bannerbannerbanner
Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник»

Марина Генцарь-Осипова
Хранители семейных историй. Цикл «Пиши как художник»

Полная версия

Автор-составитель Марина Генцарь-Осипова

Автор-составитель Мария Синюкова

Редактура Литературное ателье «Пиши как художник»

ISBN 978-5-0051-8690-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие
Марина Генцарь-Осипова

Бабушкин буфет и старый чемодан. Вековой тульский самовар и хрустальная вазочка. Брошь, что камушек за камушком собирала бабушка морщинистыми пальцами. Толстый ворсовый ковёр другой бабули. Мой самый первый плюшевый медведь – ровесник.

Подумать только, Топтыгину уже 39 лет. Сперва он жил в детской комнате, затем переехал вместе со мной в другой город и перебрался на полку рядом с куклой Настей и детскими книгами с родительского чердака. А ещё там стоит шкатулка с советскими открытками, исписанными детским почерком. Их подписывали одноклассники на мои дни рождения.

Хлам?

Нет. Это мои сокровища.

Хранители семейных историй.

Бабушкин буфет отреставрирован и продолжает служить уже четвёртому поколению семьи. Разменял восьмой десяток лет и периодически скрипит артритными петлями. Я выслушиваю и бережно смазываю. Вековой самовар намедни разливал чай на дачной веранде – как он был счастлив оттого, что нужен, полезен. Там же, на веранде, в лучах солнца поблёскивала обновлённым лаком старая швейная машинка бабушки. Она теперь стала консолью и наслаждается новой ролью. Ей пользуются и чтят десятилетия нахождения в семье.

Люблю вдыхать новую жизнь в старые, потерявшие товарный вид вещи. Топтыгин, кукла Настя и собрание открыток в шкатулке остались в первозданном виде. Не для пользования. Для души.

Я искренне верю, что каждая вещь может рассказать о своих хозяевах – стоит лишь захотеть услышать. Вокруг каждого из нас живёт целый мир вещей, каждая из которых хранит свою историю.

Это мамина чашка с трещинкой – мама уронила её, увидев щенка, которого ей принёс отец, ваш дедушка, на день рождения. Вулкан детского восторга в одной маленькой трещинке.

Или вон та старая плюшевая собака с оторванным ухом – её мягкий бок хранит следы ваших слёз после неудавшегося свидания с мальчиком из соседнего класса.

И сколько их, таких историй! Стоит только прислушаться, бережно упаковать их в слова, не растерять по дороге самое важное, сокровенное. И пережить ещё раз те милые, грустные или самые счастливые моменты. Из которых и соткана наша жизнь.

«Хранители семейных историй» – третий сборник рассказов из цикла литературного ателье «Пиши как художник».

В сборник вошли 50 рассказов лонглиста по итогам авторского марафона текстов. Каждый из них искренний и душевный. Переходя от рассказа к рассказу, вы будете встречаться с самыми разными хранителями семейных историй.

Приятного путешествия по реке воспоминаний.

Светлана Дуюнова
@svetlana_duyunova

БЕРЕГИНЯ

– Дом надо осмотреть, – на ломаном русском проговорил немец в сапогах с высокими голенищами. – Будто дышит кто.

– Нежилое все, стылое, – окинул взглядом комнату другой и сделал пару шагов в сторону серванта. – Иди в задней глянь, а я тут.

У буфета с резными дверцами он покрутил в руках чашку со сломанной ручкой, довольно присвистнул и сунул в карман серебряную ложечку.

Танюшка зажмурилась, прикрыла ладошкой рот и замерла. Вдруг в носу закрутило, засвербело, словно туда попали кусочки ваты из обвисшего матраса.

– Апчхи! – не выдержала она.

– Кто здесь? – фриц приподнял край одеяла и заглянул под кровать. Девочка сидела с зажатым ртом и закрытыми глазами.

Мужчина дружелюбно улыбнулся и аккуратно убрал ладошку с ее лица:

– Как тебя зовут?

Танюшка от испуга придвинулась к металлической ножке и нахмурилась при виде фашистской символики.

– Не бойся, свой я, – поспешил успокоить мужчина.

В сенях послышался шум, немец заторопился.

– Держи, – он достал из-за пазухи тряпичную куклу и сунул девочке. – Волшебная. Что загадаешь, обязательно исполнится.

Скрипнули половицы, дверь отворилась.

– Что у тебя? – первый был с бородой и невысокого роста. – Ничего?

– Ничего, – фриц специально спустил одеяло до пола и принялся отряхиваться. – Уходим.

