– Чума какая-то, – выдохнул Лукин.
Хлебников тоже, кряхтя и постанывая, поднялся, оценил обстановку и задумчиво почесал бритый затылок.
– Чума… – после продолжительной паузы крякнул он, кажется, впервые согласившись с Лукиным.
– Ты это, в Ночном дозоре случайно не служишь? – гоготнул Сеня.
– Судя по шмоткам и выбритым вискам, девочка – банальнейший гот, – деловито заключил Терехин, который первым пришел в себя. Ванька подошел к девице, рывком поднял ту на ноги – и что-то большое, круглое, упругое уперлось ему в живот.
– Где она? – нервно спросила неудачливая роллерша.
– Кто? – переспросил Терехин, усиленно соображая, с какой целью странная девчонка носит под платьем внушительных размеров арбуз или футбольный мяч.
– Дылда узкожопая! – уточнила инопланетянка, озираясь по сторонам.
Набережная по-прежнему была пустынна.
– Нет тут никого, – доложил Ванька, тоже оглядываясь.
– Упустила! – сквозь зубы процедила девица.
Неожиданно она отпихнула Терехина от себя, потеряла равновесие и, размахивая руками в атласе, аки птица, стала снова заваливаться на асфальт. Ванька ухватился за первое, что подвернулось, – падение замедлилось, инопланетянка шмякнулась на мягкое место, а в руке Николая Васильевича осталась узкая кожаная полоска от лифа ее платья.
Некоторое время все дружно, с открытыми ртами, пялились на расшнурованный корсет девицы и ее глубокое декольте. Ванька опять отмер первым, наконец-то сообразив, что за арбуз прячется под пышными юбками девицы с дредами.
– Ты чего, дура?! Какого хрена ты ролики напялила, идиотка?
– Да, какого хрена, ты тут вообще… вообще ты тут… это самое… – подхватил Лукин за компанию.
– Полнейшее ку-ку, – покрутил у виска Павел.
Девица шмыгнула носом.
– «Упал! Упал! – опять кричали с барки»… – неожиданно взвыла она.
Друзья вздрогнули, переглянулись и снова уставились на инопланетянку. Та продолжила с выражением муки на физиономии:
Рабочий, ручку тачки отпустив,
Показывал рукой куда-то в воду,
И пестрая толпа рубах неслась
Туда, где на траве, в камнях булыжных,
На самом берегу – лежала сотка.
Один тащил багор.
А между свай,
Забитых возле набережной в воду,
Легко покачивался человек
В рубахе и в разорванных портках.
Некоторое время на набережной стояла тишина. Кажется, даже птицы заткнулись. Ванька шумно выдохнул – он знал многих странных девушек, но даже предположить не мог, что в природе существуют такие идиотки.
– Блока цитируем, господибожемой, – вздохнул Терехин. – Еще одна поэтесса на мою голову!
– Кулютурный, значит? – хмыкнула девушка. А затем обратила свой взор на Павлушу и Лукина. – Не слышу аплодисментов!
Запахнуться бесстыдница не посчитала нужным, так и сидела, с неприлично обнаженной грудью. Дама вообще стыдливостью явно не страдала, потому как задранные до неприличия юбки она тоже поправить не соизволила.
Грудь у девицы была красивой. Номер три, на глаз прикинул Терехин. Но плотоядных желаний молодая особа не вызывала. Кому придет в голову вожделеть беременного кузнечика в балетной пачке? Да еще на роликах? Ванька хмыкнул про себя и продолжал размышлять. Интересно, она всегда была такой или это проявление токсикоза? Говорят, во время беременности дамы дурнеют. Правда, как-то слабо верится, что можно настолько подурнеть. Скорее, беременность ее украсила. Надо же, кто-то ведь осмелился трахнуть такое чудовище… Теперь понятно, почему на Воробьевых горах сегодня малолюдно – чучело на роликах всех мирных граждан распугало в радиусе километра. В ее-то положении на ролики залезла… Да еще с такими ногами. Как она их не поломала только, цапля пузатая?
Ваньке неожиданно стало жалко сумасшедшую, он подобрел и улыбнулся.
– Руку давай, непутевая в разорванных портках! Сильно ушиблась? Живот не болит? Голова не кружится?
– Отвали! – отмахнулась девица и попыталась встать сама. Не вышло.
– Дай руку, говорю, идиотка несчастная! – ласково сказал Ванька. – Нельзя тебе на асфальте в твоем положении. Не себя, так ребенка угробишь.
– Все когда-нибудь умрем, – пожала плечами девушка.
Взгляд ее стал печальным и торжественным одновременно. Она словно тащилась от ощущения, что смерть гладит ее по дредам костлявой рукой. «Да, я не ошибся, – решил Ванька, – девка – готка». Про субкультуру готов он, конечно, слышал и видел пару раз на Чистых прудах сборища ряженых придурков с бледными физиономиями, но так близко никогда с ними не сталкивался. Смерть, прогулки по кладбищам, депрессивная музыка типа Лакримозы и литература типа Анны Райс – у девицы на физиономии написано, что она все это обожает. Только беременность и ролики в голове у Ваньки как-то не вязались с мировоззрением готов.
– Дура! – вздохнул Терехин.
– Дебил какой-то приставучий, – не осталась в долгу девица. – Отвали уже от меня! – Со второй попытки она неуклюже поднялась на ноги и с вызовом посмотрела на молодых людей.
– У тебя кровь из носа идет, – равнодушно заметил Ванька.
– Да? – удивилась девушка. Вытерла нос перчаткой, размазав кровь по бледной физиономии и став краше невесты графа Дракулы. Секунду стояла и разглядывала свои руки, потом внезапно посинела, закатила глаза и кулем осела обратно на тротуар.
Но Ванька и на сей раз успел подхватить ее в полете.
– Неваляшка, блин, какая-то… – прокряхтел он, с трудом укладывая куль из органзы и разноцветных дредов на асфальт – с каждым разом ловить это чучело огородное становилось тяжелее.
– Валяшка, – поправил друга Павел.
Терехин на шутку не обратил внимания – он во все глаза смотрел на девушку. Та не шевелилась, лежала, нелепо вывернув ногу, и была так бледна, что синева проступала даже сквозь слой побелки на лице.
– Эй! Эй, барышня, ты чего разлеглась? – Ванька потряс девушку за плечо – плечо было влажным и холодным. Терехина, напротив, бросило в жар – он вытер бисер пота со лба и снова вцепился в плечо девицы. – Блин, ты брось, вставай давай!
– Что с ней? – заплясал рядом Семен.
– Я чего тебе, доктор?! – заорал Ванька.
– Спокойно, Склифосовский, я же, это самое, просто спросил.
– А я просто ответил! – вспылил Терехин. – Без сознания она – не видишь! Не понимаю… Я совершенно точно ее поймал, она мягко упала. Похоже, что-то повредила, когда первый раз кувыркнулась. Может, головой шарахнулась об асфальт? Отек мозга ведь не сразу после удара по балде случается.
– Отек мозга? – икнул Сеня. – Ни хрена себе, сказал я себе!
– М-да, вечер перестает быть томным… – пролепетал Пашка. Светло-рыжие веснушки, щедро рассыпанные по его вечно розовым щекам, вдруг куда-то исчезли, словно их ластиком стерли вместе с румянцем.
Ванька стянул с себя олимпийку и подсунул под голову девушки, аккуратно поправил волосы и уложил руки вдоль тела. Что делать дальше, он не знал.
– Может, это самое, на газон ее перегрузим? – озираясь с опаской по сторонам, как нашкодивший ребенок, предложил Лукин. – Прохладно на асфальте лежать. Как бы не застудила… это самое.
– Физику в школе надо было лучше учить. Асфальт теплее, чем сырые трава и земля, – нравоучительно заметил Терехин. – Вообще лучше ее не трогать. Мы же точно не знаем, что с ней. – Ванька набрался смелости, взял девушку за запястье. – Пульс вроде есть. Но слабый.
– Врача бы ей… – робко предложил Пашка.
– Так чего ты стоишь? Давно бы уж позвонил! – нахмурился Терехин, немножко жалея, что здравая идея про врача пришла не в его голову. – Звони!
– Твою мать, я как чувствовал… – заныл Семен и закурил сигарету. – Чувствовал, это самое… Что, это самое, чего-нибудь случится…
– Успокойся! Ничего пока не случилось, ни это самое, ни то самое, – не удержался от колкости Ванька.
В данную минуту корявая манера Лукина выражать свои скудные мысли особенно бесила Терехина. Медлительность Хлебникова тоже – Павлуша судорожно шарил по карманам и кряхтел, лицо его снова стало красным и потным.
– Ну что ты возишься?! – не выдержал Ванька. – Звони в «Скорую»! Быстро звони, ё-мое!
– Если такой умный, сам бы и позвонил, – раздраженно пробурчал Павел. Наконец он выковырял из порток мобильник и хлопнул им себя по лбу. – Он же у меня сел! Еще у тетки дома!
– Тормоз! – одновременно воскликнули друзья, зашарив по своим карманам.
Ванька торопливо вытащил сотовый, но тут же сунул его обратно – Лукин уже деловито тыкал стилусом в свой коммуникатор. Друзья напряженно уставились на Семена. Лукин оторвался от дисплея и посмотрел на товарищей.
– Блин, я чего-то туплю. Как в «Скорую» звонить? Набираю 911, но меня…
– Господибожемой! Дай сюда, урод! – Ванька вырвал коммуникатор у Семена, но сразу выронил его, и сотовый шлепнулся на асфальт. Корпус разлетелся на части, в ладони остался лишь стилус.
– Сам урод! – заорал Лукин, присел на корточки, сгребая остатки телефона в кучку. – Такую вещь изувечил – ыыыыыыы! Сволочь!
– Только не плачь, завтра купим тебе мяч, – съязвил Ванька. – Блин, ты чего, телефон на вьетнамском рынке купил?
Семен набычился и медленно встал с колен. Намерения у него в глазах читались вполне определенные – съездить Ваньке по физиономии за смертельное оскорбление. Своим коммуникатором он очень гордился и всем втирал, что дивайс ему аж из самих Штатов притаранил родственник-дипломат. Хорошо хоть не Вуди Аллен. Да, Сеня любил чуток приврать, всем было известно, что никаких дипломатов среди родственников у Лукина не наблюдалось.
– Я свой сто раз ронял, и ничего, – попытался оправдаться Ванька. И для наглядности швырнул мобильник на асфальт. Сотовый с глухим стуком шмякнулся о тротуар, завертелся юлой, но выжил. – Вот! Царапина только на корпусе, и все, – гордо доложил Терехин, протягивая на ладони свою мобилу Семену.
Данное обстоятельство еще больше разозлило Лукина, он схватил Ванькин телефон и снова швырнул его на асфальт – аппаратик ударился о бордюр и со звоном разлетелся на части.
– Ну ты козел! – заорал Ванька и схватил Сеню за грудки.
Вспыхнувший конфликт потушил Пашка.
– А вдруг она рожает? – прошептал он загробным голосом.
Друзья вздрогнули и с ужасом уставились на живот девицы, задрапированный балетной пачкой, – принимать роды на набережной никому не хотелось.
– Рожают обычно громко, а эта тихо лежит, – авторитетно заметил Терехин. – Но вполне может. – Он собрал разлетевшиеся части мобильника и принялся остервенело давить на кнопки. – Работает, только блокировка не снимается. Заклинило на фиг. Свинтус психованный! Точно – урод! Связи нас лишил! Как мы теперь врача вызовем?
Лукин виновато топтался на месте, разглядывал свои мокасины и бурчал что-то невнятное себе под нос.
– Может, поискать телефон у дамы? – с надеждой спросил Пашка.
– Хоть один человек думает мозгом, а не задницей! – оживился Терехин и стал интеллигентно обыскивать девушку.
Надежды не оправдались – мобильника у инопланетянки не оказалось, только мп3-плеер.
– Она что, с луны свалилась? Как можно в наше время без телефона жить? – озадачился Ванька.
– Я же говорил – началось! – торжественно заключил Лукин.
– Типун тебе на язык дурной, оракул местного разлива, – буркнул Ванька.
– Что началось? – шепотом переспросил Пашка, с удивлением глядя на Лукина, который отчего-то не обиделся, а просиял, словно товарищ сказал ему комплимент.
– Так, не фиг время терять! – скомандовал Терехин. – Понесли ее в метро. Там вроде доктор должен быть. В крайнем случае менты вызовут. Давайте, ребятушки, дружно – взяли!
Хрупкая с виду девица оказалась тяжелой, как бегемот, поднять ее даже втроем оказалось непросто. И через несколько метров инопланетянка снова оказалась на асфальте.
– Блин, я в шоке! На фига, мы, это самое, прем то, что можно катить? – вытер пот со лба Сеня.
– Она тебе что, телега? – разозлился Терехин.
– Телега не телега, но у нее же колеса есть, – заступился за друга Пашка.
– Ладно, – смилостивился Ванька. – Дубль два! Паш, закидывай одну ее руку себе на шею, Лукин, ты бери ее под другую, а я… я буду сзади страховать.
Конструкция вышла не слишком устойчивая, давала крен то влево, то вправо, но все же катить беременную готку оказалось действительно легче, чем нести. Справились минут за десять, но уперлись в крутую лестницу – дальше пришлось поднимать девушку на руках.
Наверху, у дверей подземки, друзей ждал очередной сюрприз. Стало ясно, почему народ бодро усвистел с набережной, как только солнце стало клониться к закату. Никакой мистики – станция метро «Воробьевы горы» с некоторых пор по техническим обстоятельствам закрывала свои гостеприимные двери в восемнадцать ноль-ноль! Работал только вход с другой стороны метромоста, куда добраться с тяжелой ношей было практически нереально.
– Всё! – повалился на прохладный гранит Ванька. Вслед за ним, усадив у дверей метро готку, посыпались товарищи. – Блин, какие мы идиоты! Надо было кому-то одному метнуться за помощью наверх, а не тащить сюда девушку. И время потеряли, и силы.
– Давайте ее обратно отнесем и в фуникулер загрузим? – вяло предложил Хлебников, сдувая каплю пота с носа. – Привяжем чем-нибудь, и все дела.
– Гениально! – Лукин вскочил и запрыгал от восторга, как бешеный макак.
– Ага, очень умно, – скривился Трехин. – Мы ее так-то поднять с трудом можем, а ты предлагаешь в двигающийся подъемник закинуть. А вдруг она оттуда навернется? Кто ее с земли будет соскребать вместе с нерожденным младенцем? А как мы ее снимем с фуникулера? К тому же он не работает уже. Закрылся. Как раз после того, как длинноногая фея в сандалиях воспарила в небеса.
– Значит, она на фуникулере укатила? – послышался ехидный женский голос.
– Очухалась! – выдохнул Терехин и потер грудь в районе сердца.
Лукин дебильно гоготнул, Хлебников глупо улыбнулся.
– Фея, блин… Фу, пошлость какая. Меня сейчас стошнит! – Девица сплюнула себе на юбку и сморщилась. – Почему все мужики такие дебилы? Если хотите знать, феи выглядят не так. Они глазастые, носатые, сутулые и не бреют ноги. Волосы у них, как у младенцев, торчат ирокезом, а на затылке плешь. Это потому что без солнца с рождения живут, а без солнца рахит начинается.
– Я же говорил, что она башкой шарахнулась об асфальт! – радостно заключил Ванька. – Солнышко ясное, как чувствуешь себя? Головка сильно бо-бо?
– Прекрасно я себя чувствую. Крылья только побаливают. Не могли, что ли, аккуратнее меня волочь? Все подмышки растянули. А вообще прикольно так, попутешествовали, – хихикнула девица. – Давно я так не веселилась.
– Дура! – заорал Терехин, вскочив на ноги. – Ты что, сознание не теряла?
– На пару минут отъехала. У меня от вида крови крышу сносит. – Девушка стянула перчатки, испачканные кровью, смяла и выкинула в урну. – А потом я решила дать вам шанс спасти свою душу. Салфетка есть у кого-нибудь? Сумку в тачке оставила.
– Жесть! – Хлебников хрюкнул не то от радости, не то от возмущения.
– Да я тя щас урою, коза готическая! – возмутился Лукин. Сжал кулаки и, потрясая ими, двинулся на девушку. – Да я тя щас…
– Подумаешь, уж и пошутить нельзя. Я чуть от смеха не описалась, когда вы прикидывали, как меня на фуникулер грузить будете. Вот прикол! – Готка заливисто расхохоталась. – Ладно, пардон. Сама не знаю, что на меня нашло. Отвернитесь, плиз, до кустов я не дотяну.
Лукин с Терехиным, как по команде, развернулись к девице спиной. Пашка, который встать не успел, потому что не мог из-за одышки, развернулся, сидя на мягком месте.
– Блин, засада! – озадаченно сказала девушка. – Ролики помогите кто-нибудь снять, а… Пузо мешает. В них никак присесть не получается, а беременным женщинам терпеть вредно.
– Сама свои ролики снимай, я тебе не нанимался! – рявкнул Ванька. – И вообще вы как хотите, а я поехал домой. Гуд бай, май дарлинг.
Терехин махнул ручкой и зашагал вниз по ступенькам. Лукин припустил следом, одарив деву многозначительным взглядом.
– Да, сама справишься, – смущенно сказал Хлебников, который наконец-то сумел подняться. – Погодите, ребята! Я с вами! – заорал он во всю пасть. Оставаться наедине с сумасшедшей беременной готкой ему было страшно.
– Какие обидчивые все, боже ж мой… Ну и валите, без вас обойдусь! – закричала девчонка вслед. Но ее голос вдруг сорвался на фальцет: – Ой, мальчики! Мальчики! Мамочки!!!
– Чего это она так странно орет? – переглянулись друзья – ответ не заставил себя ждать.
– Рожаю!!! – разнеслось над набережной.
– Твою мать… – печально вздохнул Терехин.
Он побежал обратно вверх по лестнице, к метро. Лукин с Хлебниковым поскакали следом.
Готка довольно быстро спускалась им навстречу, босая и испуганная.
– Хотя вроде мне еще рано, но живот сильно болит, – пожаловалась девушка. Затем вручила Ваньке ролики и ключи с брелком «БМВ». – У меня около смотровой площадки машина припаркована. Там остались телефон и документы. Я торопилась и сумку забыла взять. Все равно ведь наверх намылились, если не в лом, проводите меня туда, пожалуйста, – хмуро попросила она. Вежливость явно давалась ей с трудом. – Не дрейфьте, сама дойду. Просто стремно одной лазить в темноте по горам. Рожу еще, как кошка, в кустах где-нибудь.
– Не в кустах, а на экологической тропе. Это ж круто! – пошутил Лукин, все еще злясь на идиотский розыгрыш.
– Рожать я собираюсь в воду, – доверительно сообщила готка.
– Да хоть в песок, как черепаха! – хмыкнул Терехин. И вздохнул: – Ладно, пойдем, юродивая. Замерзла? Не дождавшись ответа, он набросил девушке на плечи свою олимпийку и попытался взять ее под локоток. Готка нервно высвободила свою руку.
– Что за мода такая фуфельная? – скривилась девица, запахнулась плотнее и неуклюже засеменила по лестнице вниз.
На экологической тропе было так же пустынно, как на набережной. Ванька озадаченно озирался по сторонам. Удивляло, что в столь теплый летний вечер никто не гуляет с собаками, не пьет пиво на детских площадках и не обжимается на лавочках. А он-то надеялся взять у кого-нибудь мобилу и вызвать наконец-то «Скорую». Страстно хотелось поскорее избавиться от беременной идиотки и забыть о ней навсегда.
Готка шла впереди, немного прихрамывая. Иногда останавливалась, потирала поясницу, пыхтела, чуть слышно стонала и шла дальше. С каждой новой ее остановкой, вздохом, стоном у Терехина сердце сбивалось с ритма все сильнее, а мозг стекленел и выдавал такие пугающие миражи, что отказывали ноги. Ужас от перспективы стать акушером накатывал на Ваньку, как цунами, закручивал душу в пружину, морозил руки и колени, холодил лопатки.
«Сейчас она родит прямо тут, а ты будешь принимать роды», – пугал себя Терехин. Надежды на друзей никакой: Лукин слишком эмоционален, удерет с перепуга, Пашка – тормоз, будет стоять столбом, смотреть, как лезет младенец, и морщить единственную извилину мозга. Да он и сейчас отстал от процессии, плетется далеко позади, «цветочки нюхает». Семен, напротив, шел с прискоком, постоянно наступая своими чеботами Ваньке на пятки, чем бесил несусветно.
Лукин в очередной раз наступил Терехину на кед, Ванька обернулся, чтобы сказать Семену все, что он о нем думает, и… О, чудо! В их сторону бодро шагал мужик с собакой. Терехин оживился и, когда мужчина поравнялся с ними, открыл рот, чтобы выклянчить мобилу. Но готка его опередила:
– Не напрягайся, в больницу я не поеду. Рожать буду в ванной.
– Да хоть в туалете! – схохмил Ванька, с грустью проводив взглядом удаляющуюся фигуру с собакой.
Впереди их ждал новый аттракцион – крутой подъем по лестнице с бесчисленными ступенями. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они вскарабкались наверх и оказались на улице Косыгина.
Ванька, вдохнув полной грудью, наконец-то расслабился. Здесь, наверху, в нескольких метрах от смотровой площадки, кипела жизнь, все блестело от света фонарей, шуршали по асфальту машины, прогуливались люди, носились с ревом байкеры – цивилизация. С души словно камень свалился.
Доковыляли до «Олимпа» не все – по дороге где-то потерялся Павлуша. «Верно говорят: жрать много вредно», – мстительно подумал Ванька, протирая вспотевшие очки манжетой рубашки. Лукин завалился на траву и лежал, раскинув руки и высунув язык.
– Вот и пришли! – запоздало отреагировала готка.
Выглядела она довольно бодро, улыбалась и щурилась. Правда, смотреть на нее было страшно. Белила на ее физиономии смешались с подсохшей кровью из носа, помада размазалась, один глаз потек – ну, прямо недобитый босоногий Арлекин в балетной пачке и с пузом. Ванька нервно хихикнул, глядя на мрачно-пугающий вид девицы. Прохожие поглядывали на них с ужасом и ускоряли шаг, но Терехина это не смущало, а веселило. Его вообще все вокруг радовало.
– Я тачку бросила вон там. – Девушка указала рукой в направлении церкви, сняла олимпийку и вернула Ваньке, тот отдал ей ролики, пошутив:
– Надеюсь, в роддом ты их с собой не возьмешь?
– Я же сказала, что рожать буду в воду! Ребенок должен сразу попасть в естественную среду, чтобы стресса у него не было, – немного раздраженно пояснила девушка, разглядывая свои роликовые коньки, словно видела их впервые в жизни. – Ладно, мерси, что проводили. Я пойду? – Девица пытливо посмотрела в глаза Терехину, словно спрашивая у него поддержки.
– Иди, родная, иди! – разрешил Ванька и широко улыбнулся, вполне искренне. Освобождение от готки было так близко, что та перестала его бесить. Он даже поймал себя на мысли, что привык к ее «неотразимости».
– Аривидерче и счастливого разрешения от бремени! – подал голос с земли Сеня и заржал во всю пасть.
Готка на остроту не отреагировала, а все еще таращилась на Ваньку и уходить не торопилась.
– Здесь рожать собралась? – не выдержал Терехин. – Езжай уже, детка. Не испытывай судьбу.
– А уже все! – Готка погладила себя ладошками по пузу.
– Родила? Или все рассосалось? – заржал в очередной раз Лукин.
– Ложная тревога, – пожала плечами девушка. – Схватки не настоящие. Наверное, я слив объелась. Когда сливы ем, то…
– Милая, избавь нас, пожалуйста, от физиологических подробностей! – взмолился Ванька. – И иди уже! Иди!
Девушка сделала пару шагов и обернулась.
– Может, вас куда-нибудь подбросить? Так сказать, в качестве компенсации за моральный ущерб.
Ванька уже открыл рот, чтобы послать готку куда подальше в более понятных выражениях, но услышал за спиной шуршание кустов и радостный вопль: «Да!»
– О, Наш Мальчик нарисовался! – гоготнул Лукин и замер, глядя на товарища с изумлением.
Видок у Хлебникова был, мягко говоря, странный. Одежда грязная и мокрая, на лбу внушительная шишка, щеку украшают свежие царапины.
– Ты где шлялся, чудовище? – ошарашенно спросил Семен. – Что вообще с тобой такое?
– В ключ упал, – криво улыбнулся Хлебников.
– Угу, упал в ключ и шибко стукнулся головой о замок, – тяжко вздохнул Сеня. – В какой, на хрен, ключ ты упал?
– В родниковый, даун! – не остался в долгу Хлебников. – Под памятником. Там, где Герцен и Огарев клялись друг другу в вечной дружбе. Попить хотел.
– Они что, геями были? – заинтересовалась готка.
– Почему? – в один голос удивились друзья.
– Нормальные мужики разве будут клясться друг другу в дружбе ночью в лесу?
– Так… – Запас интеллигентности на сегодня исчерпался у Ваньки до дна, он набрал в легкие воздуха и в очередной раз собрался послать девицу лесом в ночь. Но та миролюбиво похлопала его по хребтине:
– Какие-то вы дебилы, правда. Ну совершенно шуток не понимаете. С чувством юмора у вас полный трендец! Нельзя так жить, ребята. Ладно, проехали и поехали. Кто со мной? Быстрее соображайте! Некогда мне! – рассердилась готка.
Предложение было заманчивым: денег на такси нет, до метро далеко, на автобусе от Воробьевых гор до Филей не доедешь. Но Ванька вдруг впал в ступор.
Пашка отреагировал первым – стряхнул со штанов прилипший одуванчик, оправил рубашку и встал по стойке «смирно».
– Лично вы как хотите, а я воспользуюсь любезным приглашением девушки. Меня в таком виде в общественный транспорт не пустят, а первый встречный мент в обезьянник упечет. Предки мой внешний вид тоже вряд ли одобрят, – жалостливо глядя на Ваньку, намекнул Хлебников. Ванька сделал вид, что намека не понял. – Николай Васильевич, может, к тебе? – тогда в лоб спросил Хлебников и сотворил на лице печаль. – Предки достанут до печенок вопросами и потом нотациями. Ты же знаешь, какие они у меня.
– Ладно, – сдался Терехин, скривив физиономию. – Все равно ведь собирались продолжить банкет.
– О, майн гот! Только я тут пригрелся… – Лукин со скрипом поднялся с травки, пожевывая сигарету и сухую травинку одновременно. – Как звать-то тебя, дитя ночи? – вздохнул он. – Меня Семеном. Грязный монстр – Пашка. А это…
– Николай Васильевич я, – вяло назвался Ванька. И смутился – странно было произносить вслух собственное прозвище.
– Кристина Руслановна, – хмыкнула готка и вразвалочку пошлепала к машине.
Со спины она походила на циркового пингвина, которого обрядили для представления. Занятно, наверное, пингвин в кожаной шапочке будет смотреться в «бэхе», решил Ванька, вспомнив брелок с буквами «BМW». Он пропустил друзей вперед и теперь плелся позади всех – из принципа.
Кристина, однако, подвела их вовсе не к черной бээмвухе, как думал Ванька, а к «Mini» – убогой любимице гламурных девиц. Правда, это была не обычная «Mini», и выглядела машинка вовсе не гламурно – ее черные полированные бока украшала странная аэрография.
Вокруг машины уже прыгали Лукин и Хлебников, разглядывая чудо со всех сторон.
– Пошлость какая, вампирш на тачках рисовать, – не удержался от комментария Ванька.
– А небритую морду кубинского революционера на груди таскать и отбирать олимпийки у спортсменов – не пошло? – не осталась в долгу Кристина. Затем достала из багажника армейские ботинки и уселась на переднее сиденье. – К слову, это не вампирша, а Персефона – богиня загробного царства, – доложила девушка, кряхтя и постанывая – обуваться ей мешало пузо.
Ванька рыпнулся было помочь, но в последний момент передумал. Хватит рыцарства на сегодня. Пусть сама ботинки свои шнурует, дура безбашенная. То ей ролики сними, то ботинки надень… Ужина лишила… Поприкалывалась над ними, как над лохами… Обойдется!
– А по мне, так очень даже здорово, – льстиво отозвался Пашка, который все еще бродил вокруг машины. – Гораздо лучше, чем акульи хари, пантеры, дельфины или, прости господи, цветочки. Тут недавно вообще видел страшилище – розовую «бэху» в горошек. – Меня чуть не стошнило.
– Ага, точно, тошнотная тачила. И владелица такая же коза безмозглая. Я ее знаю. Носит все розовое и блестящее. Бееее… – Кристина скорчила моську.
«Да она еще ребенок совсем! Лет девятнадцать от силы, – подумал Терехин, которому в мае стукнул двадцать один год. – Отсюда и безбашенность, дурачество и увлечение культурой готов». А девушка, вращая на пальце брелок, обиженно продолжила:
– Мою «бэху» после аварии родичи конфисковали, – скорость, видите ли, не умею контролировать. А ведь я была не виновата! Взамен купили мне эту хрень на колесах. Пришлось ее хоть как-то в божеский вид привести. Мой эскиз, кстати, – ненавязчиво сообщила Кристина и завела мотор.
Лукин воздержался от комментариев и молча впихнулся на заднее сиденье, хотя по роже было видно, что он под сильным впечатлением от аэрографии и тачкой восхищен.
Ванька почему-то сильно разозлился. Его вообще все достало! Если бы не Пашка, он пешком бы до дома дошел, лишь бы эта отмороженная Кристина со своим загробным миром, с пузом-арбузом и отсутствующим мозгом как можно быстрее навсегда исчезла из его жизни. Да и друзей хотелось послать вслед за Кристиной. Остаться бы наконец в одиночестве, залезть в горячую ванну и напиться. Слишком эмоционально-насыщенным вышел вечер, требовалась разрядка. С другой стороны, пить в одиночестве Терехин не любил. И повода выгнать товарищей у него не было. Все равно не уйдут. Вот если бы к нему на огонек заглянула какая-нибудь богиня, то предлог нашелся бы весьма уважительный…
Мелькнула мысль скинуть эсэмэску старой знакомой с намеком. Ванька уже полез за телефоном, но вспомнил, что сволочь Лукин раздолбал его мобилу. И этого хрюнделя он должен поить заныканным для Галочки портвейном? Терехин скрипнул зубами. Нет уж, дудки! Как только доберутся до места, отмоют Пашку, он отправит товарищей ко всем чертям.
В дороге раздражение усилилось. Машину сумасшедшая готка вела так, словно стремилась как можно быстрее попасть в царство той самой Персефоны, изображенной на ее коробке с колесами. Может, она туда активно стремилась, но у Ваньки были другие планы. Представить страшно, как она каталась на скоростной тачке. Неудивительно, что «БМВ» разгрохала. Дура! Идиотка несчастная! Зараза придурочная!
Благо ехать предстояло недолго, по ночной Москве от Воробьевых гор до Филей он обычно добирался на «извозчике» минут за пятнадцать. Сумасшедшая Кристина ухитрилась домчать их до места за семь.
Она припарковалась у подъезда и выбралась из тачки вместе с одуревшими молодыми людьми. Лукин пучил в ужасе глаза, Пашка часто моргал и странно пританцовывал, а Ванька забыл, что собирался послать Сеню с Павлушей домой.
Кристина величественно окинула взором притихших друзей и широко улыбнулась. Терехин вспотел и отпрянул от нее, как от чумы. Как же он сразу не заметил, что у девки во рту клыки?
– Круто! – отмер Семен, невежливо тыча пальцем девушке в рот.
– Спасибо, – обрадовалась готка. – Если хочешь, могу координаты отличного протезиста дать. Только, правда, он берет дорого. Ой, слушайте, ребята, можно, я к вам загляну? Мне в туалет надо. Зря я все-таки сливы жрала… – Кристина умоляюще посмотрела на Ваньку и затанцевала на месте.
Удивительная девушка, откровенна до неприличия.
– Беременным терпеть вредно, – напомнила она на всякий случай, уловив в глазах Терехина сомнение.
– Ладно, пойдем, – обреченно кивнул Ванька. – Умоешься заодно.
Кристина выудила из багажника винтажный кожаный саквояж и направилась к подъезду.
Жить, что ли, у меня собралась? – рассеянно подумал Ванька. И поплелся вслед за некультурной девицей.
Настроение окончательно испортилось.