Марина Иванова
Утёс забвения

– Лизунь, дело прошлое, – поморщился Кирилл, – Забыли.

Лиза с досадой дёрнула плечом, поставила на стол пустую бутылочку.

– Я никому не в упрёк вспомнила. – Она потёрла пальцем висок, заправила за ухо прядь волос. – Просто как-то так выходит, что именно я уже в третий раз всех втягиваю в какой-то жуткий нелепый квест, слишком опасный, слишком реальный, чтобы относиться к нему как к игре…

– Не ты, – поправил её Антон. – В первый раз дед Тихон с семейным проклятьем подсуетился, а во второй… Пожалуй, там мы с Риткой всех подставили, ведь именно нашего сына похитил магистр. Не понимаю, почему во всем, что происходит, ты всегда винишь себя?

– Потому что все эти призраки… только я их вижу.

– И что? Макара похитили вовсе не призраки, а вполне реальный, живой человек.

– К тому же, с чего ты взяла, что история мальчика Вани окажется такой же опасной, как две предыдущие? – забирая у жены Максимку, спросил Кирилл.

– Вот не поверишь! Предчувствие! – сердито огрызнулась Лиза.

– Это аргумент. Но не обоснованный. Давай-ка, жена, проблемы решать по мере их поступления, а не накручивать себя заранее.

– Давайте подведём итог, – предложил Глеб. – Итак… мальчик Ваня Сенцов пяти лет. Погиб в августе прошлого года. Жил в многодетной семье, там, помимо него ещё пятеро. Проживал в частном доме в пригороде райцентра. Отец его – майор полиции Сенцов Владимир Васильевич – уважаемый человек в районе, родился и вырос всё в том же пригороде. Мать тоже местная… вот кажется и всё. Да. Все остальные дети в семье – девочки.

– Не густо, – с досадой хмыкнул Кирилл. – Ладно, будем надеяться, что поездка в райцентр внесёт ясность.

– Или запутает всё окончательно, – ворчливо пробормотала Лиза. – Вы сидите, не разбегайтесь по домам, а я пойду Макса укладывать.

5

В путь отправились на машине Кирилла. Он заехал за Глебом, тот уже ждал его у подъезда. Погода выдалась мерзкая, морозы и снегопады сменились сильной оттепелью с холодным дождём. За сутки просели сугробы, грязный снег медленно таял, прохожие месили его ногами, превращая в кашу, по дорогам, разбрызгивая колёсами жидкую грязь, мчались чумазые автомобили, заляпанные этой самой грязью по самую маковку. Вот уж радость так радость, отправляться в путь по такой погоде!

Глеб запрыгнул в салон, нахохлился, застыл на пассажирском сиденье.

– Может, не сегодня? – страдальчески протянул он. – Кир, может, по домам?

– Поздняк метаться, – так же хмуро бросил Кирилл, – Поехали уже. Адрес не потерял?

– Не… я запомнил.

– Штурманом будешь.

– Кир, а ты чего это сегодня не в духе? Случилось что? Или из-за погоды?

Кирилл пожал плечами, раздумывая, говорить или нет. Кое-что произошло, но он сам ещё не успел понять и осознать новости, свалившиеся на голову прямо с утра.

– Да отец звонил, – нехотя отозвался он.

– И как ему живётся в Австралии?

– Хорошо живётся, сыто и солнечно. Вот от такой дряни, – Кирилл кивнул за окно, – он точно давно отвык. И всё у него хорошо, только сынишка лютует.

– Братец твой?

– Ну типа того… – объезжая лужу, вывернул руль Кирилл. – Братец… которого не видел никогда. Ещё две сестры имеются в наличии, одна Полинке моей ровесница, другой только-только четыре года стукнуло. Так вот… Переходный возраст у Марка, бушует он не по-детски. Учиться отказывается наотрез, общаться с ровесниками тоже, сидит взаперти целыми днями, ни с кем не разговаривает, сестёр третирует.

– Не понимаю, к чему ты клонишь? Чем ты можешь отцу помочь, когда вы живёте с Марком на разных континентах?

– Вот! Зришь в корень, Глебка! Это стихийное бедствие, в быту именуемое Марком, вбило себе в голову, что Австралия ему для жизни не подходит категорически. Догадываешься, куда парниша метит?

– Неужто к тебе?! – ахнул Глеб.

