Мария Фомальгаут
ЦитаДаль
Мемория
…надо спросить…
…что-то…
…вспомнить бы еще, что именно…
Что вообще спрашивают, – кто, что, где, как, когда, почему, зачем… Вспоминаю что-то из школьной программы, что-то из школьной программы вспоминается, но не сама школа, – должно же быть хоть что-то, ковылять по темноте через снег в свете фонарей или бежать на школьный автобус, второпях забыв на кухне завтрак, или качаться в лодочке, которая везёт от одного острова к другому, где на поляне стоит доска, и учитель рисует мелом, как выглядит интерфейс чего-то компьютерного, чего мы в глаза не видели…
А тут ни-че-го, что должно быть… Что вообще должно у человека быть… имя… год рождения, ну его все равно обычно не помнят, адрес, номер паспорта, его тоже никто не помнит, телефон, его как-то получается помнить всем, только не мне…
Ничего.
Ни-че-го.
А… я…
– Доброе утро.
Она любезно улыбается, мне хочется бежать от неё на край света, откуда я знаю, что на её совести миллионы смертей, а ведь знаю…
– Ну как вам у нас?
– Э-э-э…
– Ничего, привыкнете, я тоже поначалу… Кофе? Или чаю?
– Э… чаю с кофе.
– Чаю… с кофе?
Кажется, я ляпнула что-то не то, кажется, на меня смотрят как на полоумную, а может, я и есть… пробую чай с кофе, тьфу ты, чёрт, как это вообще пьют, никак это не пьют, только сейчас вспоминаю…
Кто, что, где, когда…
А, вот.
Где.
– Где я?
– А, это Мемория.
Хочу сказать, что мне это ни о чем не говорит, почему-то стесняюсь сказать.
– Что… хотите сказать, вы знаете, что это такое?
– Н-нет…
– А что не спрашиваете?
Смеюсь почти истерично:
– А что… надо?
Она не успевает ответить, в комнату врывается какая-то чумазая, растрёпанная, хватает меня за плечи:
– Какой сейчас год? Какой год?
Почему-то безошибочно вспоминаю дату, ничего себе…
– …значит… – она обреченно смотрит на меня, – значит, его уже нет?
Почему-то отвечаю:
– Верно… его уже нет…
Она выбегает, что-то истерично крича, да нет, быть не может, он еще жив, жив, жив…
– …не обращайте внимания, – кивает мне та, на чьей совести смерти миллионов, – она…
Не договаривает, и так все понятно. Смотрю на ушедшую, вздрагиваю, когда понимаю, что у неё руки в крови, наконец, догадываюсь посмотреть на себя саму, вот чёрт…
…миллионы искалеченных судеб, как, зачем, почему…
– …это… – выдыхаю с трудом, – это не я…
– Не вы.
– Но я.
– Но вы.
– Но… как?
Растерянно подхожу к окну, – отсюда видны только бесконечные облака, за которыми, кажется, вовсе нет земли, только облака насколько хватает глаз…
– Это и есть Мемория?
– Да…
Наконец, задаю вопрос, который надо было задать с самого начала, и который нельзя было задать:
– А я… кто?
– Ух, я уже боялась, что вы и не спросите!
– А надо было…
– …да все спрашивали… вы прошлое.
– Чьё прошлое?
– Это вам виднее, чьё вы прошлое, мне-то откуда знать? – говорит чуть мягко, чуть насмешливо.
– Да знаете… похоже, лучше не вспоминать.
Жду удивления с её стороны, не удивляется, понимающе кивает:
– Да, здесь у всех так…
– …прошлые… прошлые, о которых люди предпочитают забыть, начать с чистого листа…
Пью чай с чаем, делаю несколько глотков из чашки, надкусываю брикет с чайными листьями, понимаю, что снова что-то не так.
– Почему они нас не…
…не договариваю страшное слово.
