Мария Фомальгаут
Обратная сторона Мебиуса
© Мария Фомальгаут, 2015
© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
По ту сторону Мёбиуса
Лист Мёбиуса (ле́нта Мёбиуса, петля́ Мёбиуса) – топологический объект, простейшая неориентируемая поверхность с краем, односторонняя при вложении в обычное трёхмерное Евклидово пространство.
По материалам Википедии
Вчера в 17:30 по местному времени младший сын владельца Конфедерации Ван Клик Энтер покончил с собой, приняв смертельную дозу транквилизатора. По предварительным данным происшествие было именно самоубийством, а не несчастным случаем. Также есть сведения, что рядом с телом найдена предсмертная записка, ее содержание не разглашается…
ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ
Вообще зажрались богатеи, квартирочку папочка купил, машиночку купил, учиться не хотят, работать не хотят, ах, скучно им, видите ли, на белом свете…
Ремня ему хорошего надо, да и все.
Самому тебе ремня надо…
А я его понимаю, бывает, родоки так достанут, точно хоть вешайся… учись, учись, на хрена это нужно…
Да этот-то и не учился. Вот, не учился, не работал, вот и траванулся от безысходности. А ты спрашиваешь, на хрена нужно. Вот и нужно, чтобы «золотые дозы» не кололи…
Счастья своего не понимают… махнулся бы с ним не глядя, он пусть в моей квартирушке живет по программе-минимум, а я в его доме поживу…
Да с дозой переборщил, и все. У меня племянник вот так тоже поцапался там с кем-то, таблеток наглотался, чтобы успокоиться, и все, и не проснулся.
Да нет, предсмертная записка, говорят, была.
Говорят, что кур доят.
Все там будем…
Это будет завтра.
Это будет завтра, думает Ван Клик. Живо представляет себе, как запестрят заголовками газеты, как всполошится отец, вот теперь-то он попляшет, всю полицию с ног на уши поставит, а-а-а, кто моего Клика прикончил, быть не может, чтобы он сам такое сделал, мальчик золотой был.
Вот так, думает Ван Клик. Чтобы стать золотым мальчиком, надо умереть. О мертвых или хорошо, или ничего. Лучше бы наоборот было, чтобы мертвых ругай, сколько хочешь, а о живых только хорошее, – сыночек, ты у меня самый лучший. И цветами мертвых забрасывают, и с помпой по городу возят, с музыкой. Нет, чтобы живого вот так провезти, салют, музыка, славься, славься, Ван Клик величайший, и все такое.
Как же…
Щ-щас…
Меня здесь никто не понимает…
Нет, не то.
Я – холостой патрон в обойме жизни…
Тоже не то…
Наш мир слишком груб и жесток для такой личности, как я…
Опять не так…
Ван Клик сидит на последнем этаже Бизнес-Сити. Отсюда, с высоты, город кажется маленьким и жалким. Его можно закрыть ладонью. И не видеть.
Ван Клик пишет на планшетнике последнее письмо. Подбирает слова, которых нет. Кажется, сколько раз подбирал слова, проигрывал фразы – и все, и на тебе, ни одной не осталось, все разлетелись, вспугнутые смертью.
А надо писать. Завтра будет во всех газетах, все прочитают, все ужаснутся, уж Ван Клик на них посмотрит…
Ах да, уже не посмотрит… ну да.
В голове туман. В голове у Ван Клика всегда туман, Ван Клик уже не помнит, чтобы было без тумана. До сих пор не выветрился пьяный угар «Тунайта», это ночной клуб на углу Пирамидальной и Реакторной, там…
Впрочем, неважно уже, что там. Ван Клик трясет головой, пытается вытрясти флюиды интернета, оттиски сайтов, фантомы чатов и сетей. И все равно остался дурман, дурман, от которого никуда не денешься. Перед сном «Успокой», чтобы не ворочаться в постели, после сна – «Бодрячком», чтобы не шататься, как пьяная муха, среди дня – «Позитив», чтобы снять действие и того, и другого.
Интересно, у других людей тоже в голове туман? По ним как-то не скажешь. Ходят, улыбаются, пьют «Позитив», вон, как девчонка в рекламе, ее обдает грязью черный лимузин, она глотает две таблетки «Позитива», снова светит солнышко, из мерса вылезает крутой мачо, опускается перед ней на одно колено…
Ван Клик глотает еще две таблетки «Позитива». Просто так. Уже знает, что не подействует.
…покидаю этот мир, точно зная, что он никогда не станет лучше…
СОХРАНИТЬ
СООБЩЕНИЕ УСПЕШНО СОХРАНЕНО
Пожалуй, так сойдет. И картинка соответствующая, перепончатокрылый скелет на фоне полной луны.
Ван Клик смотрит вниз, на город. Отсюда город кажется маленьким, его можно закрыть ладонью.
Шприц подрагивает в руках. Пять миллилитров. Золотая доза «Успокоя». Доза, после которой не возвращаются. Почему так дрожит шприц, почему Ван Клик не может этого сделать… Вот ведь казалось бы, сколько раз себе что только не колол, дозы на грани смертельных, после которых ничего нет, даже снов, и тех не остается… Дозы, после которых просыпаешься, с во-о-оот такой головой, долго соображаешь, день это или ночь, и на какой ты планете.
А вот здесь ни в какую, шприц не слушается, не идет в вену, пляшет в руке.
Появляются первые комменты к записи.
А ты о родных подумал…
А они обо мне хоть раз подумали…
Ну тебя, захлебнешься в собственной блевотине, и все, как актриса эта, как ее там…
Ты хоть подумал, что там, дальше, уже ничего не будет, ни-че-го…
Можно подумать, здесь есть хоть что-нибудь… кроме как ничего…
Ван Клик с силой разбивает планшетник о стену. Спохватывается, делает три шага к Пирамиде в углу коридора, заказывает новый планшетник. Ждет. Ну давай же, пошевеливайся, железяка чертова…
Пляшет в руках неподатливый шприц, не слушается, ну давай же, давай… Отец рядом, за дверью, в кабинете, считает прибыли и убыли, он и не знает, что его сын…
Резкий хлопок за стеной.
Еще.
Еще.
Хлопок, похожий на выстрел, вот так же стреляют в каких-нибудь боевиках, которые Ван Клик смотрит без перерыва, когда нужно убить время. А время нужно убить всегда.
Ван Клик вздрагивает.
Шприц беззвучно падает на линолеум. Ванн Клик прислушивается, идет в конец коридора, распахивает неприметную дверь.
Что-то происходит – настолько немыслимое, что Ван Клик думает – глюк. Вроде бы с «Позитива» никогда глюков не было, а тут на тебе. Жмет на левое веко. Глюк не исчезает, глюк все так же сидит в кресле, это отец Ван Клика, бледный, как поганка, сидит, как-то неестественно развалясь в кресле, вздрагивает всем телом в так выстрелам…
…выстрелам.
Потому что напротив отца стоит человек в странной одежде, будто вышедший из какой-то компьютерной игрушки. Целится, пускает пулю за пулей, четыре, пять, шесть, всю обойму.
Ван Клик жмет и жмет на правое веко. На левое. На правое. Глюк не исчезает, глюк как будто смеется над Ван Кликом. Отец сползает на пол. Мягко, как тряпичная кукла. Хочет что-то сказать Ван Клику, вместо слов изо рта вырываются кровавые хлопья, совсем как в кино.
Человек в странной одежде оборачивается. Смотрит на Ван Клика. Ван Клик только сейчас начинает понимать, что случилось. Тут должно быть страшно, только не получается страшно, действует-таки «Позитив» проклятый, действует…
А что, пишут в Сети, есть такой способ расстаться с этим грешным миром: побегите навстречу полицейскому, или охраннику, или террористу, дальше он все сам за вас сделает, вы и спасибо сказать не успеете. Только почему-то не бежится ему навстречу. И самому смешно, только что все бы отдал, чтобы уснуть и не проснуться больше, а теперь только одна мысль, только бы он меня не убил, только бы не…
Человек делает шаг. Еще. Еще. Навстречу Ван Клику. Ван Клик ищет за спиной дверь, вот черт, была же, была, куда она делась…
Человек проходит мимо Ван Клика, Ван Клик чувствует его дыхание, значит, все-таки не глюк, не глюк, такой не глюк, что дальше некуда. Проходит мимо и… исчезает.
Глюк.
Ван Клик смотрит на пиджак отца, расцвеченный красными кляксами.
Не глюк.
Ван Клик смотрит на пустоту, в которую ушел незваный гость.
Глюк.
Ван Клик смотрит на отца, хватает широкую руку, ищет пульс, которого нет.
Не глюк.
В голове у Ван Клика что-то замыкает. Сильно. Мерзко. Так бывает, когда пересидишь в Сети, переиграешь в Конфедерацию. Или так бывает, когда выходишь из клуба, и еще не настолько пьян, чтобы свалиться на заднее сиденье машины и выключиться. И нужно что-то делать, куда-то идти, и не знаешь, что и куда…
Ван Клик нашаривает в кармане «Успокой», отмеряет в шприц, не глядя, впрыскивает в вену…
Действуй, с-сука, ну давай, действуй…
Комната плывет перед глазами, падает на потолок.
– …очнулся?
– Навроде того…
Кто-то хлопает Ван Клика по щекам. Маленькая оказалась доза, даже не забылся толком, так, чуть-чуть погрузился в самого себя.
Кто-то стоит над ним, кто-то из отцовских замов, Ван Клик не знает, кто, все они как на одно лицо. Еще кто-то наклоняется над ним, Ван Клик не сразу узнает брата.
– Все в порядке, господин Пресс, – говорит зам, – очнулся.
– Тем хуже для него, – Пресс Эни Кей наклоняется, брезгливо встряхивает Ван Клика за воротник, – тебе чем отец-то мешал, а?
– Господин Пресс, вы все еще не можете оправиться от шока…
– Ну, знаете… Когда управляешь доброй половиной Конфедерации, у тебя нет времени на шок. Шок для людей моего круга – непозволительная роскошь.
– Вы подозреваете кого-то?
– Кого тут подозревать, когда это дело рук моего братца.
– Ван Клик Энтера?
– Другого брата, насколько я знаю, у меня нет.
– Но почему вы так уверены?
– Какие могут быть сомнения. Вечером захожу к отцу, он лежит мертвый, а рядом мой братец… под кайфом.
– Он признал свою вину?
– Какое там, до сих пор не может отойти от передозы. Все бормочет по какого-то человека в странных одеждах, который растаял в воздухе.
– Где он сейчас?
– Оставили под домашним арестом. До поры до времени…
– Неслыханно. Убить родного отца…
– Ну, Ван Клика тоже можно понять. Лузер, каких мало. Три раза в универ поступал, три раза вылетал. Про работу уже и не заикались… Отец ему квартиру купил, так он последнее время вообще оттуда не выходил. Сидит мордой в комп, и все.
– Как это сейчас называется… хикки?
– Хиккикомори. Вот до чего довела зависть… но все равно, никакого оправдания быть не может.
– Как я понимаю, вы теперь единственный владелец Конфедерации?
– Правильно понимаете. Я знал, что когда-нибудь эта ответственность за судьбы миллионов людей ляжет на меня… но не думал, что это случится так скоро…
Пресс Эни Кей вынимает из кармана две таблетки «Позитива». Глотает, расплывается в улыбке.
Клик пытается понять, день сейчас или ночь. Это не так сложно. Если светло, значит, ночь. Если темно, значит, день. То есть, наоборот. То есть…
Ну да.
Клик открывает глаза. Свет в комнате какой-то приглушенный, так бывает утром или вечером. Теперь надо определить, утро сейчас или вечер. Это сложнее. Ван Клик нашаривает телефон, смотрит на часы. Тут же забывает, что он там посмотрел. Смотрит снова. Забывает. Смотрит…
Собирает мысли, рассыпанные по подушке. Предсмертная записка. Отец. Человек в странной одежде. Растворился в воздухе. Глюк. Не глюк. Все-таки глюк, не глюки не растворяются в воздухе. Но кто-то убил отца. Кто-то. Пресс говорит, что это Ван Клик. Ван Клик уже сам готов поверить, что это он убил… но… нет, нет и нет.
И вот ведь странно, почему теперь не хочется умирать, именно теперь, когда окончательно убедился, как несправедлив этот мир. И почему голова работает так ясно, ясно как никогда, будто и не принимал ничего, и не забывался сном…
Ван Клик толкает дверь квартиры. Странно, что она поддается. Странно, что выпускает. Странно, что за ним не следят. Даже обидно как-то, что не следят, ни во что не ставят…
Ван Клик выходит в коридор, спускается на первый этаж. Ничего не происходит. Ван Клик выбирается к подземным гаражам, сам не знает, зачем. Машину у него все равно отобрали, а без машины, сам по себе, на улицу Ван Клик не выйдет. Без машины Ван Клик чувствует себя раздетым, даже не раздетым, а как будто не Ван Клик идет, а только половина Ван Клика.
Клик подходит к пирамиде, заказывает латте эспрессо. Латте эспрессо появляется неожиданно быстро, Ван Клик даже не успел психануть, дать пирамиде пинка, давай, давай, пошевеливайся… Вот, блин, а обычно минут на пять зависает…
Ванн Клик ищет выход накопившейся злобе, заказывает у пирамиды сэндвич. Сэндвич появляется тоже неожиданно быстро, как будто издевается над Ван Кликом. Ван клик заказывает дубленку. Дубленка падает из раскрывшейся пирамиды в тот же час. Как в каком-нибудь шоу Жадность – не порок, когда в кратчайшие сроки нужно назагадывать пирамиде как можно больше желаний, кто окажется богаче, тот и победил. Ван Клик два раза побеждал, хотя никакой радости от этого не испытывал…
Ван Клик смотрит на вереницу машин, сбились, как галки на проводах, одни появляются, другие уезжают, туда, в шум улицы. Подкатывают матерые мерины, массивные джипы, крохотные, как игрушечные, матизы…
Ван Клик смотрит…
Думает…
Еще никогда голова не работала так ясно. Глядишь, если бы почаще к смерти приговаривали, так бы и дурман прошел.
Ван Клик снова идет к пирамиде.
Заказывает машину.
ВЫБЕРИТЕ ТИП АВТОМОБИЛЯ
Вот, блин…
ЛЕГКОВОЙ
ХЭТЧБЕК
ДА НЕТ
НЕТ
МАРКА
НИССАН… МЕРСЕДЕС… ШКОДА… ФОРД… ТОЙОТА…
ТОЙОТА
ВЫБЕРИТЕ ЦВЕТ
Ван Клик терпеливо перебирает цвета и оттенки. Нет, что-то переборщил, выискал какой-то немыслимый оттенок красного… В сердцах жмет на черный классический, пропади оно все…
ЦВЕТ СИДЕНИЙ
Бли-и-ин…
БЕЖЕВЫЙ
У ВАС ОТЛИЧНЫЙ ВКУС
Ван Клик сжимает зубы.
ВАШ ЗАПРОС ОБРАБАТЫВАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ.
Ван Клик ждет. Аг-га, вот мы и зависли на час, на два…
ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ, В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ КЛАССИЧЕСКОГО ЧЕРНОГО В НАЛИЧИИ НЕТ.
Ван Клик что есть силы пинает пирамиду. Опять все по новой начинать…
ВЫБЕРИТЕ ТИП АВТОМОБИЛЯ…
Секунды растягиваются на несколько вечностей подряд. Ван Клик даже не верит себе, когда из пирамиды выкатывается что-то несуразное. Так и кажется, что на эту машину будут таращиться все. Все, кому не лень. Так и кажется, что таких машин не бывает…
СПАСИБО, ЧТО ВОСПОЛЬЗОВАЛИСЬ УСЛУГАМИ НАШЕГО СЕРВЕРА…
Всегда пожалуйста, думает Ван Клик. Садится за руль, припоминает, что принимал до того, как, а то было уже, выпил «Успокой», сел за руль, и…
Ладно, не о том речь…
Мелькает город. Огромный. Бесконечный. На всю планету. Город, заблудившийся сам в себе. Город, будто ищущий выход сам из себя. Город цветных огней и сверкающих витрин. Город, в котором живут люди, месяцами не выходящие из дома. Потому что они тоже заблудились сами в себе. Потому что в их маленьком мирке нет никого кроме них самих. Город, где не выпутаться из сетей. Город, где люди распахивают окна последних этажей и отправляются в последний полет.
Ван Клик выруливает на улицу там, где выруливать нельзя, полицейский машет палочкой. Ван Клик протягивает руку туда, где должны быть права, прав нет, откуда они возьмутся, права отобрали, все отобрали…
Ван Клик жмет на газ.
Интересно, почему так говорят – жмет на газ, когда переключаешь скорости. Где там газ… Ван Клик не знает. Ван Клик первый раз задумывается, что он ничего не знает.
Ч-ч-ерт, полиции сегодня как грязи… Как сговорились… а может, и правда сговорились, им же тоже скучно вот так стоять, а давайте-ка, парни, Ван Клика пустим, пусть бежит, а мы его поймаем…
Город петляет, путается сам в себе, улицы заплетаются мертвым узлом, душат друг друга. Почему так мерзко дрожат руки, почему, почему… по кочану. Сам виноват, надо было принять что-нибудь, тот же Позитив, а то додумался Ван Клик, «Успокоя» напился и сел за руль… Противопоказано за рулем…
– Номер экс-пи-триста-сорок-семь, немедленно прижмитесь к обочине. Повторяю…
Черта с два.
Ван Клик жмет на газ, откуда это выражение пошло, жать на газ… надо посмотреть в Сети, только некогда здесь ничего смотреть ни в какой Сети.
Машина останавливается…
Показалось.
Нет, ничего не показалось и не померещилось, машина останавливается – медленно, неумолимо. Ван Клик смотрит на стрелку топливного бака, бак заряжен по полной, что ему еще нужно…
– …немедленно прижмитесь к обочине…
Ах да, это они. Там, сзади. Они что-то делают с машиной, они много что могут сделать с машиной. Они. Там. Сзади. Люди в погонах. И главное, как нужны они, так нет их, когда в отца стреляли, хоть бы кто рядом был. А тут на тебе, поналетели… как мухи… на мед.
Ван Клик выходит из машины. Бежит. Последний раз Ван Клик бегал… никогда Ван Клик не бегал, ни последний раз, ни не последний. Люди сзади кричат что-то, немедленно остановитесь, и все такое. Как же, ждите, остановится Ван Клик. Остановится, когда подстрелят его, как зайца. Интересно, почему так говорят – как зайца, это что такое, заяц… Это мишень, наверное, какая-нибудь…
Глюки.
Снова подступают глюки. Ван Клик снова видит глубокий провал в пустоте, темную воронку, которая как будто засасывает воздух. Некогда жать на левое веко. И на правое веко тоже некогда жать. Ван Клик лихорадочно обдумывает, с какой стороны обогнуть воронку, и даст ли она вообще себя обогнуть…
Да и вообще, что это он… как будто на самом деле там воронка. Глюк он и есть глюк, мало ли что померещится, иди вперед, и не бойся. Нет же, как в каком-нибудь «Тунайте» чего-нибудь напьешься, потом идешь по улице, и привидится тебе, сидит на тротуаре какая-нибудь мохнатая нечисть о двух головах, так за километр ее обойдешь, еще руки на груди сложишь, чтобы она не тяпнула…
А это что за черт…
Полицейские остановились.
Все. Разом. Будто они тоже видят воронку. Кто-то манит Ван Клика, иди, иди назад…
Черта с два.
– Вернитесь немедленно. Ничего вам не будет, вернитесь немедленно…
Так я вам и поверил.
Ван Клик идет к воронке. Долговязый страж порядка пугливо крестится. Что-то они знают про воронку. Что-то, чего простым смертным знать не положено.
– Тебе чего… жить надоело?
Ванн Клик берет правее, правее, воронка не дает взять правее, хватает, засасывает, Ван Клик еще пытается ухватиться за что-то, во-он за ту ограду, как она далеко, ну подойди ближе, я знаю, что ограды не ходят, ну давай же, цып-цып-цып, ох, черт…
Ван Клик проваливается в ничто.
– К вам… посетитель.
Пресс Эни Кей кивает. Он знает этого посетителя. Очень хорошо знает.
– Пусть войдет.
Посетитель заходит. Минуту мнется в дверях, осторожно протягивает руку. Пресс пожимает руку жестом командира, чуть-чуть приопускает руку вошедшего, как указано в учебниках, чтобы показать, кто тут хозяин.
А хозяин тут Пресс Эни Кей и никто больше.
– Вызывали? – спрашивает гость. Человек, который кажется квадратным, квадратный пиджак, квадратный подбородок, квадратный лоб.
– Вызывал. Гонорарчик вам хотел отдать…
– За… за что?
– А то сами не знаете, за что… за работу вашу. Чисто сработано, как там говорят, комар мухи не подточит…
Пресс смеется. Гостю не до смеха.
– Но… я еще ничего не сделал, я же только сегодня собирался…
– Как только сегодня, папашу моего вчера застрелили, все при всем.
– Кто застрелил? – Спрашивает киллер, давится собственным голосом.
– Уж не знаю, кто застрелил, кого вы там послали, а сработано чисто.
Квадратный человек мнется. Проще всего сказать спасибо и уйти. Мало ли, что там случилось, меньше знаешь – крепче спишь.
Но…
Но…
– А…
– …труп теперь на мелкого моего повесили, тоже хорошо…
– Сына?
– Тю, сына, брата моего… А что, тюфяк тюфяком, что из него выйдет-то вообще… Это папаша вечно вокруг него крылышками хлопал, ах, бедный мальчик, ах, такой ранимый, ах, в поиске себя… Бабла ему отвалил не меряно… тут пашешь как проклятый, и… ты чего?
– Я его не убивал.
– А?
– Не убивал я его. Не знаю я, кто это сделал.
Пресс бледнеет. Тут, главное, не потерять лицо. Это во всех учебниках написано, главное, не потерять лицо, что бы ни случилось. Пресс Эни Кей бормочет какие-то протокольные любезности, ну, вы, не вы, все равно дело сделано, гонорарчик вам полагается… Снова жмет руку (жестом Начальника!), выпроваживает гостя за дверь…
В изнеможении опускается в кресло.
Ван Клик падает в снег.
Ван Клик не знает, что такое снег. То есть, где-то что-то видел, в каких-то играх, стойте, дайте вспомнить, как она называлась… Звезда Севера, что ли… а нет, Хрустальная Звезда. Или нет. Или все неважно. Вот там был снег. Белый, искристый, красивый. Вот как здесь. Только Ван Клик не думал, что снег обжигает. Вроде бы не горячий, а обжигает, когда к нему прикасаешься. Больно.
Ванн Клик поднимается со снега, оглядывает ночь.
Что такое ночь, Ван Клик тоже не знает. То есть, конечно, были какие-то ночи, летние, коротюсенькие, как раз чтобы нацеловаться с кем-нибудь в кустах, нагуляться по темным улицам, накричаться вдоволь. И сразу, часика через три, рассвет. Вот такие Ван Клик видел ночи. А тут небо черное-черное, исколотое звездами, и так и кажется, что тянется эта ночь долго-долго-долго, и будет тянуться еще столько-столько-столько-долго-долго-долго…
Ван Клик смотрит на снежные холмы, на черные стены на горизонте, на далекие огни. Такого города Ван Клик тоже не видел, чтобы только снежные холмы и чуть-чуть домов.
Какая-то игра. Очень натуральная. Очень реалистичная. Такая, что даже ветер дует по-настоящему. И снег обжигает по-настоящему. И…
Ван Клик начинает подмерзать, ищет, где здесь красный крестик в углу экрана. Крестика нет. Ван Клик перебирает свои смартфоны-айфоны-айпады, пытается отключить, не может. Ван Клик в отчаянии набирает номер провайдера…
ПОИСК СЕТИ…
ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ…
СЕТЬ НЕДОСТУПНА.
Это что-то новенькое…
Пресс Эни Кей водит палочкой по экрану.
ЛАЙК СМАЙЛ Секретарь отца с 2312 по 2319 гг. включительно. Человек решительный, видно, что тяготился своей должностью, слишком низкой по его мнению. С отцом был в дружеских отношениях (по крайней мере. Делал вид…)
ЭЛЬФ НАЙТ. В прошлом – владелец доброй половины Конфедерации, один из основных конкурентов отца. В 2316 г подписал договор о передаче отцу контрольного пакета акций Конфедерации за смехотворную сумму. То есть, признал свое банкротство и поражение. Имеет все основания расправиться с отцом…
Пресс выискивает в телефоне номер. Набирает. Ждет.
– Шеф?
– Он самый. Человечка одного уточнить надо…
– Это мы мигом.
– Эльф Найта знаешь?
– Как не знать… он мне сегодня вас заказал.
– Охренеть не встать. Сколько заплатил?
– Триста.
– Я тебе пятьсот плачу, его заказываю. Ты мне там смотри, переметнуться не вздумай…
– Не вздумаю. Не такие мы…
– Да я знаю, что вы не такие, это я так…
– Где здесь город, не подскажете? – спрашивает Ван Клик.
– Чего-о?
Чумазый детина оторопело смотрит на Ван Клика.
– Где здесь город… не скажете?
– Какой еще на хрен город?
Ван Клик и сам не знает, какой город. Город он и есть город. Как будто есть в мире что-то кроме города. Детина бормочет, не знаю, уходит в глубину странного дома.
Дом странный. Таких домов Ван Клик тоже никогда не видел. Дом без квартир, дом из одной огромной комнаты, уставленный игровыми автоматами. Такие автоматы Ван Клик тоже раньше не видел. Без экранов. Со множеством ручек. Вон человек стоит, играет на одном из автоматов, крутит большое колесо, подносит к нему железку, из железки летят красивые искры.
Ван Клик смотрит на искры, на звезды, летящие россыпью…
– Чего вылупился, без глаз хочешь остаться?
Ван Клик уходит. Ишь, какой, искры ему жалко. Хотя все правильно, он у автомата стоит, он за игру заплатил, не Ван Клик. Ему и играть в Искры.
Ван Клик смотрит на человека. На темную маску на лице человека. Он как будто сам не хочет смотреть на искры. Что за искры такие, на которые смотреть нельзя, зачем они нужны вообще тогда…
Странный дом. Впрочем, какая разница, мало ли какие дома бывают. Главное, что в доме тепло. Ван Клик раньше толком и не знал, что такое тепло. А теперь знает. Тепло – это когда не холодно.
И еще что-то не нравится Ван Клику, еще что-то настораживает Ван Клика в облике человека перед автоматом. Ах да. Ну да.
Холодеет спина.
Никакой ошибки быть не может.
Стоит человек, пускает искры. Человек в таких же одеждах, в каких был тот, этот… Который стрелял в отца.
ДЖАБРИЭЛЛА РОДОДЕНДРОН Третья жена отца с 2315 по настоящее время. По брачному контракту в случае развода получает больше половины имущества. По тому же брачному контракту в случае смерти отца получает хрен да маленько. Нет никаких причин убивать отца.
Пресс Эни Кей думает. Палочка скользит по экрану планшетника.
ВАН КЛИК ЭНТЕР Младший сын отца, сын от второго брака. Хикки, лузер, неприспособленный к жизни…
Пресс хочет добавить еще парочку нелестных выражений, не добавляет.
Не мог убить отца, потому что…
Потому что…
Ну, просто потому, что не мог. Такие не убивают. Таких куры заплюют. Интересно, что такое куры. Ладно, неважно. Такие только за компом храбрятся, когда расстреливают какого-нибудь гоблина.
И все-таки…
И все-таки…
Рука снова тянется к телефону.
– Охрана слушает.
– Вот что… этого мне сюда приведите, братца моего, поговорить надо.
– А братец ваш…
– Чего?
– М-м-м-.м…
– Чего такое случилось? Ручки на себя наложил?
– Да нет… сбежал он…
Пол качается под ногами. Пресс глотает таблетку Успокоя. Две таблетки Позитива. Вымученно улыбается.
Ван Клик смотрит, как люди в странных одеждах вереницей подходят к пирамиде. Знакомая картина, в городе на больших площадях везде очереди, толпятся возле пирамид, тому кофе надо, этому пиццу, вон та дама колье себе выбирает, вон человек машину себе купить решил, ну-у, это надолго, за ним очередь не занимают, а вон уже кричит кто-то – свободная пирамида! Свободная пирамида!
И все туда. И пирамида становится несвободной.
Вот здесь тоже люди вереницей идут к пирамиде. Люди в странных одеждах, в оранжевых жилетах. Только Ван Клик первый раз видел, чтобы люди несли что-то к пирамиде. Полные ящики. Одежда, сорочки мужские, блузки женские, платья коктейльные, джинсы повседневные… Несут кофе молотый, шоколад молочный, шоколад с изюмом, шоколад с орехами, шоколад с клубничной начинкой, шоколад с мятным вкусом. Несут упакованные планшетники, плееры, ридеры, андроиды, хреноиды. Несут велосипеды, скутеры, ролики, мопеды, несут…
Много что несут.
Всего не перечислишь.
Подносят к пирамиде. Пирамида вспыхивает голубоватым мерцанием, значит, раскрылась. И кладут, кладут в пирамиду шоколад молочный и кофе молотый, сорочки мужские и джинсы повседневные. Кланяются. Уходят от пирамиды.
Вон кого-то поймали в очереди, кого-то стегают хлыстом. За дело стегают, урвал из коробки шоколадный батончик. Невелика потеря, а все равно надо нахлопать, чтоб неповадно было, а то кто-нибудь вот так скутер умыкнет или роллс-ройс…
Ван Клик смотрит. Не верит своим глазам. Все это похоже на глюк, но какой-то жуткий, бредовый, который как будто издевается над рассудком.
Так было. В минуты бессонницы, когда еще не действует Успокой, когда уже лег, но еще не заснул, когда нет под рукой айпада-айфона-смартфона-телефона, и нечего делать, остается только думать.
Лежишь и думаешь, откуда берется все, что берется.
Все в один голос скажут – из пирамиды.
А откуда в пирамиде все берется?
Все в один голос скажут – не бери в голову.
И будут правы.
А Ван Клик берет в голову. И вот когда не спится, представляет себе, как где-нибудь по ту сторону пирамиды (как это, по ту сторону?) целый мир, где лежат вещи, вещи, вещи. Ну, например, под землей. Ничего, что там под землей метро, все равно… где-нибудь под землей. И когда маленький был, когда мама выдавала из пирамиды россыпь жвачек, и просил еще, еще, и мама говорила – нельзя, мечтал, вот, пробраться бы по ту сторону пирамиды, зарыться бы в эти жвачки по самое не хочу…
Или представлял себе бесконечный конвейер, ползущий из ниоткуда в пирамиду, и на конвейере – вещи, вещи, вещи, игрушки, трансформеры, скутеры, танчики, дракончики, шоколадные батончики, бери, не хочу.
Потом вырос, стало как-то не до фантазий. Пытался придумать какие-нибудь объяснения, какие-нибудь квантовые трансформации или… или Ван Клик не знает, что.
Но в самых бредовых фантазиях Ван Клик не мог представить такую картину. Люди, люди и люди идут к пирамиде, складывают в пирамиду вещи.
Какая-то насмешка над здравым смыслом.
Издевательство какое-то. Это все равно как если бы в сильный дождь поднялся выше облаков и увидел, – сидит на тучках человек с леечкой, и город поливает, и получается дождь.
Чтобы разогнать глюки, Клик глотает таблетку «Бодрячом». И таблетку «Позитива». С ужасом шарит в капсулах. Последняя. И та и другая. Последние.
– Господин директор, у нас проблемы…
Пресс насмешливо смотрит на секретаршу:
– А у нас?
Секретарша глупо хихикает. Хочется выставить за дверь всех этих барышень, которые остались от отца, которые глупо хихикают, которые…
Ладно, не о том речь.
– И что же?
– Температура в городе падает.
– Сам вижу… Пирамиды в норме?
– В норме.
– Во, блин… Ну что же, добавить надо тепла… пока не вымерзли все к ядреной фене…
– Разрешите добавить?
– Разрешаю.
Пресс подмахивает приказ. Кусает губы. Что за черт, третий раз за месяц температура падает, а пирамиды вроде бы в норме… три раза уже максимум поднимали, температура все равно падает. И задержки все больше, закажешь в пирамиде кофе, пока этого кофе дождешься, уже пить расхочется…
В странном доме переполох. Это Ван Клик сразу видит – переполох. Да еще какой. Все бегают, орут, кричат, давай-давай, быстрей-быстрей, запускают конвейеры, запускают игровые автоматы, искры летят, пыль летит, все летит. Ругают кого-то на чем свет стоит.
– Он, блин, видите ли, падла такая, тойоту себе черную хочет, а мы, видите ли, в три смены пахать должны…
– Да пошел он…
– Да что пошел, счас попробуй, не сделай….
– Па-а-а-рнии-ии, давай живее-е-е-ей! Шевели-и-и-сь!
– Са-а-а-м шевели-и-и-сь!
– Леха, черная краска где?
– Где, где, (непонятное слово)! Извели всю на хрен! Как помешались на этих машинах черных, мать их!
– Дава-а-ай, смешивай на хрен все краски, черный делай!
– Какое смешивай, ты чего, читать не умеешь? Классический черный этому удоду нужен, и никакой другой! Ни хрена ты краски до классического не смешаешь, грязь какая-то получится!
– Так чего делать?
– Снимать штаны и бегать! Читать роман Чернышевского «Что делать», блин! Ну что делать, пишите ответ, нет классического… о-ох, счас нам всем бошки поотрывают…
Ван Клик смотрит. Искры летят. Пыль летит. Все летит.
– Чего, отказался он от машины?
– Не-е, теперь синюю просит, уродище…
– Ну, синяя-то у нас есть… О-ох, млять, какой цвет-то выбрал, издевается, что ли, самый сложный…
– Давай-давай, пока не испепелили нас всех тут…
Искры летят. Пыль летит. Люди летят. Все летит.
– Готово, мужики!
– Давай в пирамиду, живо-о-о!
– Тьфу, успели…
– Охренеть, не встать… задолбали пирамиды эти…
– Чш, услышат еще…
– Ты у пирамиды давно уши видел?
Пресс Эни Кей входит в дом, в изнеможении падает в кресло. Добрался-таки до дома… Довольны ли вы своим жильем? – да мне бы вообще сегодня до него добраться. Анекдот с во-о-от такой длинной бородой.
Отец вот так же приходил. В одиннадцать, в двенадцать, в час ночи. Когда маленький Пресс уже спал. Иногда не спал, боролся со сном, караулили отца, бежал навстречу, протягивал какие-нибудь картинки, которые рисовал папе, папе, это вот дом наш, это папа, это мама… Отец кивал, хорошо, хорошо, молодец, тут же хватался за телефон, да, слушаю, какие еще перебои с поставками, вы там охренели или как?