– В десяточку! Он уже несколько лет бредит Россией, а теперь ультиматум отцу выдвинул: либо он в России жить будет, либо покорно терпите, родители, все его выходки. Кроме меня у отца никого в России не осталось, вот и созрело в семейке единственное, на их взгляд, верное решение, спихнуть неуправляемого Марка ко мне на ПМЖ. Даже конца учебного года не дождались и быстренько, не заручившись моим согласием, братец закрыл все хвосты и сдал необходимые для перехода в следующий класс экзамены. Как тебе это нравится?

– Попал ты друг, вот что я тебе скажу.

– Ага! Сам в шоке. У меня дома имеется собственное мини-торнадо в лице Полины Кирилловны, младенец Максим, одного месяца от роду, жена со сверхспособностями, а также с недавних пор призрачный мальчик Ваня. Вот только Марка нам для полного боекомплекта не хватает!

– Там он сестёр третировал, здесь Полинку изводить начнёт?

– А вот это вряд ли. При таком раскладе я бы на дочь ставку сделал. Тут в другом вопрос… что я-то с ним делать буду? По сути, он мне никто. Ну кровные узы, это понятно всё… пустое, он всего лишь сын моего отца, я о нём только по отцовским рассказам знаю, сам даже по телефону не общался никогда. Вот и на кой мне головная боль в виде пятнадцатилетнего охломона, вздорного и неуправляемого? – Кирилл остановился на светофоре, посмотрел на друга каким-то затравленным взглядом, отвернулся. Внутри всё бушевало и клокотало, Глеб видел, какие эмоции переживает сейчас Кирилл, хотелось помочь, поддержать, но что тут скажешь?

– Ты согласился? – только и спросил Глеб.

– А что мне оставалось?! – в голосе отчаяние, ладони ударили по рулю, машина рывком ушла с перекрёстка… – Я отцу всем обязан. Всем, что сейчас имею. Бизнес, квартира… он всё мне оставил, а мог бы продать и укатить с денежками. Нет, конечно он не пустой уехал, но и я начинал бизнес не с нуля, а имея хороший фундамент. Так что, я вынужден был согласиться.

– Лиза знает?

Кирилл отрицательно покачал головой.

– Даже не знаю, как сказать ей об этом. Боюсь.

– Чего? Что твоего решения не одобрит? – хмыкнул Глеб. – Вот уж вряд ли!

– Да нет… Расстроить её боюсь. Ну представь, и так весь дом на ней, а тут ещё лихо австралийское прибудет, чудить начнёт, куролесить. Это он дома отцу обещает, что тут паинькой станет, но подобным обещаниям грош цена. Он привык к одной жизни, здесь, в России, всё иначе, да и в каждой семье всё по-своему. Вот и думай, как угодить вздорному недорослю, которого все пятнадцать лет баловали, сдувая пылинки. Это ж у нас ребёнка можно отшлёпать, отругать, в угол поставить, и никому дела нет, никто в процесс воспитания не лезет, у них всё по-другому. У них воспитательный процесс рассматривается как посягательство на личное пространство ребёнка, за шлепок по попе могут дитятко просто изъять из семьи, передать в другую, вот и прыгают родители перед отпрысками на задних лапках, стараются.

– Представляю, кого они вырастили…

– А мне с этим жить, – мрачно усмехнулся Кирилл. – Да ладно мне, я на работе, а вот Лизке придётся все его выкрутасы терпеть…

– Ох, сдаётся мне, Кирюх, ты не прав. Твои девчонки очень быстро перевоспитают пацана, вот увидишь… – Глеб улыбнулся. – Ну что, скоро уже приедем. Сейчас будет большой тягун в гору, а уж на горе и находится деревня, с символичным названием «Пастушья горка». Интересное название, правда?

– Угу, – рассеянно отозвался Кирилл. Мысленно он был далеко от искомого населённого пункта с интересным названием. – И большая деревня?

– Ну как деревня… Это посёлок городского типа. Несколько улиц с домами в три-пять этажей – это центр, а нам с тобой окраина нужна, частный сектор. Это почти на въезде. А сразу за посёлком город начинается.

Кирилл кивнул, не ответив.

Дом действительно оказался на самой окраине деревни, вернее даже не дом, обширный участок, обнесённый глухим металлическим забором, выкрашенным в ярко-зелёный цвет, дома за ним видно не было. Над калиткой висела табличка с названием улицы и номером дома.

– Фу, как пошло, – презрительно скривился Глеб. – В наше время зелёный забор… мерзость какая.

– Вот ты со своим ремонтом сдвинулся… – усмехнулся в ответ Кирилл, – Дизайнером стал, никак не меньше! Может, хозяин движение Гринпис поддерживает? Или цвет зелёный уважает, нам-то что за дело?

– Решительно никакого, но он уже потерял вес в моих глазах.

На звонок чуть приоткрылась зелёная дверь, выглянула из-за забора любопытная детская мордочка. Из-под пуховой, невероятно пушистой шапки и широкого шарфа наружу торчал остренький веснушчатый носик и яркие зелёные глаза.

– Привет, пушистик, – улыбнулся Кирилл. – Ты кто?

– Я Светка. А вы, дяди, кто?

– А мы… мы, наверное, к папе твоему. Сенцов Владимир Васильевич папка твой?

– Да, – девочка загрустила, задумалась. – Я позову его, а вы… подождите на улице.

Не прошло и пяти минут, как к ним вышел высокий, крупный мужчина в толстом свитере и спортивных брюках.

– Вы ко мне? – он окинул обоих внимательным взглядом, прищурился, внимательно изучая протянутую Глебом «корочку». – Журналисты, значит… По какому вопросу?

Глеб начал туманно, долго и путано объяснять, что пишут они статью о детской смертности, произошедшей из-за несчастных случаев, что по задумке Ваня является одним из персонажей статьи, а соответственно, хотелось бы побольше узнать о нём.

– Да что же вам всё неймётся-то?! – в сердцах перебил Глеба мужчина. – Что ж вы никак мальчонку в покое не оставите?! Лезете… лезете…

Кирилл успел подумать, что вот сейчас калитка перед ними просто захлопнется, но мужчина посторонился, пропуская их во двор.

– Ладно, в дом ступайте, поговорим.

Дважды повторять не пришлось, Глеб, а за ним и Кирилл вошли на просторный двор. Пока шли до низкого одноэтажного дома, расположенного в глубине участка, Кирилл с недоумением озирался, разглядывая всё вокруг, и никак не мог понять, что именно кажется ему странным. Но что-то во дворе казалось неправильным, ненастоящим. Казалось, будто двор является декорацией к фильму. Вот закончатся съёмки, и всё здесь разберут, оставив за кадром симпатичную полянку на опушке… Под ногами чисто выскобленный деревянный настил, доски местами прогнили, потрескались, прогнившее крыльцо, на нём – коврик, сплетённый из старых лоскутов – яркий, разноцветный, но какой-то… унылый, кричащий о крайней степени нищеты. Прошли в дом, разулись в сенях. Тапочки уж конечно, никто гостям не предложил.

– В горницу проходите, – неприветливо буркнул Владимир Сенцов, отпихнув с дороги беременную женщину и льнущую к ней девчушку. – В комнате сиди и не высовывайся! – вполголоса, но очень грубо приказал он. В большой комнате небрежно махнул рукой, указывая гостям на стулья у стола. – Присаживайтесь. Спрашивайте.

Обстановка в комнате была проста и незатейлива: стол посреди комнаты, два дивана, оба советских времён, огромный полированный шкаф, штопанные занавески на окнах. На стенах пёстрые ковры, лавка под окном, на подоконнике детская фотография в дешёвой рамке… Кирилл сразу зацепился взглядом за снимок, с него смотрел тот самый мальчик, что выскочил на дорогу перед машиной. Хмурый, неулыбчивый с тревожным совсем не детским взглядом, но это определённо был Ваня.

В комнате было жарко, Владимир Сенцов стянул с себя свитер, бросил его на лавку, заметил фото на подоконнике, поставил перед гостями, даже не взглянув на сына.

– Вот он, Ванька… всё, что осталось от него… – показалось, или отец действительно раздавлен горем? – У нас ведь с женой девчонок пятеро, пацан один был… – он отвернулся от собеседников, прикрывая ладонями лицо. Глеб с Кириллом переглянулись. Кир нахмурился, пожал плечами, а Владимир продолжил, – Простите… до сих пор в себя прийти не могу. Он родился нормальным, мы с женой нарадоваться не могли, смышленый, заговорил рано, а потом… что-то произошло, он изменился, другим стал. Замкнутым, злобным, истеричным. Говорить перестал. Врачи диагноз поставили – задержка психического развития, что с этим делать, они не знали. Говорят, всё развилось на фоне болезни, в три года мальчик перенёс пневмонию в тяжёлой форме, не знаю…

Кирилл достал блокнот, раскрыл его, принялся карандашом черкать в нём что-то, оставив вести переговоры Глеба.

– Ну а лечить мальчика вы не пытались? – покосившись на друга, взявшего самоотвод, спросил Глеб.

– Что толку? Врачи сказали, что он безнадёжен, а мы смирились. – Он уронил на стол тяжёлые ладони, подтянул к себе фотографию, мельком посмотрел на детскую мордашку. Поникли плечи, подёрнулся туманом взгляд… – Здесь Ванька болен уже. Видите, какой он? Как зверёк… Он и вёл себя так же, всё время куда-то прятался, убегал. Анжелка с ног сбилась, его разыскивая. А потом вот… несчастный случай.

– И вы вот так сразу поверили, что это именно несчастный случай? – не отрываясь от блокнота, подал голос Кирилл.

– Это действительно кажется странным, – подхватил Глеб. – Обычно родители сомневаются до последнего. До тех пор, пока доподлинно причина смерти установлена не будет, верить отказываются.

– А мы поверили! – с вызовом усмехнулся мужчина. – Сразу. Я даже дело уголовное свернул. Почему? Да просто сына своего хорошо знали. Его эта чёртова река как магнит к себе манила, сколько раз сбегал туда. И потом… – он обхватил руками голову… – Может, лучше так, чем идиотом жить, а? Уходите! – вдруг поднялся из-за стола Владимир. – Не рвите мне душу! Уходите!

Он опрокинул рамку с фотографией изображением вниз, впечатал её в стол ладонью, побагровел.

– Да… не получилось у нас с вами разговора, Владимир Васильевич, – констатировал Глеб, – А жаль. Я надеялся, вы рады будете, что хоть так, через статью газетную, о Ване вспомнят. Прощайте и… берегите детей.

Кирилл даже прощаться не стал, вышел молча, лишь подмигнул во дворе девчонке, бросившейся закрывать калитку, вручил бумажный пакет с шоколадными конфетами, она, прижав к себе нежданный подарок, в неверии распахнула глаза.

– Это мне?!

– Тебе.

Быстро обернувшись на крыльцо, девчонка, позабыв сказать спасибо, принялась запихивать пакет под курточку.

– Что скажешь, друг? – усмехнулся Глеб, когда девочка захлопнула за ними калитку.

– Глеб, давай так… сначала по соседям, а после впечатлениями делиться. Мне надо их как-то рассортировать.

– И не говори… у меня тоже картинка не складывается, присутствует ощущение размытости и недосказанности. Может, соседи прояснят ситуацию?

Калитка соседнего двора была закрыта на амбарный замок, а вот во дворе напротив, огороженном опять же, зелёным металлоштакетником, кто-то ходил. Звенел цепью дворовый пёс, поскуливал радостно, заливисто тявкал щенок, беззлобно осаживал его мужской голос. Глеб постучал. Калитка распахнулась сразу же, перед визитёрами возник молодой мужчина.

– Здравствуйте! – приветливо улыбнулся Глеб. – Мы являемся представителями скромной профессии слова и пера, меня зовут Глеб, это Кирилл…

– Журналисты, короче… – невежливо перебил мужчина. – К соседям приезжали?

– Да. К Сенцовым.

– И? Я чем могу вам помочь? – хмуро осведомился он, отпихнул ногой льнущего щенка, сунул в карманы руки. – Сплетен я не собираю, и уж тем более не распространяю, жизнью соседской не интересуюсь, живу себе, никого не трогаю…

– Примус починяю… – едва слышно пробормотал Кирилл.

Мужчина коротко глянул на него, но переспрашивать не стал, ответил сухо, по-армейски:

– Вряд ли я могу быть вам чем-то полезен.

– Мы о Ване хотели поговорить. Вы его знали? – поинтересовался Глеб.

– Видел, конечно, но у Сенцовых детей столько, что в глазах рябит, а я не приглядываюсь. Вроде бегал один мальчишка… – он равнодушно пожал плечами.

– Надо же, вы на редкость ненаблюдательны, – хмыкнул Кирилл. Он легко перетянул разговор на себя. – Не слышали, что соседский мальчик погиб прошлым летом?

– Слышал что-то такое, жаль, конечно, мальчонка занятный был…

– То есть всё-таки знаете его?

– Видел, – настаивал на своём мужчина. – И только лишь.

– Через забор, вероятно? – уточнил Кирилл.

– Через забор тоже. Мы всё-таки соседи, бывало, что и на улице встречались.

– И при своём поразительном равнодушии к окружающим, вы как-то успели понять, что мальчик занятным был, так получается?

– Выходит, что так… – говорил он ровно и спокойно, не выказывая каких-либо эмоций, но в глаза не смотрел, взгляд его будто приклеился к какой-то одной, выбранной заранее точке. Кирилл проследил его взгляд, увидел царапину на калитке, кивнул собственным мыслям. Врёт мужик. Определённо врёт. Так не бывает, чтобы уж совсем без эмоций, тем более, когда речь о беде заходит. Пусть не своей, чужой, случившейся с соседским мальчишкой… Человек не умеет общаться совсем без эмоций, тут скорее самообладание непробиваемое, о чём и говорит отсутствующий взгляд на калитку. Но к чему оно? Ведь не с обвинениями они пришли, просто поговорить. Версия напрашивается сама собой. Единственная. Сосед любопытен сверх меры и знает куда больше, чем хочет показать.

– Вы чего-то боитесь? – в лоб спросил Кирилл.

Собеседник дёрнулся, моргнул, быстро глянул на Кирилла и снова отвёл глаза. Удалось-таки выбить его из колеи, пусть на миг, но маска сброшена, за личиной безразличия проступило что-то живое. Неужели действительно страх?

– А мне-то чего бояться? – после непродолжительной паузы поинтересовался он, схватившись за собачку молнии на куртке. – С мальчиком несчастный случай произошёл. Не здесь, на реке, вернее, на утёсе, я туда не хожу, так чего мне бояться? – а рука непроизвольно гоняла собачку молнии вверх-вниз.

– Сломаете, – заметил Кирилл.

– Что? – мужчина растерялся, глянул на молнию, застегнул куртку и сунул руку в карман.

– Нет, ничего… – Кир дежурно улыбнулся, пожал плечами. – Ладно, раз вы ничего не знаете, говорить нам больше не о чем. Извините за беспокойство, мы пойдём…

Калитка мигом захлопнулась, мужчина даже попрощаться не соизволил.

– Хам трамвайный, – прокомментировал Глеб.

– Не хам, – возразил Кирилл. – Думаю, у него есть веские основания так себя вести. Ну что, Глеб, идём дальше? Мне всё интереснее и интереснее это расследование.

– Вот кому надо было в журналистику идти! – рассмеялся Глеб. – Или в полицию. Такие способности пропадают всуе…

– Нет уж. Мне моё дело нравится. А это так… хобби… – он уже стучал в следующую калитку.

Открыла им молодая и очень привлекательная женщина. Заулыбалась, захлопала ресничками.

– Мы из газеты, – хмуро бросил Глеб. – Можете уделить нам несколько минут?

– Конечно! – женщина ослепительно улыбнулась ему, снова застенчиво хлопнула длиннющими ресницами. – В дом проходите… – спохватилась она. – За чаем сподручнее разговаривать.

Они прошли в дом на тёплую застеклённую веранду, уселись на широкую скамью за столом, на яркие смешные подушечки. Разительно отличалось это жилище от того, где довелось побывать пятнадцать минут назад. Здесь царил простой деревенский уют, заботливо созданный умелыми женскими руками.

– О чём вы хотели поговорить? – небрежно бросила хозяйка, заставляя стол чайными чашками, вазочками с вареньем, плетёнками, доверху набитыми крохотными на два укуса пирожками. – Вероятно, о Сенцовых? – сама ответила на свой вопрос она. – Тогда по адресу. Я с Анжелкой и Вовкой в одном классе училась.

– Да, именно… – подтвердил её догадку Глеб, а Кирилл снова с отсутствующим видом уткнулся в блокнот.

– Вот за чаем и поговорим, – зарделась под Глебовым взглядом хозяйка. – Меня Алёной зовут.

– Я Глеб, это Кирилл.

Кир не удосужился даже кивнуть, увлечённо что-то записывая карандашом в блокнот. Алёна разлила чай. Только теперь Кирилл оторвался от записей, поднял голову, улыбнулся Алёне.

– Извините меня за временное отсутствие, боялся мысль потерять.

– Ничего. – Алёна равнодушно кивнула, стрельнула глазами в сторону Глеба, присела на лавку, пододвинула к себе чашку. – Что именно вы хотели узнать? – пряча смущение, спросила она.

– Наверное всё. Что за семья? Что не так с Ваней было? Почему он погиб? – засыпал её вопросами Глеб.

Алёна нахмурилась.

– Да семья как семья, – пожала плечами она. – Обычная. В деревнях многие так живут.

– Как?

– Да не очень… но у Сенцовых всё как-то издалека складывалось. Я начну оттуда, со школы. Можно?

– Конечно! – Глеб обрадовался. Неужели им повезло, и они нашли человека, знающего всю подноготную семьи?

– Они дружили класса с четвёртого. Ну как дружили… Дружил Вовка, а Анжела уже тогда непростой девочкой была. Вовку при себе как пажа держала. По принципу «поди, подай». Смотрела свысока, насмехалась. Ещё бы! Первая красавица в школе! Она очень рано осознала своё преимущество перед другими, вовсю пользовалась им. А мы все, одноклассники, при королеве холопами были. Она казнила, она миловала, она подарки дарила с королевского плеча, она же их и отбирала. Сейчас это всё невероятным кажется, а тогда… всё было правильным, мы даже не задумывались о том, что дружба другой бывает, и от прислуживания ох как отличается. Вовка служил преданнее всех. Он обожал Анжелу, разве что не молился на неё. И в старших классах она вроде как отвечать ему начала взаимностью, а потом, никого не предупредив, уехала в Москву, поступать в театральный.

Алёна задумчиво болтала ложечкой в вазочке с вареньем и всё поглядывала на Глеба. Она будто забыла, о чём минуту назад рассказывала. Не занимал её разговор, куда больше интересовал видный мужчина, зашедший в гости. Только вот незадача, не один он зашёл с приятелем, и этот приятель Алёне ох как не нравился!

– А что было дальше? – поторопил её Глеб, устав от ожидания. – И кстати, пирожки у вас – объеденье!

– Понравились? – щёки Алены зарделись, на губах снова заиграла застенчивая улыбка. – Это с левашом. Вы знаете, что такое леваш? Это сушёные и спрессованные ягоды, для пирогов самое то!

– Бесподобные пироги! – снова похвалил Глеб. – Но может быть, вернёмся к повествованию? Вы безумно интересно рассказываете, – нагло польстил он. – Заслушаться можно!

– Да… – Алёна на миг задумалась. – Потом Анжела вернулась. Через полтора года. В институт, конечно же, не поступила, там таких как она… бесталанных, пруд пруди.

– Вы считаете, нет у Анжелы таланта?

– Однозначно! Кроме красоты и самомнения у неё вообще ничего нет. Вернее, так раньше было. Сейчас нет ни того, ни другого. Всё, что имела, растеряла.

– Однако! Не слишком ли вы категоричны?

– Она того заслуживает! – уверенно заявила Алёна. Поднялась из-за стола, подлила Глебу чая, снова присела на лавку. – Она вернулась немножко беременной. Месяцев этак на семь. Родила вскоре. Девчонку. И спесь-то с неё как копоть слетела. Человечнее стала что ли… А может, сломалась просто. Не могу односложно сказать. Я как раз замуж собиралась. За Вовку. А она… Увела его.

– Вот так человечность! – ухмыльнулся Кирилл.

– Хорошо, что так вышло, – тихо проговорила Алёна. – Мне через год человек встретился. Хороший. А ей… а и вся жизнь у неё наперекосяк пошла. Видели её?

– Это вы о синяке в пол-лица? – без особого интереса уточнил Кирилл.

– Это я о детях её. И о муже. Про синяк ничего не знаю. Беременность – это её естественное состояние. Ну подумайте, восьмые роды!

– Стоп! – насторожился Глеб, – Как восьмые? По моим данным детей вместе с Ваней у неё было шестеро. Ну ладно, сейчас седьмым беременная, вы не путаете, Алёна?

– Вовсе нет. Это, наверное, по Вовке данные. А у Анжелы восемь детей. В смысле, беременная восьмым. Я же говорила, что с Москвы она беременной приехала. Вскоре дочку родила. На себя записала, под своей фамилией. А за Вовку она уже после вышла, через год примерно. Он всё определиться не мог, от меня к ней бегал и обратно.