Танюшка слышала, как хлопнула калитка, как выругалась бабка Маня, когда немецкие солдаты в шутку поволокли ее однорогую козу. Еще долго ветер стучал пустым ведром у колодца, а когда все стихло, она решила покинуть тайное место и разглядеть подарок.

Это была кукла-оберег. Безликая и мягкая на ощупь. В платье из некрашеного льна, искусно расшитом разноцветными узорами. На голове платок из кружева, а на талии – веселенький передничек. Танюшка внимательно посмотрела на берегиню и протянула разочарованно:

– У тебя даже глазок нет. Как с тобой играть?

Затем приложила ее к уху. Прислушалась. Снова приложила.

– Стучит, – восторженно произнесла она. – Правда, стучит.

* * *

– Ба, у куклы, правда, сердечко? – семилетняя Соня приложила к уху залатанную берегиню и прислушалась к стуку, что шел изнутри.

– А немец был ненастоящий? – перебил сестру смелый Никитка.

– Всем спать, – в комнату вошла мама двойняшек. – Бабушке нужно отдыхать. Завтра продолжите расспросы.

– Чур, я с куклой, – Соня прижала игрушку и вопросительно посмотрела на бабушку. Старушка одобрительно кивнула и поспешила успокоить насупившегося внука:

– А ты положи с собой меч и будь начеку. Танюшку с куклой ждут приключения.

Пожилая женщина проводила взглядом родных и тяжело вздохнула. Болью в груди отзывались воспоминания из детства. Не отпустило.

– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, – капли сердечной настойки неспешно разбивались о толстое дно стакана и возвращали в прошлое.

* * *

⠀ – Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать, – Танюшка восторженно отсчитывала звуки, исходившие из груди куклы. Смеркалось. Спохватилась. Принялась наскоро засовывать берегиню под платье. Чтобы не упала, обмотала бечевкой.

– Эй, сиротская, что там у тебя? – главарь мальчишеской банды Федька любопытно разглядывал торчащий колтун на животе девочки. – С голоду пухнешь?

– Это бабка Маня супом с очистками закормила, – соврала Танюшка.

– Брешешь, сиротская, – он приблизился к девочке и в предвкушении достал руки из карманов. – Я видел, как ты из углового дома выходила. Что украла?

Танюшка осмотрелась по сторонам. Никого. Бежать не было смысла. Федька на целую голову выше и ноги у него длиннее. По привычке зажмурилась и сжала кулачки.

– Отстань от нее, малый, – раздался удар плеткой и знакомый голос.

Танюшка посмотрела вслед драпающему Федьке, а затем принялась изучать внешность защитника. Он похож на того, что подарил куклу. И черный крест на одежде. С загнутыми концами. Хотела закричать, но голос не шел. Бежать. Ноги не слушались.

– Я свой, – немец протянул руку.

– Тук-тук-тук, – раздавалось в Танюшкиной груди.

– Тук-тук-тук, – исходило из тряпичной куклы.

* * *

В заброшке зажгли свечу. Немец не отходил от Танюшки.

– И глаза у тебя, как у моей Маруси, – фриц разглядывал лицо Танюшки. Желтоватый язычок неровного пламени выхватывал из темноты блестящие зрачки и дрожащий подбородок.

– Расстреляли? – девочка облизнула губы. От волнения рот пересох, а руки теребили подол платья берегини.

Мужчина кивнул и сжал в кулаки ладони. Затем быстрым шагом подошел к девочке, взял из ее рук куклу и в одном месте распорол ткань по шву.

– Смотри, – из мягкого тряпичного тельца он достал нечто металлическое, на цепочке. Это были маленькие серебряные часики. Ажурные. В форме овала.

– Сердечко, – воскликнула Танюшка и потянулась за сокровищем. Приложила к уху и восхищенно проговорила:

– Тикают.

Немец аккуратно нажал пальцем на серединку – крышечка отвалилась. Внутри половинки показалась маленькая черно-белая фотокарточка.

– Это Маруся.

С такими же, как у Танюшки, белокурыми волосами, прямым носиком и милыми ямочками на щечках. Дочь русского солдата, у которого фашисты отняли дом, семью, имя.

– Сохрани их, – мужчина вложил часики в руку девочки и серьезно посмотрел на ребенка. – Ты смелая.

Танюшка подсела к немцу и тихонечко провела ладошкой по небритой щеке:

– У папки тоже так кололось.

Ночевать девочка отправилась к бабке Мане. После смерти матери соседка взялась приглядывать за ней. Танюшка шла темным закоулком и никого не боялась. Знала, что у нее есть защитник. И специальное задание.

