Мария Артемьева
Темная сторона Москвы

– А почему – Нептунов? – озадачился Гриша.

– Нептун в алхимической традиции – первооснова, первый шаг на пути Великого Деяния: превращения свинца в золото. Я так понимаю, они считали себя учениками Природы и подчеркивали собственное невежество: мол, постигаем азы в преддверии Храма Познания.

– Ишь ты! Красиво, – сказал Гриша и с интересом бросил взгляд на скрытые под дерматином кости странного человека. Чародей? Хм!

– Ну, на сегодня будет, – вздохнул шеф и, позвякивая ключом в кармане пиджака, сказал: – Одни мы тут с тобой застряли. А что, Леночка тебя сегодня разве не ждет?

– Точно! – спохватился Гриша. – Мы же с ней на фильму новую собирались!

– Тогда беги, уже почти восемь.

Гриша дико глянул на часы, бросил папку с вырезками и копиями документов, из которой он зачитывал шефу добытые сведения из жизни объекта № 315, схватил в руки пальто и стартовал с места со скоростью, живо напомнивший Герасимову о непревзойденном чемпионе, чернокожем олимпийце Джесси Оуэнсе; заведующий мастерской рассмеялся.

Он подошел к брошенной Григорием папке и заглянул в нее. Наткнувшись на какую-то интересную строчку, присел к столу и внимательнее вчитался в текст…

– Ну-ка, ну-ка? – потирая подбородок, приговаривал Михаил Михайлович и, болезненно морщась, тер рукой лоб. Но не уходил. Чтение оказалось весьма любопытным.

* * *

Пару дней спустя между Михаилом Михайловичем и Гришей состоялся еще один разговор по поводу Брюса. Приютившись на истертом мраморном подоконнике, они сидели в курилке и, отрешенно исследуя трещины в штукатурке на стене, дымили папиросами. А потом шеф с какой-то странной, испытывающей интонацией спросил:

– Скажи-ка, Гриша, по чести: ты веришь в тайное знание?

Гриша удивился вопросу:

– Это в каком смысле, Михал Михалыч?

– Ну вот, дорогой мой, представь: наука, – охотно принялся пояснять шеф. – Путем, значит, опыта, рассуждений, исканий… наука открывает истины. Вот, скажем, кто-то высказал теорию – скажем, я. А другой может ее проверить, оспорить – скажем, ты. Из нашего с тобой спора вытаскивается на свет божий истина, то есть научное достижение. Достижение фиксируется в публикациях, становится известно всему научному сообществу. Входит в учебники…

– А теория Дарвина? Она не была доказана, а в учебники вошла? – сощурившись, перебил Гриша. Глаза его горели. Рассуждения шефа чем-то ему польстили. Он с азартом ожидал продолжения и уже готов был спорить. Ради науки.

– Дарвин?.. Да, не доказал. Гипотезу Дарвина не доказали, но и не опровергли. В науке возобладало материалистическое направление, и потому ее приняли за основу. Просто на тот момент времени она пришлась очень кстати, многое разъяснив. Не завела в тупик, а напротив – дала толчок к дальнейшему развитию…

Все больше увлекаясь разговором, шеф принялся размашисто жестикулировать:

– Тут не важно: Дарвин, не Дарвин!.. Не было бы Дарвина – был бы кто-то еще. Главное – среда! Поступательное развитие науки закономерно и обусловлено скорее общим ее уровнем, нежели единичными гениальными прорывами. Не случайно многие открытия как бы дублировались людьми из разных стран, совершаясь одновременно в разных уголках Земли…

Вот отсюда и вопрос: могут ли вообще существовать в науке какие-либо скрытые тропы? Пути, которые не всем ведомы? Могло ли так случиться, что некие истины открылись только кому-то одному или, допустим, очень узкому кругу ученых? Оставшись при этом совершенно неизвестными никому, кроме этих избранных?

Возможно ли сакральное знание? Знание, у которого есть только хранители, но не было и не будет последователей?

