Марина Линник
Реинкарнация
Глава 12
В лондонской клинике, куда поместили Аннелис, уже целую неделю шли консультации. Несколько крупных, каждый в своей области, специалистов, обследовав молодую женщину, пришли к одному и тому же выводу: она абсолютно здорова.
– Но если у нее, как вы выражаетесь, нет никаких отклонений и изменений в организме, – подытожил Генрих Тейлор, беседуя с лечащим врачом жены, – как вы объясните тот факт, что она до сих пор находится в коме?
– Как вам сказать, – замялся доктор, теребя в руках ручку. – В самом начале, еще до того, как ваша жена к нам поступила (я имею в виду, после звонка врача, первым осмотревшего пациентку), мы с коллегами предположили, что она находится в так называемой coma malariale. Вы долгое время находились в Африке, и это было бы вполне закономерно.
– Что это за «coma malariale»? – недоуменно посмотрев на врача, спросил Генрих.
– Это гемолитическая кома при малярии, которая развивается во время малярийного пароксизма.
– Чего?
– Пароксизма или, по-простому, малярийного приступа.
– Что за ерунда! – возмутился Генрих Тейлор. – Какая малярия! Чему вас учат в ваших институтах!
– Но после первого осмотра вашей жены мы сразу же отвергли эту гипотезу. По всемирно известной шкале Глазго, до осмотра и после ее состояние оценивалось как глубокая кома. И если бы не этот факт, то после всех проведенных анализов я мог бы с уверенностью сказать, что она совершенно здорова. Но…
– Ну так разбудите ее! – возмущенно воскликнул Генрих, сердито посмотрев на врача.
– В этом-то и заключается проблема, – как бы извиняясь, пустился в объяснения тот. – Медикаментов, способных вывести человека из комы (за исключением диабетической, конечно), просто не существует. Среди врачей принято считать, что организм должен самостоятельно мобилизоваться и выйти из этого патологического состояния. Ваша жена в настоящий момент находится между небом и землей. Она не живет нормальной жизнью, но и состояние ее не ухудшается. Могу сказать, что в моей практике такого раньше не случалось. Это уникальный случай. По-хорошему, ее состояние и комой-то трудно назвать. У нее не понижено давление, и мозг находится в активной стадии. Временами ее пульс доходит до двухсот ударов в минуту, дыхание учащается, а потом опять наступает покой.
– Что же мне делать, доктор? Как помочь моей Аннелис?
– Мои коллеги из нейропсихологии уверены, что преодолеть коматозное состояние вашей жены поможет поток внешней информации. Регулярно рассказывайте ей что‑нибудь, включайте музыку, берите ее за руку, вспоминайте вслух о тех или иных жизненных ситуациях, делитесь происходящими событиями, читайте книги, напоминайте о вашей любви.
– И как долго такое состояние может продлиться? – спросил Генрих Тейлор, с надеждой посмотрев на лечащего доктора.
– На этот вопрос может ответить только Господь, – развел руками врач. – Потому что стопроцентной гарантии возвращения человека, находящегося в подобном состоянии, медики сегодня дать не способны…
…Дорога в Лондон заняла гораздо больше времени, нежели до Рочестера. Туда Генрих VIII летел, подгоняемый любопытством, на крыльях любви. Плохие дороги не были королю помехой, а о боли в ноге он в тот миг и не вспоминал. Но январская погода решила посмеяться над повелителем английских земель, напомнив ему, что уж она-то не подчиняется ничьим приказам. Весь обратный путь сильнейший ливень, делавший невозможным быстрое передвижение, сопровождал кавалькаду. Промокнувшая до нитки свита короля советовала ему переждать непогоду, но Генрих, гонимый чувством гнева и досады, не пожелал даже слушать о задержке.
По возвращении во дворец, первым желанием короля было немедленно видеть своего советника. Невзирая на поздний час, Кромвель, заподозривший неладное, явился в спешном порядке. Едва он вошел в кабинет короля, как распахнулись двери напротив, и в комнату ворвался разъяренный Генрих, уже успевший переодеть камзол. Он сильно хромал, но не обращал внимания на боль. В настоящий момент другой вопрос был важнее его недуга.
– Господин Кромвель, я похож на шута? – язвительно начал разговор Генрих.
– Нет, Ваше Величество, конечно нет, – обескураженный вопросом, возразил Томас.
– Тогда я, возможно, неосторожно дал повод надо мной посмеяться? – гнев короля, накопившийся за время поездки, наконец-то вырвался наружу. Одутловатое лицо Генриха побагровело, губы дрожали от бешенства, а глаза метали молнии.
– Разумеется, нет, Ваше Величество, – еще не понимая цели расспросов, отвечал советник.
Под яростным взглядом короля Томас Кромвель превратился в каменное изваяние.
– Кого вы мне подсунули, господин Кромвель? Благодаря вашему «сверхъестественному чутью» и «гениальной политике», – передразнил король Кромвеля, – мне придется жениться на немецкой неуклюжей лошади. О чем вы думали, когда предлагали ее мне в жены?
– Но художник… – начал оправдываться Кромвель.
– К черту художника! Что можно спросить с человека, живущего в мире грез? Я для чего отправил вас в Дюссельдорф?
– Но герцог Вильгельм разрешил нам увидеть девиц только издали. К тому же на них были надеты мешковатые платья по немецкой моде, да еще и вуали. Моя просьба открыть им лица была воспринята им как личное оскорбление.
– Тогда какого черта вы мне дурили голову, господин Кромвель, говоря о ее красоте, которую якобы сравнивают с ликом Луны? – стремительно приблизившись к советнику, осведомился король. – Видимо, все ваши действия были направлены на то, чтобы унизить и оскорбить меня? Это пахнет изменой, господин Кромвель.
– Нет, нет, нет, мой государь! Как вы могли такое подумать? Я всегда был предан Вашему Величеству и Англии! – воскликнул ошеломленный советник.
Его настолько поразило обвинение Генриха, что, потеряв самообладание (а о хладнокровии Кромвеля ходили легенды по всему королевству), Томас упал к ногам короля. Генрих поморщился. Вид распластавшегося перед ним человека, преисполненного раскаянья, немного поубавил гнев короля, но не успокоил чувство досады.
– Делайте что хотите, Томас, – буркнул Генрих, сердито глядя на советника, – но я не женюсь на этой немецкой дуре, ничего не смыслящей ни в светском этикете, ни в манерах.
– Если позволите, Ваше Величество… – попытался что‑то сказать Кромвель, но Генрих его жестко оборвал:
– Не позволю! – огрызнулся король, тяжело усаживаясь в кресло.
Невыносимая боль в ноге, изводившая его не первый год, в последнее время резко усилилась. Врач делал все, что мог, чтобы облегчить страдания Генриха, но его усилия были напрасными. Рана, полученная в результате несчастного случая на рыцарском турнире в 1536 году, постоянно гноилась и воспалялась, доставляя невероятные мучения королю. Она часто приковывала Генриха к постели, что невероятно злило короля, привыкшего к активному образу жизни и физическим нагрузкам. Такие перемены, безусловно, отразились на характере и подорвали и без того неустойчивую психику короля. Генрих часто впадал в депрессию, выказывал постоянный гнев или ни с того ни с сего приходил в бешенство. Кроме того, он неумеренно употреблял жирную пищу, в основном красное мясо, практически отказавшись от овощей и фруктов, что через некоторое время привело к неизбежному результату: король стал толстеть, и полнота эта была нездоровой. Но и это была не самая большая его беда. У Генриха появились признаки цинги, болезни, о которой еще мало что знали в то время, и уж тем более не умели ее лечить. Она‑то и провоцировала постоянное воспаление в старой ране короля. Вердикт врачей был неутешительным: «Неизлечим!». Как и следовало ожидать, новость не обрадовала короля и усугубила подавленность. Новая любовь – вот что могло спасти Генриха от уныния. И вдруг такое разочарование!
– Завтра соберите совет, господин Кромвель. На нем мы должны будем решить, каким образом я смогу избежать этого брака, – властным голосом произнес Генрих и жестом приказал советнику удалиться.
«Мои враги непременно воспользуются этим промахом, – выходя из кабинета короля, думал Кромвель. – У меня впереди ночь на подготовку. Этому браку БЫТЬ, иначе я лишусь головы!»
«Я ни за что не лягу в постель с этой женщиной! – тем временем размышлял Генрих. – Этому браку НЕ БЫВАТЬ!»
Глава 13
Утренний туман окутал узкие, извилистые улочки средневекового Лондона плотной завесой. Солнечные лучи, не сумев пробиться сквозь него, обиженно спрятались в белых облаках, оставив замерзших жителей без спасительного тепла. Что ни говори, а эта зима была самой суровой из всех, что помнили старожилы. Промозглый ветер, ледяной дождь, часто сменявшийся мокрым снегом, низкие температуры, постоянные туманы изводили людей, словно проверяя их на прочность.
Озябший город постепенно пробуждался от оцепенения. Кое-где уже раздавались голоса торгового люда, который, поеживаясь от пронизывающей насквозь сырости, открывал лавки и переговаривался с первыми покупателями. С каждой новой минутой город наводняли все новые и новые звуки: лай собак, стук копыт по мостовой, брань мужчин, крики женщин и плач детей. Лондон, расцветший при Тюдорах, особенно во время Реформации, невзирая на непогоду, жил полной жизнью. Тесные торговые связи с протестантским центром, всячески поощряемые и поддерживаемые Кромвелем, крупные иностранные общины, возросшая грамотность жителей – все это способствовало распространению новых идей религиозных реформ, за которые ратовал советник короля и которые были так ненавистны его врагам. Дело в том, что до Реформации более половины площади Лондона являлось собственностью монастырей и других церковных учреждений. После реформ, проведенных Генрихом VIII (по настоянию и при помощи Кромвеля), монастыри были распущены, и почти все их имущество перешло в руки короля и его приближенных, что благоприятно отразилось на деловой жизни города. Вообще любимчиков Генрих задаривал и возвышал, и часто это были люди не слишком знатные и богатые, что, несомненно, не нравилось родовитым и состоятельным придворным вельможам. При дворе зрело недовольство, подпитывавшееся не только религиозными чувствами, но и завистью к огромной власти Кромвеля. Сейчас над головой советника сгущались тучи, не сулившие ему, особенно после ночного разговора с королем, ничего хорошего…
С самого утра двор гудел, как пчелиный улей. Собранные по приказу короля видные мужи королевства, советники и епископы, сидели в зале совета и ожидали появления Его Величества. Они то и дело переглядывались и перешептывались, недоуменно пожимая плечами. Никто из них, за исключением нескольких лиц, не знал, по какой причине их собрали для заседания в столь ранний час.
– Милорд, – услышал за своей спиной герцог Норфолк приятный мужской голос, – вы случайно не знаете, зачем мы понадобились нашему королю в такое неподходящее для обсуждения важных дел время? Это не похоже на Его Величество…
Герцог обернулся и увидел перед собой молодого Томаса Сеймура. На его открытом лице, не лишенном привлекательности, было заметно неподдельное удивление. Томас был четвертым сыном в семье сэра Джона Сеймура и младшим братом лорда-протектора Англии Эдуарда Сеймура 6, графа Хартфорда. Благодаря родственным связям (то есть своей сестре Джейн, ставшей третьей женой Генриха) Томас Сеймур сумел приблизиться к королю, а умение плести грязные интриги позволило ему добиться назначения на ответственный пост. Норфолк знал о каждой слабости младшего из Сеймуров: и о зависти, испытываемой Томасом к своему брату Эдуарду, и о жажде денег, и о желании возвыситься любым путем, и о распущенности молодого человека, и его склонности к разгульной жизни. Герцог обо всем этом знал и всячески способствовал развитию пагубных наклонностей.
– Милый Томас, в вашем положении неосведомленность граничит с глупостью, – пожурил герцог молодого повесу. – Я не раз говорил, что такой образ жизни погубит вас.
Томас Сеймур вспыхнул, но промолчал. С одной стороны, он понимал, что герцог прав, но и ограничивать себя в удовольствиях не собирался. Молодость, а не мудрость брала верх. Но дальнейшие события навсегда изменили его жизнь, и впоследствии он будет с горечью вспоминать об упущенных возможностях…
– Эх, молодость, молодость, – улыбнулся герцог, увидев пылающие щеки собеседника. – Поверьте мне, милый Томас, мне тоже хотелось слагать стихи и посвящать их прекрасным дамам, биться на турнирах и так праздновать победы, чтобы вино лилось рекой, а столы ломились от яств. Но чтобы последнее осуществилось, надо работать не только кулаками.
– А чем же еще, милорд? – Томас удивленно посмотрел на герцога.
– Головой, мой мальчик, головой. Чем больше мы думаем и рассуждаем, чем больше у нас информации, тем ближе наша победа.
Томас недоверчиво поглядел на герцога Норфолка. «Лорд-казначей 7, вероятно, преувеличивает, – подумал Сеймур, но, взглянув на него еще раз, отказался от этой мысли. – Старик явно не шутит. А что, если он прав? Надо поближе с ним сойтись, втереться к нему в доверие. Он далеко не последний человек в королевстве, может, что и выгорит». Молодой Сеймур простодушно улыбнулся.
– Вы совершенно правы, милорд, пора, пора остепениться. Годы идут, а денег не прибавляется. Трудность в том, что сейчас невозможно найти наставника, который помог бы разобраться в столь сложном для молодого человека мире. В наше время все за себя, невозможно угадать, кто тебе друг, а кто враг.
Герцог Норфолк был не так наивен, как предполагал Томас, и не заглотил наживку. Долгие годы службы при дворе и неоднократное пребывание на поле боя научили его легко распознавать замыслы врагов и льстецов. Но Томас нужен был ему для осуществления задуманного, поэтому герцог сделал вид, что он попался на удочку.
– Почаще навещайте меня, милый Томас, и я научу вас всем премудростям, – лукаво улыбнувшись, ответил герцог. – Вместе мы – большая сила.
– Благодарю вас, милорд, вы оказали мне огромную честь, – поклонившись, ответил Сеймур-младший, довольный тем, что ему так легко удалось одурачить старика.
Однако он и не подозревал, что сам станет жертвой коварной игры, которую намеревался затеять его собеседник.
– Герцог Норфолк, и вы здесь, – услышали два хитреца голос за своими спинами. – Как быстро разлетаются новости, вы не находите?
Лицо герцога мгновенно преобразилось. Надменная маска сменила дружескую улыбку, в черных глазах появился злой огонек, а тонкие губы сжались. Исчезли спокойствие и расслабленность в движениях. Он приосанился, резко повернулся и встретился с насмешливым взглядом говорившего. Перед ним стоял высокого роста человек средних лет, атлетического телосложения, с массивным подбородком и орлиным носом. В его вальяжных движениях сквозило превосходство, которое он и не пытался скрыть. Джеймс Стаффорд был одним из любимчиков короля, человеком новой формации, «апстартом», как называл его герцог. Наряду с Чарльзом Саффолком, сэр Джеймс имел почти неограниченную власть, и все его поступки и дела всячески поощрялись королем. Веселый, легкий, склонный к авантюре характер позволил Джеймсу Стаффорду быстро найти общий язык с Его Величеством, и вместе с Чарльзом Брэндоном Саффолком он стал постоянным спутником Генриха в его забавах, играх и охоте. Ну и, конечно, он был в курсе всех любовных дел короля, давая советы и обсуждая прелести и недостатки той или иной красотки. Поэтому кто, как ни сэр Джеймс, мог быть лучше осведомлен о произошедшей поездке и о конфузе, случившемся в Рочестере. Герцог Саффолк остался с принцессой, а граф Стаффорд, по настоянию короля, вернулся с ним в Лондон.
– Вы абсолютно правы, сэр Джеймс, новости как хорошие, так и плохие распространяются мгновенно. Самое главное – быть первым их получателем… Мне говорили, ваша жена опять ждет ребенка? – сменил тему разговора лорд-казначей. – Поздравляю вас, сэр Джеймс. Бог даст, и у вас появится вскоре наследник. После четырех родных дочек и трех побочных вы это заслужили.
– Бог мне свидетель, я от души благодарю вас за заботу, милорд, – сквозь зубы проговорил его противник, слегка побледнев от гнева. Но затем добавил, одарив герцога бесцеремонным взглядом: – Ах, ваша милость, вы такой приятный собеседник. И меня очень радует, что, несмотря на годы (а они, увы, берут свое), ваше красноречие и острота ума все еще с вами. Я не прощаюсь, милорд, – с этими словами граф Стаффорд удалился.
– Наглец! – прошипел герцог Норфолк, провожая его взглядом. – Кем он себя возомнил?
– Пока король жалует таких людей, как он или мой брат, быть нам в тени, – задумчиво произнес Томас Сеймур, многозначительно посмотрев на герцога.
Тот презрительно хмыкнул и возразил:
– Они только мелкие сошки, шуты Его Величества.
– Так‑то оно так, но они обладают большой властью, которой мы с вами как раз и не имеем.
– Это пока, милый Томас, пока не имеем, – лукаво взглянув на собеседника, изрек герцог. – Король стареет и начинает нуждаться в добром совете больше, нежели в забавах и развлечениях. Они скоро ему надоедят, и Генрих останется один. Вот тут‑то мы и окажемся рядом.
– Надоедят? – насмешливо переспросил сэр Томас. – Вы думаете, они легко сдадут свои позиции?
– Когда мы устраним главный источник всех наших бед, эти шакалы разбегутся, поджав хвосты, спасая свои шкуры. Нам останется только подхватить добычу.
– И кто же виновник наших несчастий? – прикинувшись простачком, осведомился Томас Сеймур.
– А вы разве не догадываетесь? – окинув его ироничным взглядом, спросил герцог Норфолк. И как бы сам отвечая на свой вопрос, перевел полный ненависти взор в сторону ниши, в глубине которой сидел человек, облаченный в черные одежды. Томас проследил за его взглядом и… невольно вздрогнул, ибо в этой мрачной фигуре он узнал главного советника Генриха VIII.
– Кромвель? – прошептал Сеймур и испуганно поглядел на герцога. – Вы говорите про него? Вы посмеете выступить против советника? Это чистое безумие! Кромвель хитер как дьявол и чертовски злопамятен…
– Он посланник сатаны, это вы верно подметили, милый Томас. Он отравляет сознание короля и подчиняет Его Величество своей воле. Но когда наш великий король поймет, кого пригрел на груди, он сам отправит Кромвеля на плаху. Наша задача – помочь Генриху распознать истинное лицо советника, – вновь обретя душевное спокойствие, герцог по-дружески похлопал по спине сэра Томаса. – Будьте рядом, и Божья благодать снизойдет и на вас…
– Его Королевское Величество! – пронеслось по зале.
Голоса сразу смолкли, а все взоры устремились на двери, откуда через несколько секунд появился король. Генрих VIII был мрачен как никогда. Бессонная ночь, гниющая рана на ноге, не дававшая покоя после утомительной поездки, крайнее нежелание вступать в брак с «неуклюжим пугалом», носящим обноски своей матери, – все это стало причиной столь ужасного настроения короля и вызвало новый приступ депрессии. Хромая, он дошел до своего места и грузно сел. Никто из присутствующих не посмел не только проронить ни слова, но и поглядеть в его сторону. Даже извечный балагур и насмешник сэр Джеймс счел нужным прикусить язык до поры до времени. Все ждали, когда король заговорит, но тот молчал и только переводил мрачный взгляд с одного придворного на другого.
– Милорды-советники, я думаю, многие из вас уже догадываются о цели этого собрания, созванного в столь ранний час, – каждое слово, вырывавшееся из уст короля, звучало, как удар хлыста. – Для тех, чьих ушей еще не достиг шепот, который разносится по дворцу и по городу, как эпидемия чумы, разъясню… Год назад на одном из заседаний вы, мои доблестные советники, рекомендовали начать поиски новой жены. Корона нуждается в наследнике. Принц Эдуард очень слаб, и я каждый день боюсь услышать дурные вести из замка. Мною были выбраны самые лучшие дома Европы, лучшим из лучших были сделаны предложения. Но они, герцог Норфолк, отказали мне, хотя вы утверждали, что Карл и Франциск только и ждут, когда Англия протянет им руку дружбы. Вы совершили ошибку, сэр Томас, большую ошибку…
Герцог Норфолк, обладавший завидным хладнокровием, побледнел, услышав обвинение в свой адрес, брошенное королем. Не на это рассчитывал лорд-казначей, идя на заседание.
– Но откровенные отказы – это только начало моих унижений, – продолжил Генрих, не обратив внимания на реакцию герцога. – Прислушавшись к настояниям моего ближайшего советника, уведомившего меня о подписании нашими недругами договора о мире и согласии между их странами, я решил, что Англии нужен сторонник в лице Шмалькальденского союза, поэтому и позволил обвести себя вокруг пальца, как мальчишку. И теперь та, кого вы, господин Кромвель, определили мне в невесты, едет сюда, чтобы пойти со мной под венец!
– Но, Ваше Величество, вы, наверное, забыли, что сами выбрали ее, я лишь привел веские доводы, на основании которых…– сделал попытку оправдаться Кромвель, понимая, что земля медленно, но верно начала уходить из-под ног.
– Молчать! – вскочив, закричал Генрих. – Как вы смеете мне перечить? Вчера вы сами признались, что портрет не соответствовал действительности. Эту немецкую кобылу я и близко к Лондону не подпущу. Отправьте ее немедленно домой! Она мне не нравится! Принцесса Анна не только безвкусна, уродлива и неуклюжа, эта девка еще и невероятно глупа. Такую вы мне искали невесту, господин Кромвель? Вы хотели, чтобы все посмеялись надо мной? Все, я расторгаю помолвку!
– Но это невозможно! – развел руками Кромвель.
– Почему, господин Кромвель? – решил вмешаться герцог Норфолк, справедливо рассудив, что его положение куда более выгодно, чем у его врага. – Ее следовало задержать еще в Кале. Почему ваши люди этого не сделали?
– Да, господин Кромвель, почему? – поинтересовался король, подхватив идею герцога. Сам того не понимая, Генрих вновь начал подпадать под влияние этого бессовестного и бесчестного человека, как это уже случилось несколько лет назад, когда герцог и Томас Болейн, словно ястребы, налетели на Генриха, подчинив его волю женским капризам. – Его светлость прав. Почему адмирал Саутгемптон не вернул ее назад, если принцесса не соответствовала присланному портрету?
Кромвель промолчал. Он не посмел доложить тогда Генриху, что портрет из-за погодных условий так и остался у него. Предчувствуя беду, советник принял единственно правильное (на его взгляд) решение: не отправлять портрет до встречи свиты с оригиналом. Томас не только не отправил портрет, но и посоветовал адмиралу отнестись к докладу о его встрече с принцессой с особой тщательностью, что последний и сделал.
– Простите меня за дерзость, Ваше Величество, – вставая, начал свою речь герцог Норфолк, желая отвлечь Генриха от своей персоны и обрушить его гнев на голову врага, – но мне кажется, что господин Кромвель настолько увлекся делами, связанными с реформами, и преследованием монахов, что совсем забыл о прямых обязанностях. Советник Вашего Величества должен, прежде всего, заботиться о благе своего короля и об интересах государства.
