Мария Архангельская
Внутренний дворец
Сама же я, как быстро выяснила, очутилась в императорском дворце в услужении у самой императрицы, видимо привлечённой моей необычной по здешним меркам внешностью. Теперь, чтобы уж полностью соответствовать историям о попаданках, мне следовало стать объектом страсти какого-нибудь принца. Ну или, на худой конец, герцога. Впрочем, тут не было герцогов. Были гуны, ваны, хоу и ещё какие-то совершенно незнакомые мне титулы.
Но, разумеется, прислуживать императрице я начала не сразу. Сначала нужно было пройти обучение, принять подобающий вид и усвоить соответствующие манеры.
Та девушка – доверенная прислужница её величества Юнэ Манэй – отвела меня к двум женщинам: старшей и младшей управительницам дворца императрицы, как я потом узнала. Что-то им объяснила, те скептически оглядели меня с ног до головы. Потом старшая что-то у меня спросила. Я не поняла и только молча захлопала глазами. Та терпеливо вздохнула и коснулась своей груди указательным пальцем.
– Лу Хуэдун. Тим? – и палец указал на меня.
А, они, видимо, хотят знать, как меня зовут. Что ж, моё имя уже однажды переиначили. Я взглянула ей в глаза и чётко произнесла:
– На-таль-я.
– Таль-о? – переспросила Лу Хуэдун, переглянулась со второй, и обе рассмеялись.
Так я, сама того не зная, наградила себя накрепко приклеившимся прозвищем, заменившим мне имя. Уже потом я узнала, что словом «та» здесь называют башни, пагоды и даже обелиски – в общем, что-то длинное, возвышающееся над окружающей местностью. Слово же «льо» можно перевести как «прекрасный», «очень красивый». Моя внешность никак не попадала под местные стандарты красоты, так что обозвать себя «красивой» вполне тянуло на шутку, а вот ростом я действительно превосходила большинство здешних представительниц прекрасного пола и кое-кого из мужского. Так и стала я Тальо – «прекрасной башней».
Впрочем, здесь все имена были значащие, к чему мне пришлось довольно долго привыкать. И моё было ещё далеко не худшим представителем здешнего именословия.
На этом участие старшей управительницы в моей судьбе практически окончилось, и она полностью передала меня на попечение младшей, сухопарой женщине с поджатыми губами. Звали её Нач Бу, но обращаться к ней следовало «госпожа Нач» или «госпожа младшая управительница».
Первым делом меня попытались переодеть в здешнюю униформу, и тут госпожа Нач столкнулась с теми же проблемами, что и обозники. Вся одежда, хранившаяся в здешних кладовых, была мне коротка, и большая часть – узка. «Та! Та!» – неоднократно раздражённо повторяла Нач Бу, протягивая мне один предмет гардероба за другим. В конце концов мне более-менее что-то подобрали, полностью обновив моё одеяние.
После, конечно, мне сшили всё по мерке. Как я потом убедилась, служанки тут носили точные копии господских нарядов, разница была в качестве материала, отделки и украшений. И в количестве одёжных слоёв: госпожа могла напялить пяток халатов или юбок, служанки, как правило, довольствовались одним-двумя соответствующими предметами гардероба. На меня, помимо нижней рубашки-распашонки с завязками под грудью, надели ещё довольно длинные, до середины икр, свободные штаны из белой ткани и нижнюю юбку, державшуюся в талии на завязках. Поверх рубашки полагалось надевать белую блузу с тонкой отделкой, открывавшую шею и имевшую узкий треугольный вырез до середины груди. Потом приходил черёд чего-то вроде нежно-розового сарафана без бретелей или даже платья без плеч – обтягивающий, плотно зашнурованный на спине корсаж, поддерживавший грудь, плавно переходил в довольно широкую юбку. Всё это перепоясывалось красной лентой. И поверх всего надевался красный халат без застёжек с широкими рукавами и подолом столь длинным, что сзади он волочился по земле. Дополнял всё это великолепие длинный тонкий шёлковый шарф, который полагалось изящно носить на согнутых локтях, так, чтобы сзади он свисал почти до самых пяток.
Обувь, похожая одновременно на ботинки и тапочки, тоже оказалась мне мала, пришлось ещё денёк отходить в подаренных обозниками сапогах. Отдельным предметом огорчения госпожи Нач стала причёска. Женская часть прислуги тоже наворачивала на голове довольно сложные сооружения, не такие, как их госпожи, но всё же. Увы, короткая стрижка не оставляла никаких шансов соорудить у меня на голове что-то подобное. Управительница походила вокруг меня, ероша и иногда довольно больно дёргая меня за волосы и что-то сокрушённо приговаривая. Должно быть, смирялась с неизбежным и в конце концов в прямом смысле махнула рукой. Возможно, она надеялась, что со временем волосы отрастут, но и тут я не могла бы её ничем утешить. Поскольку по опыту знала, что мои пряди ниже плеч всё равно не отрастают. Увы и ах, но с волосами мне не сильно повезло.
В общем, единственным, с чем не возникло затруднений, были довольно длинные серьги из нанизанных на стержень цветных бусин.
А потом началось обучение. Я не умела ни ходить, ни стоять, ни вообще что-либо делать как положено. Служанка должна быть скромной, держать голову опущенной, не зыркать по сторонам и вообще постоянно находиться в состоянии этакого лёгкого полупоклона. У меня от этого быстро начинала болеть шея. Руки нужно было держать сложенными на уровне пояса, но не сцепив пальцы, а наложив одну ладонь на другую и отставив локти, как человечек из конструктора. Ходить полагалось мелким семенящим шагом, чтобы подол, упаси боже, не хлопал по ногам. Я же, стоило мне чуть отвлечься, тут же начинала шагать, как солдат на плацу.
Увы, из всех педагогических приёмов госпоже Нач был известен только один – палка. И пускала она её в ход не задумываясь, стоило мне хоть в чём-нибудь ошибиться. Лёгкая бамбуковая трость в её руках становилась весьма увесистой и оставляла вполне реальные синяки. Я скрипела зубами, сжимала кулаки, но терпела. Бесцеремонность, с которой со мной обращались, намекала, что, если я проявлю строптивость, могут случиться вещи и похуже. Но не могу не признать, что столь негуманная наука оказалась весьма доходчивой. Чтобы отучиться смотреть прямо, вскидывать голову и ходить по-человечески, мне понадобилось всего два дня.
Другие служанки рассматривали меня с интересом, как редкостную зверюшку, хихикали над моей неуклюжестью и постоянно перешёптывались. Я же с тоской вспоминала путешествие и своих попутчиков, не требовавших от меня постоянно выглядеть подобающе. Мне была оказана великая честь, и можно было не сомневаться, что все окружающие именно так и воспринимают моё назначение. И не поймут моих жалоб, даже когда я выучу язык в достаточной степени, чтобы пожаловаться. Слово «честь» на здешнем языке я выучила одним из первых – не в смысле личная честь, а в смысле высочайшее внимание, милость к нижестоящему. Это слово не сходило с языка госпожи Нач, она кидала его обвиняющим тоном, и можно было не сомневаться – уж она-то считает эту честь незаслуженной.
Языковой барьер постепенно исчезал, хотя общаться с другими девушками, кроме госпожи Нач, я могла только во время еды и перед сном. Меня поселили в крохотной комнатушке рядом с покоями императрицы – в отличие от большинства прислуги, я, с четырьмя другими, жила у госпожи под рукой. Что ещё раз подчёркивало мой сравнительно привилегированный статус. Я так и не спросила, было ли раньше у императрицы четыре ближних служанки или пять, и одну из-за меня прогнали. В комнатушке, отныне служившей (мне) нам спальней, едва хватало места на пять матрасов да столько же довольно больших ларей, в которых хранились наши пожитки.
Мне, кроме комплекта одежды и ночной рубашки, выдали ещё зубную щётку, к моему изумлению, почти не отличающуюся от привычных мне – только деревянную и с натуральной щетиной, понятно. Зубы полагалось чистить порошком, и я от души надеялась, что его не изготавливают из толчёного мрамора или перламутровых раковин, как это порой делали в Европе прошлого. Мылись слуги в небольшой тёмной и дымной комнатке в подвале – не каждый день, но достаточно часто. Просторная дворцовая купальня была не про нас.
Ели слуги тоже в задней комнате. А сидение на подушках на полу перед низенькими столиками доставляло мне массу неудобств. Вытянуть ноги было банально некуда, да и едва ли это вписалось бы в местные понятия о приличиях. Сядешь на пятки – быстро затекают, сядешь по-турецки – сказывается недостаток растяжки. Колени торчали вверх, вызывая веселье окружающих, и ноги опять быстро уставали. Хорошо хоть, палочками я уже более-менее приспособилась орудовать, не хватало ещё усугублять репутацию варварки и неуча, залезая в тарелку руками.
Гулять тут тоже было особо некогда, и не особо тоже, так что об окружающем мире я узнавала только из разговоров. Как оказалось, императорский дворец на деле представлял собой целый комплекс дворцов и сооружений, не зря его иногда ещё называли Императорским городом, а ещё – Запретным, ведь войти в него имели право лишь избранные. Я оказалась в той его части, что именовалась Внутренним дворцом, месте, где проживали император и его гарем. Он занимал значительную территорию, даже более значительную, чем дворец Внешний. Император и императрица имели по собственному жилищу: жилище императора пышно именовалось дворцом Великого Превосходства, жилище императрицы носило более короткое название – дворец Полдень. Дворец Полночь во Внутреннем городе также имел место быть, а ещё – Западный и Восточный. Хотя Восточный стоял особняком, не относясь в полной мере ни к Внешнему, ни к Внутреннему дворцам, и был отделён от них достаточно высокой и крепкой стеной. В нём обитал наследник престола, у которого был собственный гарем, понятно уступающий размерами папашиному, но всё же. Дворцы же Западный и Полночь пустовали: первый предназначался для вдовствующей императрицы, каковая почила в бозе несколько лет назад, а во втором должны были бы жить дочери императора и сыновья до достижения ими определённого возраста. Но, как ни странно, при таком обилии женщин плодовитостью император похвастаться не мог. Ребёнок, по крайней мере живой, у него бы один-единственный – тот самый наследный принц.
Кроме императрицы у императора было ещё три старших супруги: Благородная, Талантливая и Добродетельная – всех их я видела в первый день вместе с императрицей. Правда, чем Талантливая супруга талантливее, а Добродетельная добродетельнее всех остальных, я так и не поняла. Каждой также полагалось по собственному дворцу. Просто супруги, без титула, жили в домах поскромнее, и в таких же, или почти таких же домах должны были бы жить старшие наложницы. Положение старшей и младшей наложниц никак не зависело от возраста – старшей именовалась та, которой повезло родить его величеству сына, но не повезло вызвать к себе достаточную склонность (или иметь настолько влиятельную родню), чтобы получить звание супруги. Однако, как я уже сказала, других сыновей, кроме сына императрицы, у императора не было, а потому всем наложницам пришлось довольствоваться званиями младших и тесниться во дворике Процветания.
Я из всего этого великолепия видела пока только дворец Полдень. Он был довольно большим, в три этажа и несколько дворов. Кроме того, при нём был великолепный сад, но туда нас, служанок, не пускали – разве что только сопровождать императрицу, когда ей было угодно прогуляться.
Жили, впрочем, во дворце и не только служанки. Первое время я, не особо разобравшись, относилась как к должному к тому, что часть слуг были мужчинами. Потом начала этому факту несколько удивляться, но всё встало на свои места, когда я однажды спросила у одной из своих товарок, показав на проходившего через анфиладу покоев молодого человека с явно лишним весом:
– Почему тут мужчина?
– Мужчина? – удивилась девушка, проследила за моим взглядом и понимающе кивнула: – А! Не мужчина!
– Не мужчина?
– Ага. Чик! – Она сделала выразительное движение указательным пальцем. – И всё.
Евнухи! Это всё объясняло – от их присутствия в гареме до особенностей внешнего вида. Я уставилась вслед прошедшему со смесью любопытства и чего-то похожего на отвращение. Конечно, он не виноват, что с ним сделали… Но реакция отторжения была на уровне инстинкта.
Впрочем, со временем я привыкла.
А обучение тем временем продолжалось. Оказалось, для того, чтобы выглядеть достойно, мало одеться и причесаться подобающим образом. Нужно ещё и накраситься. А также позаботиться о коже, ногтях, волосах… В общем, не оскорблять утончённый господский вкус грубым и неухоженным видом. Госпожа Нач показала мне целый арсенал: щипцы и щипчики, кисти и кисточки, гребни и гребешки. Последние почему-то поразили меня больше всего, я и не думала, что может быть такое разнообразие – всех размеров и из разных материалов (причём от материала зависит, когда и зачем их использовать, не просто по прихоти!), с разными зубцами: острыми, четырёхугольными и даже круглыми. Мой ларец в спальной комнате пополнился батареей флакончиков и коробочек: тушь для ресниц, румяна и белила (оставалось лишь надеяться, что не свинцовые), помада, тени, ароматические воды и масла для тела и волос, винный уксус для смачивания ногтей, пудра белая и пудра зелёная. Последняя предназначалась для смягчения кожи, её полагалось разводить водой до состояния кашицы, наносить на кожу лица и рук, потом смывать и, подсушив лицо подогретым полотенцем, наносить всю прочую раскраску. И, надо сказать, эффект от процедуры с пудрой был заметный.
Ещё одним подарком от госпожи Нач стало бронзовое зеркальце и коробочка с порошком для его полировки. Младшая управительница выщипала мне брови так, как и не снилось косметологам с моей родины, и долго возилась с моими глазами. Увы, сколь бы длинные стрелки она ни рисовала, сделать их такими же узкими, как у местных красавиц, у неё не получалось. В конце концов результат её более-менее удовлетворил, и его продемонстрировали императрице. Её величество критически осмотрела меня и сделала несколько замечаний, суть которых, насколько я поняла, сводилась к тому, что не стоит пытаться замаскировать мои особенности и выдать меня за местную. Ведь моя экзотическая внешность и была моим главным достоинством.
Мне уже давно стало ясно, что с такой одеждой и раскраской девушкам, хоть они и звались служанками, не приходилось мести полы или чистить камины. Впрочем, до сих пор я тут ни одного камина не видела. Равно как и очага или печи, кроме как на кухне, или ещё какого-либо устройства для обогрева. Разве что курильницы – металлические или керамические вазочки с резными отверстиями в крышках, откуда шёл ароматный дым. Их или выставляли на тонких ножках вдоль стен, или просто ставили на стол, сундук или шкаф. Благовония вообще пользовались здесь большой популярностью. Их не только жгли, но и носили при себе, раскладывали по комнатам в виде ароматических шариков и добавляли в воду для омовений.
Возвращаясь же к уборке в покоях… как я скоро убедилась, ею действительно занимались не комнатные девушки. Драили полы, вытирали пыль и перестилали кровати либо молодые евнухи, либо молчаливые женщины в скромных тёмно-красных платьях, бесшумно появлявшиеся в комнатах в отсутствие господ. Эти женщины ни с кем не заговаривали, а прочие слуги делали вид, будто их не замечают. И никогда не упоминали в разговорах. Так же как мужчин и мальчишек в серых халатах, которые мели дорожки в саду, мыли лестницы и переходы, не относящиеся к личным покоям, и однажды на моих глазах спилили старое дерево в саду и выкорчевали пень. Похоже, с прислугой низшего ранга не полагалось не только водиться, но и замечать её.
Постепенно я перезнакомилась с остальными комнатными девушками, а также с большинством евнухов дворца Полдень, и, надо сказать, большая часть и тех и других оказались хорошими ребятами. А с соседками по комнате у меня даже завязалось что-то вроде дружеских отношений. Мы помогали друг другу одеваться, краситься, мыться и оказывали другие мелкие услуги. Болтали перед сном, и я постепенно смогла принимать участие в этих разговорах. В общем, люди тут оказались точно такими же, как и в моём родном мире, и я чувствовала, что постепенно как-то всё же вписываюсь в их круг, пусть и не становясь в нём полностью своей.
3
Так по стене чертополох пополз —
Не справится с колючками метла.
Что о гареме нашем говорят —
Я никому поведать не могла.
Когда б о том поведать я могла —
Как много было б и стыда, и зла!
Ши цзин (I, IV, 2)
– Так, а теперь кланяйся. Ниже! Колени не сгибай, плавнее, плавнее нагибайся! Согнулась и подходишь к её величеству. Протягивай поднос. Прямее держи, у тебя же сейчас всё поедет! И не сопи так. Дыхание затаила и протянула. Хорошо. Держи, не отдёргивай, её величество может захотеть выбрать. Теперь отступай. Ку-уда разгибаться! В поклоне отступай. Вот, теперь можешь выпрямиться.
Я вздохнула, предчувствуя, что репетировать подачу лёгкого угощения для отдыхающей императрицы мы будем до вечера. И хорошо, если обойдётся без очередных синяков на моих многострадальных спине и плечах. После каждого удара я в терапевтических целях неизменно представляла себе, как ме-едленно сворачиваю госпоже Нач Бу шею. Реально помогало не сорваться.
Наука быть прислугой оказалась не такой уж лёгкой. Нужно было знать и учитывать тысячу мелочей, о которых я до сих пор понятия не имела и даже никогда не задумывалась. Когда, что и как подавать: при одевании и раздевании императрицы, при завтраках, обедах и ужинах, при просто лёгких перекусах, когда придут гости, когда её величество собирается на прогулку, когда с неё вернулась, когда решила заняться рукоделием, чтением, написать письмо или проверить счета. Когда ставить жаровни (тут, оказывается, обогревались исключительно жаровнями с углём), а когда, наоборот, – чаши со льдом. Лёд, как мне объяснили, привозили с гор и хранили в подвалах, а при жаре расставляли в комнатах. Как раскладывать предметы и угощения на подносах. Куда убирать оставленные императрицей вещи. Как помочь ей совершить омовение и какие приготовления для этого нужны. Когда служанка должна держаться позади, а когда должна выйти вперёд и что-то сделать, не дожидаясь приказа: открыть дверь, отодвинуть занавесь (встав на колени предварительно!), принести подушку, помахать опахалом, разлить чай или вино… Да красиво разлить, чтобы струя была дугой и брызги не летели.
А ещё как себя вести при встрече с другими обитателями гарема: старшими супругами, младшими, наложницами… И что делать, ежели к императрице пожалует гость – оказывается, в гареме можно принимать гостей. Не всех подряд, конечно, но вот брат её величества, ван какой-то там, его имя вылетало у меня из головы сразу после того, как его называли, вполне мог заявиться. Мог прийти и сам император, и наследный принц – при этих было велено немедленно падать ниц. После чего подняться на колени, отползти куда-нибудь, в зависимости от того, где императрица принимает гостя, и застыть в полупоклоне, с почтительным и бесстрастным лицом, и не дай боже хоть как-то показать, что у тебя имеются глаза и уши: хихикнуть там в ответ на высочайшую шутку или ещё что-то. Но ни в коем случае не пропустить хозяйское повеление! И что делать, если кто-то из названных гостей вдруг паче чаяния вздумает обратиться непосредственно ко мне.
В целом же главной добродетелью служанки была незаметность. Она должна передвигаться и оказывать услуги, оставаясь при этом как бы бесплотным духом: чашки сами собой наполняются, занавески сами собой отодвигаются… И потому госпожа Нач не уставала также работать над моей походкой и движениями: они должны быть плавными и бесшумными. В идеале женщина должна двигаться как в ансамбле «Берёзка» – словно у неё под юбкой вместо ног колёса. На резиновом ходу.
А ещё в гареме были дамы – тоже вроде как комнатные девушки, но благородного происхождения. Их легко было узнать – они также носили форменные халаты, но не красные, как мы, а синие. С ними нам надлежало обращаться почтительно, величать «барышня такая-то» и повиноваться их повелениям. Мало нам одной императрицы!
Кстати, а куда деваются служанки в старости? Однажды я сообразила, что не вижу среди женской части прислуги никого, выглядящей хотя бы зрелой женщиной, не то что старухой.
– По-разному, – ответили мне девушки, когда я спросила их об этом в нашей комнатке перед сном. – У кого-то какой-то талант открывается, причёски там делать или шить… Кто-то до управительницы повышается. Кого-то на кухню ссылают за нерадение. Но большую часть или во дворик Процветания, за наложницами присматривать, или на какую-нибудь должность: бельём заведовать, в дворцовых храмах порядок наводить, ведь в них рабов не пускают.
– Кого? – Я сперва не поняла нового для себя слова.
– Рабов. Ну, со Скрытого двора.
Я хлопнула глазами, поскольку слышала об этом дворе в первый раз, и мне объяснили доходчивей:
– Туда людей покупают или за преступления ссылают. Да ты их видела, они всю тяжёлую работу выполняют.
Покупают? Так тут есть рабство? Вот это новость!
– Так эти, в серых и тёмно-красных халатах…
– Они самые. Ты с ними не говори, за ними евнухи присматривают…
– А если служанка любимая, госпожа её при себе и до старости оставить может, – торопливо, словно речь зашла о чём-то неприличном, добавила другая девушка. – А бывает, что и замуж выходят или в наложницы… – хихикнула она. – Приглянется наша сестра гвардейцу какому-нибудь…
Дворец охраняла не просто стража, как какие-нибудь городские ворота, а императорская гвардия. И командующий этой гвардией был очень большим человеком, пользующимся доверием и расположением самого императора. Это я уже уяснила.
– Тебе бы только о гвардейцах думать, – отмахнулась старшая среди служанок, Чжу. – Ты лучше скажи, сестра… почему у тебя волосы такие короткие?
Обращение «сестра» среди прислуги было весьма распространено. Позже я узнала, что не только среди прислуги. И оно вовсе не означало кровного родства, так можно обратиться хоть к подруге, хоть к невесте, хоть к жене.
– В моей стране так принято.
– Но ведь волосы – средоточие жизненной силы! Как же можно от них вот так избавляться?!
М-да, объяснять, что мы вовсе не считаем волосы средоточием силы, явно было не слишком уместно.
– Их приносят в дар богам, – вдохновенно соврала я. Подумала и добавила: – И предкам. Тогда жизненная сила остаётся в роду и не убывает.
Что культ умерших тут был, я тоже знала. Несколько дней назад гарем почти в полном составе отправился из Внутреннего дворца в Императорское Святилище предков исполнять какие-то обряды. Но меня с собой не взяли – видать, сочли недостойной.
– А-а… – понимающе закивали девушки.
Но потом Чжу, видимо, как самая практичная, добавила:
– Но зачем все отрезать?
– Когда я заблудилась в пустыне, я дала обещание предкам подарить им все волосы, если меня спасут. И меня спасли!
Главное, теперь самой не забыть и не запутаться в собственных выдумках. Меня часто расспрашивали о том, откуда я и на что похожа моя родина. Насколько я поняла по вопросам, чужеземные страны в представлении моих новых подруг были прямо-таки битком набиты всяческими чудесами и диковинками. Вопрос, живут ли на моей родине люди с собачьими головами, изрядно меня рассмешил: вот классика не только на все времена, но и на все миры! Увы, чаще всего я своих слушательниц разочаровывала: ни людей с собачьими головами, ни прочих уродов у нас не водилось, и даже карлики встречались не чаще и не реже, чем в любой другой стране, а наводящих страх великанов не было вовсе. Не видела я и чудесных птиц, говорящих человеческими голосами, не встречала ни драконов, ни зверя, в чьём описании отдалённо угадывался единорог, ни прочего волшебного зверинца. Но иногда мне становилось жаль постоянно обманывать их ожидания, и я всё-таки рассказывала о каком-нибудь занятном звере, безбожно мешая географические регионы. О водоплавающих птицах, которые разучились летать, и их крылья стали больше напоминать плавники. Или о других нелетающих птицах с длинными ногами и шеями, такой величины, что на них может прокатиться человек. О зверях, живущих в воде и на морских берегах, питающихся рыбой и имеющих тела, схожие с рыбьими, а также по два огромных клыка. О чудесном звере, передвигающемся прыжками на двух ногах, который носит детёнышей в кармане на животе, и о ещё одном, с утиным клювом, откладывающем яйца, как птица. Или вот ещё один милый пушистый чёрно-белый зверёк, которого тем не менее все боятся, потому что он умеет выпускать жидкость столь вонючую, что отмыться от запаха потом невозможно, а собака с её чутким носом и вовсе может потерять сознание, нюхнув эти выделения. В процессе описания я как-то само собой, увлёкшись, начала пересказывать мультик о Бэмби, и хотя я с самого начала предупредила, что всё это выдумка, кажется, девушки так и остались в убеждении, что говорящие животные на моей родине всё-таки есть.
О носорогах, львах и слонах мои слушательницы знали и сами.
Не смогла я также подтвердить и слухи о том, что в чужих странах прямо-таки под ногами валяются всяческие волшебные предметы. У меня никогда не было кольца, в которое был бы заключён дух, демон или дракон, не пользовалась я волшебным котлом, из которого всегда можно достать любое угощение в неограниченном количестве, не видела я ни исцеляющего ран жезла, ни волшебного порошка, проглотив который можно начать понимать язык зверей и птиц. Но однажды после отрицательного ответа на вопрос, есть ли в моей стране светящиеся волшебные камни, я вдруг задумалась: а электрическая или светодиодная лампочка – чем не волшебный камень? Электроприборы же вполне сойдут на роль волшебного угля, который греет не горя и на котором можно готовить пищу. Так мои рассказы расцветились технологическими чудесами, адаптированными для понимания местных: самодвижущиеся повозки, волшебные зеркала, в которых можно увидеть то, что находится далеко от тебя, огромные железные птицы, послушные воле людей, магические книги, отвечающие на любые вопросы…
А вот опыт личного общения с богами, духами, оборотнями и прочими сверхъестественными сущностями я всегда категорически отрицала.
Впрочем, длинные рассказы пошли далеко не сразу, а только когда я в достаточной мере выучила язык. Сначала мне порой вообще было трудно понять, о чём меня спрашивают, а мои ответы были краткими и односложными. Но постепенно я говорила всё уверенней, и сама принялась расспрашивать, пытаясь постичь чужую жизнь хотя бы в той мере, в какой она была видна из-за стен дворца.
А однажды я стала свидетельницей происшествия, сказавшего мне о жизни во дворце куда больше, чем все рассказы, вместе взятые.
В детстве я как-то услышала о таком виде наказания: поставить на колени на горох. И ещё, помню, удивилась: а что в этом такого? Очень умная была, да. Позже, кроме гороха, появился ещё один вариант – на битые кирпичи. А теперь я убедилась, что для того, чтобы превратить стояние на коленях в пытку, не нужно ни гороха, ни кирпичей. Надо лишь, чтобы наказание продлилось несколько часов кряду.
Думаете, это легко – просто постоять на коленях? А вы попробуйте сами: час за часом, когда твёрдый пол давит на коленные чашечки снизу, а весь ваш вес – сверху, и нельзя ни на минутку хотя бы опуститься на пятки, чтобы уменьшить это давление, потому что приставленный евнух бдит и тут же поддаст вам носком под копчик. К концу дня я не стонала в голос только из каких-то последних остатков гордости. И когда мне наконец разрешили подняться, я сперва подумала, что не смогу. Но всё-таки кое-как встала и побрела в нашу комнатку, мысленно охая, стеная и очень жалея себя.
Говорят, было раньше в Европе такое профессиональное заболевание: «колено горничной» с воспалением, а то и смещением сустава, потому что горничные каждый день на коленях драили хозяйские полы. Ещё пару раз так постоять – и я, наверное, заимею себе такое же.
В комнатке никого не было – меня в довершение всего ещё и лишили ужина, так что все прочие комнатные девушки сейчас ели, а мне предстояло лечь спать голодной. Хорошо хоть, в комплекте к наказанию шло ещё и освобождение от работы до конца дня, так что мне не надо идти помогать императрице, чтоб ей пусто было, готовиться ко сну. Императрица… Я вдруг уразумела, что даже не знаю, как её зовут. Императрицу называли «её величество», «госпожа», «государыня», но ни разу я не слышала, чтобы кто-то назвал её по имени.
Я рухнула на матрас, чувствуя себя слишком плохо даже для того, чтобы раскатать свёрнутые простыни и одеяло. Колени болели, и есть хотелось зверски. И, как всегда бывало, стоило мне чуть проголодаться, на ум приходила еда моего мира, которой здесь я оказалась лишена. Нет, голодом слуг здесь не морили, и ели мы довольно вкусно, к тому же нам нередко перепадало что-нибудь с господского стола. Но хотелось самой простой, однако совершенно недосягаемой еды. Селёдки с чёрным хлебом. Или хотя бы с белым, но с нормальным батоном, а не пресной лепёшкой. Кислой капусты. Бабушкиного борща. Яблока – я тут совсем не видела яблок. Персиков, винограда, мандаринов, слив, каких-то незнакомых мне фруктов – завались, а вот обыкновенных яблок… Да хоть бы даже просто варёной или жареной картошки. Она же тут есть, почему же во дворце её не подают?
– Ты не спишь?
Я приподнялась. В комнатку заглядывала моя соседка с ближайшего матраса Усин.
– Нет, не сплю.
Усин кивнула и бесшумно проскользнула внутрь.
– Держи. – Она вытащила из рукава небольшой свёрток и протянула мне.
Свёрток оказался местным вариантом голубца – комком риса с мясом, завёрнутым в большой капустный лист и так сваренным.
– Ты моя спасительница! – возликовала я, впиваясь зубами в угощение. – Спасибо!
Удобная штука эти широкие рукава, когда к ним приспособишься и научишься придерживать, чтобы не лезли в тарелки и ни за что не цеплялись. Столько всего можно спрятать, особенно если подшить изнутри карманчики. Усин кивнула и села на свой матрас, подобрав под себя ноги.
– За что госпожа Нач тебя так? – спросила она.
– Опрокинула чашку на её величество.
– Ой. Повезло тебе, за такое можно и палками получить.
Я уныло подумала, что палками, возможно, было бы предпочтительней. По крайней мере, точно быстрее.
– Кстати, а как её зовут? Её величество, в смысле.
– Её величество? – Усин моргнула. – Ну-у… Она – императрица Эльм.
– Эльм? – Мне тут же вспомнились огни святого Эльма. – Это имя или фамилия?
– Фамилия… Она из семьи Эльм, ванов Лэй.
– А имя у неё какое?
Усин замялась ещё больше.
– Это не принято – называть их величеств по именам.
– А… Понятно. – Я аккуратно собрала последние рисинки в ладонь и отправила в рот.