bannerbannerbanner
Пирамиды роста

Мария Арбатова
Пирамиды роста

Полная версия

– Вышивки гляди, я тебе квасу налью, – сказала старуха и ушла в кухню.

Валя стала перебирать стопку вышивок на комоде. Там были те же сказки, те же цветы и терема.

– Рисунки сами придумываете? – крикнула Валя в сторону кухоньки.

– В библиотеке на сказки кальку ложу, срисовываю. Домой приду, на тряпочку переведу, – откликнулась старуха.

Валя заглянула в кухоньку и обмерла. Белённая в давние времена покосившаяся стена выглядела как после бомбёжки, облезшие кирпичи напоминали стёртые стариковские зубы. Чтобы не рухнуть, они были подпёрты обструганным деревянным стволом, щели замазаны чем-то бело-розовым, и сквозь них с улицы залез хмель.

– Что это со стеной?

– Мальчонка соседский научил щели жвачкой заклеивать. У меня зубов почти нет. Его позову, жвачки куплю. Он пожуёт и заклеит. Сейчас ничего, а зимой обмерзает, дует сильно, – старуха наливала в кружку квас из трёхлитровой банки.

– Так ведь на голову рухнет! – воскликнула Валя.

– Кому моя голова нужна? – обиженно спросила старуха. – Я в войну медсестрой до Берлина дошла. Старик помер, дочка на северах. Обещали как фронтовичке дать. Хрена лысого дали! Как звать-то?

– Валя.

– Пей, Валя, квас. По старинке делаю. Изюма теперь хорошего не достанешь, кладу яблоко, мёд, листья малины. Я – Зоя Арсентьевна Балабанова. Работала всю жизнь на заводе холодильников. Вишь, как вышиваю, глаза что у сокола. На жизнь не жалуюсь, лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой. Только ниток для вышивки нет. Старые тряпки на цветные нитки распускаю. Пришли из Москвы ниток, я за это что хошь подарю!

– Пришлю. Мать достаёт мулине на рынке, все цвета пришлю, – пообещала Валя, прихлёбывая из кружки. – Напишите адрес. Квас волшебный!

– Муж-то есть?

– Нет.

– Так в полюбовницах и ходишь?

– А что, видно? – засмеялась Валя.

– Не видно, да слышно! Парня Окошкиных ты с работы уволила? В магазине только про это и говорят. Раньше у него киоск был, потом не поделили, напарника убили, он сухим из воды вышел. Теперь в гостинице приворовывает. Директор гостиницы – кум его матери.

– Свинья он. И дружки у него свиньи, – сказала Валя.

– Рассказывала Надька, что газетами торгует. При ней было. Так ведь в гостинице чистые девки не живут, вот парни и балуют. Мне окошкинского не жалко, кучу девчонок перепортил, а женился на дочке начальника сберкассы, теперь крепко живёт.

– Вы тут одна?

– Дочка наезжает. Я ей насолю, наварю, банок накручу. Как говорится, помирать собирайся, а пшеницу сей. Дочке тяжело, деток двое. Зятю зарплату не платят. Куда ещё старуху с собой тащить?

– Если фронтовикам квартиры обещали, почему вам не дали? – Хотелось хоть чем-то помочь, но предложить массаж было неудобно.

– У начальства кто родители фронтовики, те в красный дом и въехали. По телевизору показывали – кухни что эта горница! Остальные квартиры кавказцам отдали. Они тут давно хозяинуют. И рынок, и рестораны, и магазины – все ихние.

– Спасибо за квас, мне пора.

– Вышивку выбирай не за деньги. Все с нитками обманывают, – объяснила старуха. – А посмотришь на вышивку, стыд заберёт, нитки и пришлёшь.

– Можно, я денег оставлю?

– Денег не возьму. Огород кормит. Варенья летом варить – только на сахар тратиться. Девчонки в магазине костей оставят, на них мяса немножко. Себе да собаке суп наварю, а пенсию дочке посылаю. Куры две в сарайке, яйца свежие. Ты мне лучше ниток пришли!

Когда Валя зашла в фойе гостиницы, к ней услужливо бросился новый администратор:

– Валентина Владимировна! Виктор Миронович просил вас зайти в его номер.

– Рассказывай, где была, – обрадовался ей Горяев, он лежал на кровати, просматривая газеты.

– Погружалась в местную жизнь, – отчиталась Валя и прилегла к нему.

– Какие впечатления?

– Впечатления, что у народа слишком нагло воруют.

– Потому что раньше не надо было воровать, просто брали из общего, как цари, – ответил Горяев, обняв её. – Имей в виду, ласточка моя, нас ждут в трапезной монастыря. Там и покормят.

Перед гостиницей снова стояли три машины. Поехали в сторону местного кремля. Там, среди руин и развалин, нагло красовалась отремонтированная трапезная с неоновой вывеской «Ресторан «Садко». Поднялись по витой каменной лестнице в полутёмный зал со сводчатым потолком.

Длинные ряды столов были уставлены хохломской посудой. Горяева с Валей усадили в центр, вокруг расселись вчерашние чиновники, разбавленные кавказцами.

– Мы, русские люди, собрались за этим столом, чтобы поднять рюмку за нашу страну, наш народ и наш язык. Предлагаю тост за русских! – встал и воскликнул высокий седой мужчина в толстовке, сидевший напротив толстенького мэра и Горяева.

И все, в том числе переговаривающиеся на своём языке кавказцы, ухарски выпили.

– Откуда столько кавказцев? – шепотом спросила Валя.

– Братва, которая город держит, а его как главного попа уважают. Просто он «без формы».

После этого мэр произнёс тост за возрождение России, местный поэт прочитал стихи про освобождение Руси от монголо-татар, местный бензиновый король похвастал, что помог детскому дому. А потом сверху грянул ресторанный ансамбль, и вертлявый мужичонка подошёл к Вале и, играя бровями, запел: «Ах, какая женщина, мне б такую…»

Кормили тоже странно. Блины в хохломских мисках были с грибами. За ними в маленьких глиняных горшочках подали жульен из грибов, а на горячее – мясо с грибами в больших глиняных горшках.

– Это фирменное местечко, – обратился к Вале поп без формы. – Иностранцы от грибов с ума сходят.

– Какие тут иностранцы? – удивилась Валя.

– Китайцы, корейцы. Монастырь женский, грибы-ягоды, соленья-варенья для ресторана заготавливают.

– Как же они в этих разрушенных зданиях живут?

– Постепенно ремонтируем, – погладил окладистую бороду поп «без формы». – Быстро только кошки родятся.

А вертлявый мужичонка уже пел: «Огней так много золотых на улицах Саратова…», и Валя оценила, насколько тщательно подобран репертуар. Вскоре все набрались, и в зал хлынули невесть откуда взявшиеся девчушки.

Они были вызывающе одеты, вульгарно накрашены, не сговариваясь, закурили и стали неумело кокетничать с собравшимися дядьками. Выглядело это, словно крошки смотрятся в зеркало, напялив мамины туфли на шпильках. Но Вале это не показалось умильным, и она громко спросила мэра:

– Откуда эти девочки?

– Местное модельное агентство «Сударушка», – доверительно объяснил он.

– Им же лет по пятнадцать! – возмутилась Валя.

– Ничего такого, – замахал мэр руками. – Чисто консумация.

– Что такое консумация? – рявкнул она, и Горяев положил ей на колено руку, чтоб успокоилась.

– Только кушают, танцуют… Можно сказать, благотворительность. Охрана гарантирует безопасность. Мы ж в монастыре, солидное место.

Валю затрясло от отвращения и бессилия. Она не верила ни одному слову мэра и представила, как эти зажравшиеся скоты растащат потом девчонок по постелям. И всё, что произошло в этом возрасте с ней, произойдёт с ними.

– А теперь, по русскому обычаю, в баньку? – спросил мэр, заглядывая в глаза Горяеву, когда встали из-за стола. – Там и бассейн, и всякие другие удовольствия…

– Я не любитель бань, – отрезал Горяев.

Когда садились в машину, Валя еле сдерживала себя. Три автомобиля рванули в сторону гостиницы, и у магазина Валя попросила водителя остановиться.

– Что случилось? – недовольно спросил Горяев.

– Экскурсия! – усмехнулась Валя.

Они вышли из машины, и пассажиры сопровождающих машин покорно последовали за ними.

– Думаю, нам будут рады, – предупредила Валя с неопределённой интонацией и повела компанию к домику, который посетила утром.

В окошке мерцал слабый свет. Залаяла собака.

– Кто там? Собаку спущу! – грозно предупредила из-за двери хозяйка.

– Это Валя. Из Москвы.

Заскрипел ключ, приоткрылась дверь.

– Кого навела? Бандитов? – крикнула хозяйка. – У меня брать нечего.

– Это мэр ваш. А это – Зоя Арсентьевна Балабанова. Участница войны, дошла до Берлина. Имеет кучу медалей. Зоя Арсентьевна, можно к вам на кухню?

– Да там не прибрано, – замялась старуха.

Компания вошла с каменными лицами в дом, прошла в кухоньку и вышла оттуда с ещё более каменными лицами. Кухонька была маленькой, и Горяев не пошёл со всеми, а остался в горнице. Дряхлая собака миролюбиво обнюхала его брюки и ботинки, а он потрепал её по загривку.

– Мальцев! – демонстративно заорал толстенький мэр на длинного мужика. – Твой список ветеранский?

– Мой, – длинный Мальцев закашлялся и сжался в области позвоночника, чтоб стать вровень с мэром.

– Чтоб завтра! Нет, не завтра, – мэр посмотрел на часы. – Чтоб сегодня был решён вопрос! Иначе три шкуры сдеру! Уволю по статье!

– Извините, Зоя Арсентьевна, что так поздно, – ухмыльнулась Валя. – мимо ехали.

– Всё равно не сплю, вышиваю, – кивнула старуха на пяльцы.

– Спасибо за сигнал! – торжественно пожал Валину руку мэр.

Старуха подошла к Вале, сказала:

– Нагнись! Дай поцелую-то! Может, и не дадут ироды квартиру, но с таким сердцем, как у тебя, девка, надо бы народу побольше! И про нитки не забудь!

Горяев молчал всю обратную дорогу. В фойе гостиницы Валя задала незначащий вопрос, но он не ответил. Понимала, что перешла границы, но грибной монастырь со школьницами был последней каплей. Готова была сейчас же уехать в Москву. И вообще порвать с Горяевым, раз он участвует во всём этом.

Поздно проснулась, спустилась в фойе. Девушка из газетного киоска радостно поздоровалась, а новый администратор подбежал с фразой:

– Здравствуйте, Валентина Владимировна, вас люди ждут! Не пускал, чтоб не беспокоили!

– Какие ещё люди? – не поняла Валя.

– Из домов возле бабки Зои. Вы ж ей вчера квартиру сделали. Она Ельцину писала, и без толку, а вы волшебное слово сказали!

 

Валя, недоумевая, вышла за порог гостиницы, и застоявшаяся толпа женщин с детьми хлынула навстречу:

– Валентина свет Владимировна! Вы ж по нашим-то домам пройдитесь! Крыша течёт, дети болеют! Ремонтировать не на что! Что бабке Зое жить-то осталось? А тут дети малые кровью харкают! Красные дома построили, очередников отодвинули, черножопых за взятки заселили!

Валя сперва остановилась как вкопанная, а потом попятилась к двери.

– Пойдём, пойдём, посмотришь! Управы на сволочей нет! Сами на золоте едят и пьют! – кричала самая активная, толстая тётка, за цветастый подол которой держались трое малышей.

– Я только помощница депутата, идите на приём к мэру, – развела руками Валя.

– К мэру ходили! Неделями на пороге сидели! Били во все колокола, нет с ворьём сладу! Врут по-печатному! – Они толкали её, брызгали в лицо слюной и грубо тащили за собой.

Валя еле отбилась и спряталась за дверь гостиницы.

– Всё, бабы! Всё! Внутрь не пущу! – отогнал толпу новый администратор. – Не орите! Бабка Балабанова воевала, ей положено!

Размолвка с Виктором по сравнению с этой сценой показалась ерундой. Было неприятно, как они орали, толкались и тыкали в лицо детьми. Но она-то знала, что такое перебраться из барака в квартиру, и помнила, как этот вопрос решила её собственная мать.

Позвонила домой, поплакалась Вике и услышала в ответ:

– Релаксайся, чем гнать богадельню. Как говорил твой авторитет?

– Какой авторитет?

– Андроныч твой. Говорил, чтоб менять, что могу, не лазить туда, где полный отстой. И мозг, чтоб фильтровать одно от другого. Андестенд?

Расстроенная Валя просидела в номере до обеда. Позвонил Виктор:

– Жду в ресторане.

Обедали молча. Поднялись наверх, пригласил в свой номер.

– Хоть что-то поняла после встречи с народом?

– Кое-что.

– Это цветочки, а будут и ягодки! Пока я приезжаю со своей женщиной, это по правилам, – поднял он палец вверх. – Когда моя женщина начинает увольнять персонал и раздавать квартиры, она заходит за флажки. И не удивлюсь, если завтра это сольют по телефону жене.

– Не могу всё это видеть… Особенно девочек в трапезной.

– Думаешь, при социализме начальство детей не домогалось? Как я могу запретить таскать девчонок на консумацию, если завтра уеду? Кавалерийскими наскоками жизнь в стране не улучшишь.

– Твоего слова достаточно, чтобы фронтовичка не погибла под обломками стены. Ты ж даже в кухню не зашёл! Только собачку гладил!

– Потому и не зашёл, что это не слово, а должок. Меня поймали на слабости, а отдавать должок придётся лесом, нефтью и газом, которые бы спасли сотни таких старух и таких девчонок. Я с холодным носом приехал дружить в красно-коричневый регион, а ты мешаешь.

– Уеду прямо сейчас.

– Чтобы ещё раз развлечь город? И вообще, нас в кабаке ждут.

– Опять в кабак? – вздохнула Валя.

– Я не врач, а политик. У меня встречи не в поликлиниках, а в кабинетах и кабаках! – вспылил он.

– С девочками-подростками?

– Да, они свиньи, воры и педофилы, но других здесь пока нет! И твоя свобода спасать старуху кончается там, где начинается моя свобода спасать регион! И как политик, я обязан взвешивать каждый шаг!

– Прости, – выдавила она из себя.

И снова мчались на трёх машинах, теперь уже за город. Там посреди роскошного леса сияла куполами ухоженная церковь, а рядом на заросшей крупными ромашками поляне красовался деревянный терем. И перед ним в рядок стояли парни и девки в русских костюмах.

Когда приехавшие вышли из машины, парни с девками грянули здравицу. Голоса звенели, щёки алели, глаза блестели, ромашки благоухали, шмели жужжали. Высокая красивая девица в кокошнике подошла к Вале, держа на вытянутых руках каравай. Валя не поняла, что делать, вспомнила бабушкину присказку: не ломай каравай, а ножом режь да ешь. И сказала:

– Спасибо!

– Отломи и попробуй, – шепнул Виктор.

Было жаль портить великолепие каравая, но Валя послушалась. Он оказался невкусным, пекли «для видимости», не так, как пекли в Берёзовой Роще.

– Зоренька, в терем! – дал команду руководящий бас, и артисты побежали в терем с заднего хода.

Приехавшие на трёх машинах зашли с парадного и оказались в большом деревянном зале с резными окошками. По всему пространству стояли деревянные столы и скамейки, а на столах благоухали закуски. Валю посадили между Горяевым и мэром. Снова началась попойка. Вышли встречавшие девушки, завели хоровод.

– Очередное модельное агентство «Сударушка»? – грубо спросила Валя мэра.

– Нет-нет! Народный хор «Зоренька». В Москву на смотр ездили. Вчера неувязочка вышла с модельным агентством, неудачный презент от директора ресторана, – стал оправдываться мэр. – Как говорит Виктор Степаныч, хотели как лучше, а получилось, как всегда! Нравится ресторан?

– Красиво.

– Видите, на тарелках, салфетках и официантках – везде гуси-лебеди. И названье у него «Гуси-лебеди».

– А хористы в деревне живут? – поинтересовалась Валя.

– Городские теперь, из деревень сбежали. Их автобусом привезли, тут до города пехота не пройдёт. Одни бабки остались, им раздолье – церковь, лес, грибы, телевизор.

Заиграл баянист, девушки в народных костюмах застучали каблучками. Вперёд вышла красотка в кокошнике, что подносила каравай, и задорно заголосила частушку:

 
                          – Хоть завод совсем не платит,
                          Говорит, и так вам хватит,
                          Лучше Борьку пьяного,
                          Чем трезвого Зюганова!
 

Все засмеялись и захлопали, а Горяев помрачнел. На смену ей выскочила маленькая грудастая и запела:

 
                          – Посадил в кадушку пальму,
                          Скоро будут финики.
                          Клинтон шастает по бабам,
                          Ельцин – в поликлиники.
 

Все, кроме Горяева, снова заржали и захлопали. Мэр хотел было прекратить концерт, но не успел, выбежала третья – черноглазая толстушка – и пробасила:

 
                          – Говорят, что Ельцин умер,
                          Я тому не верю,
                          Выстрел сделаю контрольныйи сама проверю…
 

Теперь уже никто не захлопал, а Горяев поднялся из-за стола. Видя это, девушки в костюмах вопросительно уставились на мэра.

– Извините, Виктор Миронович! – взмолился мэр, глядя снизу вверх. – Сами понимаете, гласность!

И махнул девушкам в костюмах:

– Пошли отсюда!

Девушки неуклюже попятились из зала, а сверху, чтобы загладить неловкость, грянул вокально-инструментальный ансамбль. Он стоял на дополнительной эстраде под потолком, и было страшно, что музыканты свалятся оттуда прямо на накрытые столы.

Ансамбль грянул так громко, что диалога мэра и Горяева не было слышно, хотя каждому в зале он был понятен до последней запятой. Наконец Горяев согласился снова сесть за стол, а две солистки запели сверху: «Ехали на тройке с бубенцами, а вдали мелькали огоньки…» Мэр лепил очередные тосты про союз честных людей доброй воли, а с соседних столов скандировали:

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Потом заикающийся дяденька со шрамами на лице и толстой золотой цепью на шее преподнёс Горяеву метровую бутыль местной водки. Вышел второй такой же и преподнёс Вале тёплую легкую шаль, изделие местных умелиц. Потом пили за здоровье Бориса Николаевича и мир между народами. Мэр пошёл плясать с вернувшимися девушками в русских костюмах, а Горяев склонился к Вале:

– Видишь, как на тебя смотрят девчонки? Ты – эталон для подражания: крутишь с начальником и власти у тебя немерено. Махнешь рукавом – квартиры посыплются.

– Не могу ж я объяснить, как на самом деле.

– Такой мелочи объяснить не можешь, а хочешь, чтоб я приехал, всем объяснил про правильную жизнь, а мне бы спели про контрольный выстрел в Ельцина?

– Но всё это надо менять.

– А я, по-твоему, на что жизнь трачу? На то, что пытаюсь быть частью решения, а не частью проблемы. У тебя уйдёт время, чтобы это понять, сейчас ты просто должна верить.

– Я б верила, если б не кабак каждый день.

– Штирлиц тоже ходил в немецкой форме, – пошутил он. – Все реформаторы Штирлицы, потому что играют на чужом поле. Но ты при этом третий день смотришь на городскую элиту. Хоть один алмаз обнаружила? У них же на лбу написано – работа, ты меня не бойся, я тебя не трону.

Потом гостиница, чемоданы и поезд. И снова купе, в котором Виктора не надо было ни с кем делить. Его глаза в темноте, его одеколон, его дыханье.

– В политике одна смерть – это трагедия, сто смертей – это статистика. Политики не кровожадны, просто у них другая зрительная аккомодация, – объяснял Горяев. – Хирург же не может умирать с каждым пациентом, его дело драться с болезнью, словно больного вовсе нет в комнате.

– И ничего не притупляется?

– Тебе видней, что у меня притупилось.

– Я в розовых очках не вижу, всё расплывается от счастья. А у тебя молоденькие девчонки были?

– Старый мужик слишком зависит от такта девчонки. Не может уже как молодой, и тело уже не то, – он пощекотал у неё за ухом, как у кошки. – А главное, от того, что все молоденькие куплены, как себя ни обманывай.

– Почему все ходят с молоденькими?

– Чем мужик уверенней, тем меньше надо ему вертеть перед другими купленными игрушками.

– А ты разве уверенный? С собой взял, потому что Свена испугался? Чтоб я увидела, как перед тобой пресмыкаются?

– Свен разбит, как швед под Полтавой. А взял, ласточка моя, чтоб побыли вместе. Увидели друг друга с новых сторон, начали учиться считаться с новыми сторонами друг друга. И ещё хотел показать, какие передо мной авгиевы конюшни.

Слава встречал на вокзале.

– В Думу, потом Валю отвезёшь, – скомандовал Горяев.

– Когда увидимся? – спросила она.

– Врать не буду. Деньки впереди горячие.

– Прикипела за три дня.

– Думаешь, я не прикипел?

Зазвонил его сотовый, он заорал:

– Горяев! Естественно, в курсе! Что значит не ваш комитет? Да у них там настоящая армия! Только сытая, обученная и вооружённая с иголочки. Пока будете под правозащитниками ноги раздвигать, они до Москвы дойдут! Ты сам-то в Чечню ездил? Так съезди, а то одних баб-депутаток посылаешь! А ты, между прочим, генерал в погонах, а не диссидент в грантах!

– Что случилось? – Валя не слышала, чтоб он так орал.

– Что-что?! Генералы, как надо воевать, залезают в карман к правозащитникам и голову оттуда не высовывают.

– Правозащитников не любишь? – повторила она с интонацией Юлии Измайловны.

– Треть из них стукачи, треть – западные побирушки, треть – психбольные.

– Видела тебя на похоронах Сахарова, подойти побоялась…

– Глупая! Тогда у меня было в сто раз больше времени и сил на отношения! Сахаров один был на всю страну. Сперва как учёный состоялся, а уже потом как правозащитник. А у большинства правозащитность как бизнес. Понимаю, когда юрист идёт в правозащитники, а эти, что на митингах орут, в детдом бы пошли полы помыть! Но на это западные гранты не дают!

Влюблённая Валя вернулась домой в том беспричинно улыбающемся состоянии, в котором так хочется всех простить и расцеловать, и в котором особенно понятно, насколько неправильно организована жизнь человечества. Потому что если один счастливый человек может генерировать такие тёплые энергетические волны, то что будет, если влюбится хотя бы каждый десятый?

– Про квартиру-то спрашивала, ночная кукушка? – брякнула мать с порога.

– Ещё раз такое услышу, вообще разговаривать с тобой не буду, – пригрозила Валя.

– Не фейс, а чистый хохотальник! Горяич тебе башню снёс, – прокомментировала Вика с одобрением. – Завтра начнётся лесенка.

– Какая лесенка?

– Лесенка – это постепенное снижение ширяева в крови.

«Лесенка» и вправду началась. Хотелось проснуться от прикосновения его руки, слышать его голос, сидеть возле него, мчаться на машине по чужому зелёному городу. Казалось, поездка была сном. Или кинофильмом, который, выйдя из зала, прокручиваешь перед глазами кусками. Но главное, что она привезла себя оттуда новой.

С одной стороны, никогда никуда не ездила с любимым и не представляла, как выглядит ежедневное, а не почасовое счастье. Ведь их встречи до этого можно было сосчитать по пальцам. Да и городок напоминал её малую родину, в Москве она словно открестилась от себя той, битой, провинциальной, раздавленной и беззащитной, а поездка взболтала мозги и душу.

Виктор выглядел в глубинке всемогущим, но ни капельки не понимал и не чувствовал этих людей. Они были для него как спасаемые зверюшки в зоопарке. А Валя знала, как они работают, готовят, стирают, рожают, растят детей, занимаются сексом.

 

Конечно, Горяеву видней, как спасать страну, но она обязана растолковывать ему про этих людей всё. И значит, не имеет права отлынивать от телевидения, где можно прокричать о них, ведь в кадре в основном сидят дуры с прооперированными лицами, которым, судя по рассказам Кати, плевать на всё, кроме денег.

– Имею пригласить Валья с Вика в праздник середина лета Мидсомар. В посольство Швеция, – сказал по телефону Свен. – Приехать новый посол.

– В посольство стесняюсь.

– В посольство очень добрый люди.

– Там едят восемью вилками, опозорюсь, – призналась Валя.

– Это есть фуршет, как у прошлый посол Юхан и Кайса. Там кушать сельдь «матье» с картошка, укроп, сметан и красный лук. Ещё ребро свинья и лосось. И молодой клубника. Так надо для праздник Мидсомар.

Вика обрадовалась, что можно вывести в свет новое платье, потому что недавно купила фасон с очень смелыми разрезами, хотя прежде называла девушек в таких платьях «гнилыми кисками». А Валя оделась попроще.

Машина Свена помчалась по Мосфильмовской мимо посольств и затормозила у тёмно-коричневого кирпичного здания с тремя золотыми коронами. Здание выглядело снаружи тяжёлым и мрачным, но внутри оказалось по-домашнему, и мероприятие напоминало уютный детский праздник. Взрослые ходили с рюмками и тарелками, а малышня носилась у них под ногами.

Помещение было необычное: зал расходился рукавами в отдельные гостиные, где можно посидеть в креслах и поболтать. Но все спешили на солнышко в сад, где тоже стояли накрытые столы. Валя с Викой боялись чопорности и протокольности, а здесь все делали, что хотели.

Новый посол выглядел немного строгим, но его жена в национальном шведском костюме шутила и вовсю хохотала. Свен знакомил Валю с гостями, болтал с ними по-шведски пять минут и отходил к следующим.

– Как блохи скачут, – заметила Валя, – три фразы, и побежал.

– В кино так всегда на крутых приёмах, – пояснила Вика. – Если тормоз на ком виснет, уже, считай, имбецил.

Она чувствовала себя как рыба в воде и болтала с русскоговорящими с тонкой улыбкой великосветской особы.

– А если поговорить нормально? – спросила Валя.

– Ну, ты, блин, Маугли! Надо побазарить, суёшь ему визитку. Пора визитки печатать – чашу со змеюкой золотом и белыми буквами «Целительница Валентина». А? – придумала Вика. – А мне – «Виктория Сизова – ассистентка фокусницы»!

Подошёл Свен:

– В это праздник есть самая светлая ночь в году. Раньше имели зажигать большой огонь, в лесу был Наскен – молодой колдун из вода. Он играл на скрипка, бросал люди в река! В Мидсомар всегда гадать, кто есть жених. Взять семь цветы, и в сон придёт жених! Пора поехать для ужин.

– Выгоняют? – уточнила Валя.

– Это есть приём. Приём нельзя делать долго.

– Зачем ты нас сюда привёл? – спросила Валя.

– У меня нет семья в Москва, – развёл он руками, словно говорил «у меня нет книги, кассеты, сумки». – Я буду водить Валья в посольство.

Шведы в посольстве показались Вале приятными, сдержанными и очень вежливыми. Но после поездки с Виктором она почувствовала себя настолько вырвавшейся из лап одиночества, что даже Вика была теперь ей нужна не как объект милосердия, а как маленькая подружка. Внимание Свена тем более казалось общественной нагрузкой, и было неприятно презентоваться в качестве «его семьи».

– Свен, ты же не хочешь, чтоб я жила с тобой и любила Виктора?

– Станешь моя семья, сделаешь любовь ко мне, – уверенно ответил он. – Я имею быть лучше русского.

– Чем?

– Я швед, – объяснил он. – Ельцин сделал война в Чечне. Русские никогда не выиграть война с Кавказ. Чечня взять независимость, русские бежать в эмиграция. Русские уже покупать недвижимость на Запад.

– Это ворьё покупает на Западе недвижимость, чтоб спрятать деньги. А боевиков финансируют арабы, но это им всё равно не поможет, – возмутилась в ответ Валя.

– Горяев есть политик, он так положил в твоя голова. В Чечня стрелять в дети, женщин, бабушка.

– Свен, а твои газеты не пишут, сколько русских уничтожено в Чечне с 1991 года? Или ты таких газет не читаешь?

– Чё ты споришь? – встряла Вика. – У него ж западоцентричная черепушка.

Однако Юлия Измайловна излагала по телефону почти как Свен:

– Это геноцид чеченского народа. Если Горяев не выступит против, на него автоматически ляжет ответственность!

А тут ещё в кабинет, как обычно, без записи и простыни, вломилась Катя и, лёжа на кушетке, пожаловалась:

– Наняли кино о Солонике делать, придётся бандитов интервьюировать.

– Это который из «Матросской тишины» сбежал?

– Ага. Суперкиллер.

– Кать, зачем делать фильм об убийце?

– Каналу – рейтинги, народу – щекотка.

– Кому-то интересно про убийцу?

– Да им давно ничего другого не интересно, как волкам, попробовавшим крови, – заметила Катя. – Кстати, Рудольф от тебя в отпаде после передачи про роды.

– Кто такой Рудольф?

– Не кто такой, а кто такая. Рудольф – это конь с крыльями и с яйцами. Канал делает всё, что захочет её левая нога.

– Зачем мне её левая нога?

– Глянуться Рудольф – это как четыре козырных туза разом. И тебя, и девку твою к телику пристрою!

По поводу Вики звучало заманчиво, но Валя усомнилась и поменяла тему:

– Лучше объясни про войну в Чечне.

– Чё объяснять? У меня от Чечни уже уши опухли. Они там младенцам дарят калаши. А если в первом акте на стене висит ружьё, что оно делает в последнем акте?

– Не знаю, – растерялась Валя.

– Чехова в школе не проходила?

– Про ружьё не проходила, – покраснела Валя.

– Завидую иногда тебе, блаженной… – задумчиво сказала Катя, а потом голос её окаменел. – Но всё равно выведу тебя в люди!

И Вале стало ужасно смешно, куда и кого может вывести в люди эта несчастная, насквозь больная, умотанная Катя, которой бы хоть себя куда вывести.

Когда Валя с Викой вернулись домой, соседка смотрела вместе с матерью в большой комнате долгожданный концерт Пугачёвой. Валя недолюбливала эту соседку, похожую на вынюхивающую крысу. Та вытягивала из хвастливой матери подробности жизни семьи и разносила по всему двору.

А уж когда Валю показали по телевизору и перед подъездом остановилась горяевская машина с мигалкой, носила сплетни по всему району. Но выгнать соседку было неудобно, пришлось подсесть к телевизору. Соседка была материной тёзкой, Вика просунулась между ними и закричала:

– Желание загадала между двух Галок! Чисто конкретно сбудется!

– Чего загадала-то? – поинтересовалась мать. – Спасибо Богу, всё у нас есть! Тьфу, тьфу, тьфу!

Зазвонил домашний телефон, мать бросилась к нему и отчиталась перед соседкой:

– Свеня звонит, швед наш!

– Валья, хочу иметь срочный встреча с Горяев! – попросил Свен таким голосом, словно его выкрали и пытают. – Это есть срочный дело!

– Что-то случилось?

– Есть проблема с один указ. Про переработка сырья.

– Рыбы, что ли?

– Это не есть рыба. Это есть важно.

– Хорошо, поговорю. – Валя с неудовольствием брякнула трубку, помня, что вышло из протежирования Горбушкиной.

– Богатый, непьющий, с лица – икона! – запричитала мать, обращаясь к соседке. – Можно кобылу привести на водопой, а пить не заставишь!

– Бабуль, тормози, – перебила Вика. – Это частное пространство.

– Я ж его видела, глазок против вашей двери. Ладный такой, прям артист американский, – закивала соседка. – Валь, а вот Ленка с пятого этажа пошла за немца и прям расцвела на немецкой еде.

– Мне дома хорошо, – Валю дико бесила соседка.

– А в квартире, куда убираться хожу, дочка в Америке учится, в ихней семье живёт. Там ещё трое детей американских, пишет, они её ненавидят. Она уроки делает, а они телевизор смотрят да на роликах катаются. А чё Вику в Америку не послать? – начала соседка учить жизни.

– Мне Соня с Юккой предлагали в Чухонке, а Свен предлагал в Швеции учиться, – гордо ответила Вика. – Не продам родину за чечевичную похлёбку!

– Пацана из первой квартиры в армию взяли, – добавила соседка. – В Чечню. Убьют как пить дать. Один у матери.

Валя знала этого рыженького вихрастого паренька, как-то в подъезде прижал Вику, и та ответила ему таким арктическим матом, что он чуть не скатился с лестницы.

Зазвонил сотовый, высветился номер Виктора, и Валя с проворством дикой кошки выбежала в материну комнату.

– Какие новости, ласточка моя? – спросил Виктор.

– Скучаю! А ещё новость, что в Чечне не война, а контртеррористическая операция, – откликнулась она с обидой в голосе.

– И восстановление конституционного порядка. Но это выше уровня моей компетенции.

– Свен просит встречи с тобой. Про переработку сырья.

– Жучара твой швед, информацию по нему дали, – усмехнулся Горяев. – Рыбное оборудование для отмазки, а основное откусывает на чёрной металлургии. Под шумок вывозит за две копейки наши сырьевые запасы.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru