Марина Хробот
Ведьмачка и Китайская Фифа

Занятая росписью батиков для художественных салонов и платьев собственного кроя, Маша поцеловала Нину. В руках её, как всегда, была жесткая кисточка, а поверх байкового халата коленкоровый фартук в разводах краски и воска.

– Проходи, Нинель, устраивайся.

– Я уехала от него.

– Два придурка. – Развернувшись, Маша пошла в комнату-мастерскую. – Я занята, но сейчас приедет твоя сумасшедшая сокурсница Катя, ей и жалуйся!

Через пять минут в квартиру вломилась Катя в спортивном костюме и с сумкой, размером с чемодан. Увидев расстроенное лицо подруги, тут же потащила Нину на кухню.

– Рассказывай!

Минут пять, захлёбываясь от слёз, Нина жаловалась как она обрадовалась, переехав к Ивану. Неделю прожили вместе…, а он так и не попросил прощения за своё равнодушие… И ни одного ласкового слова, ни букетика, ни пирожного, только завтраки или ужины и секс. Только Фифа их объединяет.

Пропуская рассказы о Фифе мимо ушей, Катерина, как ей казалось, ухватила самую суть:

– А ты его «помаринуй»!

– Какое «мариновать»? – Плача ответила Нина. – Да я за ним босиком по снегу побегу, да мне около него до задыхания хорошо и голова кружится. – Она всхлипнула, и посерьёзнела. – Я буду самым лучшим врачом, достойным его.

Спортивно-резкая Катя, поцеловала подружку в макушку.

– Ну, ты дура, Нина. Таких, как ты используют, но не женятся. Или используют для зарабатывания денег. Ты же феномен. Ты же мне вылечила родимое пятно.

– Наплевать! – Обеими ладонями, Нина отёрла глаза. – Понимаю, ему я не очень-то нужна, но Фифе без меня плохо. Жалко её. Такое чудо, так по ней скучаю. Наверное, она единственная, кто меня безоглядно любит. – Встав со стула, Нина вышла в коридор и принесла сумку с учебниками. – Ладно, чего зря расстраиваться. Пора учиться, скоро сессия.

Прямо здесь, на кухне, переодеваясь в байкерский обтягивающий костюм и шнуруя высокие кроссовки, Катерина поглядывала на подружку.

– Едранутая ты, Нина. Тебе и учиться не нужно, у тебя дар судьбы.

– Сама такая, – устраивая на кухонном столе компьютер тетрадь и ручки, Нина улыбалась. – Приехать в Москву из Альментьевска, поступить в медицинский и заниматься стритрейслингом. Несерьёзно.

– А где бы я могла нормально гонять на машинах? Я ведь без трассы не могу. – Надевая яркую желтую кожаную куртку, Катя с неприятным сильным звуком застегнула молнию. – Куда родители заплатили, туда и поступила. Чего ты опять задумалась?

– Стыдно мне возвращаться в квартиру Ванечки, но болит душа по Фифе, такая она… беззащитная.

– Потрясающе. – Только и сказала Катя. – Поехала я на гонки, вырабатывать адреналин. Сумку оставляю здесь, а ты держись, пусть твой Ванька на коленях ползает, вымаливает прощение.

И, прихватив телефон подруги, она исчезла из квартиры.

* * *

За два дня в квартире Ивана скопилась в раковине грязная посуда, в кровати сбилось постельное бельё, и у Фифы снова стала выпадать шерсть. Есть она отказывалась. Собака буквально плакала, стояла и дрожала перед входной дверью, и сразу после прогулок снова стояла под нею, ожидая возвращения Нины, Настоящей Хозяйки.

Но Иван ничего не мог сделать. Куда уехала жить Нина он не знал, телефон её был выключен, а подруга Маша лениво посылала его «на хер».

Еле дотерпев до понедельника, Иван первым приехал в клинику. Нина появилась через пятнадцать минут.

– Ты почему не позвонила? – Закричал Иван, не обращая внимания на любопытных медсестёр, сидящих в регистратуре. – У меня Катя нечаянно увезла телефон, а у кого она сейчас я не знаю.

– А приехать ты не могла? – продолжал возмущаться Иван. – Я-то ладно, пережил бы, но Фифа отказалась есть, и лежит, голодная от слабости, у входной двери.

– Я сейчас к ней съезжу, – решила Нина. – У меня сегодня выходной, а в институт к двум часам и на работу я приехала из-за тебя, – призналась она. – Давай ключи.

В тот же день, не выпуская Фифу с рук, Нина перевезла все вещи из общежития медицинской академии в квартиру Ивана.

Пахнущая красками и воском Маша, при её отъезде нарочито три раза перекрестила Нину и Фифу широким православным крестом.

– Бог и судьба вам в помощь.

Днём Иван приехал с работы с букетом в пятьдесят бордовых роз.

– Прости, Нина, ты мне нужна… и Фифе.

Позлившись два часа, Нина всё-таки допустила Ивана в спальню. А ночью к ней притулились Фифа, и стала спать в общей кровати.

В клинике сразу же заметили изменившееся настроение Ивана и Нины, присутствие Фифы в регистратуре и увеличившийся потенциал Нины, помогающий в лечении бородавок и пигментных пятен у женщин и мужчин.

– Это что же тебя так заводит? – решила уточнить Эльза Евсеевна, довольная оплатой работы кабинета дерматологии.

Не переставая улыбаться, Нина весело призналась:

– Это мне Фифа даёт подзарядку. Она тоже лечебная.

Ссора

Утром Иван сел на край постели. Нина плотнее надвинула на лицо одеяло, отгораживаясь от назойливого солнечного света.

– Я погулял с Фифой. – Голос Ивана звучал скорбно. – Не мог тебя добудиться.

– Молодец. – Буркнула Нина в подушку.

– Кушать в доме нечего. – Не меняя тона, продолжил Иван.

– У меня ж-жуб болел. – Намеренно жалостливо простонала Нина.

– Это я уже слышал. – Иван лёг и плотнее закутался в своё одеяло. – Слабо топят в доме. А тебе надо вылечить зуб и зажить нормальной жизнью.

– Я уш-ше вылеш-шила.

Пауза реакции Ивана на сообщение затянулась. Нина за эти секунды успела задремать и даже увидеть во сне летний лес и какую-то птичку на ветке…

– Не понял! – Иван надавил на плечо Нины, заставив повернуться.

– В неотлош-шку я съездила, в районную.

Отвечая, Нина на секунду приоткрыв глаза. Во рту ей что-то мешало. Она подумала, что забыла выплюнуть ватный тампон.

Небритый и усталый Иван смотрел на девушку с испугом.

– Нина… Ниночка, у каких костоломов ты была? – В его голосе слышался ужас.

Сев в кровати, Нина потрогала щёку. Правая щека жила самостоятельной жизнью сантиметра на три отставая от родного лица. Значит, это не тампон мешался, значит, начался абсцесс.

– Кштати, а где ты был ношью? – Прошепелявила Нина.

– На работе, Нина. Я же тебе говорил.

– Когда?

– В два часа ночи. Ты, правда, делала вид, что спала. Позвонила Эсфирь, срочно вызвала к твоему дальнему дяде Кириллу Дмитриевичу, у него разнесло всю десну от флюса. Тоже, как и некоторые идиотки, ждал до последнего, а ещё крупный бизнесмен!

Сморщившись, Нина посмотрела на Гену.

– Ты выдрал ему капиталиштишеский клык?

– Полтора часа на него убил, зато он теперь как огурчик и зуб в сохранности. Ну-ка, покажи…

Нина легла обратно в кровать и отвернулась к стене. Иван не отставал.

– Покажи.

– Нет.

– Почему?

– Штесняюсь.

– Меня? – Иван часто заморгал, не понимая сути дела. – Ты забыла? Мы с тобою в ванной вместе моемся, не говоря уже об остальном.

Нине не хотелось отвечать, ей хотелось спать.

– Нина, признайся в самом страшном… Ты удалила зуб?

Объясняться не хотелось, и Ниночка накрылась одеялом с головой. Через секунду Иван содрал с неё одеяло.

– Ты… безголовая… открой рот.

– Ваня, не надо. Мне больно… удалила. Ражожлилась на тебя, думала – ты жагулял…

– Нет, ну… слов не хватает. Идиотка! – Закричал Иван. – А я ещё думал сделать тебе предложение выйти замуж.

Вбежавшая в спальню Фифа вскочила на кровать и, прижавшись к Нине, принялась громко тявкать, защищая Хозяйку.

– Перестань кричать, у меня ш-шелюсть болит, и горло, и ухо… – Нина гладила собаку. – Пош-шалуйста.

Но Иван не перестал. Он полчаса бубнил про этику семейную и врачебную, обзывал Нину разными словами, намекая на её неполноценность вообще, и как гражданской жены в частности.

Когда Нина встала, прихватила Фифу и побрела в ванную, он ещё не понял, что происходит. Когда она оделась и побросала в спортивную сумку нижнее бельё, телефон, планшет и несколько тёплых вещей, он уже подустал от собственных нотаций и начал догадываться, что, может быть, переборщил. Когда же одетая в джинсы и свитер Нина с перекошенной щекой начала одевать в прихожей сапоги, он вышел за ней растерянным.

Добило то, как легко Фифа вскочила на руки Нины и спряталась на её груди, под дублёнку.

Застёгиваясь у входной двери, Нина набрала телефон.

– Сил моих больш-ше нет жить ш-ш тобой, жанудой… Алло, Эльза, это Нина. У меня флюш, температура и Ваня. Мне нуш-жен больничный на пять дней. Я жавтра пережвоню.

– И куда же ты? – Стал заново злиться Иван. – Куда собралась?

– К ш-шёрту на рога, от тебя подалш-ше. Не нуж-жна я тебе, не замечаеш-шь.

– А-а… – Иван смотрел, как Нина повязывает сверху оранжевой дублёнки длинный шарф, купленный ими в Измайлово на выставке прикладных изделий. – А Фифа? – Возмутился он. – Как я объясню Евсеевне, куда делась её собака?

Сглотнув тяжелый комок слёз и обиды, Аля почувствовал облегчение и вполне внятно пояснила:

– Ты, Ваня, шамый правильный из нас, найдёшь выход. А Фифа не её ш-шобака, а моя. Да, моя девочка?

Высунувшись из дублёнки, Фифа ласково лизнула Нину в подбородок.

– А маме с бабушкой как я объясню твой отъезд?

– Передавай привет. – Нина отпирала замки. – И я тебе не ж-жена.

И только Иван подумал, что с абсцессом на десне, не дай Бог, затрагивающим лицевые мышцы, на холод выходить нельзя, как за Ниной захлопнулась входная дверь.

Постояв в опустевшем коридоре, он неохотно переоделся из тапок в ботинки и, накинув тёплую куртку, вышел из квартиры.

На улице было пять градусов мороза. Нина, как ожидал Иван, не сидела у подъезда. В момент появления его на свежем воздухе, она садилась в пойманную машину, прикрывая щёку шарфом и целуя Фифу. Иван хотел крикнуть что-нибудь извиняющееся, но машина отъехала…

Итак, он не поговорил с Ниной, спровоцировал ссору, остался без собаки и к тому же скоро ему нужно быть обратно в клинике. Часы приёма никто не отменял.

Заозёрск. Людмила Дмитриевна

Вставать в шесть часов утра, если тебе на работу к двенадцати – себя не любить. Но именно из-за любви к себе Людмила Дмитриевна ежеутренне надевала спортивный костюм, даже если был небольшой морозец, кроссовки, вставляла в уши наушники и бежала под бодрую музыку по краю городского парка на бульвар Станкостроителей, к не работающему лет тридцать фонтану. Около него она делала три прихлопа два притопа, наклонялась в стороны и дышала свежим воздухом.

В восемь Людмила всегда забиралась в ванную. Туда она брала почитать что-нибудь лёгкое: триллер или мистический ужастик в виде книги, раньше лежала с планшетником, но два из них утопила. Волнительное – философские эссе или любовные романы, она читала только на работе.

Сегодня с девяти часов начал названивать домашний телефон. Искусственный голос определителя номера старательно называл цифры звонящего. Сразу же затрезвонил сотовый, не меньше двадцати раз. Людмила выругалась, пытаясь не морщиться в стягивающей омолаживающей маске.

Звонки повторялись каждые полчаса. Открыв холодильник, она достала бутылку красного вина, налила половину и выпила. На третьем, особенно длинном призыве, в белом банном халате, с тюрбаном полотенца на голове, Людмила включила телефон. В этот момент она как раз наливала себе первый бокал красного лёгкого вина в прозрачный бокал на длинной ножке.

– Алло.

– Тётя Людмила!

– Андрей, я просила тебя…

– Мне очень-очень нужен порошок…

– Иди ты лесом, Андрюша! Я знать ничего не знаю, и не подставляй ты меня, будь человеком.