– Отчего же? – снова влез Кирилл, не поднимая глаз от блокнота. – Вы же только что говорили, что любил он её сильно? Что ж за выбор перед ним стоял?

– Любил… – Алёна кивнула, с грустью посмотрела в окно, положила руку на стол, ненароком коснувшись руки Глеба, бросила стремительный взгляд на него, смутилась напоказ, спрятала руки под столом. – Вот только простить не мог. Да, похоже, до сих пор не простил. Женился, добился своего в своё время, а как жить с её нелюбовью понять не сумел.

– Плохо они живут, да?

– Как все, – поспешно ответила Алёна. Слишком поспешно для того, чтобы принять её слова за чистую монету. Дозирует информацию, выдаёт строгими порциями, каждое слово через фильтр пропуская.

– Вот моя жена с синяками не ходит, – ядовито усмехнулся Кирилл. К угощению он даже не притронулся, только чай выпил. – А вы говорите, как все…

– Да мало ли… может, сама ударилась, всякое случается.

– Ну да, ну да… – он снова застрочил что-то в блокноте.

– Выходит, живут они хорошо, – Глеб подхватил эстафету, принялся развивать тему отношений, не забывая при этом наблюдать за Алёной. – Но, когда погибает ребёнок, предпочитают забыть о нём, будто его и не было. Так?

– Ваня… – лицо Алёны осветилось искренней улыбкой, – Он очень светлым мальчиком был. Особенным.

– До болезни или после? – Кирилл ставил её в тупик вот такими короткими, неожиданными вопросами. А теперь ещё и от блокнота оторвался, смотрит пытливо, будто в самую душу заглянуть норовит.

– До болезни? – переспросила она, нахмурившись. Кирилл определённо ей не нравился, не позволял контролировать беседу, задавая неудобные вопросы. – Ах, ну да, – спохватилась Алёна, – я поняла… Это, когда мальчик разговаривать перестал?

– Да. Так до или после? – настаивал на ответе Кирилл.

– Всегда, – неуверенно пожала плечами женщина. Лоб её расчертили глубокие вертикальные складки, она не понимала, правильно ли ответила. – Ещё чаю? – попыталась скрыть замешательство она.

– Если вас не затруднит… – широко улыбнулся Глеб, пододвигая к ней свою опустевшую чашку.

Алёна с неприязнью глянула на Кирилла, но налила чая и ему. Он кивнул небрежно, покрутил пальцами карандаш, снова принялся писать что-то в блокноте.

– А вот скажите мне, Алёна, – продолжил прерванный разговор Глеб, – В чём выражалось… хм… слабоумие мальчика? Его отец утверждает, что после перенесённой болезни мальчику поставили диагноз – задержка психического развития. Причём, насколько я понял, лечить мальчика даже и не пытались. Так в чём заключалась задержка развития?

– Ваня говорить перестал.

– И только?

Алёна совсем растерялась. Поднялась из-за стола, взяла чайник, зачем-то переставила его с одного места на другое, смахнула с яркой скатерти несуществующие крошки.

– Это не ко мне вопрос, – наконец нашла правильное решение она. – Вы меня извините, но я не так близко общалась с Ванюшей, не знаю точно, в чем выражалась его болезнь. Бегает и бегает мальчишка по улице, улыбается всем… У него всегда куча разноцветных стёклышек в кармане была, он через них на людей смотрел, а потом… с кем-то шёл на контакт, с кем-то нет, что уж видел через стекляшки?…

– Вы тоже боитесь? – поднял на неё глаза Кирилл.

– Тоже? – удивилась она.

– То есть, в моём вопросе вас смутило именно это слово?

– Не понимаю. Нет. Ничего я не боюсь, – зачастила Алёна. И хоть вела разговор с Кириллом, смотрела только на Глеба. – Мне-то чего бояться?

– Одноклассника Вовку, например.

– Так он… он сотрудник полиции, да и потом… с Ваней несчастный случай произошёл… все знают.

– Вы в это верите?

На этот вопрос женщина, устав от недосказанности, собственной лжи и подвохов в репликах странного журналиста, ответила искренне:

– Верю ли я – дело десятое. А родители верят, с этой верой живут. Как им живётся, то не моё дело, и не ваше. И вообще… – она с сожалением посмотрела на Глеба, – вам, кажется, пора.

– Это точно, – Глеб бросил взгляд на ходики – простенькую, вырезанную из дерева сову с цепями, гирями и маятником, с двигающимися в такт маятнику глазами, усмехнулся, – Надо же, такой раритет… Неужто работают?

– У меня муж мастер на все руки… был, – с гордостью ответила Алёна, при этом посмотрела на Глеба откровенно призывным взглядом. – Вы бы не ходили больше по деревне, Глеб, не расспрашивали людей.

– Почему?

– Не расскажет вам никто о Ване. Не знают люди Сенцовых, сторонятся их. Они хоть и местные, но чужие здесь. Вон, за глухим забором прячутся…

– И людей стращают, – с усмешкой закончил её фразу Кирилл.

– Я этого не говорила, – медленно покачала головой Алёна. – Закрытые, это да, остальное вы сами додумали.

– Пусть так, – легко согласился Кирилл. – Ну что, дальше пойдём? – спросил он у Глеба, когда калитка, скрипнув на прощанье, захлопнулась. – Или хватит уже на сегодня? У меня, если честно, голова кругом.

– Согласен. Давай уже к дому двигать. Ещё один визит, и я сам умом тронусь…

– Особенно, если в следующем доме такая же красотка живёт, – не удержался от колкости Кирилл. – Как она вокруг тебя круги нарезала… загляденье! Видела бы Ирка, волосёнки бы ей повыдирала.

– Да тьфу на тебя! – рассмеялся Глеб. – Завидно?

– Вот уж нисколечко! Но эти реснички, этот голос, взгляд… Глебка, может, вернёшься? Не разочаровывай барышню, – заговорщицки подмигнул Кир. – А я тебя в машине подожду.

– Иди ты… лесом!

– Предпочитаю ехать, – ныряя за руль, ответил Кирилл.

Когда тронулись, Кирилл всё ещё улыбался, вспоминая и смакуя визит к соседке Сенцовых, но улыбка померкла, стоило отъехать от посёлка. Глеб насторожился, когда на довольно крутом повороте Кирилл не сбросил скорость.

– Полихачить решил? – спросил он.

Кирилл в ответ медленно покачал головой.

– Пристегнись, Глеб.

– Что? Что случилось?! Что ты творишь, Кирюха?!

Кир не ответил, он сосредоточенно смотрел на дорогу, автомобиль, всё набирая скорость, летел с горы. Воздержавшись от дальнейших вопросов, Глеб послушно накинул на себя ремень безопасности.

– Чёрт! Чёрт! – сквозь зубы бормотал Кирилл, судорожно вдавливая в пол педаль тормоза. – Что за хрень такая?!

А Глеб смотрел на дорогу, летящую серой лентой под колёса, и с ужасом осознавал, что этот путь, скорее всего, окажется для них последним. Гора, запредельная скорость, отказавшие тормоза, овраг с правой стороны, за ним лес. С левой, там, под горой далеко внизу виднеется поле… Пока дорога ровная, прямая – они живут, но первый же поворот наверняка окажется для них смертельным.

Впереди замаячил рейсовый автобус. Он плетётся с черепашьей скоростью. В нём люди. Наверное, много людей, они едут по своим делам, и все хотят жить. И невдомёк им, что смерть уже в нескольких метрах, не подозревают они о беде…

Нет, Глеб определённо не хочет досматривать эту историю, лучше зажмуриться, не видеть ничего, из темноты в темноту, наверное, не так страшно… Он зажмурился. Сильно, до боли в глазах… Вот. Вот сейчас. Скорей бы уж…

6

1880 год

«Меня зовут Ярослав. Я являюсь прямым потомком тех, кто, не имея на то морального права, без суда и следствия вынес и привёл в исполнение смертный приговор. Мои родичи совершили казнь. Жуткую и неоправданную. Несоизмеримую ни с чем в своей жестокости. Была ли убиенная ведьмой? Сомневаюсь. Пересуды да оговор – вот из чего сложилось обвинение. А казнь состоялась»…

От зажжённой лучины света было чуть, по бревенчатым стенам метались причудливые тени, за печкой стрекотал сверчок. Хоть и бедная изба, роскоши не знает, зато в ней тепло и уютно, скрипят, будто переговариваясь, половицы под ногами, тянет из печи огнём, дровами, щекочет ноздри умопомрачительный запах похлёбки да свежего печева. Под потолком, источая дурманящий аромат, развешаны сухие пучки цветов и трав, на печи, устланной чистой тряпицей, подсыхает лесная малина.