– Видите ли… между нами и ними какая-то связь… По крайней мере, я так думаю…
Она пьет чай с чашкой, глотает чай, надкусывает чашку, кажется, тоже делает что-то не так.
– Отсюда еще никто не выбирался, – добавляет она, предвидя мой вопрос.
– …и вы здесь…
– …библиотека, видеозал, сейчас еще это появилось… ну, на экране…
– Телевизор?
– Да нет… там как на печатной машинке, по клавишам буквы вводишь, пишешь, что ты там хочешь увидеть или узнать, тебе показывают…
– Интернет?
– Вот-вот…
Снова смотрю на бесконечные облака за окном замка…
– …по… мо… ги… те…
Обломки крыльев, обломки еще чего-то шестереночного, пружинного, обломки… да, обломки чего-то, похожего на человека, тёмно-красные струйки на полу.
– По… мо…
Вспоминаю правила первой помощи, которые никогда не знала, наложить жгут, где его взять, наложить шину, где её взять., а вот, от сломанного шестеренчато-крылатого, – только потом спохватываюсь, что нужна не шина от колеса, а что-то другое…
– Да я сам… сам… – цепляется за мое плечо, кое-как поднимается на ноги, хватаясь за всё подряд, – с-спасибо… у вас кофе не найдется…
…он перебирает кофейные зерна в чашке, которую я ему подала, нет, кажется, я опять что-то сделала не так…
– Я искал вас…
Недоверчиво настораживаюсь:
– Я ваше прошлое?
Еще раз смотрю на него, сухонького, плюгавенького, нет, не так выглядел тот, кто бросил меня сюда, я не помню, как именно, но не так…
– Нет, не моё… но я отведу вас к тому, кто вас потерял.
– Потерял?
– А вы думаете, он нарочно вас здесь бросил?
– Мне сказали, что…
– …бред, полный бред, – нервно перебирает кофейные зёрна, – вас похитили, понимаете? У него украли прошлое, то есть, вас, и бросили сюда…
– И он…
– …он вас ищет.
– Вот оно что…
– Так вы пойдете со мной?
Растерянно оглядываюсь – куда пойду, как пойду, как будто отсюда можно уйти – по облакам, по туману…
– Мой крылолёт… я думаю, он еще выдержит…
Наскоро оглядфваю свою темницу, распахиваю шкаф, так и жду, что из него вывалится скелет, хотя нет, скелет в шкафу – это я, одного скелета в шкафу здесь достаточно. Наскоро набрасываю что-то вроде манто, понимаю, что чёрта с два оно убережёт меня от холода, хотя может ли замёрзнуть чьё-то прошлое?
– Пойдемте же… – он галантно подаёт мне руку, – ваш человек ждет вас…
Хочу спросить, кто заточил меня сюда, как, почему – не спрашиваю, понимаю, что некогда, некогда, нет времени, если кто-то заметит здесь настоящего живого человека, его прикончат в два счета – я никогда не видела, чтобы здесь кого-то убивали, но догадываюсь, что все случится именно так. Проходим мимо маленького кафе, где плачет за столиком чьё-то прошлое, я же ничего, я же ни в чем не виновато, я же просто о несчастной любви, я же… Проходим мимо какого-то подобия шахматного зала, где два прошлых разыгрывают какое-то сражение, настоящий ход которого знают только они двое, проходим мимо закрытых дверей с датами – прошлые, прошлые, прошлые, всеми забытые, всеми покинутые…
– Постойте, вы… вы откуда? – память в полицейской форме преграждает нам дорогу.
Человек сжимает мою руку, сильно, до хруста, до боли, как будто прошлое может чувствовать боль…
– Бежим!
Бежим по лабиринтам неприступной крепости, спотыкаюсь о бесконечные ступени, как будто ведущие одновременно вверх и вниз, стараюсь не слышать окриков за спиной, топота ног, оказывается, у прошлых есть ноги…
– …скорее же! – он выводит меня на балкон, где стоит его изрядно помятый крылолёт, пытаюсь понять, как мы на нём вообще можем куда-то полететь, впрочем, его странному пилоту виднее. Прыгаю во что-то, что при большой фантазии можно назвать креслом, человек наскоро перевязывает меня ремнями – стараюсь не думать, может ли разбиться прошлое…
– …постойте… постойте!
Смотрю на неприметное прошлое, брошенное не пойми кем, оно выскакивает на балкон, бежит за нами, возьмите, возьмите меня тоже…
Мой странный освободитель кричит что-то, что даже и не вздумайте, крылолёт не железный, то есть, железный, но всё равно не выдержит он такого, и вообще…
Не слушаю его, подхватываю беглянку, прижимаю к себе крепко-крепко, чтобы не упала, держись, держись…
Крепость под нами стремительно срывается вниз, вниз, вниз, мир отчаянно раскачивается, земля и небо несколько раз меняются местами, да есть ли здесь вообще небо… Человек за штурвалом что-то кричит мне, ветер рвет слова на клочки, разбрасывает их по пустоте. Я уже понимаю, что мы разобьемся, хотя можно ли вообще разбиться, если внизу нет земли…
Тресь, грох – со звоном и громом врываемся в огромный зал, раскалывая окно на звенящие обломки, которые продолжают сыпаться и сыпаться нам на головы, пока мы катимся кувырком по паркету, тщетно прикрывая головы. Хватаюсь за пустоту, пустота помогает мне встать, даже заботливо отряхивает лохмотья, которые остались от моего манто.
– Вы… вы…
Я узнаю его голос. Ёкает сердце, а я и не знала, что у прошлого есть сердце, – мне не нужно никаких фотографий, я узнаю его сразу же, имя, год рождения, первое слово, первые детские воспоминания, когда еще непонятно, где явь, а где сны, первые мечты, когда кажется, что весь мир будет у твоих ног, первые разочарования – до слёз, до отчаяния, когда ненавижу их всех, ненавижу, ненавижу, вот я вырасту, вот я вам всем устрою, – а потом тонкая грань между – я никто, я ничто, лучше бы меня не было – и – я все могу, я лучше всех, я и весь мир, да какой, к черту, весь мир – я, я, я, и еще раз я…
Иду к нему, вижу рядом с ним новое прошлое, пришитое к нему кое-как, да и само по себе сшитое кое-как, ну кто так делает прошлые, врешь всем, что учился в схоластикуме, когда этого схоластикума еще вообще не было, и что в Таунтауне жил, тоже врать не надо, его уже сто раз снесли к тому времени. И вообще…
Подхожу к нему, ну что, не узнаете, я же…
– Вы… вы…
Бледнеет, шарахается, как чёрт от ладана, выхватывает у кого-то из охранников блестящий глок, выпускает в меня всю обойму – невольно смеюсь, как будто можно вот так просто убить прошлое…
– Ну что же вы так со своим прошлым, а? – слышится голос человека, доставившего меня сюда, – да, дамы и господа, позвольте представить вам прошлое…
…он называет имя стоящего на трибуне, я уже знаю это имя, я не могу его не знать. Подхватываю под руку нашу случайную спутницу, обращаюсь к собравшимся в огромном зале:
– Дамы и господа, позвольте вам представить прошлое господина, который так любезно согласился привезти меня сюда! Взгляните на его прошлое… как оно вам понравится?
Люди в зале начинают присматриваться к прошлому – я уже знаю, что за этим последует, хрупкий человечек готов провалиться сквозь землю, как и его оппонент, кто-то уже кричит, чтобы нас прикончили – я уже знаю, не прикончат, потому что нельзя убить прошлое…
– Отлично, отлично, – мой спаситель сдержано хлопает в ладоши, – уважаемое прошлое, вы превзошли само себя…
Смотрю на него, не понимаю, присматриваюсь как следует – вздрагиваю, как от удара, ну надо же, как я сразу не заметила…
– Вы… прошлое?
– Ну разумеется. Как и мы все.
– Хотите сказать…
– …да, уважаемое прошлое… надеюсь, вы простите нас за этот маленький розыгрыш…
– Э… м…
– …или вы обижены? Из-звините, мы тут для каждого новичка придумываем что-нибудь такое… просто чтобы не сойти с ума в этом замке…
– В замке? – у меня холодеют руки, – хотите сказать, мы по-прежнему…
– …в замке, – повторяет тот, кто притворялся моим человеком, – простите… вы… вы огорчены?
Все наперебой бросаются меня утешать, в голову лезут какие-то мысли не к месту и не ко времени, что теперь у меня тоже есть своё прошлое, прошлое у прошлого, у…
Мои мысли обрывает треск чего-то геликоптерного, что-то падает на балкон башни – спешим туда, я оказываюсь первой, склоняюсь над чьим-то прошлым, брошенным и забытым, связанным по рукам и ногам…
Иногда
…иногда мы видели того, кто видел нас, – человека ничем не примечательного. Мы заметили его, потому что он замечал нас, останавливался на тротуаре, подолгу смотрел на нас, безвольно отстраняясь от толкающих его прохожих. Порой он даже шел за нами – насколько это было возможно, пока мы не скрывались в стенах домов или не поднимались выше крыш.
У нас никогда не было времени остановиться и поговорить с ним – если это вообще было реально, поговорить с ним. А жалко, так мы могли бы узнать хоть что-нибудь, хотя бы – кто мы такие…
Дом без привидений
– …вот вы-то мне и нужны!
– Я не…
– Скорее же! Только вы сможете раскрыть это дело!
– Я никогда не…
– Пойдемте же…
Осеннее пальто, кокетливая шляпка – и ничего больше. Пальто не знает, куда деть шляпку, то прячет её под мышкой, то пытается пристроить в воротнике.
От волнения даже не пытаюсь сказать, что я совсем не тот, кого она ищет, никогда в жизни ничего не расследовал, и вообще… а собственно, почему это не могу, я же…
– …я не тот, кто вам нужен.
– Я знаю, знаю… да пойдемте же!
Первое мое желание – вежливо откланяться и уйти, хорошего вечера, и все такое – не выдерживаю, смотрю на пальто, понимаю, что его-то в такой холод мне и не хватало…
– Х-хорошо… я пойду с вами… если позвольте в вас закутаться…
Пальто обнимает меня, живительное тепло окутывает со всех сторон, понимаю, что пойду за ней хоть на…
– …а куда идти?
– К особняку, куда же ещё?
– А… где…
– Ну, вы даете, это вы должны знать!
– Да ничего я не должен, я даже не тот, за кого вы меня принимаете!
– Я знаю! Но про особняк-то вы знать должны!
Понимаю, что так можно пререкаться до бесконечности, – сумерки постепенно превращаются в ночь, холодный ветер пытается пробраться под пальто, прогоняю ветер, маюсь угрызениями совести, отдаю ветру шапочку, которая приходится ему как раз впору.
В половине одиннадцатого появляется дом – торопливый, нервный, извиняется за опоздание, устраивается на пустой площадке между двумя особняками.
– Вы… – я чувствую, что теряю дар речи.
– Из-звините за опоздание… я не думал, что она, – показывает на пальто, – вообще кого-то найдет вам на помощь…
– А вы даже и не пытались, сударь! – парирует пальто.
– Пожалуйста… не ссорьтесь… пойдемте… – я иду в дом, ветер в шапочке пробирается за нами, шепчет, я осторожно, я тихонечко, я никому не помешаю, я…
Хочу подняться на второй этаж, лестницы нет, лестница лениво лежит на диване с газетой, дом разражается гневной тирадой, что могла бы и поднять гостя, и вообще… газета спохватывается, да давайте я подниму, должна же я что-то делать… Хочу поблагодарить газету, которая сложилась в ступеньки – не сразу понимаю, что газета за следующее число и даже за следующий год…
– …когда он поднялся на второй этаж, то понял, что это была хитро расставленная ловушка…
Слышу приглушенный голос в полумраке второго этажа, – вздрагиваю, хочу броситься назад, тут же спотыкаюсь о пустоту, потому что газета уже сложилась и устроилась на диване в ногах у лестницы…
– Вы что? – пальто обнимает меня крепче.
– Что… вы хоть понимаете, что они хотят меня прикончить?
– Кто?
– Кто… да похоже, что вы тоже в сговоре…
– В каком сговоре, вы с ума сошли, или как?
– Ну, вы сами послушайте!
– …когда ловушка за ним захлопнулась, он…
– А-а-а, не обращайте внимания, это книга…
– Какая еще книга?
– Которая пишет саму себя…
– …но… почему?
– А кто её ещё напишет, вы, что ли? Вот она и пишет саму себя, да вы сами посмотрите…
Смотрю на уютную комнатку с письменным столом, на толстую тетрадь, которая старательно выводит буквы, тут же хватается за голову, которой у неё нет, с треском вырывает лист, комкает, бросает в пламя камина, снова ругается, не то, не то, не то…
Огонь сжёвывает листок, с интересом читает:
– Очень… очень вкусно… а что было дальше?
– Сейчас, сейчас, – книга задумывается.
– Да-да, жду с нетерпением, мне очень… очень… вку… м-м-м… интересно… А две половинки разбитого орешка встретятся? Так хочу, чтобы они встретились…
– …не обращайте внимания, – шепчет мне пальто, обнимает меня еще крепче, – тут все… гхм… странные…
– Да?
– Ага… вот здесь у нас живут сумерки, которые не могут понять, утренние они или вечерние, им все время кажется то так, то эдак…
– Не понимаю… для этого же достаточно просто подождать дня… или ночи…
– Да в том-то и дело, что у сумерек нет ни дня, ни ночи, ничего нет, они же не здесь…
– Не здесь?
– Не на этой планете… А та планета, она застыла перед своим солнцем, на одной половине день, на второй ночь, а между ними… а вот кто между ними? Вот сумерки и мучаются, не знают, утро они или вечер… Вы их не спрашивайте, для них это больная тема, сегодня вот опять будут капли пить…
– Вот как…
…кроме утренне-вечерних сумерек и книги у камина, в доме жила игральная кость, которая все пыталась найти свой скелет, ведь если она кость, значит, должен быть скелет, из которого она, эта кость, выпала, – вот она и открывает все шкафы, скелет же должен быть в шкафу, и ищет, не завалялся ли там какой-нибудь скелет. Ловец призраков сказал, что скелеты нужно искать в земле на кладбище – игральная кость подняла ловца на смех, в какой еще земле, выдумал тоже…
Ловец призраков тоже представлял собой интересное зрелище – он был уверен, что попал в дом с привидениями, он искал их своими причудливыми приборами, он уверял всех, что да-да, вот, смотрите на стрелку, она зашкаливает, зашкаливает, понимаете, значит, где-то здесь… Вы на него не обращайте внимания, говорило мне пальто, он умер тридцать лет назад, с тех пор так и мается со своими искателями, ищет призрака, которого показывает стрелка, но не может или не хочет посмотреть на самого себя…
На чердаке дома жил дождь, – он просачивался сквозь дырявую крышу, для него ставили тазы и ведра, в которых он уютно сворачивался калачиком и засыпал.
Еще в одной комнате жило время, выпавшее из часов – видите ли, когда часы останавливаются, время из них выпадает – а эти часы-луковица попали под поезд, и остановились навсегда. Вот время и скиталось из ниоткуда в никуда, изредка находя приют в старом доме.
Дом в первый же вечер рассказал мне, что построен еще в четырнадцатом веке – я смотрел на относительно новые кирпичи и материалы, появившиеся лет двадцать назад, и понимающе кивал, да, да, да, разумеется. Еще дом признался мне, что частенько уходит куда-нибудь побродить по городу – потому что ему нравится возвращаться домой.
– …так вы кого-нибудь подозреваете? – не унималось пальто, которому так понравилось меня обнимать.
– В чем?
– Да в краже, в краже!
– А что… что украли, вы мне, наконец, скажете?
– Да вот в том-то и дело! Вы хоть понимаете, что грабитель украл не только вещь, но и само воспоминание о том, что это была за вещь, понимаете?
– И что… вы хотите, чтобы я вспомнил, что было украдено, и нашел это?
– Ну да, да…
– М-м-м… – я посмотрел на пронизывающий холод на улице, ветер в шапке завертелся по комнате, извините, это не я, я тихонечко, – пожалуй, постараюсь помочь вам…
Тем же вечером, закрыв дверь любезно предоставленной мне спальни, я осторожно вытащил из нагрудного кармана две маленькие шкатулки, – в одной из них было надежно спрятано воспоминание, что из дома был украден не кто-нибудь, а я, а во второй шкатулке была не менее надежно спрятана причина, по которой я украл самого себя. И сегодня я не собирался открывать ни то, ни другое – если вообще собирался когда-нибудь…
Мое не мое будущее
Вечером привезли будущее – на всякий случай, в клетке. Будущие мне всегда привозили в клетках, иногда с несколькими решетками, чтобы оно не вцепилось мне в руку.
Я осторожно подошел к будущему – на всякий случай, в респираторе, мало ли что за будущее, а то такие будущие бывают, после которых самого себя по кусочкам не соберешь, никакие лекарства не помогут. Уже подходя к решетке, я вспомнил, что надо было облачиться во что-нибудь бронированное, тут же вспомнил, что будущее может пальнуть чем-нибудь таким, что никакое бронированное тут и близко не поможет.
Будущее не стреляло – оно смотрело на меня спокойно, даже с каким-то лёгким интересом, как будто меня привезли к нему, а не его ко мне.
– Вы… вы ничем не больны? – осторожно спросил я.
– Простите?
– Вы ничем не болеете?
– Да… что-то спину прихватывает…
– Но это же не заразно? – спросил я, тут же одёрнул себя, что это прозвучало невежливо.
– А, вот вы о чем! – рассмеялось будущее, – нет-нет, ничего такого, не подумайте!
– Что вы сделаете, если я открою решетку?
– А что я должно сделать?
– Ну… в смысле… – я еще раз посмотрел на будущее, удивительно чистое и аккуратное, – простите за бестактность… вы меня не прикончите?
– Зачем же…
– Ну, мало ли… может, попаду под шальную пулю или окажется, что у меня не тот цвет волос или цвет кожи…
– Ну что вы, что вы, вы за кого меня принимаете? – будущее рассмеялось, как-то легко и весело, но в то же время было в этом смехе что-то… что-то…
Я открыл клетку, – нисколько не сомневаясь, что меня сейчас растерзают на кусочки. Немало у меня было будущих, которые сначала сидели в углу клетки, сжавшись в комок, а потом набрасывались на меня, стоило мне распахнуть дверцу. Но будущее не только не собиралось нападать, но даже как будто стеснялось выходить из своего заточения. Только нехотя-нехотя выбралось оно наружу.
Будущее оказалось очень красивым с аккуратно подстриженными газонами, какими-то летающими доставщиками и трехмерными голограммами. Я осторожно предложил будущему чашку чаю – я еще никогда не предлагал будущему чашку чаю, мне никогда еще не приходилось сидеть со следующим годом или веком вот так, за столом в гостиной моего маленького домика и пить чай.
Будущее оказалось очень умным, оно с интересом расспрашивало меня, – да вы что, и давно вы этим занимаетесь, и как это вы решили подбирать осужденные будущие, вот есть же добрые люди на свете, а то знаете… вот они сами убивают грядущие дни, которые кого-то убили, а они-то сами кто после этого, а?
Мы смеялись – как-то легко смеялись, с этим будущим вообще все было легко. Я показывал ему другие грядущие дни, здесь вот пандемии, здесь мировые войны, здесь просто… гхм… ну как бы вам сказать… массовые безумия какие-то, вообще чёрт пойми, что такое. Будущее слушало, кивало, да вы что, вот это да, какой ужас, да их и правда надо держать под замком…
Мало-помалу будущее начало помогать мне ухаживать за другими грядущими днями, готовить им еду, придумывать какие-то лекарства от новых пандемий, присматривало за домом, когда я уезжал на очередной суд забрать очередной вариант реальности, который посчитали опасным. И я увозил очередное будущее, которое металось в клетке или рыдало у меня на плече, закованное в наручники, я же… я же ни в чем не виновато, я же только… я, что ли, пандемию эту эту устроило, вот мне делать больше нечего, кроме как…
– …где… где вы были? – я оторопело уставился на Будущее на пороге, оно не менее оторопело уставилось на меня, даже уронило тяжеленые сумки.
Я уже был весь на взводе – час назад я вернулся из очередного суда, и не увидел будущего – напрасно я оглядывал кухню и две комнаты на втором этаже, – будущего не было.
– Вы… где…
– …я хотело помочь вам, – будущее виновато насупилось, – у нас же масло кончилось, и сахар, и вообще… вот чеки, вот сдача, все по-честному, вы не подумайте, пожалуйста, что я…
– Нет-нет, что вы… – мне стало не по себе, – просто… я боюсь за вас, как бы вас не прикончили…
– Да что я такого сделало? – возмущенно воскликнуло будущее, и снова я услышал в его голосе какие-то странные нотки.
– А правда… и что?
– Честное слово, я ни в чем не виновато! А вы… а вы можете помочь мне составить апелляцию, или как это называется?
– М-м-м… постараюсь помочь…
– Кстати, я тут попробовало сделать еще один препарат от гриппа пятьдесят пять… кажется, мы сможем вернуть еще одно будущее…
– Будем надеяться… хотя всё это так сложно… убедить людей, что грядущие дни уже не опасны…
– …где оно?
– Э… оно еще не вернулось из мага…
– …и не вернется, – следователь гневно посмотрел на меня.
– Но… послушайте, это совсем не то, что вы думаете, это отличное будущее, оно совсем не виновато, и…
– …а что вы вообще про него знаете?
Вспыхиваю:
– Слушайте, я его вдоль и поперек посмотрел, ничего там такого нет, вы понимаете? Это ошибка, ошибка?
– Ошибка, говорите? Вот что… как только она появится… да оно и не появится… оно теперь такое устроит, мало не покажется…
– А что такое?
– А то такое… вы в каком году умерли?
– Десять лет назад, через неделю годовщина будет, можем отметить…
– А я год назад.
– Сочув… или я не знаю, сейчас сочувствовать полагается, или нет…
– А теперь, будьте любезны, вспомните будущее, которое вы так заботливо приютили… Вы видели там хоть одного диджита?
– Я предпочитаю слово оцифро…
– …да пожалуйста, если вам время свое девать некуда, можете сколько угодно это о-циф-ро-ван-ны-е говорить…
Хочу парировать – а что вы с уймой свободного времени делаете – не парирую, не до того…
…э… что-то не припомню.
– Не припомните, или не видели?
– Не… не видел.
– И вас это не смутило?
Холодок по спине, черт… Следователь достает что-то огнестрельное, массивное, смотрит на дверь.
– Если она вернется, вы…
Не договаривает, стреляет мне в голову, электронные мозги разлетаются вдребезги. Еще успеваю заметить остатками сознания, как в дом входит будущее, довольно бросает на диван что-то, похожее на ружье.
– Вот и славно, – кивает будущее.
– Правильно вы мне говорили, на живца ловить…
– Правильно… так и землю от этой заразы очистим… нелюди…
Понимаю, что уже не успею никого предупредить, да и есть ли вообще кого предупреждать, может, уже и некого…