На следующий день свидеться с новым знакомым не удалось. Когда стемнело, девочка видела, как в доме погорельцев маякнул огонек. Другим вечером немец ждал на том же месте.

– Кушай, Танюшка, кушай, – мужчина торопливо разворачивал бумажный сверток. – Мармелад.

Девочка по чуть-чуть откусывала от засахаренных кругляшков и жмурилась от щекочущего удовольствия.

– Завтра, Танюшка, все решится, – немец был весел, много шутил. – Наши на подходе. А война закончится, я тебя к себе возьму.

Танюшка обняла залатанную берегиню с сердечком и прошептала:

– Ты будешь моим папкой?

Мужчина взял девочку на руки, серьезно поглядел ей в глаза и крепко прижал к себе:

– Доченька моя.

Татьяна Рамос
@tatyanaramos_

ИСТОРИЯ ПЭЙО

 

Она медленно вытянула кисть для кольца. Лучи полыхнули змейками по волосам, и…

Никто не понял, что произошло.

У алтаря темнели только два мужских силуэта. Зал помрачнел и загудел. В лиловых узких витражах вспыхивали блики.

За месяц до этого.

– Да послушай же, глупая! Все твои светлейшие бабули выходили замуж только по любви! Уж я-то знаю, – гребень нервно стискивал ее висок острыми зубьями.

Как дамский талисман этого рода, он отговаривал ее от губительной ошибки.

– Я видел их счастливые глаза! Никто больше не мог себе позволить такие браки. А они могли. Порода! – крупная, тусклая жемчужина на растресканном гребне заходилась в волнении. Зубчики порывисто прижимались к медным прядям.

– Ты губишь себя! Веришь, что уедешь и все изменится? Он никогда не позволит. Уж я таких знаю, сухой надменный хлыщ, – скрипел ей в ухо тот, кого она называла Пэйо1.⠀

Мы думаем, что предметы глухие и немые. Но этот резной трехдюймовый красавец из рога знал о любви все. Она приходила к нему не раз и оставляла с кровоточащим перламутровым сердцем. Умирали любимые цветы и птицы. Покидали сеньоры. Никто не выдерживал испытания временем. И он скорбел по ночам, когда лежал на замшевой подушке рядом с хозяйской кроватью.

Однажды он решился. Слетел с головы хозяйки, когда она стояла на балконе. Гибель не случилась, треснул зубец. И только. Госпожа месяц не надевала его, боялась потерять любимца.

Именно любимца. Только он мог подсказать своим маркизам, как выбрать жениха. Когда возникла эта связь, не помнил, но в каждом поколении становился любимым другом. Ласково перебирал волосы девушек и нашептывал романтические истории. Одобрял наряды и хихикал над дуэньями. Шесть счастливых браков он гордо благословил с высоты свадебной мантильи.

«Реликвия рода» передавалась, чтобы хранить личное счастье хозяек. Чего Пэйо не имел сам – оберегал в судьбах девочек.

Но в этот раз нужно спасать эту дурынду, тайную художницу от нелепого брака с главой Академии.

– Не примет, вот увидишь. Они не впустят тебя! Не стоит расчет и гнилого чеснока, – зубья обмякли в поисках выхода из катастрофы.

Лазейка нашлась. Невеста бежала.

– Иди скорее!

– Что с ними?

– Гипноз. Ты долго упиралась. Поспеши, пока они не пришли в себя!

Никогда она так ясно не мыслила, как сейчас. Да хоть трижды выйди за художника, в натурный зал не попасть. Для женщин того века широкая дверь в искусство была закрыта. И не только в Мадриде. Но как изучить тело? Мятые наброски копились в дальнем сундуке. Пальцы путались, прописывая торс в движении. Дух и форма на бумаге с детства интересовали маркизу больше нарядов.

Гребень удерживал бунтарскую гриву испанки. Фигуру девушки поглотила ночь.

В Венеции беглянка подстриглась и переоделась мужчиной. Перед этим Пэйо долго обнимал зубцами тугую медь ее волос.

Вспоминал, сколько раз его гладили любимые пальцы хозяек. Он зарывался в пружины кудрей и любовался ими в отражениях. Каждое утро его вдевали в прическу. Но сейчас близость разрушалась.

От печальных мыслей заныла трещина и на боках потускнел истертый перламутр.

Прошел год.

«Малоизвестным живописцем» она работала в студии. Иногда приходили модели. Каждая мышца и жилка человеческая впитались в мозг. Она окончила венецианскую школу и теперь фанатично создавала полотна. Казалось, ее кисти опережают мысль.