– Помоги, тёть Люд.

– А как? – Людмила добавила для убедительности дрожания в голос. – Я же тебя предупреждала, заранее беспокоилась…

Пришлось отставить трубку подальше от уха, Андрей орал насколько он, мягко говоря, равнодушен к беспокойству тётушки о его судьбе и к чужим советам.

Людмила не стала класть трубку, выпила немного вина и переждала, пока Андрей выдохнется и резко добавила:

– Всё сказал? Тогда имей терпение послушать меня тридцать секунд. Это не богоугодное дело – продавать исцеляющий порошок, его можно только жертвовать, и я не собираюсь тебе помогать. Хватит!

Телефон отключился на середине фразы. Людмила отложила сотовый. От резкого звонка в дверь дрогнул рука, и красное вино пролилось на белый махровый халат.

На лестничной площадке стояла компания, надоевшая Людмиле за три дня до колик в желудке. Толстый пятидесятилетний дядька – бригадир ремонтников и два помощничка лет по двадцать пять, киргизы или таджики из села, даже не отмеченного на карте.

О себе самом Виталий Петрович говорил с уважением: «Я из-под Саранска, Мордва». Люди с четвёркой по географии думали о скромности человека, так смело говорившего о своей выдающейся морде. Щёки его были видны со спины, приближаясь к ширине плеч. И это при росте в метр семьдесят.

Но на фоне «подчинённых» он выглядел солидно, на полголовы выше каждого. Между собой ребята трещали постоянно на своём языке. С бригадиром они общались несколькими междометиями и пятью русскими матерными словами.

– Привет, Людмила. – Радостно поздоровался Виталий Петрович. – Рабочий день начался. Я уж не стал открывать ключами, что ты мне дала. Невдобно с утра-то. Вдруг ты голая или непричёсанная. Цени мою тактичность.

– Здравствуйте.

Людмила посторонилась, и троица ввалилась в квартиру, расстёгивая ватники и скидывая валенки. По квартире они ходили в шерстяных, убойно вонявших носках.

Все трое первым делом отправились на кухню и тут же вышли оттуда, с недоумением глядя на Людмилу.

– А где чай? – Обиженно уточнил бригадир.

– Когда же вы привыкнете? Не пью я чай! – Быстро пройдя на кухню, Людмила открыла практически пустой холодильник. – Вот! Только красное вино и минеральная вода. И вообще, я дома не готовлю, мне хватает нашего кафе.

Со скорбным видом и, не преставая ворчать, один из помощничков поднял свой ватник с пола, достал из кармана прозрачный пакет с листовым чаем и, затянув нудную песню из трёх нот, поплёлся на кухню.

В своей комнате Людмила быстро переоделась. Ехать на работу было ещё рано, но находиться в квартире со строителями она не могла. Программу их действий знала наизусть.

Первый час строители, с прихлёбом и вытиранием пота со лба, пили чай и пели священную песню с заходом в диапазон ультразвука, от которой из домов уходили мыши и тараканы.

Следующий час они стояли перед участком работы, сделанной вчера. Не важно – клали они плитку, клеили обои или красили плинтуса, осмотр начинался с ругани. Что-то подправляли и подклеивали и только после переделки начинался ремонт, который через три часа прерывался на чаепитие с прихлёбыванием, потением и пением, а затем руганью, при разборке сделанного с утра. И так весь день.

Но качество у самой странной в городе ремонтной бригады в Заозёрске считалось наилучшим.

Кафешка «Рюмка водки на столе» являлась любимым заведением трёх районов города. Работала она круглосуточно. Низкие цены, демократичная обстановка, негромкая музыка, горячие бутерброды и свежеиспечённые пирожки. Вечером подавали домашний борщ и натуральные мясные котлеты с картошкой, приготовленные тут же.

Зайдя в кафе, Людмила поздоровалась с Крошкой Мариной, ударно трудившейся за барной стойкой. «Тянула» Мариночка килограммов под сто пятьдесят, отчего на сорокалетнем симпатичном лице практически не было морщин.

С одного взгляда Людмила определила сегодняшнее ночное дежурство Крошки. Лицо говорило о недосыпе, а блеск глаз о хорошей выручке.

– Ты только на свой карман работала, или всё-таки подумала о других? – Строгим голосом пошутила Людмила.

– Да что ты, Люд, – Марина кокетливо улыбнулась. – Я же норму знаю. С вечера договорилась с Эсфирью. Сто двенадцать бутылок водки, три пакета вина и сто пятьдесят единиц закуски в общую кассу, а остальное – себе. По-божески.

– По-божески, – согласилась Людмила. – Крошка, почему полы не мытые?

– Не успела, – «наивно» заморгала плутоватыми глазами Марина. – А сейчас так ломит поясницу после ночи работы, так ломит!

В двенадцать Людмила сменила Марину и встала за стойку, на розлив алкоголя.

Из приоткрытого окна тянуло свежим весенним ветром конца марта и пахло талым снегом. Яркое солнце заливало светом небольшой зальчик кафе и на резных листьях пальм, стоящих при входе, оседала пыль.

К часу дня пришли яркая Эсфирь и томная Елена. Рабочий день потёк в привычном ритме.

Поезд

Куда сбежать из дома Нина решила ещё в такси. Адресов, к кому можно завалиться без предупреждения у неё было три. Подруга Маша, к которой всё чаще приезжал однокурсник по художественному колледжу Рубинштейн. Подруга Катя, живущая теперь в районе Ходынского Поля, где лучшие школы автовождения, да тётя Людмила в Заозёрске.

Деревня Кашниково в расчёт не бралась, там Иван найдёт её сразу, мама не станет покрывать дочку. Ивана она с прошлого слета считает зятем и ждёт не дождётся, когда сможет погулять на свадьбе.

Очень хотелось видеть сынулю Сашеньку, но с флюсом она вряд ли будет ему интересна, да и всё равно его привезут в Москву через неделю. У мамы заканчивались деньги, а получать их она предпочитала наличными. А ещё сыночек обожал играть с Фифой, а она с ним.

Фифа сидела рядом на заднем сидении такси и сразу стала дрожать от холода. Сняв с себя пёстрый кашемировый шарф, Аля обмотала тельце собаки.

– Ж-шивы будем, не помрём, – сообщила она Фифе, и та благодарно полезла целоваться, перебирая по дублёнке мохнатыми лапками.

За окном такси тянулись широкие московские улицы, вереницы машин, толпы людей. Нина устала от большого города. Хотелось отдохнуть в Заозёрске, где проистекает спокойная размеренная жизнь, где будет суетиться тётушка, готовить лечебные травяные отвары, сочувствовать и сопереживать.

* * *

На Ленинградском вокзале по гулким просторным залам туда-сюда носились пассажиры. Может, они и не так быстро передвигались, может и голос, объявляющий о прибытии и отбытии поездов, не был настолько противным, но Нину, стоящую в небольшой очереди в кассу, раздражало всё – запахи, звуки и взгляды пассажиров.

Не было сил говорить. Протянув кассирше бумажку с названием «Заозёрск», паспорт и деньги, Нина демонстративно показала на свою раздувшуюся щёку. Кассирша сочувственно поморщилась.

– Шалфея настоечку нужно накапать на ватку и прикладывать на флюс.

До отхода поезда Нина сидела в зале ожидания и старалась не смотреть в сторону буфета, где продавали горячий кофе и пассажиры ели, ели, ели, надкусывая, хрустя и причавкивая.

Не выдержав, Фифа, сорвалась с рук Нины и помчалась к стойке буфета, подпрыгивая и жадно заглядывая в витрины. Её хохолок на голове нервно дрожал, хвост трясся меховым помпоном. Идти за собакой было лень, и Нина сидела, скрючившись, вспоминая, что же она взяла из еды для своей любимицы. Не вспомнила. Вот эгоистка, сама есть не может и о Фифе не обеспокоилась.

– Ути яка гарна собачка, – донеслось до Нины.

Большая тётка укутанная, поверх кроличьей шубы в серый пуховой платок, присматриваясь больше не к Фифе, а к дорогому шарфу на ней, протянула руку к собаке. Нину подбросило на месте, и она быстро подошла к стойке буфета.

– Фифа, – прошептала она, и собака тут же запрыгнула ей на руки. – Мне котлет пять ш-штук и… – Вглядевшись в ассортимент буфета, Алевтина прошептала, молоденькой продавщице явно не московского происхождения. – Минеральной воды без гажа и собака ош-шень любит фрукты.

Удивлённо вскинув подведенные чёрным карандашом брови, продавщица с улыбкой смотрела на Фифу.

– Что она любит?

– Фрукты, – без улыбки подтвердила Аля. – Ош-шобенно виноград. Но у вас нет.

– Нету, – огорчённо согласилась продавщица. – Но есть хурьма!

Так же, как и билетная кассирша, буфетчица сочувственно морщилась и, передавая пакет с покупками, посоветовала:

– Поласкайте водой с содой и каплей йода. Помогает.

– Шпасибо, – ответила Алина.

Проводницей в поезде оказалась молодая женщина лет тридцати с фигурой «тумба на кубышках», с ярко-красными волосами. Форма сидела внатяжку, весенние полусапожки не застёгивались на плотных икрах в лайкровых колготках.

– Я ш-ш шобакой. – Мрачно пояснила Нина, кивнув на высунувшуюся из дублёнки острую мордочку Фифы с торчащими ушами.

– Вижу. – Взяв билет, заранее уставшая проводница сощурилась от солнца и улыбнулась собаке. – Можешь проходить. В купе СВ собак провозить разрешено.

– Ш-шпасибо.

В купе, где пугать было некого, а удобство при болезни – прежде всего, Нина завела за уши вьющиеся волосы и обвязала шарфом голову через щёки. Его кисти кокосовыми листьями торчали на макушке. Получился некий «ананасик».

В таком виде Нина отправилась просить у проводницы тёплого, но ни в коем случае, не горячего чая и тарелку для питья Фифе.

Несколько раз Нина набирала тётушкин телефон, но что по домашнему телефону, что по сотовому, работал только автоответчик. Пришлось отправлять сообщение. Сглатывая боль, только на третьем отзыве автоответчика Алевтина смогла произнести:

– Тётя, я еду к тебе. Принимай, вместе собакой. Буду вечером.

После звонка она с чистой совестью отключила телефон. Ивану она не нужна, и он не будет её искать, а если и будет, то пусть чуть-чуть побеспокоиться.

В узком проходе вагона она равнодушно прошла мимо двух мужчин, быстро говорящих на не то на чеченском, не то на азербайджанском языке. А вот мужчины появлению Нины были приятно обрадованы и замолчали, провожая восхищённым взглядом пышную девушку. Один из них был выше и выглядел восточным красавцем индийских фильмов. Второй, маленький и щуплый, внешностью не радовал, был похож на небритую обезьянку.

Упитанная красноволосая проводница стояла в коридоре около электрического титана с горячей водой. На подходившую к ней пассажирку смотрела с пониманием.

– Мне чаю, только тёплого и без ш-шахара. – Медленно проговорила Нина. – Можно?

– Болит? – Проводница оглядела пассажирку. – Я тебе с лимоном сделаю, иди в купе, не застудись.

– Ш-шпасибо. – Прочувственно ответила Нина. – И блюшце для ш-шобаки принесите, пош-шалуйста.

Присмотревшись к проводнице, Нина заметила на её шее уходящее под воротник родимое пятно. Протянув руку, Нина несильно шлёпнула по нему.

– Ты чего это? – отшатнулась от неё проводница и повернулась боком, приняв боевую стойку.

– Не переш-живайте, я ведьмачка, леч-шу руками кожу. У вас пятно побледнеет. Я знаю, я свою подругу Маш-шу от родимого пятна вылечила.

– Правда?

На проводницу было стеснительно смотреть. Она поверила словам Нины сразу же и, приложив руку к шее, стояла с таким выражением лица, как если бы ей подарили автомобиль.

– Правда пройдёт?

– Меш-шстами, – уточнила Нина. – Надо ещё раза два-три раза вас шлёпнуть.

– Я согласная, – обрадовалась проводница. – Шлёпай!

– Часа через три – Пообещала Нина. – Раньше нельзя, сожгу.

Повернувшись Нина наткнулась на соседей по вагону. Двое «джигитов» в хороших костюмах серьёзно смотрели на неё. Один держал в руках пузатую бутылку с коричнево-золотой этикеткой, другой три гранёных стакана.

– Дэвушка, тэбе в чай обязательно нужен коньяк.

Прикрыв глаза от яркого солнечного света из бокового окна и боли в щеке, Нина проворчала:

– Не надо, я потреплю.

Она обошла двоих мужчин и открыла дверь своего купе. «Горцы» встали за спиной.

– Плохого нэ совэтуем, сочувствуем.

По коридору спешила с чаем проводница.

– Вы, девушка, не переживайте. Это нормальные мужики, каждый месяц ездят в моём купе, не пристают. А коньяк сейчас не помешает, хотя бы заснёте спокойно. А, может, пятно ещё и коньячком помазать?

– Не помеш-шает, – согласилась Нина.

Она взяла у проводницы стакан чая в звенящем подстаканнике и блюдце.

– Я мало ч-шего боюсь. – Оглянувшись на мужчин, Нина благодарно кивнула. – Ш-шпасибо, но не надо.

– Нина, дарагая – Приветственно разведя руки, восточный красавец смотрел на девушку чуть ли не со слезой. – Не помнишь? Я Усман. Ты мне вместе с врачом тры года назад рэзала аппендицит в Склифе, в Москве. А это Тарик, друг мой. – И Усман кивнул на невзрачного друга, обомлевше смотрящего на Нину.

Не вспомнить мужчину было невозможно. Он выписался после операции на второй день и ещё неделю присылал Нине в общежитие при больнице букеты, размером с небольшие стога. Ни врачу, ни медсёстрам цветы не предназначались, только ей, но Нина находила очередную банку и ставила букеты на общий стол между ресепшеном и телевизором.

– Раж-жговаривать не могу – больно. – Захотелось избежать повторного знакомства, и Нина поспешила вошла в своё купе.

– Понимаю, – Усман шагнул следом.

Соскочив с полки-постели, Фифа скакала у двери, не переступая порожка. Она вертела головой с Хозяйки на Незнакомых Мужчин, принюхиваясь, и анализировала ситуацию – опасно, или не очень. Но Незнакомые Мужчины проявляли дружелюбие к Хозяйке, и Фифа, успокаиваясь, села у входа в купе.

– Забавная собачка… – С придыханием произнёс Ттарик, с восхищением смотрящий на Нину.

– Проходите, пац-шиенты, – подхватив Фифу под горячее тощенькое пузо, Нина поставила её на постель.

Оба мужчины степенно вошли, сели рядом с Ниной, поскольку у второй стены СВ-купе полки не было, за нею располагались туалет и умывальник. Фифа тут же забилась мордочкой между подушкой и одеялом, выставив на обозрение хвостик с белым пушистым плюмажем.

– Сидим? – Радостно заметила вошедшая в купе проводница в одной руке с подносом, в другой с чем-то пластмассовым. – А я принесла бутеры с колбасой на закуску и лимон. Усманчик, разливай коньячок!

Выставив на столик поднос, проводница тут же разложила пластмассовый складной табурет.

– А лямон? – подал голос Тарик.

– Лимон, дорогие господа, для средних коньяков, а для французских и таких, что возит Усман – кощунство… – заметив недоумение в молчании компании, проводница продолжила. – Меня этому научили постоянные пассажиры, а в моём вагоне ездят только обеспеченные люди.

Как и все женщины, донельзя любопытная Фифа передумала прятаться, вылезла из-под одеяла, и смотрела на всех, радостно моргая вишнёвыми глазками из-под длинной бежевой чёлки и тряся лохматыми ушками.

– Я заходил в больницу, только ты ушла из Склифа. – Разливая коньяк в гранёные стаканы, Усман влюблено смотрел на Нину.

– А, так вы старые знакомые! – Взяв свой стакан, проводница с удовольствием понюхала коньяк. – Фирма. Ну, за знакомство.

Все чокнулись. Мало что понимающая в крепких напитках, Нина, отпив глоток коньяка, тут же запила его тёплым чаем.

Выпив свою порцию, проводниц посочувствовала:

– Пей ещё. Коньяк в небольших дозах самое лучше лекарство.

– Меня тётя будет леч-шить, она травница.

Чихнувшая от резкого запаха коньяка, Фифа недовольно тявкнула на Тарика. Тот улыбнулся в ответ собаке.

– Пойдёмте, мальчики ко мне в купе, а то у девушки глаза слипаются. – Обрадовалась проводница и обратным порядком переставила на поднос стаканы, блюдце с закуской и сложила табурет.

В последний момент Фифа успела стащить с тарелки кусок колбаски и тут же спрятать под подушку. Все рассмеялись, и Нина не стала отбирать добычу.

С облегчением она закрыла за гостями дверь купе. Из вагонного коридора до неё донесся голос Тарика:

– Я бы на такую и порошка не пожалел.

Ироничный голос Усмана ответил:

– Слишком дорого, а она всё равно тэбэ не «даст».

Не дождавшись привычного повышенного внимания к своей персоне, Фифа доела коолбаску и забилась в сложенное одеяло. Мигнув тёмными глазами, она прикрыла нос тонкой лапой, в бежевом «сапожке» как делала всегда, защищаясь от острых неприятных запахов, и заснула.

Не хотелось расстилать постель, наклоняться и делать любые физические упражнения. Весь путь до Заозёрска занимал пять часов, оставалось ещё четыре. Удобно устроившись локтями на столике, Нина включила планшет, нашла нужную страницу в учебнике анатомии и плотнее прижалась вспухшей щекой к жаркому шарфу. За окном плыли пригороды со стаявшими сугробами и торчащими в мокрых прогалинах деревьями.

Нине всё больше хотелось попасть в тётину квартиру, где она спокойно сможет попить антибиотиков и валяться перед телевизором, не дёргаясь по хозяйству.

Поезд останавливался около каждой станции и полз со скоростью асфальторазметчика.

Учиться не получалось. Страница на мониторе планшета расплывалась, и буквы рядом со схемой кровообращения человека смазывались в непонятную паутину.

Улёгшись на узкую постель, Нина прижала к себе Фифу и задремала.

– Мне иногда кажется – ты живёшь не со мной, а с собакой и я приложение к ней, – однажды пошутил Иван, после возвращения с вечерней прогулки Нины.

– Так и есть, – совершенно серьёзно ответила она. – Фифа меня больше любит, и с нею я общаюсь больше, чем с тобой.

Оба тогда рассмеялись, но разговор остался в памяти, и Иван иногда напоминал о нём. По меркам стандартной семейной жизни, они жили дружно. В достатке, с красивым сексом и общим интересом к медицине. Он, правда, признавался сам себе в некоторой холодности в отношении к Нине. Но, иногда подумывая о женитьбе, всё никак не мог решиться. А вдруг в его жизни появится не деревенская девушка с ребёнком непонятно от кого, а модельная красавица из престижной семьи с высшим образованием и хорошим приданым. Тогда зачем ему Нина?

Через три-четыре месяца совместной жизни Нина начала замечать изменения в поведении Ивана в отношении к собаке. Он стал с удовольствием гулять в свои выходные с Фифой и брал на колени при просмотре телевизора. Собака легко приняла его «ухаживания». Иногда Иван приносил специально для Фифы виноград и покупал парную куриную печёнку. Но с Ниной он вёл себя всё так же тепло и ровно…

Вот Усман сегодня смотрел на неё влюблено. И на улицах Москвы, когда Нина гуляля с собакой, на неё позитивно реагировали мужчины. И в институте к ней неожиданно возник повышенный интерес. Только статус замужней девушки сдерживал ухаживания однокурсников.

На работе – нет, на работе она звезда.

На прём к дерматологу, Алле Борисовне, записывались за месяц. Но все, в том числе и сама докторша знали, что идут на прём не к ней, а к Ниночке. И та в свои часы приёма слегка шлёпала и била по родимым пятнам и шрамам. «Стирала» папиломы и бородавки, а, главное, на лице и шее сглаживала морщинки.

Стоил приём дорого, но никто не скупился и даже несли в подарок вазочки, деликатесы, билеты в театр и даже ювелирные украшения. От колец Нина отказывалась сразу.

– Вы поймите, – терпеливо объясняла она. – Никто до конца не знает природу биоэнергии моих ладоней и пальцев. Но я проверяла – любой металл на пальцах, от железа до золота, забирает энергию.

– А брошку с изумрудом возьмёте? – с трепетом спрашивала очередная пациентка, боясь потерять целительницу, которую все за глаза называли Ведьмачкой.

– Возьму, – не стеснялась Нина.

В детстве у неё не было ни одного украшения. У мамы из «безделушек» только обручальное кольцо, которое она в память о погибшем муже, никогда не снимала. Отец Нины устроился на заработки на Дальний Восток – егерем. Там его и застрелили браконьеры. Матери выплатили компенсацию в размере оклада и выписали содержание по потере кормильца. Хватало на три буханки хлеба, десятка яиц и пары детских колготок.