, пока не пришла мама и не усадила нас ужинать, как будто мы школьники.
К моему удивлению, школьным примадоннам моя идея понравилась. Анита посмеивалась и требовала проценты, но исключительно в шутку. Бабочек, божьих коровок, мотыльков, колибри, змеек и прочую мелкую живность, которая притягивалась теплом хозяина и выглядела как украшение, я делать наловчился. Джаред смотрел на миниатюры, появляющиеся в его мастерской, посмеивался, но ничего не говорил. Хотя иногда он качал головой и грустно косился на мой сертификат с буквой «Д».
***
Прошел год, настала весна, пересмотр всех сертификатов в гильдии. Ничего не изменилось – у меня по-прежнему красовалась самая нижняя ступень. Я изучал разные техники, разные типы обжига. Например, молочный. Пробовал глазурь, и получались просто волшебные переливы на чешуе ящериц. Но треснутый горшок, меня достало делать мелочь. Более того, девушки растрезвонили по всему городу, что Левский – мастер бабочек. Им казалось, это мило и романтично. Тон задавала сестрица Анита. Ух, Джаред смеялся. Правда недолго: через полгода я от него съехал, арендовал маленький домик с хорошим подвалом, оборудовал свою печь и начал встречаться с замечательной девушкой, шатенкой по имени Эмма. Папаша был бы доволен, если бы смог ее увидеть.
Прошел еще год, снова настала весна, но мой ранг не изменился. Два года прошло с момента экзамена, и я решил воспользоваться правом отдохнуть на озерах, к тому же хоть и днями, я растратил за два года своих пять. Эмму отец со мной не пустил: мол, нечего разврат разводить, еще даже не помолвлены. И я поехал один.
Там я снова встретил мастера Таале Вааля.
– Ну что, отдыхаешь, Левский? – Подошел он к моему шезлонгу, – Почему один? Никто не хочет составить компанию Мастеру Бабочек?
– И вам неплохо поживать, – буркнул я ему. В его темных волосах появились серебряные прядки, работал он на порядок серьезней меня. Кружным путем я выяснил, к своему немалому удивлению, его возраст: он был на четыре года младше меня. Так когда же он начал гончарить?
– Не обращай внимания на этих идиотов, Левский. Это гениально – делать таких милых созданий. Моя сестренка, кстати, заказывала у тебя золотую змейку-браслет. Весьма хорошо сделано.
– Да куда уж мне до вас, – Валль, со своими орлами для государственных организаций стал легендой Гильдии. Интересно, как он начинал? Как пытался донести до армии важность того, что придумал? И почему у меня в голове только милые штучки, но ничего такого глобального?
– Ну-ну, – он покачал головой, – что умеем, то и делаем. Я терпеть не могу возиться с миниатюрами, а тебя вон как выходит – вплоть до чешуйки. Ранг, может и не заработать, но деньжат – вполне. Узнаваемый стиль и качество – вот что приносит деньги. А ранги важны для старых зануд вроде Джареда, которые не ценят свое время.
Он задумался и замолчал, вспоминая что-то свое.
– А вы цените свое время, мастер Вааль? – не удержался от вопроса я.
– Да, – ответ был резок, – да, Левский. Я ценю свое время. Я бы отдал его все, разом, чтобы только … Я бы еще книг написал, чтоб гончарное дело развивалось. Я бы… Неважно, Левский. И давай на «ты», ладно? А то я совсем стариком себя чувствую.
Он помолчал еще немного, безотрывно смотря в чистое небо.
– А давай выпьем, Левский? Говорят, тут коньяк хороший.
***
Прошло еще два года и, меня это начало уже пугать. Мне действительно не поднимали ранг в Гильдии, я так и болтался в конце списка. Только теперь это было уже не важно – меня знали все. Милая редакторша, которой я сделал золотую черепашку, вела про меня колонку в модном ежемесячном журнале. Мои миниатюры расходились все дальше и дальше, и стоили все дороже.
С Ваалем я встречался и не раз: он мне симпатизировал, пытался подружиться и считал, что я делаю все правильно. Иногда, немного высокомерно, давал советы, иногда звал выпить и очень мной гордился, почти как своим учеником. Это было забавно, если вспомнить кто из нас старше. Он будто игрался, изображая учителя.
У меня были деньги, признание, клиенты, любимое дело. И своя мастерская. Я не тратил так много своей жизни, как Вааль и другие мастера. Миниатюры отнимали, как правило, меньше недели и кучу нервов. Приносили достаточно денег за уникальность и не заставляли меня обзаводиться седыми волосками, что чрезвычайно радовало Эмму, Аниту и маму. На сентябрь назначили свадьбу. Жизнь удалась.
***
«Чего стоит моя жизнь? Зачем я здесь?»
Я смотрел на возвышенное послание на двери Гильдии в дождливый августовский день.
Зачем я конкретно «здесь и сейчас» было понятно: мы пришли проводить в последний путь мастера Джареда. Это было грустно, но ожидаемо. Но зачем я здесь, в этом городе делаю бабочек? На это я трачу жизнь? На это день за днем трачу свои годы? Реального времени от моего рождения прошло 26 лет. А из них последние шесть лет – два учебы и четыре работы обошлись мне в одиннадцать. У меня есть девушка и мы планируем пожениться. У меня есть мама и сестра, которые за меня переживают.
Но я хотел большего. Я хотел иначе. Я знаю, как создать, соединить…
Но может, я просто перепил с Ваалем на поминках?
На свадьбу я создал для Эммы прекрасное ожерелье из бабочек, которые кружились вокруг сначала как вуаль-фата, а потом садились драгоценностями на грудь, платье, волосы. Все просто плакали от подобной красоты.
Анита ткнула меня в бок после церемонии
–Ты, братец, создал новую свадебную моду.
Тогда я напился. Не сразу, нет. Не в первую брачную ночь, и не во вторую. И даже не в третью. Нет, я напился в своей мастерской после того, как мне принесли десятый заказ на этих чертовых свадебных бабочек! Сам придумал, сам и делай, да. Радуй остальных, мастер! Кстати, Эмма тоже их любила и очень гордилась. Особенно в восторге она была от того, что я был богатым, но не старым дедом, как большинство Гончаров.
Ах да, когда родились двойняшки Стар и Тася, он попросила им создать светящихся бабочек – потому что дети боялись спать в темноте. Мило было до оскомины. Надо ли говорить, что это были не последние детские игрушки, которые я делал? Некоторые рассказывали сказки на ночь.
Я терпел: всем же было хорошо. И только все чаще листал старые фолианты в библиотеке.
Сорвался я в тот день, когда ко мне пришел Вааль. В мастерскую. Он выглядел уже матерым стариком, с которым не хочется спорить, а то тростью зашибет.
– Ты, наверно, уже и не ждал, но вот тебе бумага, Левский
– Что это? – я покосился на свиток в его руках. Тот лишь кивнул: мол, принимай. Я развернул сертификат.
– Ранг «С»? – мне присвоен ранг С? Все? За все годы?
– Из уважения к твоему мастерству. Левский, не понимаешь? Да они завидуют тебе – все! Ты самый успешный Гончар! Потому что никто никогда не делал эти миниатюры и не делает! Я, я спалил свою жизнь ради мира в стране и толку? Да лучше бы провел больше времени с семьей… но ты знаешь, как манит глина.
Он замолчал. Я знал, что Таале Вааль, сын офицера и свидетель пожарищ Фариона готов творить все, что угодно, чтобы сохранить мир в стране. Юношеский максимализм, ха. Но я также знал, что он, как и я, жить не мог без погружения, без манящей магии сотворения нового. Нам было уже все равно, сколько времени горело ради наших керамик. Лишь бы творить.
– Живи, Левский. Делай бабочек. Девочки от них счастливы. Мне даже моя сестра…, – он замялся, – Моя старшая, понимаешь, Левский, старшая сестра! Эта милашка, черт, даже она говорит, чтобы лучше я бабочек делал вместо своих орлов! Потому что сейчас я выгляжу как ее папа! И ради чего? Ради мира?
Он в сердцах хлопнул дверью.
Вот тогда я напился. Так, как никогда до этого не напивался. Закрылся в мастерской.
Эмму это не удивило: я оставался там допоздна время от времени.
Но нынче – нынче я хотел сделать нечто иное. Кое-что, вернее, кое-кого, кого я хотел создать с самого начала, когда читал про первого живого керамика. Нечто, отличное от бабочек. Некто, ради кого я сидел в библиотеке снова и снова.
То, что все изменит.
Я мешаю глину: черную – вулканическую, белую – с высокого пустого склона, красную – от ямы в земле. Добавляю речной песок.
Кровь, кровь, кровь. Я беру обычный нож, черт, кто ж знал что будет так больно. Кровь не останавливается, течет. Я зачарованно смотрю на яркие капли, которые исчезают в материале и понимаю, что уже давно не в этой реальности. Едва удерживаясь сознанием от погружения в микромир, я провожу по порезу еще раз, но уже серебряным ножом, и кровь все же останавливается. Я ухожу туда, где вещество призрачно, а мысли реальны.
Огонь
Воздух
Вода
Земля
Дух
Создание
Время
Обжиг
Когда я достал из печи глиняную фигурку, было страшно разбить слой глины и освободить существо. Я мечтал о таком с самого начала, будь они все неладны! Гончар держит в руках все четыре стихии, и я хотел смешать их в одном существе. Никто до этого не пытался создать подобное!
Я коснулся глины, она осыпалась. Перед моими глазами сверкнуло яркая вспышка, я осел на пол.
***
– Эй, Левский, ты чего тут намудрил?
Вааль тряс меня за плечо. Он выглядел обеспокоенным.
– До меня дозвалась твоя жена, мол неделю из мастерской не выходишь. А вниз дверь мог открыть только мастер. Печать же на входе.
Я попытался сесть. Он помог и внимательно осмотрел меня.
– Так что ты тут намудрил, а?
– Ничего я не делал.
Вааль хмыкнул и достал из кармана зеркало: там отражалось мое лицо, но лет на пятнадцать старше, чем положено.
– Рассказывай, что ты ваял, что почти сравнялся со мной за один раз.
… Саламандра – от огня. Скат – от воды. Колибри – от воздуха. Крот – от земли. Дух от крови, сознание от времени. От саламандры – прочная чешуя, чтоб могла пройти огонь, от колибри крылья, от ската – способность плавать, и от крота – то, где он будет жить. В земле. Живи. Маленькое серое создание. Докажи всем…
Вааль присвистнул.
– Ты пил или курил? Ты как себе это представлял? Мелкая слепая ерунда, летающая с хорошей скоростью и бьющая током?
– Нет, – сил у меня не было. – Маленькое изящное существо, которое умеет складывать крылышки, чтобы нырнуть и расправляет лапки на манер белки-летяги, чтобы плыть. Я использовал образ обычного ската, не электрического. В голове все это как-то лучше складывалось.
Мастер Орлов был взбешен.
– Левский, мать твою, тебя папа не учил, что при сложных образах уровень непроявленного улавливает подсознание? И где нам искать слепой электрошокер?
– Ну, – я напрягся, – он должен выкопать себе нору. Это же крот! По крайне мере, на четверть!
Тут я снова оперся об стену. Вааль подхватил меня.
– Лечь тебе надо. В первый раз так сильно потратился, да? Непривычно? Привыкай, гений. Завтра поговорим, когда проспишься.
Он дотащил меня до дому и сдал на руки Эмме, соврав в оправдание что-то про секретный оборонный заказ, и ушел.
Последнее, что я запомнил – бледное лицо Эммы, Стара и Таси.
***
Вааль вернулся утром, как и обещал.
Но, как опытный Гончар, он пришел в ту часть утра, которая ближе к полудню.
Я уже смог встать с кровати, выпить кофе и почти соображал. Сложнее было привыкнуть к своему телу: обычно я творил и тратил несколько дней, максимум пару недель со свадебными бабочками, и не было такой резкой разницы до и после обжига.
К моему удивлению, Вааль потащил меня в Гильдию, но в библиотеку, а не в официальный зал. Принес кучу книг по колибри, скатам, кротам и саламандрам и уселся рядом.
– Так, Левский. Давай думать, где оно могло спрятаться.
Мы занырнули в книги. Час, два, три. Голова болела, хотелось лечь. Я начал сходить с ума. Вааль тоже. Где-то у крайних полок кто-то передвигал книги и жутко шуршал, отвлекая нас от работы. Наконец друг не выдержал и встал из-за стола:
– Почему ты не попытался создать дракона? Хоть понятно, откуда ноги растут, где хвост и откуда огнем плюется… Хоть какие-то спецификации, хоть и выдуманные. Нет, тебя понесло.
– Вааль, – я поднял на него злой взгляд, – ты что забыл? Я Мастер Бабочек. Долбанный минитюарист, которому все завидуют. Какой дракон?
– Ты мог бы создать его маленьким! Ладно. Ладно. – Он походил кругами. – Ты тот еще гений, но твой зверек должен подчиняться общим законам: иметь цель, иметь сознание, иметь объект привязки. Давай думай. Забудь отличительные признаки. Думай, что ты в него вложил.
Что я думал – что чувствовал – чего я хотел. Как же мне все надоело!
– Сдохнуть я хотел, – вспомнилась кровь, которая не останавливалась, – сгениальничать, вам всем нос утереть и сдохнуть.
– Врешь.
– Нет, правда, хотел вначале… даже нож обычный взял… Но потом меня накрыло. В жизни не испытывал такого погружения. Это даже не обычная эйфория, это что-то запредельное. Как будто я сам перестал существовать!
– Левский, – он покачал головой, – кончай нести чушь. Ты точно что-то курил. Колибри-электроскат – этого я даже в кошмарах представить не мог.
– Колибри… – произнес я. – Кажется, знаю, куда это существо могло отправиться. Есть только одно место в городе, где рядом огонь, вода, и много цветов.
– Парк героев вечного пламени, – он поднял пиджак. – Идем, Левский. Если мы найдем твое творение, ты войдешь в историю. Если, конечно, Гильдия не примет во внимание, то, что ты хотел создать существо с целью нанести вред.
– Это неправда, ничего плохого и в мыслях не было, – попытался оправдаться я, но он покачал головой:
– Ты хотел самоубиться – это вред. Ты сделал глупость – это вред. Ты не можешь понять свою цель – это вред.
– Я хотел прорыва!
– Левский, ты вроде самый успешный, вроде книги читал, но ты же самый тупой из мастеров. У тебя все было! Все, понимаешь! Семья, деньги – даже время! А ты грохнул самое ценное ради непризнанной гениальности. Вот скажи, – он зло обернулся и перешел на шепот, – оно того стоило? Твой эксперимент стоил этих неполных пятнадцати лет? Не можешь ответить? Нет? Вот и молчи. Я каждый день задаю себе этот вопрос и не могу ответить. Стоил ли мой родной Фарион моей жизни? Даже я не знаю ответа!
В парк мы пришли в темноте. Я сел около ревущего огня и попытался представить. Крылья и запах цветов. Холод воды и скользкая кожа ската. Тепло огня. Плотность земли. И силу своей крови.
Ко мне, чертово создание!
– Мы зря ушли из библиотеки, – сказал я. – Потому что ты был прав, он был создан, чтобы уничтожить.
Вааль непонимающе уставился на меня.
– Хотелось бы, чтоб все было иначе. И тебе повезло что ты уже старик, – он попятился от меня, – я знал, что ты умрешь, знал… и тебя я не ненавидел, не мог ненавидеть. Ты, мой друг, ты всегда мне помогал! Но вот твои книги… Как же ты в них врал! Почему, почему я тебе поверил? Ты же их пацаном писал? Вместе с Джаредом… Восторженный идеалист, думающий о том, как бы открыть путь другим… Мастер…– я закашлялся, и почти выплюнул – Вааль. Идеалист, что б тебя…
Я побежал в библиотеку, бегом, так быстро, как позволяли мои дряхлые ноги.
«Нам следовало раньше обратить внимание на раздражающий шелест позади», – была моя первая мысль. А следом я подумал, что Вааль был прав, и зверушка правда слепая.
Он разрушил всю библиотеку. Искромсал ненавистные мне книги зубами, потом перекопал пол, сгреб кучу бумаги в центр и дал несколько мощных разрядов. Это мы узнали из записей охранных глаз, которых в Гильдии было море. Когда я пришел, полыхало уже все здание, и внутрь я войти не мог. На пороге, около разбитых в щепу дверей и уничтоженных слов, сидела маленькая зверушка, похожая на крысу. Вместо шерсти у нее была серебристая чешуя, прозрачные крылья сложены вдоль тельца. Почуяв меня, он расправил крылья и на мгновение исчез, даже быстрее, чем могло бы колибри. Рядом со мной покачнулся сначала правый фонарь, потом левый, и только потом кротолибри приземлился у моих ног.
Сзади стоял запыхавшийся Вааль.
– Вот так и пиши полезные книги! – Выдохнул он.
– Расслабься, – сказал я ему. – Книги, конечно, были полезные. Но не твои. Лучше бы ты написал что-то другое. Бесполезное.
Меня накрыло таким спокойствием, которого я раньше не знал. Я был свободен – жить или умирать, творить или ремесленничать ради золота.
– Знаешь что, – после долгого молчания зло бросил он, – я напишу еще одну книгу. Бесполезную. Биографию. Увековечу тебя, Левский. И гений твой увековечу.
***
Я лежал в больнице и восстанавливался после обжига: разыгрался внезапно приобретенный артрит. Но это был почти арест: сертификат у меня не забрали, но за разрушение Гильдии полагалось наказание.
Условное, правда: Вааль, все-таки свидетельствовал в мою пользу, говоря, что я создавал существо с великой идеей, но установить власть над такой сильной сущностью удалось не сразу. Кротолибри обещали вернуть мне после долгих исследований. Мне предстояло крепко обдумать будущее, которого у меня стало значительно меньше. Но зато появились кое-какие идеи. Я точно знал, чем я хочу заниматься. И, может быть, тоже напишу пару книг, но, в отличие от Вааля – научных. Как-то так вышло, что я создал керамиков больше всех нынешних мастеров. И мог уже достаточно точно сказать, сколько жизни тратилось на определенные вещи. Про кротолибри Гильдия уже попросила (потребовала!) написать обоснование и выкладки. Я был рад: вопреки условному сроку они даже мой сертификат пересмотрели! А книги… вернули все как было, пара волшебных штук, которые изменяют время на это ушло, но … книг восстановили.
В любом случае… я посмотрел на жену, сидевшую рядом. В любом случае, мне будет чем заняться. Рядом со мной летал мой мотылек, Стар и Тася играли со своими бабочками.
Эмма принесла только что изданную книгу Вааля с автографом. Я ждал чего угодно, но…
Внутри была короткая записка: «Выздоравливай, минитюарист».
На обложке значилось: «Жизнь Мастера Бабочек»
Вот же сукин сын!
Волна
Вчера я думал, что умру. Сегодня я уже сам хотел сдохнуть. Сил идти не было, отчаянно хотелось пить, мир сжимался до заметенных песком следов и обманчивых миражей.
Обжигающее небо каждым отблеском солнца спрашивало нас: «Зачем, вы, люди, пришли в пустыню?»
Пескам наша цель была дика и непонятна. Этому призрачному, раскаленному миру любая жизнь враждебна и чужда.
Мы не шли – бежали. Но с самого начала понимали, что не успеем. Что наша погоня – отчаянный шаг без проблеска надежды. Что может сделать отряд простых солдат в песках?
– Эх, был бы у нас в отряде настоящий Гончар! – прохрипел Эль.
– И он бы ничем нам не помог, – буркнул я. Разговор этот уже не впервой: полгода назад меня определили в их отряд. Кто-то из отдела кадров проболтался, что я по юности учился Гончарному делу, и сослуживцы то и дело мне это вспоминали.
Отношение к Гончарам у простых людей было как к волшебникам: мол, все они могут!
Здесь, на этой бесконечной сковородке оказался бы бессилен даже самый прославленный Гончар. Здесь не было глины, не было печей; да и что тут можно создать? Одушевленные керамики – это небольшие фамильяры. Даже созданный самим Мастером Бабочек – чем бы он нам помог? Наш отряд унес бы разве что слон. Но огромных зверей не создавал никто. А так называемые «магические» вещи… была у нас пластина-карта, которая показывала, где мы находимся, без компаса и звезд. Их выдавали каждому отряду. Стоили они дорого, но в заданиях на местности были незаменимы.
А я даже и таких вещей не умел делать, потому и бросил учиться на Гончара. Потому и в армию пошел: особого таланта не было ни к чему, а жить на что-то надо.
И вот нас послали сопровождать посольство к синим орохористам. Через пустыню. Мимо проклятой всеми Дирремы. Попросили поддержки нашего гарнизона. Нам пришел приказ: поддержать всеми силами. Вот могли же они пройти через долину Фариона! Так нет, черт их дернул идти мимо Дирремы, где сгинула Великая Ведьма!
Посольство не дошло до форта. Отряд пустынных разбойников в черно-желтых плащах умыкнул мадам посла. Выкуп не требовали, просто умыкнули. И тащили вглубь пустыни. Пришел приказ: нагнать и леди освободить. Есть у нее некий важный документ, содержание которого нам, солдатам, знать не обязательно.
«Сдохните, но верните», – вот как звучал приказ.
Ну мы и рванули. Вот только гоняться за этими негодяями по пустыне… Даже карта не помогала. Мы видели их вдали, но каждый раз это оказывался очередной мираж, а мы все дальше и дальше уходили в пески.
Сегодня и понял, что вернуться мы не сможем. Вернее, понял я это давно, но… сегодня пришло отчаяние. Эль не хотел вставать, Раац хрипло бормотал что-то невнятно, да и я сам упал, и содрал руку о камень.
По пальцам стекала кровь. Густая, горячая, она капала в песок. «Эль» – попытался позвать друга, чтоб он хоть губы смочил. Но я не произнес ни звука – горло пересохло, и не хотело слушаться.
Я упал на голени, пустыня впитывала мою кровь. Каждую каплю. Песок на мгновение темнел, а потом солнечная печь снова сделала его сухим.
«Пусть мы дойдем» – крутилась в голове одна-единственная мысль
Пусть мы дойдем… знакомый, манящий голос подпространства звал меня. каждый Гончар, даже такой недоучка как я, знает этот голос. Голос, позволяющий нам создавать чудеса.
Я упал – ниже песка, в тот мир, которому нет названия, которого нет на карте. Тот мир, из которого вытаскивают карты. В мир, где возможно все. Главное – правильно задать цель и заплатить кровью.
Пусть. Мы. Дойдем. Живыми.
– Эй, очнись! Что ты натворил? – Эль тряс меня за плечо. – Мы еле успели тебя забинтовать!
– Что ....? – Я с трудом открыл глаза – и не поверил сам себе: я не умер и мы двигались. Вернее, мы стояли на месте, а двигался песок под ногами. Мы как будто стояли на гребне волны, которая неукротимо бежала вперед. Она несла нас по пустыне, спасала. Я видел вдалеке оазис – уже не мираж, а реальный, настоящий, где была вода и жизнь.
Волна донесла нас туда, и замерла, но я чувствовал ее под ногами. Делая шаг, я ощущал, как земля хочет отнести нас к цели и дрожит от нетерпения.
… мы пили воду как в первый раз в жизни. А когда, наконец, отдохнули, Эль спросил снова:
