Мария Бережная
Про людей… Сборник рассказов
Про людей и дороги. Посвящается О. Генри
В детстве мне подарили толстый зеленый том рассказов писателя О. Генри, и когда я прочитала эту книгу в пятый или шестой раз, я решила, что обязательно попрошу эту книжку положить с собой в гроб. Это не пессимизм, я была уверена и уверена, что вместе с этим томом мы проживем долгую и счастливую жизнь, он выйдет вместе со мной замуж и вместе с ним я отправлюсь рожать детей и только потом, когда я уже буду настолько старой, что не смогу снять его с полки, я попрошу самого младшего внука принести мне потрепанную зеленую книжку, сяду в кресло и уйду туда, где жители большого города давно уже решили все свои проблемы, где, наконец-то состоялись запланированные свидания и Дары Волхвов1 пришлись невероятно кстати. Странные мысли для ребенка, но я была уверена, что найду автора там, наверху, и попрошу продолжения. Потому что человек, который начал писать о людях вокруг, однажды, уже никогда не сможет остановиться. Он просто не сможет перестать писать, ведь людей много, значит, и рассказов о них должно быть много.
С каждым из нас всё время что-то случается: мы влюбляемся, переезжаем, решаем изменить всю свою жизнь к лучшему, и меняем ее, но не в худшую сторону, а просто по-другому. За чашкой капучино в кафе рождаются новые гении, наполеоновские планы по покорению вселенной и острое желание, приготовить что-нибудь вкусное для того, с кем еще вчера решила порвать навсегда.
По пути на работу не происходит, казалось бы, ничего, но именно в этот момент «ничего» происходит все.
Мама пришивает сыну пуговицу к рубашке и сама того не зная, пришивает ему карьеру ведущего брокера, потому что именно за эту пуговицу его заметит девочка ради покорения которой он подготовит лучшую работу на школьном смотре талантов и выяснит, что самое волшебное, что может быть в этом мире – это движение цифр.
Девушка, зачитавшая любимую книгу до дыр и знающая наизусть, каждую страницу перед каждым неудачным свиданием, а она уже знает, что оно неудачное, потому что в той книге есть рассказ про такую же девушку как она… Которая, собиралась на свидание вдруг понимает, что не может вот так пойти и бросить того, чей портрет висит у нее на стене и кого она с раннего детства считала лучшим мужчиной в мире и не идет, но обидевшись, поворачивает портрет лицом к стене, решает, что на ней лежит порча. И живет себе с этой порчей душа в душу, пока в ее жизни не появляется тот, кто тоже любит этого автора и знает наизусть каждую страницу и, помня, что произошло в том рассказе он не дает ей маневра для отступления и внимательно следит, чтобы на стенах ее дома не появились портреты посторонних героев.
Нет ничего более волшебного, чем люди вокруг, в нашем каждодневном, ежеминутном существовании. В мелочах, движениях, облаке волос, улыбке, брошенных ключах на тумбочке, забытом галстуке, потерянном пенни. Это самое прекрасное, что может быть.
Поэтому я посвящаю эту книгу тому, кто научил меня все это видеть. И помня о том, что, однажды начав писать про людей остановиться нельзя, я возомнила себя немного … продолжателем дела. Та темно зеленая, с простыми белыми буквами на обложке и сладко пахнущими старой книгой страницами, книга так и лежит у меня прикроватной тумбочке и я превращаюсь в дикого зверя, если вдруг не нахожу ее там, так что домашние на всякий случай не рискуют…
Рассказы в том зеленом томе были собраны в разделы, в которых собраны лучшие рассказы, принадлежащие к тому или иному сборнику.
И я, с помощью моих читателей решила поделить рассказы из сборника на разделы.
В разделе «Город» – истории, в которых города временами становятся чуть ли не главными героями сюжета, и они очень-очень хотят помочь и подсказать, и помочь. Города так волнуются за своих людей, что того и гляди, передвинут улицы, лишь бы двое встретились. Кто-нибудь не опоздал на работу, а кто-то перестал заниматься ерундой и, наконец-то зашел в магазин через дорогу, чтобы сказать самое главное.
«Чудеса» – случаются и будут случаться с героями этого раздела.
«Наши люди» – Это истории о чудаках. Тех самых, которые ходят по улицам, считают ворон, собирают ключи и делают из них птиц, играют на всех видах музыкальных инструментов и, как водится, знают об этом мире гораздо больше, чем все остальные.
«Дорога» – дорожные истории, которые начинают случаться в тот момент, когда собираешься выходить их дома и продолжаются до тех пор, пока есть желание куда-нибудь ехать, пусть даже просто на работу или на воскресный пикник в парк.
Город
Уличная девка и скрипач ограбили пельменную
– Нет, ты только прочитай этот заголовок! – смеясь, она положила перед ним на стол газету, чьи желто-серые листы и броские заголовки подтверждали ее право носить титул «желтая пресса».
На первой странице чернел заголовок: «Уличная девка и скрипач обокрали пельменную».
– Интересно, а почему они не написали, сколько пельменей мы оттуда унесли? – спросил он, улыбаясь, по обыкновению, одними глазами и подпирая рукой небритый подбородок.
Он всегда улыбался только глазами. Сказать, по правде, именно его взгляд и улыбку в глазах, она и заметила первым делом. А вообще, бросалось в глаза, что скрипач, прозванный на улицах «Смычок», был очень похож на старую швабру. Так уборщицы, когда заканчивают убираться, оставляют швабру в ведре – щеткой вверх, вешая на перекладину тряпку. Чтобы высохла. Так и Смычок: вечная черная хламида – старый, вязаный кардиган, сейчас, с ее помощью, на локтях кофты появились кожаные заплатки, длинные, черного цвета волосы, до плеч и старая шляпа – котелок, лоснящийся от грязи и многочисленных чисток.
Из-за черной щетины, казалось, что его лицо вечно грязное, а обрезанные шерстяные перчатки на руках все равно не скрывали, какие длинные и тонкие у него пальцы.
Только глаза на этом лице были живыми. Ярко голубые, казалось, видевшие все на этом свете, всегда продолжали улыбаться.
Она тешила себя надеждой, что, когда Смычок смотрел на нее, его глаза так ярко сияли от любви. Она знала, что, как и у всех у него была своя длинная история и он гений.
Хотя… Когда-то она была балериной. Вернее, собиралась ей быть. Потом учителем, потом еще кем-то и еще и, в конце концов, она тоже пришла на улицы. Где-то торговала своим телом, где-то нанималась делать самую грязную работу – мыть уличные ступеньки, убирать проходные и подъезды.
Но ничто не могло стереть улыбку с ее губ. Она улыбалась всей собою. Своей душой, своим сердцем, которое, несмотря не на что не обросло твердой коростой злобы и презрения. Ямочками на щеках, полными губами, даже если они были разбиты, глазами цвета крепкого чая. По утрам, она, возвращаясь в свою дворницкую каморку, улыбалась солнцу и детям, идущим в школу, и дети всегда улыбались ей в ответ. Время от времени у нее на лице, как подарки от очередных клиентов, появлялись синяки и им, глядя в зеркало, она тоже улыбалась, зная, что они пройдут, а все остальное – останется.
Она всегда улыбалась его музыке.
А он боготворил ее.
У него было только прозвище, свое имя, он забыл, за ненадобностью.
А нее было только имя, которое звучало через чур, даже для нее – Виктория. Сначала, когда она была только уборщицей, она стала Вики, а когда вышла на улицу, то превратилась в совсем уже короткую Ки.
Они даже не знакомились по-настоящему. Летом ее наняли убирать один подъезд, за удивительно нормальные деньги. По утрам, она мыла лестницу и лифты, а он приходил в парк, через который она шла на работу. После уборки слушала его. А он любовался ею.
Как-то раз, она поздно ночью, зачем-то пришла в парк. Смычок уже ждал ее на мосту.
Она не сказала ему, как мечтала, чтобы сегодня ее ждал именно он.
А он не сказал ей, что приходил на этот мост каждую ночь.
Возможно, Ки когда-то мечтала о ком-то более богатом и гораздо более красивом. Вполне, вероятно, что даже был принц. Но позолота на уздечке белого коня со временем поблекла, да и зачем ей принц, когда у нее, теперь есть король? Король со скрипкой.
Возможно, когда-то Смычок, мечтал о славе и самой красивой женщине на планете, которая каждый вечер, приходила бы на его концерты и ждала бы его дома. Но теперь у него была Ки и никто во всем мире больше не умел улыбаться так, как она.
Они решили переехать в другой город. Отпраздновать таким образом начало своей новой жизни и то, что они теперь есть друг у друга. У нее был старый, клетчатый чемодан, а у него футляр со скрипкой и кем-то оставленная на помойке сумка от контрабаса, куда прекрасно поместилось все его и немного ее имущество.
В новый город они решили пойти пешком. Лето позволяло. Он играл на улицах, а она собирала деньги в его котелок. Иногда ночевали в брошенных домах, а иногда их пускали в самые дешевые комнаты мотелей за то, что Ки потом убиралась там.
В конце концов, один из многочисленных шумных мегаполисов принял Ки и Смычка. Они сняли настоящую квартиру! Вернее, Чердак, если быть до конца честными. Но это был только их чердак, и только их крыша.
И да, они действительно ограбили пельменную. Перед тем как переехать, в последнюю ночь, в старом городе. Увидели, как какой-то хулиган разбил стекло и сбежал. Смычок и Ки постояли немного, подождали… Сигнализация не кричала, никто не бежал спасать несчастную пельменную от поругательств. Он снова улыбнулся ей одними глазами, и они спокойно вошли в пустое помещение. Она нашла кофе и сварила им крепкий эспрессо в настоящей кофе машине! Не той, в которой варили кофе клиентам, а той, что стояла у хозяина в подсобке. Кстати, кофе, Ки взяла оттуда же. А он, приготовил вполне сносный ужин из найденных в холодильнике продуктов. Оставив записку с благодарностями, мятую десятку купюрой, два доллара монетами, и шпильку с розочкой, все богатство, что было в их карманах, они прихватили несколько пакетов с замороженными пельменями и пирожками и ушли.
Возможно, что их кто-то увидел, а может быть, они сами подписались, шутки ради.
Наступало утро.
Она улыбнулась солнцу, а он взял ее за руку. В новом городе их ждало много всего интересного и их собственный Чердак.
Дружба
Я всегда был уверен, что мой пес меня не любит. А что? Ведь нигде же не было написано о том, то собака обязательно должна любить своего хозяина. Вот мне и досталось это исключение. Хотя, по идее, он, наверное, все же испытывает ко мне какие-то чувства, скорее всего благодарность. Думаю, что именно поэтому он меня и терпит рядом. Возможно, что мой пес в прошлой жизни был котом и в этой, решил не изменять своим убеждениям и привычкам.
Пожалуй, что вся эта история началась, когда я познакомился со своей очередной «любовью на всю жизнь», что я могу поделать, что если я что-то нахожу, то всегда уверен, что это единственное лучшее и навсегда?
Если я пробую новый сорт кофе и он мне нравится, то всегда нравится так, что мне тут же начинает казаться, что этот кофе я буду пить до конца жизни и он мне настолько не надоест, что даже на своих похоронах, тихим шепотом из гроба я все же попрошу своего лучшего друга налить мне чашечку кофе, на дорогу. Если влюбляюсь, то так, что мысленно уже сижу с ней, лет через шестьдесят на крыльце нашего общего дома и планирую, что подарить на Рождество праправнукам.
У моей бывшей девушки была невероятная семья, раскиданная по всему миру, большой старый дом и пес, королевской породы – Корки. Мне он сразу показался невероятно милым – этакий улыбающийся пуфик, с большими ушами и таким же большим сердцем. Ага. Сердцем. Ну-ну. С первой минуты нашего знакомства он давал мне понять, что терпит меня, сам не понимает почему. Возможно, из любви к хозяйке, которой его подарил начальник на работе, и которая вообще не понимала, что с ним делать. Поэтому я гулял с Патриком, кормил его. Разговаривал. И, когда моя бывшая девушка, неожиданно объявила о нашем расставании, и о том, что она улетает к сестре и уже нашла там себе дом, работу и новую жизнь, в которой мне нет места, не смотря на то, что мы прожили вместе уже три года, через два дня я вернулся в ее дом за Патриком. Которому, как оказалось, тоже не было места в ее новой жизни, и она решила, что лучше будет, если «наша» собака останется со мной.
Так мы и живем.
Патрик встречает меня с молчаливым неодобрением, когда я прихожу с работы.
Когда мы гуляем по Плантам, парковому кольцу вокруг Старого Города, или идем на наш дальний маршрут: через весь район к набережной и Зеленому мосту, я честно рассказываю, как прошел день, а Патрик молча слушает. Иногда, широко зевает, когда моя болтовня ему надоедает. Иногда порыкивает на голубей, когда те перебегают нам дорогу, иногда, просто разворачивается и идет домой. Значит, прогулка уже окончена.
Не обольщайтесь. Он не грустит по хозяйке. Просто бывший «наш» и теперь уже окончательно мой пес – ворчливый зануда.
И я его понимаю. А вот чего я не понимаю, почему все говорят нам, хорошо, мне, что мы, ну хорошо-хорошо – я, должны начать радоваться жизни?
– Какая у вас замечательная собака! – с чувством воскликнула сегодня, когда я сидел на скамейке, подставив нос весеннему солнцу, а Патрик был где-то рядом, веселая девушка, которая, судя по спортивной одежде, решила выйти на пробежку.
– А?
– Вы сидите в совершенно одинаковых позах, подставив носы солнцу! – объяснила она. Мы с Патриком посмотрели друг на друга и, мне кажется, еще почти синхронно покачали головами, показывая, что с этим скучным типом у меня не может быть одинаковой позы.
Мы вообще по-разному смотрим на мир.
Девушка попыталась погладить Патрика, но тот с ворчанием заполз под скамейку.
– А вы знаете, что тут, неподалеку, открыли площадку для дрессировки собак? Говорят, что это какая-то новая школа, где, чуть ли не лучшие в Кракове дрессировщики работают! Вы с ним сразу начнете радоваться жизни! – девушка все же погладила Патрика, и убежала, всем своим видом выражая радость. К жизни, парку и двум стар…Холостякам на скамейке.
– Пойдем, посмотрим, на эту площадку? – предложил я. Судя по тому, что мой пес не развернулся и не пошел в сторону дома, он был, в общем, не против. И мы пошли.
На площадке было… Весело. Три мастера дрессировки в одинаковых комбинезонах гоняли по разным заданиям нескольких лабрадоров, дога и пуделя. Хозяева учились выполнять команды вместе с ними, приучая собак к себе.
Все было как-то…Наполнено энтузиазмом и весельем.
Мы с Патриком переглянулись и одновременно повернули в сторону дома…
У нас были другие дела. Пересчитать и порычать на каждого встреченного голубя на Старой площади. Купить брецел и съесть его напополам. Послушать Хейнала и в который раз возмутиться, что он совершенно не умеет играть на трубе. Заварить кофе и сесть за работу, а кое-кому полежать под рабочим столом, устроившись так, что мне все время, кажется, будто я сижу, удобно засунув ноги под одеяло, правда это одеяло время – от времени вздыхает, но и я этим грешу.
Пусть мы пока еще не радуемся жизни, но определенно мы о ней уже и не грустим.
Надежда! Противная девчонка!
– Надеждаааа! Где же ты? Вот ведь противная девчонка!
Я отрываюсь от книжки и выглядываю в окно, пытаясь определить источник шума.
В душе я совершенно согласна, надежда – невероятно глупая девчонка.
На улице такое солнце, что я высовываюсь в окно и с удовольствием верчу головой.
Оказывается нас, таких много: голов шесть или семь тоже пытаются понять, кому же так понадобилась надежда этим солнечным днем.
– Надеждаааа! Вот только дай мне тебя поймать!
Я тихо хихикаю, прикрыв род ладошкой и внезапно, слышу точно такой же деликатный смешок откуда-то сверху. Вообще мое окно находится под декоративным бордюром, на котором стоят атланты. Атланты очень занятые статуи, они держат балкон. Таких балконов у нас два – один держат атланты, а другой деликатно придерживают нимфы. Причуда архитектора. Атланты играют мускулами и делают вид, что у них слишком много дел, чтобы обращать внимания на кокетливых девчонок, которые несмотря на то, что тоже заняты поддержанием пола под ногами тех, кто выходит на балкон покурить и позубоскалить с улицей, все же находят время, чтобы строить глазки несговорчивым каменным дурням.
Наверное, где-то там, точно так же хихикает какой-нибудь мой сосед.
Внизу, тем временем, становится еще интереснее. Из-за угла соседнего дома выбегает ведро. Зеленое такое, солидное, жестяное. Хотя солидные ведра так бегать по двору не будут. Они делом заняты, на рынке. Продают соленые огурцы или ягоды.
В воздухе, в такт мелодии моей мечты, ощутимо повеяло солеными бочковыми огурцами.
– Анька! Ты?
– Надеждаааа! – надрывается голос.
– Я! А ты кто?
– Я Стефка, поверни голову, балда!
Поворачиваю голову и точно! Из соседнего окна высовывает Стефка. И жует огурец, тот самый. Из солидного ведра.
– Огурец будешь?
– А тож!
Кудрявая Стефкина голова на пару секунд исчезает и тут же появляется обратно, следом за головой появляется рука, которая, победно размахивает шампуром с нанизанными на него двумя солеными огурцами, именно этот шампур помогает мне дотянуться до моей сиюминутной мечты.
А я на радостях кидаюсь в Стефку конфетой. Оказалось, что ей так хотелось шоколадных конфет, просто ужас! А дома одни огурцы.
Пока мы обменивались мечтами, ведро уже добегалось, врезалось в дерево, перевернулось и под ним оказалась маленькая одуревшая собака. Только она не лаяла. Стеснялась, наверное, своей пробежки в ведре. Глупая. Не знает еще, что чудачество нынче в моде.
– Надежда! Любимая!
К собаке кидается хозяйка и прижимает ее к груди.
Люблю свой город.
Город, где надежда хоть и молчит, но все-таки прибегает на зов, пусть даже и с таким грохотом. Город, где Атланты и Нимфы находят друг друга, в окнах живут любопытные головы, а мечты обязательно исполняются!
Обязательно!
Свадебные фотографии
Обычно, таким картинам предшествуют шумные, эмоциональные ссоры, долгие споры, крики, может быть, даже битье посуды…Это, временами даже лучше, ведь все знают, что посуда, пусть и в ссоре, бьется к счастью, пусть даже, это будет кратковременное счастье шопоголика купившего новый сервиз. Иногда, наоборот – все происходит тихо и кроме этого акта бессильной злости, когда все слова уже сказаны, а действия хочется, ничего не остается…
Обо всем этом Илона думала, глядя на свой двор этим утром. Вместо снега, которому полагалось лежать в конце ноября, но, как обычно, зима по пути в Москву, где-то задержалась, возможно, перепутала дороги и пришла, допустим, в Краков, за что жители Москвы ей были благодарны, двор был усыпан обрывками свадебных фотографий.
А о чем бы вы подумали, выйдя с утра, на улицу и увидев множество обрывков фотографии? На каждом обрывке был запечатлен фрагмент чьего-то черно-белого счастья. Подол белого кружевного платья, рукав, фрагмент прически. Глаза. Белая роза в петличке. Его рука. Ее…
Илона никогда не была склонна к романтизации окружающей действительности.
Скорее наоборот, она всегда была очень здравомыслящей и слишком взрослой, сначала девочкой, а потом и девушкой. И сейчас взрослой девушкой. Про таких говорят, что они «слишком умные для своих лет».
Сейчас глядя на все это белоснежное, кремовое, забавное, смущающееся и немного неловкое, чудо чужой жизни, Илона вздохнула, подумала, что опоздание на десять-пятнадцать минут на работу она сможет простить самой себе и, аккуратно повесив сумку на ручку входной двери и подобрав полы светлого пальто, Илона педантично собрала все обрывки. Сначала она подумала, сложит их в карман или пакет, но так как в карман они все не помещались, а пакета у девушки не было, Илона сняла перчатку и начала складывать внутрь обрывки фотографий.
Она вовсе не собиралась их склеивать и потом возвращать владельцу.
Во-первых, Илона жила в многоквартирной высотке, переехала туда недавно и не знала своих соседей. А вешать объявление: «Найдены обрывки свадебных фотографий» на двери подъезда ей не хотелось. Ведь сразу понятно, что это, хотели потерять. А значит, пока не стоит возвращать. Хотя бы пока не выветрится пар после ссоры и не наступит сожаление.
А во-вторых, она делала то, что считала нужным в данный момент, зная, что ее разум и интуиция потом все объяснят. Иногда Илона так делала – просто отпускала свое сознание на волю, зная, что бед, захватив руководство телом, оно не устроит. В этой девушке очень гармонично уживались и рассудок, и остро отточенный ум, прагматизм и сильный характер, и, конечно, доброе сердце, которое тоже часто подсказывало неплохие решения.
А чувства были прекрасным наполнителем, как шарики пенопласта, которыми пересыпают в коробках хрупкие изделия, чтобы они не побились при транспортировке.
Собрав полную перчатку обрывков, Илона аккуратно положила ее в сумку и пошла на свою остановку.
Несмотря на то, что уже давно балом общественного транспорта, в городе правило метро, или многочисленные маршрутные такси, девушка предпочитала передвигаться на трамвае. На нем было удобнее всего добираться до работы и с появлением в ее районе станции метро, трамваям стало гораздо легче дышать. Илона всегда садилась у окна и наслаждалась прекрасным видом любимого города, небольшого парка, который она проезжала по пути на работу и слегка размытыми, через стекло, и от того слегка нереальными, прямыми улицами. Прямых улиц в их городе было гораздо больше, чем традиционных, кривых, которыми славятся города с долгой и красивой историей. И Илоне это тоже нравилось. Она любила думать прямо и никуда не сворачивая.
В этот раз, в дороге Илона размышляла. А хотела бы она, выкинуть все лишнее – вот так вот, в окно? И действительно ли, все было настолько плохо, что кто-то не пожалел времени и изодрал несколько свадебных фотографий вот так вот? Чтобы хватило на полную перчатку?
Илоне даже показалось, что ее перчатка стала какой-то иной. Слегка волшебной.
В волшебство Илона верила. Но тоже с легкой ноткой прагматизма – ведь, если очень многое вокруг указывает на существование волшебства, так как же в него не верить?
Но и тратить время на размышления об этом девушка тоже не хотела. Время, пока она добиралась на работу, было только ее временем. В эти минуты, она прикрывала глаза, прислонялась к стеклу виском и позволяла всем своим мыслям выйти наружу из ее головы. Медленно, временами неохотно, они заполняли трамвай. Каждой мысли Илона давала лицо, наряжала ее и усаживала на какое-нибудь место. А потом отпускала их, позволяя некоторое время, пусть даже в течение нескольких остановок, побыть отдельно от нее. Таким образом, те мысли, что доезжали с ней до работы и были по-настоящему важными, а те, что выходили где-то по пути, покидали девушку.
Сегодня среди «пассажиров» ее трамвая то и дело попадались полупрозрачные дамы, наряженные в свадебные платья и кавалеры, в костюмах с розами в петличках и выходить они никуда не желали, кружась вокруг Илоны, навевая совершенно неправильные, нерабочие мысли.