– Ну и вопрос, Михал Михалыч! Может ли истина быть скрытой?! Ясное дело! Наука для того и существует, чтобы открывать скрытые до поры истины. Оно ж потому и называется открытием! – горячился Гриша. – В том и смысл! Открывать. Нести, так сказать, свет познания…

Какое-то время коренастый Михаил Михайлович стоял перед Гришей, приложив указательные пальцы себе к сомкнутым губам, и молча испытующе глядел на собеседника. Потом, будто очнувшись, отнял ото рта пальцы и сказал:

– А предположим, ты, Гриша, сделал открытие… И тут же немедленно убедился, что оно опасно. Ну, знание – великая сила, как мы знаем. А та истина, которую ты открыл, дает, допустим, ее обладателю силу столь могучую и непреодолимую, что это сразу ставит человека чуть ли не на уровень божества. Представляешь себе? Готов ли ты таким отчаянным секретом с кем-то поделиться? Что называется, на шарашку? А?

– Не знаю даже, что и сказать. Под контролем партии и правительства…

– А ведь ты понимаешь, Гриша, есть ведь еще вещи, которые необъяснимы и недоказуемы! – Шеф, захваченный водоворотом собственных мыслей, энергично отмахнулся от Гришиных аргументов. – Понимаешь?! Хотя бы в силу разницы человеческого восприятия. У одного глаза зоркие, и он все звезды в Стожарах сосчитать может. А у бабки, скажем, глаза подслеповаты; она не то что Стожары, она корову свою уже не видит. Все у нее расплывается перед глазами. Вот я ей о Стожарах расскажу, но она все равно их не увидит никогда! Понравится ей мой рассказ – ну она в него, допустим, поверит, если ей захочется. А не захочется – не поверит, сколько б я ни бился, доказывая свою правоту. Потому что не видит старушка! Глаза слабые.

Так и с другими явлениями природы: кто-то воспринимает их как данность, потому что они даны ему в непосредственных ощущениях, а кто-то мимо проходит, в упор не замечая очевидного. Потому что нет у него соответствующего органа для восприятия! Нету, и все!

– То есть?.. Вы верите, что тайное сакральное знание существовать может? – спросил слегка сбитый с толку Гриша. И похлопал себя по карманам в поисках новой папиросы.

– Не знаю, – пожал плечами Герасимов. – Честное слово – не знаю, Гриша! Я только пытаюсь рассуждать… Пойдем-ка!

Папиросы так и не отыскались; пустая пачка была выброшена в ведро минут пятнадцать назад, о чем Гриша напрочь забыл. Оставив в покое карман, он послушно зашагал за своим старшим коллегой.

Покинув курилку, они миновали лестничный пролет, вышли на улицу, проскочили через тесный дворик с парящимися на солнце лужами и, открыв тяжелую железную дверь, нырнули в длинную кишку коридора того корпуса, где располагалась их реставрационная мастерская.

– Помнишь, о Брюсе говорили? – спросил Михал Михалыч. – Я тут кое-какие справки навел. Интересная картина вырисовывается. Конечно, большая часть всех эти слухов и басен о нем – ерунда, суеверия… Но при всем при том – дыма без огня обычно не бывает. Ведь надо понимать, что все эти побасенки рассказывали люди самые простые, не только ограниченные в плане образования, но и зачастую лишенные фантазии. Выдумать какую-то небывальщину – дело не такое простое. Отнюдь не все Брюсовы чудеса поддаются нынче объяснению. Очень много загадок и совершенно непонятных вещей… Ну вот, скажем, созданная им «цветочная женщина». Вот, вот тут… – Михаил Михайлович полистал свою записную книжку и, найдя нужную страницу, зачитал: – «Известное лицо прельщает он диавольскими прелестями и различными нечестивыми приманками, как-то: для какого-то особого празднества в Ассамблее вывел он цветочную женщину, плясавшую со всеми, будто живая, а по истечении срока сгинула, увяла, будто не было никогда». Вот что бы это такое? Галатея?

– А что такое Галатея? – спросил Гриша.

Михаил Михайлович, усмехнувшись, пожал плечами.

– А вот еще: «В усадьбе своей, в Глинках, разбил сады в замысловатом ученом стиле и как-то, собрав гостей, увеселил публику особым катанием сперва на лодках по пруду, а через час – на том же пруде – катанием на коньках среди лета». Я, Гриша, обсуждал это с физиками. Кое-кто из них говорит, что в принципе такой фокус-покус возможен, суть будто бы в особом способе сохранения придонного льда… Но это чисто теоретически. А практически – никто не берется повторить! Но Брюс как-то это сделал?

– М-да… Замысловато!

– И Брюс весь из таких замысловатостей. Он еще примечателен тем, что на него доносы, как ни странно, и после его смерти писали! Уж очень боялись колдуна. Когда он скончался у себя в Глинках в 1735 году – а удалился он в свое имение еще в 1726-м, через год после смерти царя Петра и задолго до падения своих покровителей и друзей, и все свое время в течение девяти лет целиком посвящал науке, – так вот, смерть его вызвала слишком много вопросов у московских властей… В народе даже легенда распространилась о смерти Брюса. Говорили, что он перед смертью отыскал-таки эликсир Вечной жизни. Причем проверил действие эликсира на своем слуге, Сидоре Ивашове: сперва изрубил его в куски, затем сбрызнул эти куски мертвой водой, отчего они срослись, сделавшись снова единым целым, а после побрызгал живой водой. И Сидор ожил, сделавшись моложе и здоровее. После опыта Брюс велел и над ним подобную же операцию произвести. Но слуга то ли оробел, то ли нарочно слукавил: на куски тело Брюса разрубил, а банку с эликсиром разбил. Поэтому хоронили Брюса не в гробу, а будто бы в бочке…

– Ну уж это точно – сказки! Живая и мертвая вода… Конек-Горбунок! – сказал Гриша.

Михаил Михайлович хмыкнул.

– Да оно конечно. Но для современников это были мелочи. Самое страшное обвинение, которое выдвигали они против Брюса, – другое. Почему они все его боялись?.. А ему принадлежала Черная Книга! Которую, по слухам, он замуровал в стенах своей Чертовой башни. Одно время в народе ходили по рукам списки Брюсовых сокровищ – после его смерти все эти предметы должны были перейти в ведение Российской академии наук, но странным образом большинство их затерялось… Будто бы. Вот тут кое-что названо: «Вещи, оставшиеся после него, много людей стремились приобрести, а по моему разумению, такого добра желали они себе на горе. Ни на что, кроме как на чернокнижие, оное не годится. Упомянуты в списках: книжица, таблицами, тайными буквами выписанная… зерцало, показывающее покойника за 100 лет вживе, одежду его и походку, образ говорящий и на все вопросы отвечающий день, после пропадает… книга, писанная волшебными знаками, которой бесы служат… Сочинения «Шестокрыл», «Воронограй», «Остромий», «Зодий», «Алманах», «Звездочет», «Аристотелевы врата»… «Заговоры и приговоры, прорицания и предсказания»… А особо Черная Книга, писанная письменами волшебными, существующая от начала мира, а написал ее сам Змий, от коего перешла она к Каину, от него к Хаму, на время потопа прятали ее в камень Алатырь, и была она после и в проклятом Содоме, и у царя Навуходоносора, и всюду сеяла погибель людям, ибо тот, кто ее получает, исполнит все свои желания и весь мир обретет во власть, и судьбу, и все, что было и будет, узнает.

А Черную Книгу эту колдун Брюс выкупил у арабов и спрятал до поры в стенах своей башни, заклята она колдовскими заклятиями на девять тысяч лет…»

– Весь мир во власть?! Все, что было и будет, узнает?! Ну, Михал Михалыч, это слишком!

– Да, что слишком, так это точно! Замашечки у него те еще были… Достоверно известно, что Брюс изобрел какой-то вечный календарь, регулярно издавал его и печатал в нем довольно точные астрологические прогнозы… Современники со страхом отнеслись к подобному новшеству. А что касается предсказаний…

– Вы что, Михал Михалыч, в бесов поверили?! – с упреком произнес Гриша. Он заподозрил, что руководитель разыгрывает его. Но Михаил Михайлович говорил с абсолютно серьезным видом:

– Бесы? А что бесы? Бесы – это понятно!.. А вот как ты объяснишь «зеркальце, которое покойника вживе» показывает? Известно, что царица Анна Иоанновна, которая Брюса весьма уважала и даже в чем-то советовалась с ним, умирая в 1740 году, за день до смерти общалась со своим двойником. И тому были прямые свидетели – ее приближенные слуги и царедворцы. Встреча с двойником царицы весьма всех их напугала, но сама властительница объяснила дело так, что будто бы говорила она «со своей смертью».

Михаил Михайлович глянул на Гришу: его сотрудник сидел застыв, выпучив глаза и задрав брови. Двойники ввели Гришу в ступор.

– Но еще поразительнее, – вкрадчиво сказал шеф, – выглядит смерть Василия Никитича Татищева, достойного ученика и соратника Брюса.

– Татищев – это… историк?

– Историк, географ, инженер, предприниматель, государственный деятель, преступник поневоле… Благородная русская величина, которую одним словом не описать: богат талантами, яркая и крупная личность. Но в данной ситуации интересно то, как он умер. Кстати говоря, в судьбу он сам не верил. По крайней мере, не признавал ее и, соответственно, в предсказаниях толку не видел. Объяснял так: «Ибо если бы мы совершенно все приключения, предписанные и неизбежные, разумели, то б не имели нужды жить по закону». По-моему, этими своими словами он открыто смеется над своими оппонентами – в частности, над самим Феофаном Прокоповичем, серым кардиналом, свято веровавшим в божественное провидение. Татищев дважды в своей жизни был под следствием за нарушение закона, поскольку дважды Бирону, любимцу Анны Иоанновны, не угодил. Но то, как Татищев умер…

– И… как?

– А вот как: 14 июля 1750 года, посетив церковь, пошел на погост, где повелел вырыть себе могилу. После чего привел в порядок все свои дела, попрощался с родными и близкими и 15 июля 1750 года, то есть на другой день, лег… и умер.

– То есть… он знал… день своей смерти?

– Получается – знал! – развел руками Михал Михалыч. – Вопрос: откуда?

– Действительно, – пробормотал уязвленный Гриша. – А нам откуда знать?..

– Да, – заметил Михал Михалыч, – и боюсь, нам уже никогда не узнать… Дело в том, что Сухарева башня рухнула.

– В смысле?

– Да вот…

Михаил Михайлович наклонился вперед и поведал громким шепотом:

– Я, Гриша, не случайно задумался о тайном, сакральном знании. Я как-то не склонен считать себя умнее других… И в некоторых случаях просто делаю выводы из очевидных предпосылок. Особенно если предпосылки так и лезут в глаза…

Есть документы и свидетельства современников о Брюсе. Многие вещи в его жизни не просто известны, а достоверно известны. Вот, например, радиальную структуру Москвы когда-то создавал именно Яков Брюс – астролог, член тайного магического общества, адепт магии черной и белой… Нептун. Двенадцать проспектов-лучей, сходящихся в центре столицы, знаменуют собой двенадцать зодиакальных зон. Колдун и чародей Брюс полагал, что только такая структура спасет Москву от частых пожаров и укрепит город перед лицом врагов. Помимо прочего, известно, что Брюс составил когда-то карту московских земель, указав на ней все проклятые места, на которых строить ничего нельзя, а также места концентрации магической силы, где, напротив, рекомендовал возвести особые здания, наподобие египетских пирамид. Дабы Москва усилилась и сделалась неприступною для нападений извне.

И еще я слышал, что руководство нашей страны – главные лица, понимаешь, Григорий? – намерены Брюсовы секреты… использовать.

Вот почему Сухарева башня – Чертова башня Брюса – рухнула в 1934 году. В Москве шептались на всех углах, что кое-кто собрался завладеть сокровищами колдуна и в особенности – его Черной Книгой… В поисках вечной жизни и всякой магической премудрости. Вот оттого и сработало, дескать, страшное Брюсово заклятие.

Я выяснил детали. Башня рухнула в июне тридцать четвертого…

Собственно говоря, ее давно назначили к сносу. Из стен башни вывезли Коммунальный музей Москвы, который там располагался. Сотрудников музея выселили из квартир, находившихся прямо в древнем здании. Предупредили все службы и людей…

В опустевшей башне возились последние рабочие – говорят, будто бы снимали старинный дубовый паркет. И тут она рухнула. Погребла под обломками шестерых человек.

Их жизни будто бы принесли в жертву… Проклятие Брюса? Проклятие Черной Книги?..

Заметь: очевидцев особенно удивила скорость обрушения башни. В считаные секунды высокое, внушительное и еще прочное строение сложилось, словно карточный домик. Разлетелось в пыль, оставив после себя груды кирпича. На развалинах органы проводили следствие, но причины обрушения так и не выяснили. Хотя разобрано было ими все буквально по кирпичику.

– Нашли? – спросил заинтригованный Гриша.

– Что? – не понял Михаил Михайлович.

– Черную Книгу!

– Не знаю. Но если я прав, все сведения о такой находке все равно будут засекречены.

– Тайное знание?

– Тайное, да. Сакральное. – Михаил Михайлович вздохнул. – Ну что ж, по домам, что ли?

– А я тут еще посидеть собирался, – сказал Гриша. – Леночка сегодня на вечернем учится, так что…

– А, ну-ну! А я, пожалуй, пошел. Опять сегодня голова зверски болит…

Проводив шефа и закрыв за ним дверь, Гриша прошел к огромному столу, погребенному под кучей коробок, бумаг, инструментов, и осторожно потянул на себя кусок дерматина, которым были накрыты куски и обломки костей, представляющие собой объект № 315.

– Брюс, Брюс. Вот, значит, как? – прошептал Гриша. – Сакральное знание…

Завороженно уставившись на останки чародея, он взял в руки промывочные кисти и аккуратно приступил к очистке. Проработав около часа, Гриша захотел встать и выкурить для разнообразия папиросу. Но едва он поднялся на ноги и сделал шаг, как голова у него закружилась и вся комната поехала, будто на карусели.

Гриша рухнул на ближайший стул и попытался угомонить взбунтовавшийся организм. Головокружение не проходило, его подташнивало. Как будто он не находился на твердой земле, а болтался где-то в море… Или в воздухе.

Когда перед глазами все в очередной раз завертелось, Гриша смиренно опустил глаза и уронил голову на грудь.

– Брюс… Колдун…

Толстые кирпичные стены института почти не пропускали звуков, а окна в двойных рамах выходили на малолюдную улицу. В комнате царила глухая и вязкая тишина, от которой становился слышен стук крови в виске.

Из ближайшей стены выступил вдруг старик в белом напудренном парике.

Высокий, жилистый, крепкий… Скрипя мослатыми коленками, он шагнул вперед и стал подниматься по винтовой лестнице, все выше и выше. Добравшись постепенно до самой кручи, он отворил крохотную дверцу в стене и вылез на шаткую обзорную площадку, распугав примостившихся на крыше галок. Навстречу ударил ветер. Яростный, бесцеремонный. Колючий, ледяной… Ветер рвет с плеч ветхий камзол, но жилистый старик упирается. Он оборачивает назад искаженное коричневое лицо и страшно оскаливается…

– Тайное знание?! Правители интриганы, для них оружие – тайна и тайны – оружие… А для человека превыше всего – знание! Знание человеческое как башня – растет, растет, строится по кирпичику. А не все подряд можно доверить людям. Иначе оно им самим станет проклятием… Человек нужен умный, чтобы воспользовался не во вред… Эх, есть ли где достойные таких секретов, такого оружия, какое имею?! Знай, отрок, – сверля грозным взглядом Гришу, прогрохотал чернокнижник, – до тех пор, пока хоть один камешек возведенной мною башни сидит в московской земле, могу я в любой момент вернуться! Смерть моему служению – не препятствие. И в том главная моя тайна.

«А в чем служение-то?» – хотел спросить Гриша. Он обдумывал, как объяснить старику, что никакой такой его башни в Москве уже нет, так что напрасно рассчитывает Брюс на свободное возвращение…

Но тут что-то толкнуло его в плечо, и он проснулся.

В окно мастерской било яркое апрельское солнце.

Над Гришей с задумчивым видом нависал Михаил Михайлович Герасимов.

– То есть ты так и ночевал тут на стуле? Ничего себе! А у нас новости…

– Какие? – протирая заспанные глаза, спросил Гриша.

– Объект 315 у нас забрали.

– Какой объект? – не сразу сообразил Гриша. – Это что, Брюса, что ли? Кто? Зачем? Почему?!

– А вот никто мне ничего не объяснил, – хмуро ответил Михаил Михайлович. – Пришли люди, потребовали, предъявили бумагу. Один был в военной форме, генерал-майор, двое других – в штатском. Кто, откуда – ничего не известно. Говорили, что вроде бы для захоронения берут… Но что-то не очень мне в это верится – с таким почетным эскортом да на кладбище? Генерал-майор… Представляешь?

* * *

– Ну, здравствуй, Чертова башня! Не воскрес ли, чародей Брюс? Где твои секреты, чернокнижник? Где тайное знание?

Бормоча себе под нос, седовласый старик оглядывал древние своды. Главный инженер и менеджер по снабжению переглянулись. Инженер тихо присвистнул.

– Вот именно! – согласился менеджер, пожимая плечами.

Далеко, у черта на куличках

Ивановский монастырь

Считается, что каждую минуту в мире происходит битва между силами Добра и Зла. Можно верить в это, можно не верить.

Но в долгом течении истории иногда удается заметить, что некоторые местности словно бы специально созданы, чтобы послужить полем битвы этих противоположных сил. Как на утоптанном конями ристалище, схватываются там в поединке Добро и Зло.

Есть и в Москве подобное сакральное место – небольшой участок земли возле бывших Варварских ворот Белого города. Далеко, у черта на куличках…

1.

Осенью 1666 года появилась в Первопрестольной нечистая сила. Удивляло не то, что нечистая, а место, где она посмела явиться.

За Варварскими воротами у Ивановского монастыря при церкви Кивра и Иоанна на Кулишках стояла тогда нищепитательница, проще говоря – богадельня. Жили там в призрении и молитвах старухи, сироты и калеки – народ смирный, спокойный.

Вот там-то, как сообщают хроники, и «запустил некий чародей невидимого демона» в стены святой обители. По ночам в богадельне сами собой выпадали из окладов иконы, по стенам бежали огненные всполохи, так что и крыша не единожды занималась огнем. А среди дня, случалось, камни ни с того ни с сего выпрыгивали из стен.

Убогим от нечистого ни покоя, ни житья не стало. Еженощно орал черт богохульства, кощунствовал, кукарекал в уши спящих, скидывал старух с постелей, всевозможные злые козни и пакости строил. Одним словом, беспредельничал.

Бросились монахи Ивановского монастыря гонять демона святой водой, ан не тут-то было!

В издевку над православными окаянный демон принялся обличать монахов-черноризцев в их собственных грехах, да притом настолько про каждого самую срамную подноготную знал, что присутствующие на отчитке в краску впадали.

А черт после отчиток еще сильнее озлился и задиковал. И уже таких дел наворотил, что слухи до самого царя дошли.

Алексей Михайлович, царь Тишайший, тревог и хлопот имел в то время через край: в столице готовился церковный собор для низложения патриарха Никона, инициатора и главного виновника раскола православия на Руси; в Москву прибывали вселенские патриархи. А в Первопрестольной такое позорище творится?..

Царь прибегнул к посильному средству: вызвал для борьбы с демоном человека, о котором говорили, что даровал ему Господь за праведность «прозорливость и власть над нечистыми духами».

Человек тот был иеромонах Илларион, игумен Флорищевой пустыни, что под Суздалем.

* * *

В Москву прибыл он в начале ноября. Одетый просто, с суровым и неулыбчивым лицом, явился Илларион поздно вечером ко двору Ивановского монастыря. Сопровождали иеромонаха два молодых инока – Иосиф и Марк.

Иосиф, совсем юный парнишка, пугливо оглядывался на монахов, пришедших с любопытством потаращиться на царевых чертогонителей. Лицо инока Иосифа покрывали и веснушки, и прыщи, за что и получил он немедленно кличку от насмешливых собратьев – Рябик.

Удивившись столь несолидной делегации, монахи настойчиво расспрашивали иноков и самого Иллариона, пытаясь дознаться: каким способом намерены они действовать? Чем хотят черта унять?

– Божьим словом, – спокойно отвечал Илларион. Он устал с дороги, но расспросы монахов его не затруднили и не смутили.

Монахи, уже имевшие дело со здешним чертом, предупредили:

– Знайте, братья, демон первым делом у вас все лампадки и свечи потушит! Есть ли у вас с собой огниво или кресало?

– Божье слово само как огонь жжет, – усмехнулся Илларион.

Но юный отрок Иосиф Рябик испуганно вскинулся: он до смерти боялся темноты. Ивановские монахи его страх приметили и тут же начали насмешки строить:

– Тю, воители! На что привели такого пугливого?

Но Илларион насмешников оборвал:

– Отведите нам келью в богадельне и всех, кого демон смущал, заберите оттуда. Чтоб никого, кроме нас, в доме не осталось.

Расспросил заодно: не было ли в богадельне бесноватых? От кликуш часто и приходит нечистая сила в дома и даже в святые обители. Оказалось, последняя здешняя кликуша умерла за три года до появления демона. А других, ей подобных, не имелось.

– Ну, ведите! – приказал Илларион.

Монахи, пожав плечами, отвели путников в опустелую богадельню и двери заперли на ночь.

Илларион первым делом вынул из заплечного узелка икону Владимирской Богоматери, установил ее в красном углу кельи; заправил маслом лампадку и зажег, и еще три свечи освященные рядом прилепил. Псалтырь, молитвослов и Евангелие разложил на деревянной подставке, чтобы удобно было читать.

В богадельне воцарилась гулкая тишина, разве что мыши по углам шебуршились. Оконца кельи, забранные решетками, едва серели в сумерках, почти сливаясь с чернотою теней.

Трое монахов подкрепились небогатой снедью. Утолив голод, стали на молитву.

Прочли каноны Иисусу, Пресвятой Богородице и ангелу-хранителю; пропели акафист, прочли спальную молитву…

Инок Иосиф Рябик уже было возрадовался: пришло ему в голову, что дьявол нынче не объявится, а может, и вовсе испугался нечистый преподобного Иллариона?!

Рябик сильно устал, и больше всего хотелось ему поскорее заснуть. Инок Марк, стоя рядом, украдкой зевал уже во весь рот, мечтая тоже прилечь и отдохнуть с дороги.

Илларион читал по памяти последнюю положенную перед сном молитву – пустынное правило…

И вдруг что-то взвизгнуло, застучало по деревянным полатям, загромыхало в пустых коридорах.

Илларион вздрогнул. Марк побелел от страха, а инок Иосиф задрожал как лист. От дрожи у него и зуб на зуб не попадал, и слова молитвы на ум не шли.

– Ты ли, монашек, прогнать меня пришел? – раздался сзади чей-то голос. – Иди же ко мне. Вот ужо расправлюсь с тобой!

Иосифу показалось, что голос, высокий и противно-скрипучий, шел прямо из стены за его спиной. Спина отрока сразу отяжелела, будто свинцом налилась, сделалась чужой.

А голосок хихикнул и снова позвал:

– Эй, монашек! Иди же ко мне! Расправлюсь с тобой.

Что-то свистнуло, ухнуло, завопило; сырым ветром мазнуло по лицам – враз и лампадка, и свечи погасли!

Перепуганный Иосиф вообразил себя уже в аду: до того горячо сделалось внутри; ребра жгли бока, словно уголья, сердце колотилось, а во рту пересохло так, что губы не разлепить! В полной темноте он услыхал: обрушилось что-то рядом с ним и кто-то схватил его сзади за волоса. «Конец мне теперь», – подумал Рябик.

Но зазвучал из темноты твердый спокойный голос Иллариона: стойко продолжал монах читать молитвы.

Позади Иосифа зашипело; невидимая рука убралась, оставив в покое иноковы волоса.

Одна свеча возле иконы затеплилась сама собой – оказывается, пламя ее не потухло, а всего лишь дрогнуло на мгновение от порыва ветра. Илларион твердой рукой взял эту устоявшую свечу и зажег от нее лампадку и две другие свечки.

В мерцании пламени монахи увидели, что инок Марк валяется на полу с закаченными глазами. Из-под прикрытых век пугающе торчат белесые глазные яблоки, а голова инока сочится кровью, разбитая, видно, камнем, выброшенным из стены.

Не переставая читать молитвы, одну за другой, Илларион осмотрел голову Марка, убедился, что раны его не глубоки (камень острым краем только расцарапал кожу), и указал знаками Иосифу: надо уложить побитого на полати!

В ушах у Рябика шумело; к горлу подкатывала тошнота; мстилось – еще немного, и он скончается от ужаса. Но Илларион, не отводя глаз, смотрел на него в упор, и взгляд его был тверд, ласков и спокоен – словно рука, подающая помощь.

Иосиф обхватил лежащего в обмороке Марка за плечи и вместе с наставником, который не прекращал молитвы, взгромоздил тяжелое тело на полати.

Илларион читал до самой зари; Марк спал, оглашая богатырским храпом стены обители, а Иосиф Рябик пребывал на границе полусна-полуяви, с вытаращенными до боли глазами, опасаясь заснуть, жгучим огнем горя и одновременно в полной бесчувственности. Когда настало утро и угроза встречи с демоном миновала, он просто свалился на пол кельи, будучи уже без сил, и немедленно заснул.

Илларион лег отдыхать с криком петухов.

А на другую ночь демон, казалось, будто бы даже усилился…

Несмотря на то что инок Марк, очнувшись от потрясения, встал со своего ложа и, верный долгу, читал молитвы вместе с Илларионом – хоть и слабым голосом, но все же вторил наставнику, – на этот раз демон при чтении Святого Писания не замолкал, а продолжал вопить, бесчинствовать и разговаривать с монахами. Разговоры эти более всего удручали несчастного Рябика.

Бедный инок, хоть и выспался, и наелся вволю, сколько позволяли церковные обычаи, чувствовал себя на грани жизни и смерти.

Особенно же обидно, что сам он на этот ужас напросился.

Накануне Илларион его спрашивал:

– Ну что, отрок, выдержишь духовный бой?

Рябик только кивнул в ответ. Не признался Иллариону, каково ему приходилось: а вдруг наставник возьмет да и отошлет от себя? А здешний черт, по слухам, привязчивый – не ровен час, прицепится?! И добьет тогда Рябика в одиночку. С бесовскими силами такое бывает – пристанут к тому, кто послабее… Это им, нечистым духам, на доблесть.

Оказаться же с демоном наедине, без своего почитаемого и горячо любимого наставника, который Иосифу приходился почти что заместо отца, – о таком ужасе Рябик и помыслить не хотел! Он предпочел остаться в обители: пускай с чертом, но зато уж и с Илларионом вместе. И будь что будет!

Стоя на молитве рядом с иеромонахом, не чуя под ногами земли, отрок едва шевелил сухими губами, повторяя: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, грядый судити живых и мертвых, помилуй нас, грешных, прости грехопадения наши, и имиже веси судьбами, сокрый нас от лица Антихриста в сокровенной пустыне спасения…»

– А за голыми девками в бане подглядывал? – спросил, пришепетывая, демон прямо в ухе Иосифа, будто там себе новое гнездо свил. – Я знаю: подглядывал!

Иосиф сбился и, заглотив слюну, промолчал. Самое ужасное: Илларион с Марком ничего не услышали. Читали себе по-прежнему, без запинок, будто так и надо. Неужто нечистый разговаривает теперь только с ним, с Рябиком?!

– Ну что ж ты сробел? Иди ко мне! Я тебя приголублю…

Пылая лицом и замирая от ужаса, Рябик почувствовал, как кто-то мягко прижался к его левому боку. Боясь отвести глаза от пламени лампадки и чистого лика Богоматери, дрожащей рукой попытался он оттолкнуть то, что навалилось на него. Пальцами нащупал… Мать честная! Голая человеческая нога! А вдоль нее – длинная коса свисает. Девка… невидимая! От такого открытия инок чуть на месте не помер.