«Соратник» висел на зеркале в батистовом чехле и наблюдал, как меняются образы на резном мольберте. Видел смысл во взгляде каждого портрета. Линии тел потрясали. Будто дышали жизнью.

Она вышла замуж за искусство.

Тайну пола выдавала лишь крохотная подпись на картинах.

Пейо смотрел, как тонкая фигурка погрузилась в свою глубину. На полотно ложились точные мазки.

«Что ждет мою девочку? Не ошибся ли я?» – думал гребень в тишине пустого дома.

Полвека назад их приютила Венеция. Он по-стариковски развалился. Внезапно. Трехвековая трещина крякнула и разломила шершавый бок. Теперь остался только жемчуг. Маркиза не расстроилась, наоборот, пообещала, что вставит его в кулон и будет носить.

Он вспомнил, что таким его привезли из Калькутты. Одиноким и гордым красавцем подарили прапрабабке его теперешней подруги. С тех пор многое изменилось.

Художницы заявляли о себе громче. После успехов первопроходиц в барокко и ренессансе, двери «мужского мира» приоткрылись. Одна из девушек поступила во Флорентийскую академию. Впервые.

Спустя век еще две стали членами-основателями Королевской художественной академии в Лондоне. Француженки выставлялись в салонах. Женщины просыпались и созревали.

Хозяйка гребня два года прожила в образе мужчины, чтобы окончить школу искусств. Потом десятилетиями исступленно работала. Брала учениц. Сначала тайно. Но время шло и девочки открыто приходили в студию.

Вы знаете, как появляется жемчуг? В раковину попадает пылинка, и моллюск окутывает ее перламутром. Из маленькой «проблемы» рождается красота. Не зря они с госпожой оказались родственными душами.

Прошли годы-лоскуты. В запретной жажде творчества родилась серьезная художница.

Время проглотило трагедии и суету. Не случившуюся любовь некогда было оплакивать. Все подчинялось делу. Она целилась в луну и попадала в звезды. Ими становились картины. Люди растерянно стояли напротив и… молчали. Это абсолютное молчание говорило о многом.

Но.

Ее связь с семьей разорвалась, замужества не вышло. Старость сцепила колючие пальцы. Хранитель знал – род оборвался, помогать больше некому.

Чувствует ли она одиночество? Смотрел на прямую узкую спину и узлистые руки в размахе мазков. Седина выдавала возраст. Испанка многое пережила. Но у кого есть «зачем», тот выдержит почти любое «как». Нет?

– Mi niña, ты счастлива?

– Конечно.

Он вспомнил, как помог ей бежать со свадьбы. В другой реальности ее бы любили. А может, нет. Желал бы другой девочке такую судьбу – не знал.

Но безумно гордился своей сеньоритой.

Она стала одной из первых. Чтобы другим было легче.

el fin

Екатерина Бастракова
@e.bastrakova

ИСТОРИЯ СТАРОГО МОНОКЛЯ

В комнате становилось оживленно. Выцветшая фарфоровая кукла, футляр и янтарные запонки активно спорили, кто из них лучший хранитель семейных историй. Потертая пуговица задумчиво смотрела в окно.

– Да буде вам! – строго сказал Монокль. – Развели демократИю!

– ДемокрАтию, – поправил Футляр.

– А ты не встревай, – одернул Монокль. – В общем так. По старшинству среди вас всех, хранителем буду я, – важно сказал он.

– А при чем тут старшинство, – попыталась возразить Кукла, – важнее, сколько историй знаешь. Вот я…

– Знаю поболе вашего! – тоном, не терпящим возражений, пресек ее Монокль. И довольно посмотрел в трюмо.

В зеркале отразилась черная оправа, такая обшарпанная, что черный цвет лишь угадывался. Пара мест склеена. А с верхнего правого угла расходились глубокие трещины.

– Столько лет прошло, а ты все такой же задавака! – по-старчески хмыкнул Футляр.

Новоиспеченный хранитель отвернулся к окну и погрузился в воспоминания.

Окно распахнулось. Комната наполнилась запахом сырости и затхлых листьев. От притока свежего воздуха огонь в печи весело затрещал. Отблески озорно и одновременно печально заплясали по стеклянным поверхностям.

– Давай уже, рассказывай! – обратилась молчаливая Пуговица к Моноклю.

И он начал свой рассказ.

С конца XIX века переселенцы устремились в Сибирь. Никто не знал, что там ждет. Но люди свято верили в мечту о новой жизни на своей земле…

Благословили в поездку и Константина Сараева. Большая семья собралась в дорогу. Маленькой Вере тогда и трех лет не исполнилось.

