Марина Эльденберт
Цепи его души
2
– Всевидящий! – Лина ахнула и приложила ко рту ладонь.
Изумление в ее глазах сменилось брезгливостью, а после и вовсе презрением: точно так же, как у графини. Ричард вообще избегал на меня смотреть, а вот взгляд Вудворда стал тяжелым, если не сказать злым. Он подхватил жену под руку, то же самое Ричард проделал со своей невестой. Они обошли меня за несколько футов, словно боялись коснуться или испачкаться, поднялись по ступенькам и вскоре исчезли за дверями театра. Я же стояла на улице, не в силах сделать и шага.
Вудворды смотрели на меня так, словно одним своим присутствием я оскорбляла их и все приличное общество Лигенбурга. Странно, что они не развернулись и не уехали тут же, чтобы не дышать со мной одним воздухом.
А впрочем, какая мне разница, что обо мне подумают Вудворды. Мужчина, способный принуждать женщину к близости и его дочь, готовая бросить подругу, только чтобы спасти себя. Равно как и те, кому я не сделала ничего плохого: ни графине, ни будущему мужу Эвелины, тем не менее глядящим на меня так, словно я грязь под ногами.
Подхватив юбки и тяжелые полы накидки, расправила плечи и шагнула к лестнице. Никакой договоренности о встрече с Орманом у нас не было, разве что мы «случайно» окажемся на соседних местах. Наш с ним договор подразумевает исключительно магическое обучение и ничего личного. С какой стати мне волноваться о том, как и с кем он проводит свой досуг?
Уже второй раз за этот вечер в голову пришла такая мысль. Разум услужливо подсказал, что подарки в стиле накидок и платьев ученицам не дарят, на что я успокоила его тем, что верну все в целости и сохранности. Лина тоже обещала одолжить мне платье на помолвку, поэтому ничего страшного в этом нет.
Успокаивая себя таким образом, я медленно поднималась навстречу льющемуся сквозь широкие окна и арки свету. Он стекал по ступенькам, согревая холодный камень, обещая непривычную роскошь переливающихся огнями люстр и красоту зала, где тяжелый занавес легко скользит над сценой.
Интересно, ее светлость, герцогиня де Мортен, играла здесь? Вспомнилось пренебрежение, звучащее в словах леди Вудворд, пренебрежение, граничащее с презрением, и это прибавило мне уверенности. Уверенности, которая сейчас была очень мне нужна. Если ее светлость справилась с таким отношением в свое время, я тоже смогу.
Поэтому за двери, в укутанный ослепительным сиянием холл я шагнула спокойно. Ну, почти спокойно, потому что встречи с Орманом никто не отменял, а неопределенность будоражила еще больше. Настолько, что даже восхищаться роскошью широкой лестницы, уводящей наверх, мраморными полами и лепниной, узорчатыми балясинами и высокими потолками получалось относительно.
– Добрый вечер, синьорина. – Голос справа заставил меня вздрогнуть и обернуться. – Прошу, ваша маска, которая несомненно оттенит вашу красоту и заставит всех гадать, кто же под ней скрывается.
Мужчина, протягивающий белую, расписанную золотыми узорами маску, был невысок. Его лицо тоже было скрыто под синей, выложенной по узору имитацией драгоценных камней. Лацианские маски, которые мне доводилось видеть на картинках, представляли собой произведения искусства, и теперь я в этом убедилась. Длинный, словно птичий нос, нависшие надбровные дуги, объемный контур рисунка на щеках и на лбу: открытыми оставались только подбородок и губы. Темные волосы, карие глаза и смуглая для наших мест кожа выдавали в нем маэлонца. Так же, как говор и обращение.
Он подмигнул мне и поклонился, когда наши пальцы соприкоснулись.
– До начала представления все ходят в масках, а после окончания первого акта – по желанию. Хотите программку?
– О, да! С удовольствием, – после рассказа Сюин мне еще больше хотелось почитать о том, куда я иду.
Расплатившись, убрала ее в ридикюль и улыбнулась:
– Спасибо!
– Вам спасибо, синьорина! Чудесного вечера!
В том, что вечер будет… чудесным, я не сомневалась, поэтому надела маску и поспешила в сторону гардеробных. Указатель привел меня к лестницам, уводящим вниз. Навстречу мне попадались женщины в самых разных нарядах и мужчины во фраках, от многоцветия платьев, украшений, причесок пестрело в глазах, тем не менее маски были только двух цветов. Белые с золотом для женщин, черные с серебром для мужчин: те цвета, которые подойдут к любому наряду.
Незаметно всматривалась в лица, пытаясь уловить стальной блеск глаз в прорезях маски, знакомые плотно сжатые губы или плавный контур подбородка. В меня, к слову, тоже всматривались, особенно мужчины, что шли в одиночестве. Те, что со спутницами —украдкой, мой наряд привлекал внимание. У многих женщин были платья с открытыми плечами, но большинство целомудренно прикрывали их шарфами из органзы. Даже те, кто не прикрывал, смотрели с интересом: фасона, где открытые плечи переходят в весьма смелое декольте, не было ни у кого.
У меня приняли накидку и выдали номерок, после чего я вдруг отчетливо осознала, что до встречи с Орманом осталось столько же, сколько до начала представления. В том, что его место окажется рядом с моим, я даже не сомневалась, поэтому сейчас медлила.
Ровно до того момента, как локтя коснулись пальцы, а следом низкий и сильный голос прокатился по телу волной:
– Вы обворожительны, мисс Руа.
Я не подпрыгнула только потому, что вросла в пол. Орман обошел меня, чтобы предложить руку: в темно-синем фраке, оттененном сталью жилета и брюк, с тростью и в неизменной маске, выделяющейся из черно-белой толпы, он сразу притягивал взгляды. Теперь, вместе с ним, и я. С чего я вообще взяла, что он воспользуется маэлонской маской, когда у него есть своя?
Неприлично так глазеть на мужчину, но сейчас именно это я и делала.
– Шарлотта, почему ты так смотришь? Еще немного, и я решу, что ты рада меня видеть.
А говорил, нет чувства юмора. Все у него есть, даже любовница.
Мысль о другой женщине почему-то отозвалась в сердце жалящей болью, но я все равно положила руку на сгиб его локтя.
В конце концов, он мне ничего не обещал.
– Просто не ожидала вас так скоро увидеть, – произнесла как можно более небрежно. – Думала, мы встретимся в партере.
Не представляю, как вести себя с ним. Не представляю, о чем с ним говорить. А мы вообще о чем-то должны говорить? Ну да, если мы вместе идем в театр, это предполагается. Хотя мы вообще-то не вместе идем, по крайней мере, такой договоренности не было.
– Что-то не так, Шарлотта?
– Все так, – очаровательно улыбнулась.
Одно радует, наедине с ним я не останусь. До завтрашнего вечера.
Чем я вообще думала, когда подписала с ним договор?!
– Тогда почему ты такая напряженная?
Вы еще спрашиваете? Это не я луплю людей, чтобы… чтобы доставить им удовольствие.
– Я столкнулась с Вудвордами, – это было первое, что пришло мне в голову.
– Они что-то тебе сказали? – В голосе его звучала сталь.
Та самая сталь, которую легко было спутать со свистом лопнувшей струны… или хвостов плети.
Выкинь это из головы, Шарлотта! Немедленно выкинь это из головы.
– Просто прошли мимо.
Орман остановился прямо у лестницы. Развернул меня лицом к себе и внимательно заглянул в глаза. Несмотря на то, что здесь свет был приглушен, его радужка словно светилась золотом. Уже не первый раз замечаю такое, что это вообще за магия?
– Ты расстроилась?
– Нет, – покачала головой. – Если не возражаете…
Смотреть на него вот так было неправильно, и уединяться – на глазах у всех, в переполненном людьми холле нижнего этажа – тоже. Но именно это сейчас и происходило, от его прикосновений по коже бежало тепло, а все мысли (разумные и не очень) испарялись.
«Этот мужчина опасен», – сказал Ирвин.
Можно подумать, я сама этого не знала. Знала, чувствовала, догадывалась, но…
Какое тут вообще может быть «но»?!
У него есть другая.
– Давайте поднимемся наверх, – произнесла как можно спокойнее. – Мне хотелось бы осмотреться.
В конце концов, что такого в совместном походе в театр, особенно когда мы оба под масками. Не съест же он меня, честное слово. Прямо сейчас.
«Прямо сейчас может и не съест, – любезно подсказал внутренний голос, – а вот завтра…»
Я посоветовала ему замолчать.
– Ты еще не бывала здесь? – спросил Орман, когда мы, продолжая собирать взгляды, поднялись и вышли в главный холл.
– Нет, раньше не доводилось, – ответила я, рассматривая мраморных девушек, держащих подсвечники. Они застыли по обе стороны лестницы, рассыпая свет на невысокие широкие ступени. В переходе между этажами, где лестница расходилась направо и налево, такие же подсвечники держали мраморные юноши. Когда-то, наверное, в их руках горели настоящие свечи, но сейчас их заменили на электрические.
– Волнуешься?
Еще как.
– Немного.
– Не волнуйся, Шарлотта. Я с тобой.
Вот поэтому и волнуюсь, чуть не брякнула я, но вовремя прикусила язык. Потому что все, что может быть неверно истолковано, Орманом обязательно будет неверно истолковано. Да что там, им будет неверно истолковано даже то, что в принципе нельзя неверно истолковать, а если неверно истолковать неверно истолкованное…
О чем я вообще думаю?!
Мы прошли через холл, в сторону раскрытых дверей, сквозь которые людские потоки стекались в зал. Приблизились к застывшему возле витража служителю в темно-синей ливрее и таких же брюках. Ослепительная белизна рубашки и перчаток выгодно подчеркивала цвет форменной одежды.
Я потянулась к ридикюлю, где лежала контрамарка, но Орман уже вручил проверяющему два билета и, прежде чем я успела что-то спросить, мы шагнули за двери.
– Что… – прошептала было я, но тут на глаза попался указатель, и у меня кончились слова.
– Я решил, что нам будет удобнее в бенуаре, – как ни в чем не бывало сообщил Орман.
Он решил?!
– Вам – возможно и будет, – сказала я, резко остановившись. – Но не мне. У меня есть билет в партер, и…
– Есть? – уточнил Орман.
Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.
– В таком случае я вернусь домой, – сказала я. – Желаю доброго вечера, месье Орман.
Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.
– Пустите, месье Орман.
– Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.
– А ваши методы не меняются, правда?
Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.
– Чем тебя не устраивает отдельная ложа?
– Всем. Вы пригласили меня в театр, и снова мошенничаете.
– Ни разу, – серьезно произнес он. – В партере даже толком не пообщаешься, не говоря уже о том, чтобы насладиться обществом друг друга.
И что он подразумевает под наслаждением, позвольте спросить?!
– В партере можно превосходно пообщаться до начала представления, – заметила я. – Точно так же, как и во время антракта.
– Этого слишком мало, Шарлотта.
– Слишком мало для чего?
– Времени, проведенного с тобой. Мне его всегда мало.
Ей он тоже так говорил? На этой мысли осеклась так резко, как это вообще возможно.
Всевидящий! Я что, ревную?!
Нет. Нет, конечно нет. Не может такого быть, я не могу его ревновать. Хотя бы потому, что мы знакомы меньше месяца, потому что он ужасный, невыносимый, и нас ничего не связывает.
– Кроме того, ты тоже мошенничаешь, – неожиданно заявил он.
– И в чем же? – поинтересовалась.
– Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.
Мелодичный звонок прокатился над театром, со стороны дверей донеслись шаги.
А вот ни капельки я не ревную, и вообще. Пусть будет бенуар, какая мне разница!
– Подам, если пообещаете больше не принимать решений за меня, – сказала, глядя ему в глаза.
Он вернул мне взгляд.
– Обещаю.
Мы прошли по мягкой ковровой дорожке, заглушающей наши шаги. Орман отодвинул полог, пропуская меня внутрь, в затемненную ложу, после чего задернул его и притворил двери.
– Так гораздо лучше, правда? – негромко спросил он, отодвигая для меня кресло.
А я… я замерла от раскинувшейся передо мной роскоши. Бенуар был погружен в полумрак, тогда как над залом рассыпала ослепительно-яркий свет большущая люстра. Кажется, электрическая. Партер, должно быть, на несколько сотен мест, и все заполнены людьми. Возносящиеся наверх ложи, бельэтаж и балконы, украшенные лепниной. Огромная сцена, совсем рядом с нами, с утопленной внизу оркестровой ямой, тяжелый красно-золотой занавес, струящийся волнами складок. Верх над королевской ложей (в два этажа высотой) был выполнен в форме короны, балкон украсили возлежащей на мече пантерой, гербом Энгерии.
Из оцепенения меня вывел второй звонок и голос Ормана:
– Ты обещала называть меня Эрик.
«Пусть тебя Камилла Эриком называет», – подумалось мне, но я тут же себя одернула.
Расправила юбки и опустилась в кресло.
– Вы обещали сказать, в чем заключается мое мошенничество.
– Так я же только что сказал, – он положил руки на подлокотник.
Руки в перчатках.
«Перчатка смягчает удар. Без нее все чувствуется ярче. Особенно кончиками пальцев».
Подавила желание прижать ладони к щекам. Слава Всевидящему, сейчас начнется представление!
Да что со мной вообще такое творится?!
Достала из ридикюля программку и раскрыла ее. Не успела даже пару строчек пробежать глазами, как сложенный вдвое листок выхватили из моих рук, и его постигла та же участь, что и контрамарку.
– Вы что делаете?! – возмутилась.
– Никогда не покупаю, и вам не советую. Это все равно что заглянуть в конец книги.
– Можно подумать, вы никогда не заглядывали, – ядовито заметила я.
– Никогда. В детстве будущее меня пугало, в юности мне не было до него никакого дела. Сейчас я предпочитаю путешествие конечной точке.
– Все равно вы ненормальный! – воскликнула я. – Это же остается на память!
Глаза его потемнели так, словно в зале приглушили свет. Я даже бросила взгляд наверх, но поняла, что люстра по-прежнему сияет в десятки хрустальных ярусов.
– Память, – глухо произнес он, – это то, что происходит здесь и сейчас. В этом бенуаре, на сцене, но никак не в клочке бумаги. Никогда не называй меня ненормальным, Шарлотта.
Последние слова были сказаны так, что я приросла к стулу.
Жестко. Холодно. Как приказ.
Ничего общего в голосе этого мужчины не было с тем, кто встречал меня у гардеробных и говорил о времени, что хочет со мной провести. По коже прошел мороз, я отвернулась и уставилась на сцену. Как раз в ту минуту, когда по театру прокатился третий звонок.
Занавес с тихим шорохом разошелся, стирая последние голоса, и в зале погас свет.
3
История происходила в Лации, одном из самых известных маэлонских городов. Славился он своими каналами и длинноносыми лодками, которые горожане использовали как средство передвижения, приезжие – как развлечение, а влюбленные парочки как место для романтического уединения. Главная героиня, девушка из небогатой семьи, приглянулась влиятельному мужчине намного старше себя, вхожему в круги правителей города. Он обещал ей красивую жизнь, если та согласится стать его любовницей, но она отказалась. Тогда он подставил ее отца, и его казнили за преступление, которого тот не совершал. Девушка осталась с матерью, младшим братом и четырьмя сестрами. Им с матерью отказывали во всех местах, куда бы они ни шли. Последней каплей стал момент, когда она пришла к нему (не зная о том, что случившееся с отцом произошло по его вине), чтобы продать себя за возможность кормить семью.
– Тебе нравится, Шарлотта? – негромкий голос Ормана совсем рядом заставил меня вздрогнуть.
Я вдруг поймала себя на мысли, что тереблю прядку, наматывая локон на палец.
Немедленно отдернула руку.
– Нравится, – ответила я.
Мне и правда нравилось. Настолько, что переживания главной героини, Виттории, заставили меня полностью окунуться в ее чувства и забыть о собственных. Но теперь я вернулась в реальность (спасибо кое-кому!), и снова вспомнила о происходящем. В частности, о том, что наши кресла стоят очень близко, и что Орману достаточно шевельнуть пальцами, чтобы коснуться моей руки.
– Я рад, – произнес он. – Признаться, у меня были некоторые сомнения…
– О чем же?
– Приглашать ли тебя на этот спектакль. В Энгерии принято осуждать все, что не укладывается в рамки морали.
– Рамки морали не имеют значения, когда твоей семье нечего есть.
– Хочешь сказать, на ее месте ты поступила бы так же? – Он внимательно смотрел на меня.
Интересно, какого ответа он ждал, этот мужчина?
Мужчина, увлекающийся запретными наслаждениями и чужой болью.
– Нет, – ответила я. – Но у меня преимущество, месье Орман: у меня нет семьи.
Воспоминания о леди Ребекке (даже в мыслях я не могла называть ее мамой) обожгли сердце, но я не позволила себе им поддаться.
– Ты не поверишь, но иногда отсутствие семьи действительно преимущество.
– Поэтому вы не женитесь? – поинтересовалась я, и тут же прикусила язык.
Хорошо хоть не ляпнула «на Камилле». Украдкой взглянула на Ормана, но он неожиданно улыбнулся:
– Почему ты спрашиваешь, Шарлотта?
Передернула плечами:
– Просто к слову пришлось.
– Просто?
– Да, – я отвернулась.
– Ты знаешь, что эта история основана на реальных событиях? – Орман чуть подался ко мне, не прикасаясь, но ни одно в мире прикосновение не обжигало так, как его близость. Сама не знаю, почему: именно эта близость, когда он замирал в дюймах от меня, не дотрагиваясь, сводила с ума сильнее, чем самые откровенные ласки. Возможно потому, что в воспоминаниях о нем, о моих-его снах и сеансах позирования было слишком много непристойного.
Да, разумеется дело лишь в этом, и ни в чем больше.
– Нет.
– Это видоизмененная история Виттории дель Поззо, женщины, в которую влюбился один из правителей Лации.
– Вы сожгли мою программку, – я незаметно отодвинулась чуть подальше, небрежно поставив руку на подлокотник и подперев подбородок. – А теперь решили сами мне все пересказать?
– Я не рассказываю. Просто подогреваю интерес. – Орман подался ближе и коснулся моего плеча. – Чтобы ты немного расслабилась. Мы в театре, а не на занятиях.
От скольжения перчатки по обнаженной коже по телу прошла дрожь: я вдруг вспомнила, как горячие ладони касались рук, стягивая с меня нижнее платье. Пусть даже это было давно, пусть даже этого не было, потому что оно было во сне… Ну да, я определенно расслабилась.
– Давайте лучше смотреть, – убрала его руку и целиком сосредоточилась на происходящем на сцене.
Ну, если можно так выразиться.
Девушка как раз готовилась к первой ночи с мужчиной, разрушившим ее жизнь, и заметно волновалась, натягивая тонкие чулки под почти прозрачную сорочку. В зале стояла такая тишина, что слышен был шелест шелков и кружева, скользящих по атласной коже.
На миг даже перед глазами потемнело от бесстыдной откровенности происходящего.
Бесстыдной, но… красивой. Я не могла этого не признать. Точно так же, как не могла не признать, что такого белья у меня никогда не было. В мои панталоны можно завернуться, как в паруса, а в нижнее платье еще раза четыре, не меньше.
Интересно, Камилла тоже надевает для него такое… порочное белье?
Почти наверняка. Не только белье, но и позволяет ему делать с собой все, что ему нравится. Если она владеет таким делом, то наверняка искушена в любви и уж совершенно точно не стесняется, когда веревки стягивают ее тело. Наверняка бесстыдно раскрывается и подается навстречу его пальцам, или… плети.
Я мысленно влепила себе пощечину, но помогло смутно.
Какая она, Камилла де Кри?
Воображение рисовало зрелую женщину, роскошную женщину – такую, как ее светлость, герцогиня де Мортен. Возможно, не такую утонченную, но…
Чтоб у нее на носу бородавка вскочила!
У Камиллы, разумеется, ее светлость тут ни при чем.
Представила, как Орман стягивает с нее платье, как его руки небрежной лаской скользят по покатым, красивым плечам, и внутри все перевернулось. Горячая волна прокатилась по телу, заставляя пальцы сжаться на подлокотниках, резной узор до боли впился в ладони.
Всевидящий!
Неужели я на самом деле ревную?
Эта мысль ошеломила и оглушила настолько, что я замерла. Даже упустила момент, когда над сценой пошло затемнение: мужчина как раз рванул с плеч девушки полупрозрачный занавес сорочки, обнажая ложбинку между грудей, и припал к ней губами. На этом в зале вспыхнул свет, а занавес сомкнулся, отрезая любовников от нас.
– Интригует, правда?
– Нет! – выпалила я. – Это ужасно! Она сейчас потеряет девственность с мужчиной, который убил ее отца.
Орман приподнял брови.
– Не так давно ты говорила иное.
– Я была не в себе.
– Определенно, – заметил он. – Ты и сейчас не в себе, Шарлотта. У тебя глаза, как чайные чашки.
– Пойдемте лучше пройдемся, – я вскочила. Слишком прытко для благовоспитанной мисс. – Посмотрим театр.
– Признаться, не ожидал, что ты вообще это предложишь…
В отличие от меня, Орман поднялся медленно, как готовый в любой момент напасть хищник. Миг – и удерживающий портьеры бенуара шнур развязался, отрезая нас от зала и запечатывая внутри.
– Признаться, не ожидал, что я это скажу, но мы никуда не пойдем, Шарлотта, – он шагнул ко мне вплотную.
– Что вы имеете в виду?
– Пока ты не расскажешь, что с тобой происходит.
Всевидящий, Всевидящий, Всевидящий!
– Ничего со мной не происходит, – я осторожно попятилась. Пятиться было особо некуда, за спиной начиналась стена.
– Неужели? Ты сегодня весь вечер сама не своя. – Он шагнул ближе, оказавшись со мной лицом к лицу. – Что тебя волнует, Шарлотта?
Он оперся ладонями по обе стороны от меня, так близко, непростительно близко, что мне стало нечем дышать.
– Вы… меня волнуете вы! – выпалила я.
Ну молодец, Шарлотта. Ничего умнее не придумала?
– Я? – Лицо Ормана стало удивительно светлым даже под маской.
– Я имела в виду… несмотря на маски, это мой первый выход в театр. И вообще все это… очень волнительно.
– Тогда волнуйся, но только самую малость, – Орман подался ко мне, обжигая щеку кончиками пальцев. – Ровно настолько, чтобы краснеть, как это сейчас делаешь ты.
Я краснею? Я? Краснею?
– Это от духоты. Здесь… очень жарко?
– Ты меня спрашиваешь?
– Вас я?
– Гм. – Он окинул меня пристальным взглядом. – До начала второго акта у нас есть еще более получаса. Как ты смотришь на то, чтобы заглянуть в буфет?
В буфете наверняка будет проще, чем с ним наедине, поэтому я кивнула. Позволила ему отодвинуть полог и облегченно вздохнула, оказавшись в царстве картин в позолоченных рамах и рожков светильников. В коридоре, ведущему к бенуарам, народу было немного, поэтому мы спокойно прошли к лестнице, уводящей наверх. Моя рука лежала поверх его, и это смотрелось так правильно, словно так было всегда.
Всегда.
Странное слово. Орман считает, что никогда – это слишком долго. Тогда что он скажет об этом?
– Ты смотришь так, Шарлотта, словно хочешь что-то спросить.
– Нет, просто задумалась.
– Как у тебя получается всегда выглядеть так соблазнительно?
Вопреки моей воле к щекам снова прилила краска.
– Как вам удается приплести соблазнение даже к самым невинным ситуациям?
– Потому что невинность соблазнительнее всего, Шарлотта.
Орман чуть подался ко мне, еще чуть – и это будет непристойно.
Запах сандала, запах нашего с ним знакомства и его близость. Что может быть опаснее?
Пальцы в перчатке скользнули по моему обнаженному запястью, и я вздрогнула.
– Месье Орман, мне напомнить о том, что мы в театре?
И что мы по-прежнему притягиваем взгляды.
– Ты только и делаешь, что об этом напоминаешь.
– Потому что кто-то постоянно об этом забывает.
Я вздернула подбородок и сделала вид, что меня вообще не волнует происходящее. Между тем как мы, к счастью, уже добрались до буфета. Огромный, заполненный аппетитными запахами, голосами и шелестом платьев, он занимал просторную залу. Золотисто-кремовое убранство, лепнина под потолками и несколько сияющих люстр. Последние отражались в паркете, рассыпали свет над столиками, за которыми уже устраивались гости. Зеркальные панели-ромбы за спинами официантов отражали залу.
– Что тебе принести, Шарлотта? – Эрик отодвинул стул, на который я немедленно опустилась.
У меня было такое чувство, что первый же кусочек еды выпрыгнет из меня обратно. Не то от волнения, не то от затянутого непомерно корсета. Сюин постаралась на славу и добилась талии, которую принято называть осиной. Зато теперь я понимаю, почему осы такие злые.
– Чаю.
– И только?
– С сахаром.
Эрик улыбнулся, но, к счастью, настаивать на большем не стал. Стоило ему отойти, как на меня свалилось очередное осознание: я уже называю его по имени даже в мыслях. Всевидящий, что же дальше-то будет?
Дожидаясь его, подняла голову и принялась считать подвески на люстрах. Впрочем, долго этим заниматься не получилось: люстра была совсем рядом, и от яркого света зарябило в глазах.
– Невероятно! – Громкий шепот женщины за соседним столиком заставил меня вздрогнуть. – История падшей женщины на королевской сцене Лигенбурга!
Чуть скосила глаза вправо: за соседним столиком устроились леди, запечатанные в темные футляры платьев. Фиолетовый и синий добавляли им возраста – так же, как складки у губ, которые не скрывали маски.
– Не в первый и не в последний раз, я полагаю. Вы только посмотрите! Они сняли маски.
Я проследила их взгляды, чтобы наткнуться на… ее светлость Луизу Биго де Мортен и ее мужа. Пожалуй, платье герцогини могло посоперничать с моим: ярко-сиреневый атлас, открытые плечи и глубокий лиф, который облегал ее фигуру, подчеркивая все достоинства, пышная юбка струилась волнами. Рядом с герцогом (высоким темноволосым мужчиной с тяжелым взглядом), одетым в черно-белую классику, она выглядела ослепительной летней бабочкой.
– Можно подумать, без масок их было не узнать, – заметила сидевшая рядом с ней леди. – Мало того, что она постоянно рядится, как… как главная героиня этого спектакля… Вы посмотрите, с кем они садятся за столик.
Пара, которая тоже сняла маски, была мне не знакома, но показалась очень приятной. Миловидная светловолосая девушка и рыжий мужчина, который с нежностью смотрел на свою спутницу.
– А кто это? – спросила ее соседка.
– Джулия Рокенфорд. В прошлом – Джулия Пирс, дочь этого ненормального ученого, Фрэнка Пирса, который вроде как подарил нашему обществу много полезных достижений. – Яд из нее так и сочился, им было пропитано каждое слово.
– А ее сопровождающий?
– Патрик Рокенфорд.
– Погоди-ка, но он же…
– Да-да, тот самый скандальный делец, фабрикант, сколотивший состояние на производстве двигателей для дирижаблей.
– Какой кошмар! Только в наше время герцог может сесть с дельцом за один стол.
Я отвернулась, потому что мне стало противно, но заткнуть уши на глазах у всех не представлялось возможным.
– Больше чем уверена, что его отец просто в гробу переворачивается. Уильям де Мортен был приверженцем старых традиций, он бы не потерпел в невестках такую особу, как эта Луиза… Не помню, как же ее звали в девичестве…
– Луиза Лефер?
– Да, кажется так.
– Говорят, именно он изначально желал этого брака. Изначально, пока она была неиспорченной юной особой…
– Ах, моя милая, вы так наивны! Разве можно быть неиспорченной и учудить такое?
– Вы не могли бы делиться своими желчными выводами потише?
Я не сразу поняла, что этот голос принадлежит мне. А когда поняла, было уже поздно: обе дамы повернулись и уставились на меня.
Да, лучше бы я заткнула уши.
Глаза почтенных дам расширились: видимо, мой наряд произвел на них неизгладимое впечатление.
– Всевидящий знает, что творится, – пробормотала та, что в синем. Именно она начала разговор о герцогине. – Всякий сброд смеет указывать мне, что делать.
– Не принимайте близко к сердцу. Не будь не ней маски, вряд ли она бы осмелилась…
Я сняла маску и положила ее на стол, спокойно глядя на них.
– А теперь сделайте то же самое и повторите в лицо ее светлости то, что вы только что о ней говорили, – я приподняла брови, наслаждаясь выражениями их лиц.
Судя по тому, как стремительно наливались красным двойные подбородки, их мысли обо мне оставляли желать лучшего. Прежде чем так называемые леди успели меня испепелить, между ними и мной возникла нерушимая преграда Эрика. Он устроился за столом, нисколько не заботясь о том, что дамы лицезреют его тыл, сцепил руки и чуть подался вперед.
– Эти старые перечницы что-то тебе сказали?
– Нет, – я отмахнулась. – Зато они много сказали про ее светлость герцогиню де Мортен.
– Вот как, – тон его стал чуть холоднее.
– А еще про пару, что сидит с де Мортенами. Патрик и Джулия… Рокстенхард, кажется.
Эрик обернулся, бросил на них быстрый взгляд.
– Рокенфорд.
– Рокенфорд, – согласилась я. – По их мнению, эти люди недостойны оказаться за одним столом с герцогом и его супругой. Просто потому, что они не аристократы! Хотя насколько я поняла, этот мужчина всего добился сам, а не получил от папочки в наследство. Разумеется, я не считаю, что все аристократы такие, но…
Замолчала, наткнувшись на его пристальный взгляд. Губы Эрика чуть подрагивали.
– Вам смешно? – холодно поинтересовалась я. – Я сказала что-то смешное?
Он покачал головой.
– И что же произошло дальше?
– Я посоветовала им говорить потише.
Губы его снова дрогнули.
– Если вам так весело, может быть, расскажете какую-нибудь шутку?
– Мне хватает того, что говоришь ты.
Ах, вот как?
Хотела было вскочить, но рука легла на мою так плотно, что подняться из-за стола бесшумно было бы просто невозможно.
– Ты девушка-парадокс, Шарлотта. То смущаешься, то приказываешь молчать, – к счастью, он оставил мою руку в покое.
– Я не приказывала, а попросила.
– Судя по твоему тону сейчас, ты именно приказала. Почему ты сняла маску?
Только сейчас поняла, что я действительно сняла маску и открыла свое лицо на всеобщее обозрение. Наверное, стоило бы надеть снова, но я оттолкнула ее на край стола.
– Мне нечего стесняться.
Эрик пристально на меня посмотрел.
– Ты права.
Прежде чем успела вздохнуть, он снял свою маску и отложил в сторону.
В ту же минуту к нам подошел официант. На подносе у него стояли бокалы с игристым вином, два из которых сразу перекочевали к нам. Он поспешил дальше, а я скептически посмотрела на тонкий хрусталь на высоких ножках.
– Мне кажется, или чай подают иначе?
– Я уже говорил, что ты умеешь кусаться, Шарлота? – пробормотал Эрик и подвинул бокал ближе. – Попробуй. Тебе понравится.
Раньше я бы непременно отказалась, но сейчас перехватила ядовитый взгляд из-за соседнего столика (дама ерзала на стуле, чтобы иметь возможность наблюдать за мной из-за спины Эрика) и подняла бокал.
– Скажете тост, месье Орман?
– За свободу.
Взгляд, от которого мне вновь стало жарко: темнеющий, внимательный, только мой. Казалось, он не замечает никого и ничего кроме, и мысль эта оказалась еще более будоражащей. Поспешно пригубила вино, первое вино, которое мне довелось попробовать в моей жизни. Оно оказалось с легкой кислинкой и ярко выраженным виноградным вкусом. К нам приблизился другой официант, который поставил на стол блюдо с тарталетками и вазочку, наполненную ягодами.
