Мария Игоревна Левая
На колесах
Перед кабинетом, где заседала комиссия, уже скопилась длинная очередь, а значит, ждать придется немало. Чтобы скоротать время, Никита постоянно катался по узкому блевотно-желтому коридору к окну, где мог выкурить очередную сигарету. Таня насчитала штук пять. Дома он курил меньше. Естественно, ведь там не было стресса, который приходилось снимать таким нездоровым способом. Отговорить не стоило даже пытаться: Никита слишком упрямый, чтобы слушать чьи-либо доводы, пусть даже разумные, особенно здесь, в месте, которое напоминает о его несовершенстве.
Сначала Таня ходила следом, но Никита был настолько погружен во выдыхаемые с дымом мысли, что казалось, ему нет никакой разницы от того, рядом она или нет. Когда он собрался закурить в очередной раз, Таня решила остаться на месте. Расстояние до окна было небольшое, всего в несколько шагов. В случае чего она заметит, если Никите вдруг понадобится помощь.
Рассматривать свои ноги на фоне грязноватой бежевой плитки было тоскливо, и Таня зашла в блог. Эмоции от первой поездки за рулем просились наружу, и ими нужно было поделиться, пока не стерлись из памяти. Она во всех красках описала и свое волнение, и впечатление от машины. «Просто вау!» – закончила она поток восхищения.
«Это действительно хорошая марка, – комментарий от загадочного господина Х прилетел сразу, как только запись была опубликована. – Слышал, что ехать в ней очень комфортно. И вы это подтвердили».
«И ехать, и спать, – ответила ему Таня. – Мой друг хорошенько вздремнул по дороге». – В конце она поставила спящий смайлик.
«Не судите его слишком строго. Человек, возможно, провёл бессонную ночь, немудрено заснуть под убаюкивающую качку», – прилетело ей от господина Х.
Таня улыбнулась: диалог поднял ей настроение. Она собиралась было еще написать что-нибудь господину Х, но ее прервало дребезжание колес по плитке.
– Ненавижу это место, – шепотом буркнул вернувшийся от окна Никита. Он выглядел не таким мрачным, как когда они приехали. Тане показалось, что его настроение тоже немного поднялось.
– Посмотри на ситуацию с другой стороны. Если тебе нужно подтверждать инвалидность каждый год, значит, твое заболевание лечится, – оптимистично предположила она.
Таня оторвалась от телефона и попыталась его подбодрить. Она верила в свои слова и еще больше верила в то, что мир человека таков, каким он его воспринимает. Как раз в это время мимо них проковылял одноногий мужчина. Стук его костылей эхом звучал в коридоре еще некоторое время.
– Конечно, – саркастично фыркнул Никита. – Нога того мужчины тоже отрастет.
– Мог бы обойтись без сарказма, – Таня цокнула языком.
– А ты без глупых идей, – парировал он.
Как раз в это время Никиту вызвали на комиссию. Забрав у Тани стопку документов, приготовленных ранее, он вкатился в кабинет. Интуиция подсказывала: ждать придется долго. Голодный живот заурчал. Таня мысленно прикинула, что вернуться домой к обеду они не успеют. Ей и не хотелось возвращаться. Она уже давно жила в Самаре, но до сих пор не устроила себе полноценную вылазку в город: все не было времени. Сейчас Таня собиралась восполнить потерю и насмотреться вдоволь. Вдобавок она считала, что прогулка пойдет Никите на пользу. Он точно будет рад развеяться после тоскливой МСЭ. И не дело это – сидеть, запершись в четырех стенах! Она быстро набрала Валентина Никандровича спросить разрешения на маленькую авантюру и предупредила Галину Ивановну, что на них с Никитой обед можно не готовить. Она уже знала, куда его повезет. Чтобы скоротать время, Таня открыла «Критику чистого разума» Канта: именно из-за него она завалила философию. «Да уж, коренная калининградка», – ехидно усмехнулся в голове голос профессора философии, будто то, что они с Кантом земляки, обязывает ее знать и понимать его идеи.
_______________________________________________
[1]Под термином радикулопатия (или корешковый синдром/корешковая боль) понимается комплекс симптомов, которые проявляются при сдавливании корешков спинномозговых нервов. Это не самостоятельное заболевание. Оно возникает и прогрессирует на фоне иных болезней позвоночника.
Корешковая боль – это сильная боль в основании нервов или в самих пораженных нервах. Возможно, вы привыкнете жить с этой болью. Многие параплегики и тетраплегики утверждают, что, как только они начинают выходить из дома и возвращаются к работе и развлечениям, боль понемногу теряет интенсивность и, по их мнению, даже проходит совсем. К счастью, во многих случаях корешковая боль достигает максимума иногда через несколько недель, иногда спустя большее время, а затем приступы становятся не такими частыми.
Глава 7
Они припарковались на Ленинградской улице – прогулочной зоне Самары – на той ее части, где еще можно было ставить машины.
– Что ты задумала? – повернулся к ней Никита.
– Развеяться, – бесхитростно ответила Таня. – Согласись, после МСЭ хочется подышать свежим воздухом. Сейчас время обеда, а я знаю отличное место.
– Я рассчитывал есть дома, – вздохнул Никита.
– Ничего не случится, если мы один раз сходим в кафе, – парировала Таня. – И ты сам говорил, что чувствуешь себя превосходно. Давай, я уже предупредила Галину Ивановну и твоего дядю.
Никита молча посмотрел на нее долгим взглядом. Точнее, в ее сторону: черные глаза-угольки глядели будто бы сквозь.
– Пожалуйста, – предприняла последнюю попытку Таня и заглянула прямо в его глаза, подбадривающе улыбнувшись.
Для нее эта прогулка была важна, и не только потому, что Таня обожала Ленинградку больше, чем любую другую улицу города. Даже ребенок знает, как полезно бывать на свежем воздухе. Никита же был лишен даже этого из-за травмы и собственных комплексов. Таня собиралась исправить это. Еще она хотела, чтобы Никита немного отвлекся от своих пессимистичных мыслей, которые отражались на его лице после экспертизы. Таню всегда расслабляла прогулка, и она надеялась, что так же она подействует и на него.
– Тебе очень хочется? – спросил Никита тоном, каким задают обычно очень важные вопросы. – Хорошо, уговорила, – согласился он, когда Таня кивнула.
– Славно, – улыбнулась она и вышла из машины.
Самарский Арбат по красоте нисколько не уступает столичному собрату. Многие находят его даже более живописным. Таня в Москве никогда не была, поэтому не могла сравнить. В теплый день субботы Ленинградка полнилась людьми: казалось, все самарчане гуляли по любимой улице, но больше было, конечно, туристов. Они сновали туда-сюда, захаживали в магазины и кафе, фотографировали красивые здания XIX века, делали селфи с дядей Степой. Церетели постарался над ним на славу: сделал советского великана настолько забавным, что дети гурьбой вились вокруг него. Таня не удержалась и потерла нос пристроенной у ног милиционера собачке – на счастье. Прохожий попросил ее сделать фото, и она с удовольствием принялась ходить вокруг них, выбирая лучший ракурс.
– Ты говорила, что знаешь, где можно пообедать, – напомнил Никита.
На самом деле, на улице было множество кафе и ресторанов, но Таня обещала показать проверенное место. Оно как раз было недалеко от дяди Степы.
– Мы уже пришли, – Таня иронично указала рукой на здание.
«Вилка-Ложка» – гласило название. Выглядело уютно: желто-красные тона, деревянный заборчик, из-за которого задорно выглядывали зонтики. На террасе Таня и собиралась устроиться. Все портили четыре несчастные ступени, ведущие к кафе.
– Ты меня не затащишь. – Никита сложил руки на груди и скептически уставился на Таню.
– Тут есть пандус, если ты не заметил, – она ткнула пальцем влево. Наличие заезда было еще одним поводом, по которому она выбрала это место.
– Эти железяки, которые ты гордо именуешь «пандусом», не годятся, – съязвил он. – Мои колеса просто не поместятся на них.
– Не такие уж и жирные у тебя колеса, – фыркнула Таня. Она и сама уже поняла провальность идеи.
– Колеса, может, и не жирные, но широки для вот этого, – заметил он.
– О’кей, – нерешительно протянула Таня. – Я пойду в соседнее, там есть навынос. Ты ешь сэндвичи?
Получив согласие, она забежала в «Gellert». Никита остался ждать снаружи, вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Тане было ужасно неловко, что она обещала ему отличное место, которое оказалось для него недоступно. Возможно, она бы могла попытаться затащить Никиту по этому ненадежному пандусу, но… Оставалось надеяться, что на нее не сильно обиделись и еще есть шанс реабилитироваться.
– Тут, конечно, готовят не как Галина Ивановна. – Таня протянула Никите сэндвич с жаренным беконом, помидорами, сыром и яйцом, обильно смазанный майонезом. Сама уселась прямо на ступеньку, разворачивая такой же.
Таня была готова к возмущениям и требованию сейчас же ехать домой. В этом случае она не станет возражать: клубок вины бурлил на дне желудка, к нему примешивалась грусть от испорченной прогулки. Оказалось, Таня сильно недооценила Никиту: он не упрекнул ее ни словом, ни взглядом.
– Я бы добавил больше сыра, но так тоже сойдет, – резюмировал он, откусив кусок от бутерброда. Таня чуть не поперхнулась, ведь ожидала от него совсем другого поведения.
– И никакого сарказма? – она вопросительно уставилась на него.
– Устал от диет и правильного питания, – пожал плечами он. – Давно хотел вредного.
Минут пятнадцать они молча ели: хлеб с начинкой – большое препятствие для разговора. Таня подумала о том, что прогулку можно еще спасти. Мимо шагали люди. Некоторые с интересом поглядывали: Таня догадывалась, что объектом внимания был Никита. Некоторые проскакивали по ступенькам в кафе, стараясь идти подальше от парочки. Незнакомый малыш тыкал в них пальцем и дергал разговаривающую по телефону маму за платье, очевидно, желал спросить про «дядю в колясочке». Таня приветливо помахала малышу, когда он посмотрел на них, и тот улыбнулся в ответ. Никита, явно замечая столь нетактичный интерес, нервно смотрел в плитку под колесами и жевал.
– Ты знала, что Гавайи называли Сандвичевыми островами? – спросил Никита так внезапно, что Таня на секунду замерла, не донеся булку до рта. – В тысяча семьсот семьдесят восьмом году, когда Джеймс Кук наткнулся на нынешние Гавайи, он дал им название в честь своего покровителя, графа Сандвича. – Никиту охватил редкий энтузиазм. Казалось, он соскучился по тому, что его слушают, не смея вставить даже полслова. – Он тогда был Первым лордом адмиралтейства. Видимо, Кук считал, что человек такой должности достоин двадцати четырех островов. Кстати, чиновник из него бы так себе, раз уж его запомнили по бутерброду, – он усмехнулся.
– Ты шутишь? Думала, они сразу были Гавайи. – Таня не понимала, чему больше удивилась, столь странному факту или тому, что его знал Никита.
– Они стали Гавайями только в начале девятнадцатого века. А до этого спокойно были Сандвичевыми островами, – ответил Никита и улыбнулся, удовлетворенный Таниной реакцией. – Сейчас такое же название носит архипелаг в Южной Атлантике, почти у самой Антарктиды.
– Бутербродная география, – хмыкнула Таня. Она и подумать не могла, что сушу всерьез могут назвать как еду. Ей стало интересно, сколько подобных фактов знает Никита.
Он как раз разобрался с едой, но про напитки вряд ли собирался рассказывать. Никита попросил Таню достать из кармана на спинке коляски таблетки и выпил несколько штук, запив чаем из кафе.
– Все нормально? – спросила Таня. Мало ли от чего эти лекарства: может, ему стало плохо. В таком случае оставаться в городе нельзя.
– Нормально, – кивнул Никита.
Вид он имел вполне здоровый, насколько это возможно в его ситуации, и Таня поверила на слово.
– Как насчет прогулки до речного вокзала? – предложила она, когда с обедом было покончено. Краем уха Таня услышала, как группа туристов обсуждает речные экскурсии, и решила, что прогулка до Волги – захватывающее времяпрепровождение.
– Тогда тебе придется держать меня: дорога тут под наклоном, – согласился Никита. Судя по голосу, настроение его стало гораздо лучше, чем утром.
«Когда человек голодный, он всегда ершится», – вспомнила Таня слова бабушки. Сегодня она в очередной раз убедилась в их правдивости.
– Буду, не беспокойся, – уверила она его и покатила коляску по улице. – Вредная еда на тебя хорошо влияет: ты даже перестал ворчать, – прокомментировала она, тихонько хихикнув.
– Неприятно, что ты находишь меня букой.
– А разве ты не производишь такое впечатление?
– Еще и осмеливаешься говорить мне это в лицо, – фыркнул он.
– Если я не буду говорить тебе про твои негативные стороны, это буду уже не я. Человек, в отличие от машин, обычно сообщает, если ему что-то не нравится. Мне показалось, тебе больше по душе общаться с личностью, а не с роботом.
– Может, в твоих словах и есть зерно истины, – тихо проговорил Никита, будто самому себе.
Прогулка прошла даже лучше, чем Таня подозревала. Она и подумать не могла, что Никита станет ее персональным гидом. Он рассказывал интересные факты почти о каждом здании, мимо которого они проходили. И это была не просто информация, доступная в любом буклете. Никита знал множество подробностей и курьезных историй, о которых Таня даже не догадывалась. Об именах, которые носила Ленинградская улица раньше, и причинах их изменений. О семейной истории знаменитого самарского чаеторговца и бакалейщика Жукова. О том, как в доме №20 сходил с ума от любви к американской танцовщице Фанни Лир великий князь Николай Константинович Романов. Разве что СамГМУ, главное здание которого было как раз на Ленинской, стал исключением: тут уже Таня поведала о забавных случаях студенческой жизни. Из Никиты получился отличный повествователь. Начитанный и умный, он не только знал факты и подробности, но и рассказывал их так, будто все происходило с ним лично. Впечатление угрюмого буки, которое он произвел в первые дни знакомства, сильно пошатнулось. Таня задавалась вопросом, было ли то его поведение специально разыгранным спектаклем или им явилась сегодняшняя разговорчивость.
Время от времени Таня ловила заинтересованные взгляды прохожих. Привлекали их явно не невольно подслушанные рассказы. Люди шли мимо. Кто-то ускорял шаг и опускал глаза, не желая смотреть на человека в коляске. Кто-то, наоборот, старался замедлиться и с любопытством разглядывал. Никита, казалось, их игнорировал, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.
– Извините, – внезапно к Тане обратился совсем неприметный мужчина в сером полупальто. Только оно и привлекло внимание: какой чудак будет носить полупальто в жару? – Как его зовут? Хочу поставить за него свечку в храме, – открытой ладонью мужчина указал на Никиту.
Таня раскрыла рот и собиралась было сказать мужчине, что ему лучше обращаться к тому, о ком он спрашивает: как минимум некрасиво говорить о человеке в третьем лице, когда он присутствует при разговоре, – но не успела.
– Я поклоняюсь Зевсу, вы вряд ли найдете его приход в этом городе, – ответил Никита, чем заставил мужчину вздрогнуть: тот, кажется, не ожидал, что человек на коляске умеет разговаривать.
Мужчина снова вытаращил глаза и дрожащей рукой перекрестил Никиту, Таню, перекрестился сам и ушел, бурча под нос про еретиков и мракобесов. Таня все еще переваривала в голове происходящее.
– Ты, кажется, хотела к речному вокзалу. – Никита вывел ее из ступора напоминанием. Раздражение, вызванное нетактичным прохожим, чувствовалось в каждом слове.
– Ты правда поклоняешься Зевсу?
Ребенком Таня обожала мифы Древней Греции. Истории о богах, героях и чудовищах питали ее фантазии, давали сюжеты для игры и просто увлекали. Но Таня воспринимала истории о Зевсе, Афине и Геракле не более чем красивые и старые сказки. Многие из них уже стерлись из ее памяти.
– Сказал первое, что пришло в голову, – безразлично ответил он. – Никому я не поклоняюсь.
– Кое-кто говорил, что не любит ложь, – поддела его Таня.
– Я говорил, что не люблю, когда лгут мне. Не перевирай мои слова, – раздраженно поправил он и дернул плечом будто в попытках отогнать неприятные ощущения. – Просто уже невозможно терпеть таких сердобольных прохожих без малейшего чувства такта.
– Ну, он же не со зла.
Таня догадывалась, что прохожий хотел сделать доброе, по его мнению, дело, но и Никиту она тоже понимала: мало кому понравится, когда люди предлагают непрошеную и, скорее всего, ненужную помощь, тем более когда этот альтруист не воспринимает тебя как личность и разговаривает о тебе с другим. Таня предполагала, что именно это взбесило Никиту.
– Это все равно раздражает. Закрыли тему, – резко бросил он и, не дожидаясь Таню, покатил по улице.
Они как раз достигли спуска. Никита проигнорировал тротуар и поехал по краю шоссе. К счастью, машин на дороге сегодня не было. Помня о том, что по покатой улице на коляске без сопровождающего спускаться может быть опасно, Таня побежала его догонять. Как назло, раздраженный Никита крутил колеса слишком быстро, словно пытался убежать от неприятной ситуации и ее свидетельницы. Телефон завибрировал совсем не вовремя. На дисплее был мамин номер.
– Мамуль, прости, занята. Я перезвоню. – Таня уже хотела бросить трубку, но мама помешала ей это сделать, начав отчитывать дочь за несколько пропущенных вызовов. К причитаниям прибавились упреки в невнимательности и стенания, что, если умрет, дочери будет плевать. Таня трижды прокляла себя за то, что в МСЭ выключила звук на телефоне и совсем об этом забыла. – Мамуль, я не наплевала на тебя, – начала оправдываться Таня, но безрезультатно.
В силу привычки, которая зачастую опережает мозг, она зажмурила глаза: мамины придирки жалили словно осы. Они сыпались градом – ей даже слово вставить некуда было. Выключить телефон, пока мама говорила, не позволяла совесть. «Никита», – осознание молнией вспыхнуло в мозге, и Таня распахнула глаза. Сейчас ее мало волновала мамина тирада. Нехорошее предчувствие подтвердилось, когда она нашла Никиту глазами: он летел вниз.
– Я немного занята. Обещаю позвонить вечером. – Она выключила телефон и побежала быстрее, чтобы поспеть за Никитой. Не успела.
Никита не справился с управлением. Коляска, не смея противиться гравитации, скатилась вниз и завалилась на бок. Благодаря ремням безопасности Никита из нее не вылетел. К счастью, машин поблизости не было. Таня подбежала и упала на колени, осматривая его. Никита потерял сознание: видимо, сильно ударился головой. Таня нащупала пульс, убедилась, что он есть, и вызвала скорую. Только потом, когда паника немного улеглась, она заметила вокруг людей. Они столпились рядом и шушукались, обсуждая ситуацию. Несколько подростков снимали происходящее на телефон. Тане толпа была на руку: у них можно попросить о помощи.
– Вам помочь? – угадав ее намерение, к ней обратился высокий крепкий мужчина в зеленом поло.
– Да, пожалуйста, – ответила Таня. – Его надо вытащить и поднять коляску.
Никиту уложили на тротуаре, под голову дали рюкзак, которым согласились поделиться сердобольные туристы. Девушка в розовой майке сбегала в магазин и принесла бутылку холодной воды. Таня поблагодарила каждого, кто помог.
Машина скорой помощи, как оказалось, была неподалеку, поэтому приехала быстро. Пока один медик разгонял всех любопытствующих, другой занялся пострадавшим. Закончив, фельдшеры загрузили Никиту в машину. Тане позволили сопровождать, раз уж она его сиделка.
– Танюха, не узнала? – прозвучал удивленный голос. Его обладатель стянул с лица маску.
Стас Рыбкин был последним, кого Таня ожидала и хотела увидеть. Он учился на два курса выше нее, на первом курсе курировал их группу. Они познакомились на посвящении в первокурсники, которое Стас организовал. Добрый, отзывчивый парень, легко заводящий дружбу со всеми, с кем знаком хоть минуту.
– А я слышал, будто тебя выперли? – продолжал удивляться Стас.
– Я восстановлюсь, – сквозь зубы прошипела Таня: напоминание об исключении раздражало.
– То есть правду слышал? – продолжал допрашивать Стас.
– А ты что на скорой делаешь? – спросила Таня в ответ, лишь бы переменить тему.
– Да я подрабатываю. Четвертый курс закончил и практику получаю, – улыбнулся во все зубы он.
Таня похвалила его и устало выдохнула. Волнение переполняло, хотя ей и сказали, что Никитиной жизни ничего не угрожает. Прогулка оказалась чересчур выматывающей, закончилась ЧП и не самой приятной встречей. Нужно было отдохнуть, и Таня закрыла глаза. В нос тут же ударил неприятный запах: Стас сунул ей под нос нашатырный спирт, думая, что она сейчас упадет в обморок. Таня жестом отказалась и снова прикрыла глаза. Она устала, а день еще не закончился.