– Хм…, – погладив перчатку в сумочке, девушка вышла из трамвая. Она работала в большом офисном здании – царстве стекла и хромированных деталей, всегда исправного рабочего механизма, ровно тикающего офисного времени.
Правда, в кабинете Илоны мебель резко отличалась от общего корпоративного стиля, но она вполне могла себе позволить выделяться, ровно настолько, насколько ей этого хотелось. Светлый ковер, по которому было приятно в конце рабочего дня пройтись, скинув туфли, шкаф и стол теплого, орехового цвета, офисные папки скрыты за резными дверцами большой «библиотеки», а на разноцветных стеклышках дверей, играет солнце, когда оно заглядывает в огромное всегда чистое окно.
На диване можно вытянуть ноги и разложив бумаги вокруг себя, вооружившись остро отточенным карандашом, выгонять все лишнее оттуда. Илона была идеальным личным помощником. Этаким «серым кардиналом», при управляющем компанией. Она всегда все помнила, знала, что и как делать, и часто была просто талисманом шефа, когда он брал ее с собой на сложные для него мероприятия. Иногда, он и сам ловил себя на мысли, что если у него что-то не получается, достаточно лишь позвать Илону, пусть не для того, чтобы она помогла, а просто взглянула в монитор и тогда под ее строгим взглядом все буквы и цифры вставали в правильной, нужной последовательности.
И часто, оставляя вместо себя зама, шеф Илоны спокойно уезжал, зная, что никто не наделает без него глупостей.
Илона вошла в кабинет, положила на стол перчатку, подумала немного и подвинула ее так, чтобы перчатке было лучше видно, словно она была живая.
Конечно, хотелось вытряхнуть обрывки и попробовать собрать хотя бы одну целую фотографию, но это было равносильно вмешательству в чужую жизнь. Ведь кто-то не просто так порвал их? И выкинул в окно?
С другой стороны мозаики придумали очень давно и мало кто отказывался от искушения собрать их.
Илона высыпала несколько обрывков на ладонь и повертела их. Как много может помещаться в одном сантиметровом кусочке фотобумаги. Взгляд, жест…Что-то еще…
Разглядывая обрывки, Илона поняла, что в них не так. И достав из ящика стола косметичку, Илона вытянула оттуда упаковку влажных салфеток для снятия макияжа, и, вытряхнув все обрывки на деревянный поднос, чтобы они не «разбежались» по всему кабинету, девушка осторожно протерла каждый, на котором была грязь. Осторожно, очищая, она сама не понимала, зачем это делает. Зачем очищать порванные и выброшенные обрывки фотографий? Просто Илона любила порядок.
Аккуратно все почистив и подсушив, девушка сложила все обрывки в прозрачную пластиковую коробочку и занялась работой, которая уже нетерпеливо поджидала ее у рабочего стола.
Прошло два дня, Илона не забыла про фотографии, но и не возвращалась к ним, потому что это было уже сделанное дело. Ее лишь охватывало чувство приятного удовлетворения, когда она смотрела на пластиковую коробочку, стоящую теперь на кухне, на подоконнике, в корзинке со всякой мелочью.
В это субботнее утро, девушка отлично выспалась и стоя у окна, в пижаме и толстых носках пила кофе, когда во двор въехала машина. Из нее чуть стесняясь своего счастья, выбрался пожилой господин в нарядном, чуть старомодном, но от этого еще более очаровательном и слегка чудаковатом костюме тройке в тонкую полосочку. У Илоны было отличное зрение, и она жила не так уж и далеко от земли и всего самого интересного – на втором этаже. И она отлично разглядела розу в петличке. Открыв дверь, господин помог выйти из машины своей леди. На ее кокетливо уложенных седых волосах красовалась изящная шляпка, а платье было нежно-розового, очень идущего ей цвета. Илона сразу узнала эту пару. Пусть они были лет на двадцать старше тех, кто был на фотографиях, но смотрели друг на друга с той же любовью, нежностью и трогательной радостью.
– Наверное, ей никогда не нравилось то свадебное платье. А другого не было. Вот она и выбрала новое, и фотографии тоже будут новыми, – решила Илона. И замурлыкав себе под нос рождественскую песенку Илона подумала, что она все сделала правильно. А фото, которые она все же склеила, отдаст им когда-нибудь потом.
И никакого чуда тут нет. Люди поругались, потом, помирились. И все равно она чувствовала себя немножко… Совсем немножко, волшебницей. Пусть и в масштабе одного двора и сохранённых старых фотографий.
Много новых слов
Ольга часто вела сама с собой странные разговоры. В голове, конечно, но, когда ее никто не слышал, то и вслух. Вокруг было столько всего интересного – Ольга подмечала каждую деталь, каждый звук, случайно сказанные фразы, жесты, движения и рассказывала об этом самой себе.
– Ты живешь не своей жизнью, – категорично говорила ей тетя. Тетя считала, что надо жить своей жизнью, а не чьей-то другой. И всегда пыталась об этом сказать Ольге, когда та рассказывала ей про подслушанные разговоры, про то, что пани Маздя пролила кофе на платье, и пан Ярек, наконец-то женился, а ведь еще в прошлом году собирался, именно Ольга помогала ему выбирать кольцо на помолвку. В городе так удобно собирать слова и жизни, наверное, у него и самого уже, отличная коллекция.
– А какой мне жизнью жить? – с искренним любопытством спрашивала Ольга, и тетя пожимала плечами, называя племянницу «блаженная». А Ольга шла домой, собирая все, что происходило вокруг нее и мысленно рассказывая и обсуждая это же сама с собой.
Иногда она тихо начинала говорить вслух, дома, чаще всего или в кафе, где помогала маме и бабушке. На самом деле, семейное кафе, это далеко не так хорошо, как кажется, потому что ты практически все время в пределах досягаемости своих родственников, притом в прямом смысле этого слова. Например, когда замечтаешься и начнешь рассказывать самой себе, как сегодня утром две мусорные машины во дворе играли в догонялки, бабушка может подкрасться и легонько стукнуть тебя полотенцем по спине – чтобы не ссутулилась, не расслаблялась, прекратила валять дурака. И болтать сама с собой, и чтобы знала, что бабушка всегда рядом и поможет, если что.
Они так умеют. Одно движение, а столько мыслей! Ольга, наблюдала как сказанные ею слова, больше похожие на бессвязный поток мыслей заполняют все вокруг, гуляя по пустому, утреннему залу кафе, словно сквозняки, прогоняя все лишнее и подбирая все нужное. Вот, оброненное кем-то в спешке «Извини», в начале, конечно, это было «Извини, я спешу», но «спешу» ушло с тем, кто это сказал своей даме, а «Извини» обвилось вокруг ножки стола и, когда днем за этим столом поругались двое, он, вдруг, сам не понял – откуда из него вырвалось это «извини»? Он вроде и не собирался, нет, потом, конечно, да, но не сейчас, ведь он так зол… Но слову лучше знать, когда разыграть свою партию.
«Я люблю кофе и еще вот эти лимонные пирожные, очень, хочешь, угощу тебя?» Пирожные быстро кончились, лишние слова из фразы кончились вместе с ними, истончились, тая, осталось самое важное: «я люблю тебя» и Ольге было очень интересно, кому же оно достанется? Вон, как плотно приклеилось к стойке с пирожными.
Потом, Ольга открывала кафе и там, где не хватало слов – добавляла свои. Например, когда она молола, а потом заваривала кофе, она рассказывала ему, что именно этот сорт самый полезный, он не возбуждает, а наоборот, успокаивает и дарит радость и хороший сон, особенно, если выпить его с корицей и капелькой липового меда и тот, кому доставался этот кофе, шел домой и вместо того, чтобы пытаться уложить не желающего спать ребенка с помощью нервных окликов, сидел рядом и рассказывал сказку про то, как месяц на небе простудился, и его кормили липовым медом, и голосе сказочника был слышен кофейный аромат, нотка корицы и веки тяжелели и хотелось спать, но как же, вылечили месяц? Хотя об этом можно спросить у папы завтра.