– Герцог Норфолк, вы обвиняете меня в измене? – гневно сверкнув глазами, спросил Кромвель. – И это я слышу из уст человека, до сих пор являющегося тайным осведомителем папской курии!
– Ложь! – вскричал Норфолк, пораженный столь суровым и откровенным обвинением. – Ваше Величество можете подтвердить, что я был одним из первых, кто поклялся в верности короне. Представитель моего рода никогда не запятнает свое доброе имя подобной гнусностью!
– Если сделка с дьяволом не будет сулить вам прибыли, то тогда нет, – пробормотал вполголоса Кромвель.
– Что касается вас, господин Кромвель, – продолжил герцог, не обращая внимания на реплику советника, – то вы вряд ли сможете похвалиться тем же, как и опровергнуть тот факт, что вы преднамеренно согласились на сделку с торговцами Лондона, получив при этом приличное вознаграждение. Более того, вы преднамеренно вступили в тайный сговор со Шмалькальденским союзом, дабы дать возможность торговцам расширить рынки сбыта. Эта сделка, вероятнее всего, изрядно набила не только их карманы, но и ваш собственный.
Кромвель побледнел. С одной стороны, он был поражен осведомленностью герцога, которого считал глупым интриганом. «Он обо всем узнал, – подумал советник, нахмурив брови. – Скверно… Я пригрел на груди крысу. Вот только кто этот мерзавец?» Однако, с другой стороны, Кромвель прекрасно понимал, что его пытаются вытащить из норы, где он, будучи опытным дипломатом, предпочел затаиться после неудачной помолвки. К тому же советник был абсолютно уверен, что и на этот раз он настоит на своем, и Генрих не сможет ему отказать и последует его совету.
Кромвель взглянул на угрюмое лицо короля и понял, что пора действовать, иначе будет поздно.
– Ваше Величество, – тяжело вставая со своего места, промолвил Томас Кромвель. – Бог свидетель, я не знаю, почему меня пытаются сейчас обвинить. Но уже одно то, что меня хотят обвинить в измене, означает, что честное имя вашего верного слуги стремятся очернить в ваших глазах. Клянусь небом и Богом, я всегда желал и желаю Англии и Вашему Величеству только добра, и именно поэтому я хочу напомнить вам, мой государь, о наших долгих и пока, увы, безрезультатных переговорах с протестантскими князьями, входящими в Шмалькальденский союз. Вам, разумеется, известно: Англия не первый год пытается войти в этот союз. Вы также знаете и о существенном препятствии, не позволяющем нам вступить в него: согласно Нюрнбергскому миру 1532 года князья имеют право заключать политические союзы только с теми государствами, которые согласились бы с принципами, изложенными в Аугсбургской исповеди. Для непосвященных – наше королевство должно следовать принципам лютеранства. Но вы, Ваше Величество, посчитали, что это неприемлемо для Англии.
– Совершенно верно, господин Кромвель, – в знак согласия кивнул головой Генрих. – Я не раз писал ландграфу Филиппу Гессенскому и курфюрсту Иоганну Саксонскому об этом неприемлемом условии. Помнится, я поручил вам, господин Кромвель, найти решение этого вопроса.
– И я исполнил ваше приказание, Ваше Величество. Заключить политическое соглашение между союзом и нами возможно только, если мы будем опираться на религиозный компромисс.
– На какой компромисс? – лицо короля несколько просветлело.
– Компромисс между лютеранством и англиканством, Ваше Величество. О компромиссах говорит и Меланхтон…
– Да, да, – задумчиво вторил ему король, не понимая, к чему это Кромвель затронул столь болезненную для Англии тему вместо того, чтобы решать его, Генриха, судьбу. – Я получил от него послание, в котором он уведомляет меня, что Папа вновь предпринимает попытку установить неограниченную власть церкви. Несогласных либо отлучают от церкви, либо обвиняют в измене. Бог мой, поистине мы живем в страшное время… Так о каких компромиссах всё‑таки идет речь, господин Кромвель?
– Как я уже говорил вам, Ваше Величество, единственно правильное решение – это вступление в брак с представительницей какого-нибудь германского княжеского дома.
Генрих поморщился. Одно только упоминание о свадьбе наводило тоску. Заметив это, Кромвель поспешил добавить:
– Мы не можем ждать, когда император Карл и король Франции, объединившись, набросятся на Англию, как коршуны. Мы должны действовать предусмотрительно и заранее защитить наше королевство. И единственный способ противостоять их агрессии – это заключение союза с домом Клевов. Брак с принцессой Анной выгоден для Англии, ибо он поможет нам впоследствии без труда и религиозных компромиссов найти поддержку в протестантском мире.
– Почему вы в этом столь уверены, господин Кромвель? – поинтересовался герцог Норфолк, молчавший до сих пор. – На чем основываются ваши догадки и смехотворные предположения?
– Это не догадки, милорд, – отозвался Кромвель, – а уверенность. Я думаю, вам не нужно напоминать, как Папа Павел III год назад подбивал императора и Франциска объявить войну Англии. Или ваша память настолько коротка, что вы не помните, как в Нидерландах были арестованы все наши суда, а послы Испании и Франции отозваны?
– Я помню, – сухо ответил герцог и замолчал. Он боялся, что и король вспомнит о той незавидной роли, которую ему пришлось сыграть год назад в назревавшем конфликте между империей, Францией и Англией.
– Значит, мой брак с Анной даст нам возможность избежать дальнейших разногласий с союзом? – уточнил Генрих.
– Вы совершенно правы. После свадьбы ничто не помешает нашему королевству получить поддержку Шмалькальденского союза, ибо союз тоже нуждается в покровительстве такой страны, как Англия. Папа и император не дремлют, и к их угрозам надо относиться серьезно. Поэтому, на основании вышесказанного, я настойчиво рекомендую Вашему Величеству еще раз как следует продумать решение, которое будет принято относительно вашей женитьбы.
Кромвель замолчал. Пламенная речь, произнесенная с таким воодушевлением, произвела неизгладимое впечатление не только на подданных короля, но и на него самого. Обладая трезвым и расчетливым умом, Генрих понимал, что, как бы ни противна была ему невеста, иного выхода у него не было. Приходилось смириться.
– Ну что ж, – в задумчивости произнес Генрих, барабаня толстыми пальцами по ручкам кресла, – не скрою, что брак со столь… необразованной девицей не приводит меня в восторг. Однако перспектива получить вместе с союзом силу, способную противостоять Габсбургам, меня радует. Господин Кромвель, вы убедили меня… Интересы Англии – это мои интересы. И я готов ради моего королевства пойти на жертвы. Господин Кромвель, оповестите всех, в том числе и германские княжеские дома, что вскоре состоится мой брак с принцессой Анной Клевской. А в донесении курфюрсту Саксонскому еще добавьте, что мы надеемся, что наша дружба, основанная на истинной вере, будет способствовать дальнейшему сохранению мира. Надеюсь, у него наконец-то отпадут всякие сомнения, и в недалеком будущем мы подпишем‑таки обоюдно выгодный договор… Да, и еще… Герцогу Саффолку вместе с моей невестой надлежит немедленно прибыть в Лондон. Скоро моя свадьба!.. Господа министры…
Король, ни на кого не глядя, быстрым шагом, хоть и прихрамывая, удалился в свои покои. Кромвель, окинув торжествующим взором герцога Норфолка, усмехнулся. Герцог, сжав кулаки, буквально позеленел от злости. Он резко развернулся на каблуках и проследовал к выходу.
– Смейся, смейся, старая гиена, пока еще можешь, – злобно проговорил лорд-казначей вполголоса. – Ничего… сегодня ты выиграл, но запомни: недолго тебе осталось упиваться победой. Гильотина уже ждет тебя…
