Мария Фомальгаут
Сюита для скрипофона
Хороший автор
Вчера был метеоритный поток.
Сильный.
Крепко тряхануло, очень крепко, в другом случае я бы подумал, что все, хана кораблю.
В другом.
Но не в этом.
Знаем же, что автор о нас позаботится, ну как о нас, не обо всех о нас, конечно, из второстепенных кто-то, может, и умрет, но не из главных. Правда, поди, разбери, кто из нас главный, кто нет, вроде всё вокруг Эллы с Аланом крутится, да кто их знает.
Побоялись, конечно, не без этого.
Ничего, обошлось.
А как не обошлось, автор о нас заботится, на то он и автор, чтобы вести наши судьбы, продумывать все до мелочей. У него, должно быть, и план где-нибудь расписан, что да как дальше с нами будет. Это я так считаю. Алан, правда, уверяет, что автор сам толком не знает ничего, пишет, как душа попросит, куда фантазия заведет.
Вот так мы с ним и спорим.
А сегодня мимо черной дыры прошли. Элла, правда, сказала, что здесь черных дыр быть не может, автор маху дал. Ну да ничего, с кем не бывает, это же книга приключенческая, а не трактат по астрофизике.
Так-то автор ничего, нормальный, вроде и в космосе разбирается, и в космонавтике. Не то, что некоторые, кто скажем, про крестовый поход пишет, а сам на лошади не сидел никогда. Мы даже порой думаем, автор сам у нас летал куда-нибудь. А что, всякое бывает.
Хороший у нас автор. Сейчас же вообще никто про космос не пишет, сейчас всем колдунов и драконов подавай, и всякое такое. А этот про космос пишет. Так, глядишь, люди снова к космосу потянутся, не все же в смартфоны смотреть. И задумал так хорошо, половина людей на корабле дежурит, половина в анабиозе спит.
Сегодня Элла умерла.
От Эллы вообще никто такого не ожидал. Про неё же думали, что главная она, главная героиня. Второстепенным умирать можно, а главным нельзя. А она вот как, взяла и умерла. Спать легла и не проснулась. Страшно так.
Да все страшно было. И когда второстепенные герои вот так же во сне умирали, тоже страшно было, но не так страшно.
А тут Элла.
Главная.
Ну, мы так думали, что она главная.
Похоронили с почестями, автор постарался, понял, что жалко нам Эллу, похороны на три страницы расписал, некролог, кремацию, все такое.
Хороший у нас автор.
Очередной всплеск эпидемии.
Как-то странно даже, всплеск эпидемии, а автор об этом два слова чиркнул, мне даже времени не дал трупы осмотреть, отчет написать. И то правда, если каждый раз автор расписывать будет, как у нас люди умирают, читать скучно будет.
Все-таки смотрю умерших, сегодня их двое, женщина средних лет, и Алан. От Алана тоже никто не ожидал, что он умрет. А вот нате вам. Составляю отчет, кожные покровы чистые, на шее справа две красные точки…
– Капитан… можно?
Капитан смотрит на меня, думает, сразу меня с корабля выкинуть, или подождать.
– Срочное что-то?
– Ну да. Тут вот что… я посмотрел… эпидемия всегда на полнолуние начинается.
– Какое ты здесь полнолуние видишь, парень, окстись…
Ну, не здесь… ну на земле в это время полнолуние должно быть.
Оба вздрагиваем при слове – на земле. Уже и забыли, как оно там, на земле. Даже странно, вроде десять лет землю не видели, вроде здесь уже можно от тоски головой об стенку биться, а ничего не чувствуем. Похоже, автор и не понимает, что здесь надо на стенку лезть, автор, поди, дома сидит, на Земле. Или у него какая-нибудь отдельная глава будет про то, как мы по Земле истосковались.
– И чего?
– Ну… в следующее полнолуние опять нужно чего-то ждать.
– Это автор тебе сказал?
– Не… это до меня до самого дошло.
– Ты погоди, не торопись, вперед автора не беги. Автор разгадку эпидемии через двадцать глав задумал, а ты уже сейчас всё разгадаешь.
– А в это время люди будут гибнуть? Да?
– А куда деваться… Не бойся, автор у нас что надо, он нас в беде не бросит…
Да, автор у нас что надо.
По крайней мере, ни один из людей в анабиозе не погиб. Вот сейчас хожу, проверяю, температуру, давление, всё при всем, все живы-здоровы, никто не умер.
Никто не умер…
Только сейчас до меня доходит, что вирус, или что там, поражает только тех, кто не спит.
Тех, кто не спит…
Надо проверить…
Думаю, а не погрузить ли нам в сон всех – тут же передумываю, откуда я столько ледяных саркофагов возьму, если у нас их здесь нет…
Шаги.
Там, в стороне. Отчаянно думаю, что мне делать, вот что значит, автора рядом нет, подсказать некому…
Осторожно выглядываю из-за ледяных гробов, вижу капитана, роется в моих отчетах, что он там забыл…
– Парень… ты чего мне не сказал-то?
Парень… у меня даже имени нет, я уж точно не главный герой…
– Что не сказал?
– Да вот… про красные точки…
– Автор не велел…
– Про полнолуние, значит, автор не велел, так сказал, а про точки молчок?
– Я не думал…. Что так важно…
– Не думал он… индюк тоже не думал… или наоборот, думал… не помню. Ты мне вот чего… где у нас там чеснок хранится?
– Колбаски с чесноком жарить будем?
– Ага, из тебя… Пора уже, откормили на славу… ты не слушай, это я шучу, а то вон, племяннице моей какая-то сволочь про фигуру что-то там вякнула, девка себя голодом уморила…
– Не, я не такой.
– Это молодец, что не такой… ну давай… чесночок неси.
Делать нечего, несу чеснок…
– И чего ты притащил? Расщедрился… Весь неси.
– А на Земле Обетованной что сажать будем?
– Парень, если сейчас чеснок не достанем, вообще хрен до Земли Обетованной долетим.
Выволакиваю чеснок, сколько есть, капитан тащит деревянные перегородки не пойми откуда, стенку шведскую, что ли, разобрал…
– Принес? Ну, молодца… теперь поможешь мне…
Не выдерживаю:
– Да что случилось-то вообще?
– Что, что… понял я… кто тут главные герои… Догадался я… что не мы…
Смотрю, как капитан открывает первый саркофаг. Спохватываюсь:
– Деревом вы не возьмете, осина, она вообще мягкая, а тела заледенели.
– И чего предлагаешь? Разморозить?
– Не… сначала железкой какой ткнуть…
– Тоже дело говоришь…
– Я знаете, чего подумал…
– Индюк тоже думал. Или не думал?
Капитан вопросительно смотрит на меня, будто ждет, что я ему скажу про индюка.
– Так если главные герои не мы были… а эти… так откуда вообще на корабле чеснок взялся? И колья?
– А ты как думаешь?
Хлопаю себя по лбу:
– Ну конечно… Автор-то у нас вообще молодец, это он продумал, чтобы мы…
– Автор, говоришь?
– Ну а кто же…
– Кто… ваш покорный слуга, кто…
– Вы?
– Ну… Мне так сразу и сказали, когда корабль снаряжал… чтобы никакого чеснока. Я еще подумал, какого черта я вообще бы чеснок этот на корабль потащил, делать, что ли, больше нечего, вот так, летит наш Пилигрим, а за ним чулки с чесноком летят на привязи, как у бабки в погребе… Только потом смекнул… если запрещают, надо брать. Характер у меня такой поганый по жизни, если где чего скажут, нельзя, значит, надо. Ну и колья эти тоже… главный как увидел, заорал, только не такие.
– Вы тогда догадались?
– Не… тогда еще нет. Потом уже, когда ты про полнолуние сказал. А там я и отчет посмотрел, тогда всё и сошлось. С точками-то на шее…
– Круто вы…
– Чего круто. Ты вот чего подумай… я когда собирался, мне сказали, чтобы я кривые зеркала с собой не брал.
– Зачем нам…
Осекаюсь.
Начинаю понимать.
– А… а кто кривых зеркал боится?
– Да вот я и думаю… кто…
2016 г.
Кто убил Лондон
– А это еще что?
– Ч-ш-ш, не вздумай стрелять…
– Да не стреляю я…
– Вот и не стреляй…
Смотрю, ничего не вижу через заросли, – что-то огромное, массивное пробирается через лес, гулкими ударами впечатывает ноги в поросшую травой землю.
Хочется сбежать. Потому что никакая дробь не возьмет это, что бы там ни было.
Егорыч косится на меня:
– Вон он… там остановился…
– И чего делать будем?
– Пойдем, глянем.
– А стрелять… не будем?
– Чего стрелять, в таких не стреляют.
Иду за Егорычем, вынимаю смартфон, Егорыч недовольно качает головой.
– Не… не снимай.
– А что так? Застесняется он, что ли?
– Да нет… Не проявляются они…
Мне становится не по себе. Еще больше хочется бежать. Прочь из этого леса, куда глаза глядят, пропади оно всё, и Наташка пропади, кто ж знал, что батя у неё на охоте повернутый…
– Ну, вот… гляди…
Смотрю перед собой, не понимаю. Нет, конечно, мы тут изрядно по лесу плутали, я уже даже и не скажу, в какой стороне Омск, если есть вообще какой-то Омск. Но что мы к самому Лондону выйдем, этого как-то не ожидал.
Смотрю на громадину Биг Бена, почему-то увенчанного шляпой, Биг Бен таращится на меня совиными глазами-циферблатами. Поднимается Тауэрский мост, пропускает то ли круизный лайнер, то ли я не знаю, что.
– Нравится? – Егорыч прищуривается.
– Круто… Это… это как это?
– А вот это мы и выясним. Я еще вчера заметил, вот тоже как ты сейчас глазами квадратными смотрел, думаю, вроде и не пил сильно, а тут на тебе… хорош ты, Егорыч, к тебе завтра зять будущий придет, а у тебя тут горячка белая приключилась… Потом смотрю, не, не горячка, так оно и есть всё… Ну пойдем поближе…
Идем поближе, до меня доносятся шорохи машин, шум улиц, обрывки каких-то мелодий, из тумана появляется витрина, украшенная резными тыквами, чуть поодаль сверкают электрические снежинки на заснеженной аллее…
Не понимаю еще больше:
– А у них сейчас что? Зима, осень? Или это, – киваю на витрину, – убрать не успели?
– Ты смотри, смотри… ты…
Егорыч не договаривает, откуда-то из ниоткуда вырывается автобус, огромный, красный, многоэтажный, несется на меня, Егорыч хватает меня за руку, отходи-отходи-отходи…
…падаем в заросли, только сейчас чувствую мелкую дрожь.
– Чего, жив остался?
Еле выжимаю из себя:
– Ж-жив.
– Ты мне вот что скажи… ты что помнишь?
– Автобус помню, что… этажей пять было…
– А еще?
– Витрину с тыквами… аллею… фонари…
– Ты мне вот чего скажи, ты на аллее чего-нибудь заметил?
– Заметишь тут, когда…
Егорыч встряхивает меня:
– Заметил?
– М-м-м… карета там стояла… с лошадью… и человек там ярдом стоял… в цилиндре вроде бы…
– Ага… лошадь в цилиндре… то бишь, карета… то бишь… ну да. Ты мне вот что скажи… вот как думаешь, карета эта там была, чтобы людей развлекать, ну как бывает в Новый Год ослика там какого запрягут… или… или настоящая?
– Да откуда же я…
– Не знаешь? А ты мне скажи, там внизу асфальт был… или чего?
– Мостовая вроде… обледенелая…
– Вот оно что…
Егорыч не договаривает. Город в тумане поднимается с хрустом и скрежетом. Не сразу замечаю четыре высоченных дома – две старинные башни, два небоскреба – опираясь на которые, стоит город. Башни шевелятся, взад-вперед, взад-вперед, город уходит в туман, замирает у реки, наклоняет еще одну огромную башню, жадно пьет. Резкими размашистыми скачками исчезает в лесу.
Убираю смартфон.
– Фоткал-таки?
– А чего…
– Ну, посмотри, чего там вышло…
Смотрю. Ничего не вышло, легкий туман над рекой.
– Говорил тебе, не отображаются они…
Вспоминаю.
– Я еще, знаете, человека там заметил… в автобусе… в кепочке такой… с трубкой…
– С телефоном?
– Не, с такой… ему еще кто-то там втолковывал, что курить в автобусе нельзя…
Наташка сонно бормочет:
– Куда ты в такую рань?
– Да чего в рань, мне батя твой лёжку показать обещал…
– Какого, на хрен, Лёшку?
– Ну, где этот зверь лежит…
Наташка отворачивается, обиделась, ну и ладно, на обиженных воду возят. Странное дело, раньше бы сквозь землю провалился, если бы Наташку обидел, а тут ничего не чувствую, ничегошеньки…
Набрасываю куртку, выбираюсь в предрассветный туман, в котором виднеется силуэт Егорыча. Егорыч сегодня без ружья, значит, пойдем на этого… этого… Я тут за ним понаблюдал, смекнул…
Не выдерживаю:
– А это вообще кто?
– Лондон, кто.
– Так Лондон же… в Великобритании.
– Ну, это ненастоящий Лондон. Выдумал его кто-то.
– К-кто выдумал?
Человек какой-то, кто… Вообще фантазия что надо у него работала, похоже, писатель… Ты молодец, что мужика этого в автобусе заметил… с трубкой…
– И чего?
– А того. Не узнал его?
Пытаюсь отшутиться:
– Шерлок Холмс, не иначе.
– Вот-вот, верно. Это человек какой-то придумал, что Шерлок Холмс из прошлого в наши дни перенесся… из книжки, что ли, выпал, не знаю. По городу ходит, удивляется, как ноут включить, не знает, утром разворачивает Таймс, – предпочитает старую добрую бумажную газету. Ну и преступления расследует, не без этого. У автора вроде еще Человек-Невидимка из книжки выпал, убил там кого-то… автор-то сам в Лондоне и не был никогда…
– А вы откуда знаете?
– А ты этот Лондон его видел? Сразу видно, не знает ни хрена… На какую улицу ни завернешь, отовсюду Биг Бен виден, и аббатство это… Вестминстерское… и мост Тауэрский туда же. В один переулок свернешь, там витрины с тыквами, тут же аллея заснеженная, тут же этот ихний день Леди по весне… ну когда бабы в дурацких шляпах с ведрами пива ходят, Шерлок Холмс за сердце хватается, Ватсон, если у меня когда-нибудь будет жена, я воспитаю её так, что она в жизни не пойдет на эту вакханалию… Видно, автор каких-то новостей про Лондон насмотрелся, да и написал… или не написал, так, в голове сочинил…
– А по лесу чего этот Лондон шарится?
– Да много их тут шарится. Автор подумал-подумал, забросил, вот и шарятся, неприкаянные. Но этот какой-то сильно мощный, как настоящий прямо…
– А автор его бросил?
– Да вот и странно даже, что бросил, вроде как дурень с писаной торбой с историей этой носился… – Ч-ш-ш…
Замираю. Смотрю, куда показывает Егорыч, вижу за деревьями очертания Лондона, который не Лондон.
– Я тут что заметил… он на этой полянке околачивается…
– Гнездо у него там? Или… – вспоминаю нужное слово, – лёжка?
– Да то-то и оно, что не бывает у них лёжек никаких. Вот я и думаю, чего он тут крутится…
– А мало ли… может, еще одну такую фантазию встретил, щенки у них там вывелись…
– Ну, мечтай, мечтай… давай посмотрим… что там…
Идем на поляну – город вздрагивает, подскакивает, отступает в заросли, поглядывает на нас, как бы мы не забрали то, что он охранял…
– Вот оно… смотри…
Смотрю. Вздрагиваю. Зачем-то проверяю пульс, хотя ясно-понятно, что этот истлевший скелет не может быть живым.
– Вон чего… автор умер, а фантазия его так и ходит…
– Отчего… умер?
– Я почем знаю… Бывает, в лес пошел, тут сердце и прихватило, и готов. Или спился, может…
– А это чего?
– Где чего?
– Вот… смотрите…
Поднимаю то, что сначала принял за камушек.
– Вот те на… – Егорыч вздрагивает, – пуля и есть…
– Убил его кто-то.
– Убил? Дело-то дрянь…
Осторожно говорю:
– В полицию надо.
– И чего полиция? Ну, протокол составит… хрен они искать будут, кто его грохнул…
– А если… – осторожно подхожу к Лондону, он вздрагивает, пятится от меня.
– Боится он тебя, чего ты…
– Чего боится, я ему ничего не сделаю.
– Откуда он знает, чего ты ему ничего не сделаешь…
– Приманить бы его чем-нибудь.
– Чем?
– Ну… – задумываюсь, – а чего они едят вообще?
– Да ничего они не едят, в том-то и дело.
Отступаю, понимаю, что чужая фантазия ко мне не пойдет.
– Ничего… пообвыкнет, – утешает меня Егорыч.
– Вон он там… смотри!
Наташка недовольно кривит губы:
– Ну что ты там углядел… пошли уже, не боись, папки нету, можешь из себя больше любителя охоты не строить…
– Да при чем здесь любитель охоты…
Бегу в темноту леса, где снова мелькнула башня Биг Бена, увенчанная шляпой. Сбавляю шаг, крадусь осторожно, вытягиваю руку, тц-тц-тц, на-на-на…
Лондон осторожно подходит ко мне, нюхает руку, вот черт, а мне и угостить его нечем. Не теряюсь, вынимаю смартфон, выискиваю свежие новости Лондона, призрачный город слизывает буквы, слова…
Осторожно вхожу в город, осторожно оглядываюсь, чтобы не попасть под автобус. Автобуса нет, ничего нет, город как будто расступается передо мной, тускнеет, меркнет.
Прохожу мимо витрины с тыквами, по заснеженной аллее, поеживаюсь от холодка, извозчик вежливо приподнимает цилиндр, не желаете ли кэб, сэр?
– Скажите, пожалуйста, вы не видели здесь человека в таком… кепи… с трубкой… с такой…
Ловлю себя на том, что говорю по-русски, какого черта я тут по-русски трещу, можно подумать, меня кто-то понимает. А нет, он и сам со мной по-русски говорил, ну конечно, Лондон-то ненастоящий…
– А-а, вон там, на набережной, – кэбмен вежливо приподнимает шляпу, – счастливого пути, сэр!
– Б-большое спасибо.
Спешу по набережной, которая все больше тает в лондонском тумане. Призрачный город меня боится, призрачный город меня не принимает, тает, рассеивается…
Устремляюсь к одинокой фигуре возле моста, смотрю на худого мужчину, сквозь которого просвечивают очертания деревьев.
– Вы знаете, что вашего хо… м-м-м… создателя убили?
– Он меркнет еще больше, наклоняет голову, похоже, услышал меня.
– Кто-то убил его… вы можете расследовать это дело?
Лондон окончательно тает в тумане, я не успеваю заметить, кивнул он мне или нет.
Оглядываюсь, пытаюсь вспомнить, что я делал, когда делал, куда шел…
А да.
Наташка.
Невеста моя.
Уже бывшая, потому что после такого она меня и знать не захочет.
Все-таки продираюсь через заросли, плохую дорожку я выбрал, как раз на ту полянку выберусь, где мертвец лежит…
Наталкиваюсь на Наташку, чего она тут делает, сидит на корточках перед трупом, перебирает какую-то хрень у него в карманах, что делаешь, еще подцепишь тут что-нибудь…
Говорю, сам пугаюсь своего голоса.
– Ты чего, еще заразу какую подцепишь…
Наташка смотрит на меня, глаза красные.
– Это Димка.
– Какой еще Димка?
– Какой-какой, обыкновенный… Он в сентябре пропал, еще в том году… Я думала, вот скотина такая, надоела я ему, видите ли… А он вон чего… у-мер…
Даже не успеваю приревновать, Наташка прижимается ко мне, всхлипывает, обнимаю, не знаю, что делать, ничегошеньки я про Наташку не знаю, она и не говорила, что когда-то какой-то Димка был…
– У-мер…
– Убили его.
– Чего?
– Убили, чего.
– Да ты чего…
– Ну…
– К-кто?
– Да черт его знает… Ну что ты на меня так смотришь, найдем мы убийцу, найдем… Главное, Лондон снова найти…
– К-какой Лондон?
Смотрит на меня, как на психа.
Вытягиваю вперед ладони.
– Счас, счас, объясню…
2016 г.
Эрик
Снова звонят в дверь – резко, нетерпеливо, так и кажется – если сейчас не открою, вышибут ко всем чертям. Холодею – а Эрик-то здесь, Эрик-то у меня, хоть и знаю – его не поймать, а так и переворачивается все внутри – а если поймают…
Звонят…
– Иду! Иду! – хочется добавить что-нибудь резкое, нецензурное, отмыкаю щеколду, распахиваю дверь…
– Алена! Аленушка, долг-то я тебе принесла…
Вздрагиваю. Вот бабульку черт принес не вовремя, да ее всегда черт приносит не вовремя. И вот уже хоп-хоп, как у себя дома, к двери комнаты, ну какого тебе там надо, какого…
– Да… давайте уж на кухне рассчитаемся…
– Ой, Аленушка, я у тебя там цветок такой видела, это же алой, да? Я все росток хотела…
Проклинаю все на свете. Вломится в комнату, а там Эрик, вот и начнется, откуда Эрик, что за Эрик, а завтра весь дом будет знать, что – Эрик, а там и до Них дойдет, там и Они придут, Они-то уже не будут спрашивать, что у меня за алой в комнате…
Они…
А может, и бабулька тоже из Них…
Бабулька…
Даже имени не знаю…
Распахивает дверь. Вздрагиваю, так и жду, что выхватит соседушка из-под кофты гранатомет, и начнется…
– Вот-вот, алой-то этот, ну я у тебя росточек-то возьму?
Захожу в комнату – на ватных ногах. Оглядываюсь. Эрика нет. Даже нагибаюсь, делаю вид, что поправляю кромку ковра, заглядываю под кровать. Уже знаю – Эрика нет. Пустая комната, распахнутое окно. Двенадцатый этаж.
– Вот, сто, двести, триста… Ты уж отвернись, Аленушка, я у тебя росточек-то…
Отворачиваюсь – к распахнутому окну, по привычке смотрю вниз, ищу окровавленные останки, знаю – ничего нет. Эрик, Эрик, все еще не могу привыкнуть к твоим вывертам…
Быстрее бы эту бабку черт унес…
– Что, Аленушка, чайку-то у тебя не най…
– На работу опаздываю.
Беру сумку. Спохватываюсь, что стою в тапочках, надеваю туфли. Уйди, уйди…
– А, ну я зайду как-нибудь… а то я у тебя еще там на балконе кактус видела…
Захлопывается дверь. Возвращаюсь в пустую комнату – спугнула-таки Эрика, моего Эрика, он птица осторожная…
– Ушла?
Вздрагиваю. Вот он, стоит у окна, не бледный – белый, как смерть, зябко кутается в рубашонку.
– Ушла…
Выглядываю в окно, на гладкие стены, крепко сжимаю подоконник, нет, не могу, страшно, шарахаюсь назад.
Эрик посмеивается. Как-то не по-людски, по своему, будто пофыркивает животное.
– Такой вот у вас… не проживает?
Человек в форме сует мне карточку. Хочется брякнуть – первый раз вижу, спохватываюсь: это будет как-то… фальшиво, что ли…
– М-м-м… не знаю, у нас много кто в подъезде…
– Да нет, не в подъезде. В вашей квартире.
Делаю большие глаза.
– Одна я живу. Еще не хватало, кого-то к себе…
– Ну… он не заходил к вам, никогда?
– Чего ради?
– И так… не встречали?
– Да не припомню.
Смотрят на меня – с ненавистью, а ничего вы со мной не сделаете, нет его здесь, нет… хоть на тридцать три раза обойди дом, не найдешь… А ведь ходят, вынюхивают, кажется, еще вот-вот – выпустят какие-нибудь антенны, щупальца… И запах от них… терпкий такой запашок, от людей так не пахнет…
Ушли… Идите, идите, дать бы вам еще пинка под зад… закрываю дверь, распахиваю окно в комнате – настежь, ночной ветер кутается в занавески.
Жду.
Ты подожди, любимая…
Мы будем вместе…
Вот увидишь, я вернусь, и все будет хорошо, когда-нибудь мы будем вместе, уже насовсем, навсегда… Только это не сейчас, это потом, когда одолею их всех, всех, вот этих, осклизлых, черно-зеленых, летящих за мной через звезды…
Бегу – отталкиваюсь от еле заметных частиц в вакууме, бегу, осклизлая тварь уже совсем рядом со мной – стреляю, выстрелом меня отбрасывает куда-то далеко-далеко, тем лучше, может, так и оторвусь от них…
Черта с два оторвусь…
Ты подожди, любимая…
Будем вместе…
Знала бы ты, что я делаю здесь, в пучинах космоса, один – наедине с галактическими армиями, знала бы ты, как долго тянется этот бесконечный бой… Ты знаешь. Когда я говорю – ты киваешь, ты делаешь вид, что веришь, может, и правда веришь, да нет, кто в это поверит, что я в одиночку сражаюсь с галактическими армиями…
Окружают… стреляю, сбиваю еще двух, да что такое эти еще два, когда имя им – легион… бегу – отталкиваюсь от пустоты, прижимаю к себе Грааль… Только бы не обронить, только бы не потерять…
Оступаюсь, чуть не падаю, что-то притягивает меня, сильнее, сильнее… Не вижу черной дыры – ее не возможно увидеть, чувствую – вон, там, глубокая бездна, из которой не возвращаются…
Бегу – ближе и ближе к черной дыре, чувствую, как меня засасывает, тут, главное, ускорить бег, разогнаться – до околосветовой, как скачет сердце, давление под двести, ничего…
Они бросаются за мной – осклизлые, мерзкие, в последний момент спохватываются, чуют беду – поздно, поздно, черный провал засасывает их…
Бегу – с пылинки на пылинку, прыгаю, огибая туманности.
Скачет давление, кровавые струйки стекают из носа. Сбавляю скорость, – опасно, как бы еще кто меня не сцапал, а приходится, а то так и замертво упасть недолго…
Прижимаю к себе Грааль, похищенный на задворках каких-то галактик.
Не потерять…
Ты подожди, любимая…
…будем вместе…
Это еще что…
Снится какая-то мутотень, распахивается окно, кто-то валится в комнату, большой, темный, крылья у него, что ли, за спиной… Тянется ко мне, оставляет на полу темный кровавый след… уйди, уйди…
Нет, это не сон, что-то на самом деле. Выдергиваю себя из кровати, щелкаю выключателем, ты какого черта не зажигаешься, ах да, я же лампу из розетки выдрала… сотовый заряжаю…
– Привет.
Эрик кое-как забирается в кресло. Смотрю на часы.
– А еще позже нельзя было? Часика так в три ночи? Или у вас на Марсе принято вот так… по ночам?
– Да говорю я тебе, не на Марсе…
– Ты бы хоть объяснил…. Где…
– Да что объяснять… по вашим звездным картам хрен что покажешь… Ты это… бинты у тебя есть?
Только сейчас спохватываюсь, что это не сон, и правда – темные следы на ковре… щелкаю выключателем, свет лампочки колет глаза… Вздрагиваю… нехило натекло, это ковер теперь стирать… Эрик кувырком валится с кресла, задергивает шторы.
– Да не дергайся ты… сейчас, сделаю все…
– Сделаешь… шторы-то закрывать надо, они видят… хотя они и сквозь шторы увидят, если надо будет…
– А кровь у тебя красная…
– А тебе что надо, чтобы слизь зеленая натекла, или еще чего? Говорю тебе, мы с землянами одной крови… еще когда разошлись с нашей общей прародины… Омолонгрен… Черт, больно же…
– Терпи… вот так… Не туго?
– В самый раз.
– Врача, может?
– Ага… ты хоть понимаешь, что вместо врача Они придут? В белых халатах? И заберут к чертям?
Киваю. Эрик сжимает мою руку, крепко, тепло, благодарит. На душе сладко, будто кто-то обнимает невидимыми крыльями.
– Это кто тебя так?
– Они, кто… Выкрал у них Грааль, вроде уже оторвался от них, нет же… подстрелили.
– А Грааль зачем?
– Ты чего? Это ж ваша реликвия, земная… Эх ты, если бы не Грааль, точно бы конца света не избежать…
Киваю. Все ясно. Что ничего не ясно. Он умолкает – знаю, ненадолго, сейчас оживет, начнет рассказывать про конец света, про Майя, про Грааль, про то, как он встречался с Пернатым Змеем, Кельц… как его там, не помню, как потом, во время всемирного потопа…
Выхожу на кухню – сготовить ему что-нибудь, все-таки кровищи потерял не меряно… выгребаю из холодильника мясо, щелкаю чайником, возвращаюсь…
Смотрю в распахнутое окно.
Шторы… шторы не забыть задернуть, потом ковер это несчастный убрать… но сначала шторы… шторы…
Как это было…
Уже и не помню, как оно было…
Странное чувство…
Бывает такое, накатит, когда одна в квартире – и кажется, что не одна. Нет, точно, надо было брать студию, там не будет такого, что вот, сидишь в комнате, и кажется, кто-то на кухне, сидишь на кухне, и кажется, кто-то в комнате… Хоть сиди в коридоре, где видна вся квартира, хоть кровать туда переноси…
Так и кажется, что-то шевелится в кухне… Так, похоже, с ума начинаю сходить, уже представляю себе черт знает что… Кто сюда заберется на двенадцатый этаж… Марсиане, разве что… вот так зайдешь в кухню, а там сидит какой-нибудь в серебристом скафандре, кофеек потягивает…
Так… хватит…
Накрываю голову одеялом, вот так – ползком-ползком – добираюсь до выключателя. Иду на кухню – тихонечко, бочком-бочком, так, а чего это я боюсь, тут, в собственном доме, еще не хватало, мои владения, вон, у меня и документы есть, ипотека оформлена, не к ночи будь помянута…
Толкаю дверь кухни, точно свихнулась, свет зажженный оставила. Замираю на пороге.
…точно…
…и скафандр серебристый…
– Вы как сюда попали? Через стены ходите?
Пугаюсь собственного голоса.
– И не только.
– У вас на Марсе все так делают?
– Да не на Марсе. Я… – размахивает бледной, бескровной рукой, – долго объяснять…
– А русский откуда знаете?
Улыбается. Неестественно, не по-человечески.
– Да не первый раз уже на Земле.
– И как оно вам тут?
Снова улыбается.
– Три тысячи лет назад было лучше. Вот честно… Теперь… – взмахивает рукой, белой, бескровной, – все спешат куда-то, опаздывают… жить не успевают.
Голос – хрипловатый, нечеловеческий. Подсаживаюсь к нему, сжимаю руку – неожиданно холодную, прямо-таки сосулька какая-то, а не рука…
– Ну что? Настоящий я, настоящий… Вот что, хозяйка, кофейку не найдется?
– А вы что… едите? Как люди?
– А вы как хотели… одной крови с людьми… одна раса… еще когда разделились на две расы… покинули Омолонгрен…
– С сахаром?
– Спрашиваете. Вот что… до утра у вас тут перекантуюсь, а то что-то следят за мной… служба такая… На смену выходишь, не знаешь, домой вернешься или нет…
Киваю. Надо бы снеди какой-нибудь принести… а холодильник все еще в коридоре… куда его на кухню поставить, хрен пойми…
– Вы это куда, хозяюшка? Милицию звать?
Недоуменно смотрю на него.
– Какая милиция…
– Ну как… в дом к вам тут залез… какой-то…
Смотрю. Не понимаю.
– Да вы же не человек…
Смеется. Холодно, неестественно, люди так не смеются… Ах да, кофе, кофе… с сахаром… и из холодильника что-нибудь…
Ты подожди, любимая…
Будем вместе…
Когда-нибудь – когда кончится эта война, которая только кажется бесконечной.
Бегу – ступаю по мельчайшим частицам, рассеянным в вакууме. Теряюсь в сияющем тумане.
Любимая… знала бы ты, как здесь красиво… когда-нибудь я покажу тебе все это… когда-нибудь возьму тебя… с собой…
Война… я не помню, с чего началась война. Никто не помнит. Я знаю только одно – эта война кончится.
Любимая… Ты даже не знаешь об этой войне, там, на земле – не знают. До вас доходят какие-то обрывки сводок, которые растворяются в легендах и мифах, Председатель Конфедерации стал у вас Князем Тьмы, перебежчик Про-Мэ – Прометеем, что-то знаете про подвиг Фаэтона…
Они спешат за мной – через миры и галактики, не слышу – чувствую выстрелы, чувствую смерть – по пятам…
Ты подожди, любимая…
Что-то подсказывает мне – победа близка, ближе, чем кажется…
Чувствую, как все кипит и клокочет внутри. Хорош… Ой, хорош… сидит, завтракает, как ни в чем не бывало…
Убила бы…
И не хочется скандала – а будет, тут уже никуда не денешься – надо… Хотя… что я ему скажу… будет все начисто отрицать, сделает большие глаза…
– Деньги… ты брал?
Сама пугаюсь своего голоса.
Сейчас скажет – какие.
– Брал.
– Пятихатку последнюю? Нехило.
– Верну.
– Когда?
Сама удивляюсь себе, что это со мной, убить его готова, или меня его спокойствие бесит, так говорит, будто это его деньги.
– Ну… через недельку. Тут понимаешь, на вооружение…
– Врешь.
Сама себя – не понимаю. Как я его ненавижу…
Смотрит на меня – какой-то непривычный, неожиданно земной, ничего космического не осталось в нем…
– Слушай, я тебе врал? Я тебе когда-нибудь – врал?
Не владею собой – да что на меня накатило, сама виновата, пустила в дом какую-то тварь, он думает, все тут его…
Распахиваю входную дверь.
– Пошел вон!
– Ты чего, а?
– Пшел вон! – хватаюсь за телефон, – сейчас милицию…
Что-то изменилось в комнате. Что-то… вхожу, оглядываюсь, не понимаю. Вроде бы окно закрыто. Наклоняюсь, смотрю под диван, под шкаф, иду на кухню… Похоже и правда – пошел вон, как только он один умеет, сквозь стены, сквозь пространства, из кухни – на погасшую звезду в соседней галактике…
Распахиваю окно.
Жду.
Ну, будет тебе… домой иди…
Тишина. Какая-то странная, пугающая…
– Эрик!
Не слышит. Да что со мной… Набросилась на него, а он же и не человек вовсе, он и не понимает, где свое, где чужое, у них там, может, вообще все общее…
Допиваю недопитый им кофе, мерзкий, терпкий, это что за дрянь… Эрик, бедный, как он это пил… Эрик… не слышит меня Эрик, он сейчас где-нибудь по ту сторону пространства и времени…
Мир покачивается под ногами – иду к распахнутому окну, ветер зябко ежится, кутается в занавески.
Это что… померещилось…
Нет… не похоже… Вижу, черт возьми, вижу, звезды на небе сбиваются в кучу, складываются в буквы, слова…
П Р О С Т И М Е Н Я
Прыгает сердце… это обычно на заборах пишут, в подъездах, на тротуаре под окнами… Но чтобы так…
Только бы он убрал эту надпись… до утра… Астрономы с ума сойдут…
Ты подожди, любимая…
Ты прости меня…
Прости… все будет хорошо, вот увидишь… все будет просто замечательно…