– Держи на память, – дед, прощаясь с внучкой, вложил в ее кулачок потертый монокль. – Пусть хоть эта вещица напоминает тебе о нас, – украдкой смахнул слезу и погладил Веру по голове.

Сибирь встретила радушно. По приезду выделили огромный надел земли. Распахали плодородную почву. В первый же год семье помогли срубить просторный дом из кедра. И детям воля, и хозяйству рост. Живи, радуйся…

Жизнь была бы прекрасной, сложись их переезд именно так.

Но, увы… Местные власти оказались не готовы к переселенцам. Хакасия – не место для крестьян. Вместо обещанной земли – продуваемые степи или болота… Жить приходилось в землянках. Сибирь встретила нищетой, голодом и морозами…

Люди преодолели тяготы и лишения в дороге. Но их ломало отсутствие питьевой воды, грязь, зловоние, паразиты. Начали умирать.

Сараевы решили вернуться. Буквально перед самым отъездом Вера заболела.

– Отдайте девочку нам! В дороге она не выживет… – попросила женщина из местных. – Детей у меня не будет, вырастим как свою.

Вера не понимала, почему плачет мама и печален отец, но в груди холодело от непонятных предчувствий. Телега тронулась. Девочка заплакала, потянула руки к матери. Мать больно прикусила свой кулак, стон собачьим воем вырвался наружу. В момент осиротевшего ребенка унесли в дом.

Окуневы были местной зажиточной семьей. С ними у Веры был шанс выжить. В дороге этого шанса не было. Так русская девочка осталась в хакасской семье.

Жизнь оказалась нелегкой. Глава семьи умер. Ажа, овдовев, cнова вышла замуж. В семье появились свои дети. Новый глава семьи не разрешал русской даже сидеть с ним за одним столом.

– Много тягот выпало на долю донской казачки, но не сломило ее дух. И если глаза Веры и затягивало пеленой слез, то лишь когда доставала дедушкин подарок и думала о семье… – Монокль замолчал.

– А откель у тебя трещина-то? – Пуговица задумчиво смотрела на Монокль.

– О, эт-то я сейчас расскажу. Была там история, – задумчиво протянул он и продолжил свой рассказ.

* * *

– Ишь как выросла-то, – отчим стоял в дверях сарая, загораживая выход.

Он начал медленно приближаться к Вере. Русская кровь падчерицы не мешала похотливо пожирать глазами молодое тело.

Вера отпрянула в сторону и крепко сжала кулаки. В одной оказался монокль. Когда отчим подошел ближе, девушка попыталась оттолкнуть его, дедушкин подарок больно саданул негодяя по лицу.

– Ох, и спеси в тебе! Ишь, чЁ удумала, длань на меня поднимать! Мало тебя порол! – отчим поймал ее руку. С силой вырвал монокль и отбросил в сторону. Через секунду схватил огромной лапой за шею и сжал пальцы.

Вера не могла закричать. Глухие хрипы вырывались наружу. В бездну темноты уносился лишь молчаливый крик о помощи.

– Оставь приёмку! – в проеме сарая появилась Ажа. Наперекор устоям и обычаям женщина встала на защиту сироты.

– Уйди, женщина! Поди прочь! – не поворачиваясь и не отпуская горла девушки гаркнул глава семьи.

– Там на съезд кличут. Давеча приходили. Иди, – Ажа кивнула в сторону улицы. Вдали послышался гомон. Люди что-то бурно обсуждали.

Отчим резко убрал руку. Стремительно пошел к двери. На пороге остановился, не оборачиваясь, сказал:

– Замуж за батрака Борьку отдам! – и вышел прочь. Ажа последовала за ним.

Вера упала на колени и начала быстро шарить одной рукой по соломе. Другой утирала душившие ее слезы. Нащупала цепочку и притянула монокль к себе. С правого верхнего угла по всему стеклу наметилась паутина глубокой трещины.

Поднесла подарок к губам, поцеловала и прижала к груди. Забилась в угол и безмолвно разрыдалась. Трещины наполнились болью и горечью.

В такие отчаянные минуты ей хотелось, чтобы родители забрали ее с собой.

– Мамины руки… Защитили бы и спасли…

Всю жизнь она ждала, что родители вернутся за ней с берегов Дона. Иногда даже казалось, что слышит бравый голос деда. Чувствует тот запах лошадиного пота и дедовой трубки. Но увы… Ожидания так и остались мечтой.

 
1Пейнета – крупный гребень в Испании XVIII века.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru