Марина Москвина
Дорога на Аннапурну
The surface of the Earth is the shore of the Cosmic ocean.
Karl Sagan
– В путь так в путь, – сказал сэр Уэллер, проваливаясь в пропасть.
Чарльз Диккенс
Глава 1
Как мы не полетели в Катманду
– О-мм, – пела я во сне, скрестив ноги на серой скале.
– О-ом, – пели рядом четыре буддийских монаха, такие же бритоголовые, как я.
Мы сидим с ними кру́гом, под нами летает орел и плывет грозовая тяжелая черная туча. Но мы устремляем взоры к сияющей ледяной вершине, раздвоенной, как рыбий хвост, и пребываем в единстве с природой Будды. Никто из нас пятерых сейчас не боится смерти. Если в течение этой песни тебя потревожит смерть, ты достигнешь бездонной чистоты, глубокого покоя, запредельной ясности, словом, просветления.
Внезапно пять ярких радуг прорезали небо. И лишь пустая одежда, которую мы когда-то носили, упала на камни.
Несколько раз я видела этот сон. Точка в точку повторенный, без малейших изменений. Встанешь и поёшь потом целый день:
– Ом! – Запекая на кухне бутербродики с сыром.
– Ом! – Когда варю семье каши и борщи, гуляю во дворе с собакой, шагаю c сумками в прачечную или бегу с авоськой за хлебом.
И мне подпевают во всеуслышанье заоблачные мои бритоголовые товарищи.
Всякий раз я рассказывала об этом сне мужу Лёне. Всякий раз говорила ему:
– Лёня, радость моя, вот где мне бы хотелось когда-нибудь побывать. Боже мой! Хоть когда-нибудь!!! Горы Гималаи, страна Непал…
– Я тебе обещаю, – он отвечал. – Ты там побываешь.
И вот однажды приходит он домой и говорит:
– Случилась удивительная вещь. Сижу я в мастерской, пишу картину – два метра на четыре – «Инопланетянин и ангел», вдруг телефонный звонок. Звонит мой земляк, уральский художник Володя Наседкин. Они там у себя на Урале задумали художественный проект «Урал – Гималаи – Тибет». Им эту экспедицию спонсируют альпинисты. Так что в конце апреля мы – группа продвинутых художников с Урала – отправимся в Непал.
– … а я? – говорю я упавшим голосом.
– Что – ты? – удивился Лёня. – Ты что, уральский художник? Пойми, туда едут серьезные люди, мои друзья, крепкие уральские парни: один Наседкин Володя чего стоит! Шабуров Саша – Иисус Христос. Брюханов и два Пономарева. Пономарев-первый – капитан, он был матросом, бороздил моря и океаны, сейчас раскрашивает подводные лодки. Второй Пономарев – музыкант, у него ансамбль тибетской древней музыки!.. Вот я уже и карту купил, – говорит Лёня. – Ведь я сын учителя географии, мне без карты никак нельзя.
И он разворачивает перед моим носом бело-голубую карту, где белое – это вечные высокогорные снега, а голубое – зеленые долины и влажные субтропики.
– Вот оно, Королевство Непал, – торжественно объявляет Лёня. – Вот Главный Гималайский Хребет или Большие Гималаи. Гора Эверест. Монастырь Тхьямбоче. Там, кстати, хранится скальп снежного человека. Вокруг Эвереста громадный Национальный парк. Смотри, нарисован снежный барс, винторогие козлы и эдельвейсы. Это долина Катманду – музей под открытым небом. А в четырех километрах от столицы – буддийский монастырь и древнейшая ступа Будднатх: девятьсот метров в окружности, наиглавнейшая реликвия тибетского буддизма в Непале, ей две тысячи лет! Священная река Бхагмати. Как все подробно изображено. Храм Па-шу-па-ти-натх! Тут очень почетной считается кремация, – доверительно сообщает Лёня. – Тебя сжигают и твой пепел сбрасывают в воды Бхагмати, чтобы он доплыл до еще более священного Ганга! А вот область Лумбини, граничащая с Индией! Там джунгли, дикая жара, слоны, бенгальские тигры, черные носороги, крокодилы, и здесь родился Будда! Короче, как я погляжу, Непал, – подвел итог Лёня, сворачивая карту, – это жемчужина Индийского полуострова.
– Так, – я сказала. – Кому снился сон? Мне? Или уральским художникам? Кто должен ехать в Непал, взбираться на древнюю буддийскую ступу, крутить колесо вечности и возжигать благовония, распевая мантры? Кто днями напролет в нашем забытом богом Орехово-Борисове изучает священные тексты прямо на тибетском языке о развитии Великого Совершенства, о смерти и освобождении? В общем, так: я прощу тебе все, но никогда не прощу, что ты не взял меня в Катманду!
Лёня мрачно стал ходить из угла в угол. Наконец он сказал:
– С Наседкиным я насчет тебя договорюсь. Но платить за твой билет нам придется самим. И учти, на дорогу уйдет весь семейный бюджет. Ты готова к тому, что мы съездим на несколько дней в Непал – …и все?
– Да, готова, – сказала я.
А наш сын Серёня сказал:
– Ну, вы полные психи.
И мы начали подготовку к путешествию.
Во-первых, провели серьезную двухнедельную противомалярийную блокаду.
Второе – по двум потрепанным брошюрам времен застоя мы с Лёней тщательно изучили достопримечательности Непала, монастыри, пагоды и ступы, местные обычаи и обряды, фауну, флору и некоторые народные приметы: например, оба приняли к сведению, что не стоит лакомиться ушами ворованного слона – голова заболит. И не надо есть подгорелый рис, а то поглупеешь.
Все это время Володя Наседкин являл собой чудо организаторского таланта: звонил, беспокоился, как идет подготовка, а чтобы наше посольство в Непале оказало уральцам всемерную поддержку, пообещал, что я, московский детский писатель, привезу в подарок их детям свои книги плюс книги столичных классиков детской литературы с дружескими автографами! И устрою им яркое запоминающееся выступление.
– А ты готов к встрече с местными богами? – спросила я у Наседкина по телефону.
– Это и будет содержанием нашего художественного проекта, – ответил он.
Но на всякий случай раздобыл для каждого участника экспедиции какую-то неправдоподобную суперстраховку.
– Даже если твое тело надо будет на вертолете снять с вершины Эвереста, а потом его снова туда водрузить, это можно будет осуществить по Володиной страховке, – с гордостью говорил Лёня.
Он вообще так гордился Володей, что даже не забрал у него авиабилеты, которые Наседкин приобрел при помощи туристической фирмы «Кайлас», названной так в честь священной горы, где отдыхает от забот и треволнений мира великий бог Шива – покровитель Непала. Мы только знали, что рейс «Москва – Катманду» бывает редко – раз в две недели. И самолет летит вечером двадцать третьего апреля.
Поэтому двадцать второго апреля в субботу без лишней спешки я раскладывала на диване и стульях наши новые кроссовки, куртки, майки… Эмоции сдержанны, нервы как струна, сосредоточенность полная. Отправила отца за «байгоном» от злых непальских комаров. Он вернулся и говорит:
– Там есть «байгон» только от непальских муравьев. В муравейник кладешь, поджигаешь, дымовая завеса и все муравьи разбегаются – кто в сторону Индии, кто в сторону Китая. Продавщица мне так сказала. Я не стал покупать. Сто рублей назад принес.
Я его накормила обедом. Он поел, попрощался, дал мне отцовское благословение и ушел.
Тут приходит Лёня с мешком лекарств. Он был единогласно назначен уральцами главным врачом экспедиции. Так что на всех накупил жемчужную россыпь желудочных средств, антибиотиков, пластырей от мозолей в случае далеких переходов, средства от укусов ядовитых змей и насекомых, мази от ожогов, от обморожений, одноразовые шприцы, аппарат для измерения давления, сердечные капли, активированный уголь, обезболивающее, обеззараживающее, транквилизаторы для легковозбудимых участников экспедиции, таких, как Саша Шабуров, антидепрессанты для всех остальных, средства от цинги, витамины, минеральная подкормка – все это он разыскал, притащил, мой заботливый Лёня, и положил в безразмерный рюкзак экстремального красного цвета.
Лёня специально его приобрел для непальского путешествия. Я слышала, как один продавец спросил другого: «Зачем этот тип купил такой красный рюкзак?» А второй ему ответил: «Зато он нигде не потеряется. Его будет видно с вертолета».
Затем: сухие супы, сухое пюре, чай, кофе, целебные травы, видеокамера, два фотоаппарата – один специальный, чтобы передать натуральный цвет неба, не засвеченного солнцем, второй – тяжеленный, с панорамным объективом – его всучил Лёне фотохудожник Валерий Силаев.
– Не с «мыльницей же», – сказал он, – лететь в такие места на Земле!
Сидим – раздумываем, что берем, что не берем, ведь впереди сутки, и нам еще сто раз позвонит Наседкин и скажет, во сколько завтра встречаемся в Шереметьево. Поздний вечер, двенадцать – начало первого, мы собираемся ложиться спать.
Вдруг зазвонил телефон.
– Кто это – так поздно? – Лёня поднимает трубку.
Дальше я слышу, он говорит:
– Володя, ты шутишь?.. Так ведь сегодня двадцать второе, а ты говорил двадцать третьего ночью… Что «сутки с ночи начинаются не с дня»? Как – регистрация закончилась?!! Во сколько наш рейс? В час ноль пять?!!
Он кладет трубку, и мы с ним стоим окаменелые.
– Пять минут на сборы, – тихо говорит Лёня.
Как мы с ним кинемся! Как забегаем! Побросали все, что могли в рюкзаки без разбору! Напялили первое попавшееся, я влезла, босая, в кроссовки и почему-то бросилась чистить зубы, закрывшись в ванной. Лёня рвется, кричит:
– ЧТО ТЫ ТАМ ДЕЛАЕШЬ???
А сам выкладывает из рюкзака штатив от камеры.
– Я штатив не возьму, – кричит. – Лишняя тяжесть!
– Ты с ума сошел! – кричу я. – Чем мы будем обороняться от обезьян?
– Где моя соломенная шапка, – кричит Лёня, – как у Редьярда Киплинга, когда он жил в Кумаоне???
Через семь минут наш сын Серёня втолкнул нас в лифт, а еще через полминуты мы бежали ночным двором под звездным небом Орехово-Борисова в дичайших клетчатых штанах и ярчайших куртках. Из кармана у Лёни выглядывал маленький человек Никодим, которого я cшила из мягких тряпочек, а Лёня мне позировал. Мои новые кроссовки сияли в темноте серебряными катафотами, а Лёнины соломенная шапка и красный рюкзак экстремального туриста будоражили воображение подростков, пивших пиво у подъезда.
Вдруг Лёня остановился и закричал:
– Стоп! Я должен вернуться!!!
– Что??? Что такое?
– Я забыл… КАРТУ НЕПАЛА!!!
– Ни шагу назад! – я кричу. – Там как-нибудь сориентируемся!
Выбегаем на шоссе. Берем машину. Лёня водителю:
– В Шереметьево! Скорей! У нас самолет в час ноль пять.
Водитель:
– Твой самолет, парень, уже улетел.
А Лёня:
– Гони, друг! Успеешь – договоримся.
Двадцать минут первого мы мчали из одного конца города в другой со скоростью сто тридцать километров в час. Дороги, к счастью, были свободны. За Кольцевой мы понеслись так, что нам казалось, мы не касаемся колесами асфальта. В час ноль три, почти не дыша, мы взбегали на второй этаж аэропорта Шереметьева. Навстречу нам выскакивает взъерошенный молодой человек в зелененьком клетчатом пиджаке из турагентства «Кайлас» и на ходу, протягивая наши билеты, бормочет:
– Бегите к таможне. Последний рейс. Все работники Аэрофлота уже ушли. Я попробую поискать кого-нибудь, кто вам выпишет посадочный талон.
Не понимая, какая нас ждет судьба, запыхавшиеся, возбужденные, мы проходим безлюдными полутемными лабиринтами и за стеклом видим сонную таможенницу.
– Скорее, скорее!.. – зовет ее Лёня. – Самолет еще не взлетел!
– Где ваш посадочный талон? – говорит она равнодушно.
– Вам его принесут, – обещает ей Лёня. – Пропустите нас. А то Володя Наседкин, мой лучший уральский друг, не позволит поднять в небо самолет.
Вдалеке мы видим, как отчаянно мечется по залу и рвется в закрытые двери клетчатый зелененький пиджак турагента из «Кайласа». Час пятнадцать. Время идет. И ясно, что наш самолет нас ждать не будет.
Лёня встал, навалился локтями на бортик и закрыл глаза.
Я говорю:
– Лёня! Радость моя! Не переживай, полное спокойствие.
А Лёня:
– Ну, ты же сама потом будешь говорить…
А я:
– Клянусь мамой, я ничего тебе не скажу. Ни слова упрека! Это божественное провидение.
– Выходит, что Бог меня не любит?.. – спросил Лёня, чуть не плача.
– Что ты такое говоришь??? – я отвечаю. – Как можно тебя не любить?!!
В пустынные лабиринты с наглухо замурованным от нас летным полем входит наш турагент. Он медленно идет к нам и уже на почтительном расстоянии начинает разводить руки в стороны.
В полутьме я вижу только разведенные кисти рук и еще раз понимаю, какой это гениальный красноречивый жест.
– Самолет взлетел, – произносит он совершенно излишнюю фразу.
В тот миг у Лёни родились эти поэтические строки, посвященные нашему спутнику и товарищу – тряпичному Никодиму:
Какой бы ни был маленький человечек
все равно не пройдет таможню
паспорта нет у него и никогда не было
напрасно он ищет его в своем рюкзачке
кроме сухих травинок и тряпочных крыльев
нет там ничего – но
офицер отпустит его когда
человечек напишет для него Дао дэ цзин
Мы выходим на улицу, снова берем такси. Турагент едет с нами; конечно, он огорчен, но учтите, он говорит, все всегда происходит так, как и должно быть.
– Где вы это прочитали? – я угрюмо спрашиваю.
– У Саи Бабы, – он смеется. – Ведь мы на Индийский полуостров отправляем не только «челноков», туристов, но и паломников. Иной раз на одном рейсе летят буддисты, индуисты, кришнаиты, бабаджисты, последователи Саи Бабы… Так что мы тоже в курсе восточной философии.
Дальше он говорит:
– Билеты ваши пропали. Групповые билеты не обмениваются и не принимают обратно. У вас есть шанс догнать свою группу, если вы купите новые билеты – сначала до Индии, прилетите в Дели, а там как-нибудь достанете билет до Катманду. Так будет добираться второй Пономарев.
– Ну, передайте ему тогда, – говорит Лёня, – вот эти лекарства.
(Шабуров Саша в своих путевых заметках потом написал: «Такая масштабная цель, как поездка в Гималаи, не каждому по плечу. Присоединившийся было к уральцам Лёня Тишков заявил:
– Экспедиции нужен врач!!! Я буду вашим доктором! Дайте мне сто долларов на медикаменты!.. – После чего ни Лёни, ни лекарств никто не видел, ибо самолет в Непал он проспал.»)
– Не огорчайтесь, – сказал наш мудрый турагент, вышел из машины и растаял в ночи. А мы поехали дальше.
– Как съездили? Откуда возвращаетесь? – с любопытством стал спрашивать водитель.
Все окна темные. Только у нас горело окно.
– Я думал, вы все-таки успели, – сказал Серёня. – Самолет держали до часа двадцати пяти. Я следил по Интернету. Маленький такой нарисованный самолетик. «Москва – Катманду». Он стоял-стоял, потом раз! и улетел.
– Давай завтра пойдем гулять в Коломенское? – пробормотал Лёня, засыпая.
– Конечно, пойдем! – сказала я.
