Марина Цветаева
Мы с тобою лишь два отголоска

Ночь третья

 
– Веселитесь, наши верные народы!
Белогривый я ваш Царь, белобородый.
Круговой поднос, кумачовый нос,
Мне сам чёрт сегодня чарочку поднес!
 
 
Веселитесь, наши руки даровые!
Всé хлеба ваши я прóпил яровые!
Коли хлеба нет, будем есть овес:
Напитаемся – и личиком в навоз!
 
 
Выпивайте, брови черные, до донышка!
Всех-то тёлок ваших пропил я, бурёнушек!
А коль тошно вам от ребячьих слез, —
Помолитесь, чтоб их чёрт скорей унес!
 
 
Задирайте, попы-дьяконы, подрясники!
Не то в пляске-то носами óб пол хрястнетесь!
Чем крысиный хвост, да великий пост —
Лучше с чарочкой-сударочкой взасос!
 
 
Подымайтесь, воры-коршуны-мятежники!
Для костра сваво я сам припас валежнику.
Двери – настежь – всé. В клети заперт – пёс!
Частоколы сам по колышку разнёс!
 
 
Рухай-рухай, наше царство развалённое!
Красный грянь, петух, над щами несолёными!
Красный грянь, петух: “Царь-Кумашный нос
Всё, как есть, свое именьице растрёс!”
 
 
– Эй, холопы, гусляра за бока!
Чтоб Камаринскую мне, трепака!
 

* * *

 
То не дым-туман, турецкое куреньице —
То Царевича перед Царем виденьице.
 
 
То не птицы две за сеткою тюремною —
То ресницы его низкие, смиренные.
 
 
Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки!
Розан-рот твой, куполок-льняной-макóвочка!
 
 
В кулачок свой кашлянýвши для приличества:
«Какой песней услужу тваму Величеству?»
 
 
– Птица в небе – выше нас родилась!
Над тобою наш не властен приказ!
 

* * *

 
«Часто я слыхал сквозь дрему
Бабий шепот-шепотеж:
– Плохой сын Царю земному, —
Знать, Небесному хорош!
 
 
Черным словом, буйным скоком
Не грешил я на пиру.
На крыльце своем высоком
Дай ступеньку гусляру!
 
 
Никогда, сойдясь межою,
Навзничь девки не бросал,
Да не то что там с чужою —
Вовсе с бабами не спал!
 
 
Не плясал в зазорном платье,
Как ударят ввечеру.
Широки твои полаты, —
Дай местечко гусляру!
 
 
Хошь плохой я был наследник —
Гуслярок зато лихой!
Паренек-то из последних —
Может, ангел не плохой…
 
 
Хошь и неуч я в молебнах,
Наверстаю – как помру!
Между труб твоих хвалебных
Дай местечко гусляру!»
 

* * *

 
Взял лучину Царь: «Нагнись-ка, дружок!»
(Чуть-что всей ему копны не поджёг!)
«Видно, воду пьешь да постное ешь?
Что тебя-то не видал я допрежь?»
 
 
Сын ли с батюшкой, аль с львом красным – лань?
Вся-то глотка-пересохла-гортань!
 
 
Вспыхнул пуще корольков-своих-бус:
«Я вам, батюшка, сынком довожусь!»
 
 
Как толкнет его тут Царь сгоряча:
«Врешь, молочная лапша! каланча!
 
 
Прынц заморский либо беглый монах, —
Ни в каких я не повинен сынах!»
 
 
Подивился тут Царевич бровьми:
«Хоть убей меня, а зря не страми!
 
 
Не монах и не заморский мужик, —
Я в супружестве законном прижит!»
 
 
Помянул тут Царь с десяток шутов:
«Знать, косушку породил полуштоф!
 
 
Да иная нам тут малость важна:
Коли сын, так твоя мать мне – жена?!»
 
 
И как взвоет – инда стекла дрожат:
«Ох пропал-пропал, пропал-пропал, – женат!
 
 
Коль жена, так значит – дочь, значит – зять?
Где ж убивица моя, – твоя мать?!»
 
 
В землю пальчиком гусляр: «Вечный дом! —
Ты в супружестве живешь во втором».
 
 
Разом хмель пропал от этого сказу,
Растаращился, что сом пучеглазый,
 
 
Вздоху нету, – гляди лопнет шарóм.
«Так в супружестве живем во втором!..»
 
 
Дрожит сын, шепочет,
Вином виски мочит,
Хлопочет вокруг той горы кумачовой:
Лик – шар сургучовый, краснее клопа.
«Ох, батюшки, – так и ушел без попа!»
 
 
Льет в рот вино, назад – вино,
К груди припал, – бревном-бревно.
«Одно бы знать: что дышишь.
Да сердца не прослышишь!»
 
 
«Коли вино не хочет в рот, —
Сам в руки гусельки берет, —
Быть может, Царь-отец мой,
Мое – поможет средство!»
 
 
Пробежался по струнáм ветерком,
Слышит: кто-то ровно – щелк! – языком.
 
 
Разжужжался, что шмелиха-пчела,
Смотрит: холм-гора-то кверху пошла!
 
 
А как пальчики пустил во всю прыть,
Видит: Царь сидит, да ручкою: пить!
 

* * *

 
Отцу сынок налил,
Пьет Царь, подставляет,
За кажною чаркой
Сынка похваляет:
 
 
«И кудри-то – шапкой!
Стан – рюмки стройней!
Вот что бы без баб-то —
Рожать сыновей!
 
 
Зачем – жена?
На кой – жена?
Ты не жена,
Скажи, – война!
 
 
Чуть что не так —
И свет ей мрак,
И друг ей враг,
И царь – дурак…
Ох ты, Царь-дурак, женатый холостяк!
 
 
Приведи-ка мне, сыночек, жену:
Бить не стану, а разок – толкану!»
 

* * *

 
То не сон-туман, ночное наважденьице —
То Царицыно перед Царем виденьице.
 
 
То не черный чад над жаркою жаровнею —
То из уст ее – дыханьице неровное.
 
 
То не черных две косы, служанки кроткие:
Две расхлестанных змеи – да с косоплетками!
 
 
До ковровой до земли склонилась истово,
Об царевы сапоги звенит монистами.
 
 
«Виноградинка в соку,
Здравствуй, зернышко!
Не видал я на веку
Стройней горлышка!
 
 
Вся от пяточек до бус —
Вó как – нравишься!
Да коль я не подавлюсь,
Ты – подавишься!
 
 
Оттого что вкус мой гнусный, мокрый ус!»
 

* * *

 
Вырывала тут из кос косоплетки,
Отползала змея к самой середке,
 
 
Духом винным-тут-бочоночным румянилась,
Царю – в землю, гуслярочку – в пояс кланялась.
 
 
Ножки смирные, рот алый поджат.
Во всем теле – одни ноздри дрожат.
 

* * *

 
Заиграл сперва гусляр так-óт легонечко,
Ровно капельки шумят по подоконничку.
 
 
Та – рябь рябит,
Плечьми дрожит.
 
 
Заработали тут струночки-прислужницы,
Ровно зернышки-посыпались-жемчужинки.
 
 
Та – пруд-река,
Колеблет бока.
 
 
Заходили тут и руки в странном плясе:
Коготочками гребет, что кот в атласе.
 
 
Сожмет, разожмет,
Вновь в горсть соберет.
 
 
Отпустил гусляр своих коней стреноженных —
Прокатилась дрожь волной до быстрых ноженек.
 
 
Как тигр-лежебок
Готовит прыжок.
 
 
Ой, рябь!
Ой, зыбь!
Ой, жар!
Ой, хлад!
 
 
Ой, в пляс пошла, помилуй Бог вас, стар и млад!
 
 
Бочком, бочком,
Шмыжком, шмыжком,
Играючи да крадучись —
Что кот с мышом!
 
 
(Ох, не пляшут так, жена, пред муженьком!)
 
 
– Скидавай босовики!
Босая пляши! —
 
 
Эй, топ, босовичок!
Эй, скок, босовичок!
Наших бóсых ног —
Не белей снежок!
 
 
(Что ж ты вспыхнул, ай мороз тебя ожег?)
 
 
– Пусть душу не спасу, —
Распущай косу! —
 
 
Как тряханёт!
Как маханёт!
Мраком-то-как —
Жаром – дохнёт!
 
 
Белый плат-то свой нагрудный распахнет!..
 
 
Плоть ли бабья – ай
Просто яблонь-май?
Бабья пазуха —
Али Божий рай?
 
 
То дыханьице ли, жаркий воздушок,
Аль инбирь-шафран-корица-корешок?
 
 
Веселится Царь, – инда пот утер!
Белей снегу – сын, глаза в землю впер.
– Что ж вы, струночки, не стали вперебор? —
 
 
Не змеиный шип – шелков рваных скрип,
То не плетка-хлыст – шелков рваных свист,
То на всем плясу – шелкá ручьями вниз!
 
 
– Эй, жару поддавай!
Рубаху скидавай! —
 
 
Отцу с сыном пир великий задавай!
 
 
Заленилась – не слыхать монист.
С плеча левого наплечник вниз.
 
 
Рукой заспанной ресницы трет,
Теперь правому плечу – черед.
 
 
Осовела, что кулек с мукой,
Ткань у бедер собрала рукой.
 
 
Да не вóвремя зевнула, дрянь!
Пошла рот крестить, – пустила ткань.
 
 
И – взыграв как целый град Содом —
Закрутилась дымовым столбом!
 

* * *

 
Ночь – ежели черная,
Кровь ежели красная,
Бабенка невздорная,
Да на всё согласная —
 
 
Можно одной улочкой
Вдвоем ходить,
Можно одной булочкой
Двоих накормить.
 
 
Друг ли ты с товарищем,
Ай сын с отцом,
Поделитесь чарочкой —
И всё с концом!
 
 
Грех из-за убожества
Входить в изъян!
Поделись по-божески —
И каждый пьян.
 
 
На миру монашество —
Что землю грызть!
Ну, а бабья наша тут
Молчать – корысть.
 
 
Столбам с перекладкою
Никто не плох!
Хватай мертвой хваткою,
А там – как Бог!
 

* * *

 
Луна с луговины
Ушла за копну.
Глядит Царь на сына,
Глядит на жену.
 
 
Верней самострела
Глаз пьяных – прицел.
«Ты ног не жалела,
Ты рук не жалел,
 
 
И так что за кружкой
Я верно сужу,
Решил, что друг дружкой
Я вас награжу.
 
 
Любитесь – доколе
Ус есть у китов,
Да чтоб мне к Николе
Внучок был готов!
 
 
Да чтоб тот внучонок
С меня был снятой!»
Берет Царь бочонок:
«Налей вам святой!
 
 
В ковры-вам-подстилки
Вину велю течь!»
В персты по бутылке
Сует вместо свеч.
 
 
«Чтоб в играх-затействах
Плодились птенцы,
Вот вам венецейских
Две чарки – в венцы!»
 
 
Вверх дном, ошалелый!
Двойной аж фонтан:
Ей прямо на тело,
Ему на кафтан.
 
 
Сидит, приосанясь,
Меж струн и меж струй,
Да вдруг как затянет:
«Исайя, ликуй!»
 

* * *

 
Эй, Исайя ты, Исайя,
С небес свесь-ка голову!
На невесту взглянь: босая,
Того хуже – голая!
 
 
Словно цельным становищем
Вражьим – в рот целована.
Всего тела вдоль – винищем
В кровь исполосована.
 
 
Ишь, сокрыла черноглазье!
Хороша, смиренница!
На полуношных-то разве
На летуньях – женятся?
 
 
Как пойдет чудить в кровати
Булавками-иглами!
– Нет, Исайя-ликователь,
Твое дело гиблое!
 
 
Гляди: Царь их лбами чокнул
Для дельца веселого!
«Да в уста чтобы – не в щеку
Целоваться, голуби!
 
 
Не рябая, не косая,
Глаже шелку – платьице!»
– Ох, пророк ты наш Исайя,
Паренек-то пятится!
 
 
«Коли сам жену не чмокнешь,
Скручу с ней веревкою!»
(Ох, поддастся паренек наш!
Пенька – баба ловкая!)
 
 
Быть ему, пророк Исайя,
За дверьми чугунными!
От нее себя заставил
Изгородью струнною!
 
 
Царь из рук как схватит гусли!
– Держись, гуси-лебеди! —
«Чмокай в паточное устье, —
Не то – гусли вдребезги!»
 
 
То не дéвица в когтях у черной немочи —
То Царевича у женских уст застеночек.
 
 
Потягивается, подрагивает,
Устами уста потрагивает,
Как жалом в него вонзается,
Как в яблок в него вгрызается,
Из сердца весь сок вытягивает,
В глубинную глубь затягивает.
 
 
«Учись, учись, любовничек,
Как без меня чаевничать!
 
 
Учись, учись, болезный мой,
Как нашей лаской брезговать!
 
 
Учись, учись, монашек мой,
Как в споре жить – да с мачехой!»
 
 
Обхватывает, обматывает,
В грудь скудную – когти вкапывает,
Вокруг обвилась, кaк жимолость,
Как радуга – запрокинулась!
Белки-то уже – под дёснами!
Аж пол подметает – космами!
 

* * *

 
Стар и млад – не суди!
Этот жар – из груди
Должен в грудь перебечь,
Аль всю суть нашу сжечь.
 
 
У цыгана – луна,
У буяна – война,
У дворянчиков – честь,
У нас – кровь одна есть.
 
 
Кровь, что воет волкóм,
Кровь – свирепый дракон,
Кровь, что кровь с молоком
В кровь целует – силком!
 
 
Встреча третья и последняя
 
 
Солнце в терем врезалось —
Что меч золотой!
Лежит цвет-наш-трезвенник,
Как пьяный какой.
 
 
Вот уж вечер-зарево —
Он взор межит.
Уж к вечерне вдарили —
Он всё лежит.
 
 
Ухо клонит-слушает:
Уж с коих пор —
Ровно шум-шушуканье,
Девичий спор.
 
 
Словно ручеечка два
Шумят сквозь снег…
Только шепоточка два, —
А толку – нет.
 
 
Ему шепоточка два
Без всяких слов,
А нам волосочка два
Да с двух голов.
 
 
(Враги неразрывные —
В одном котле!)
Сошлись на груди одной,
Одном сукне.
 
 
Один – глаз хоть выколи,
Тот – взор завесь.
Один – аж по щиколку,
Тот – с пальчик весь.
 
 
По кафтану шитому
Шумят войной.
Тот – змеиным шипом-то,
А тот – струной.
 
 
От их шуму-шороху
Аж лоб болит!
«Твое дело коротко!»
– Да толк велик!
 
 
«Стрижка-брижка-выскочка!»
– С грозой дружу!
«Из хвоста-знать-кисточки!»
– Да верх держу!
 
 
«С головы я чёсаной!»
– А я с честнóй!
«Моя баба – с косами!»
– Моя – с красой!
 
 
Был тут спор порядошный:
Свились в комок!
Только слышит: рядышком —
Другой шумок.
 
 
Не морской, не гусельный:
Пчелиный – гуд.
Близко-близко, чуть ли не
У самых губ.
 
 
Нет, не пчелки розанам
Ведут дозор.
То с печатью грозною
У слюнки – спор^[1].
 
 
«Чей ты, мед несмешанный?»
– Забыл ожог?
«Подари усмешечкой!»
– Вдохни разок!
 
 
«Вспомни час полуночный!»
– Полдневный жар!
«Теку в каждой слюночке!»
– Что вздох – то дар!
 
 
«Раскрой половиночки!»
– Шепни во сне!
«Все мои – кровиночки!»
– Все песни – мне!
 
 
Разорвут на части две,
(Аж жар во рту!)
Разных уст – печати две
На том же рту.
 
 
«Мой он, мед несмешанный!»
– Шалишь, дружок!
Свистит слюнка грешная,
Кипит ожог.
 
 
«Что это с губами-то?»
(Гусляр втупик.)
«Пить хочу без памяти, —
Аж грудь кипит!»
 
 
Язычком оближется:
От губ – дымок,
Только что поблизости —
Опять шумок:
 
 
Как от свечки воск дает
В церкви́ ночной. —
Речь великопостная,
Шумок свечной.
 
 
Ему – капли воску две
Из Божьих сот,
А нам, значит, слезки две —
Из разных вод.
 
 
Та из моря Чéрмного,
Акульих мест,
Та из моря верного —
Жемчужный всплеск.
 
 
Двух печалей первенцы:
– Вернись! – Вернись! —
Две слезы-соперницы
В одну слились.
 

* * *

 
Жаркими руками
Вдоль перил витых,
Шалыми скачками
С лестничек крутых.
 
 
Какой тут заморыш!
Богатырь, ей-ей!
Одним махом – сорок
Спрыгнул ступеней.
 
 
Бугор ему – кочка,
Страшóн ему – кто?
Море бы в примочки
Взял, каб не мелкó!
 
 
Ох, ожог, знать, лютый!
Не простой, знать, мед!
Гляди, вихрь полý-то
Сейчас оторвет!
 
 
По камням-колючкам
Шпарит-жарит – и-их!
А ведьмухи внучкам:
«Ошалел жених!»
 
 
Только – Царь Небесный! —
Из тьмы теремной
Что за знак за крéстный
Вслед ему – чуднóй?
 
 
«На измор-отраву,
На позор-на-вред,
Слева – да направо,
Снизу – да наверх…»
 
 
Не глаза под бровью:
Черные дела!
Не наестся кровью
Ревности игла!
 

* * *

 
Ох ты воля! – дорогая! – корабельная!
Окиянская дорога – колыбельная!
 

* * *

 
«Не спи, крепись!
Взгляни на птиц:
Заснем – так вниз,
Заснешь – так вниз…
 
 
Не та уж синь
Промеж ресниц
Пойдет, —
Морская синь пойдет!
Морская синь,
Морская соль,
Всё море в грудь твою взойдет, —
И будешь ты
Не Царский сын:
Морской король.
Аминь.
 
 
Не спи – встряхнись!
Учись у птиц!
Смекай наш писк,
Смекай наш свист!
Не звон монист —
Змеиный шип!
Держись!
С змеищей вперегиб
Не стой в ночи!
Шелками шит, змеей зашит
Твой вороток!
Не спи, крепись!
Встряхнись!
Смекай наш свист!»
 

* * *

 
И ветер этой песне вторил
Широким свистом кучерским.
Тогда заговорило море
Роскошным голосом морским:
 
 
– Доверься морю! – Не обманет!
Плыви, корáбель-корабéль!
Я нянюшка – всех лучше – нянек,
Всем колыбелям колыбель.
 
 
Уж скоро ты в кулак – канаты
Сам разорвешь, своей рукой.
Припав к груди моей богатой,
Крепчай, мой выкормыш морской!
 
 
Клади себе взамен подушки
Мою широкую зарю!
Тебе в игрушки-погремушки
Я само солнце подарю!
 
 
Не будет вольным володеньям
Твоим ни краю, ни конца…
Испей, сыночек двухнедельный,
Испей морского питьеца.
 
 
Испей, испей его, испробуй!
Утробу тощую согрей.
Иди, иди ко мне в учебу —
К пенящейся груди моей!
 

* * *

 
Волна челн колышет,
Жар утробу сушит.
Одно дело – слушать,
А другое – слышать.
 
 
Кому жить охóта —
К мощам не паломник,
Кому пить охота —
Лишь стакан и помнит.
 
 
Ох, стакан твой полный,
Голубые волны!
Ох, медок в нем ценный,
Чересчур уж пенный!
 
 
Выпьешь, – ничего не
Скажешь, – мед хвалёный!
Ох, твой ужин ноне
Весь пересолёный!
 

* * *

 
Кровь ли это в жилах,
Аль волна об челн,
Как та песнь сложилась —
Нам-то знать почем?
 
 
Не своей охотой —
Дуло у виска!
Не своей работы —
Смертная тоска!
 

* * *

 
Как ременным кушаком сжата грудь.
Ручку поднял – вороток отстегнуть,
 
 
Да от темени до пят – как вздрогнёт!
Да как ручку-то назад дерганёт!
 
 
А всего-то на тебе, дурачок,
Пустяковина сидит: паучок.
 
 
Шейкой крутит, аж в лице покраснел!
А паук-то уж на грудку приспел.
 
 
«Не дави меня, Господь не велит.
Не простой я паучок, – крестовик!»
 
 
И тонéнько так, комарьей струной:
«Не простой я паучок, – теремной!»
 
 
Ну и страху-тут-смятенья былó!
Ровно судорогой парня свело.
 
 
Тут бы дрянь ему да в воду щелчком!
Ан уж кончено и так с паучком:
 
 
Солнце светит, ветерок, значит, свеж…
Только нового – что дядькина плешь!
 
 
– Чтоб ты лопнул с той мушиной крови! —
А старик ему: «Бог в помощь, плыви!»
 
 
– Чтоб огнем тебя – мушиная кровь! —
А старик ему: «Совет да любовь!»
 
 
– Чтоб на гроб тебе не стало досóк! —
А старик на то ни слова, – молчок.
 

* * *

 
То не Свет-Егорий
Спор ведет с Советом,
То посередь моря —
Царь-Девица с Ветром.
 
 
Говорит, как с ровней,
(Мудр, хоть непоседа!)
Спор-то полюбовный,
Дружная беседа.
 
 
«Ветер-ветер, перебежчик,
Переносчик, пересказчик,
Наших женских дел доносчик,
Слов разносчик, дум доказчик…
 
 
Да чтоб слов не тратить,
– Разом чтоб! Спроста! —
Есть ли где, касатик,
Меж царей мне братец,
Меж девиц – сестра?»
 
 
Говорит – как шутит.
Тот кудрями крутит:
 
 
– Нет во всей вселенной
Такой здоровенной!
Ты – наш цвет военный!
Я – твой неизменный! —
 
 
Вздох тут поборовши,
Отпила от чаши.
«Так-то так – здоровше!
Ну, а всех ли краше?»
 
 
Говорит – как рубит.
Тот как дьякон трýбит:
 
 
– Нет во всей вселенной
Такой откровенной!
Ты – наш цвет военный!
Я – твой неизменный! —
 
 
«Эх, болтун досужий,
Скажи, не жалея:
Ну, а может – хуже
Знаешь – да милее?»
 
 
Говорит – как просит.
Тот гонцом доносит:
 
 
– Нет во всей вселенной
Такой несравненной!
Ты – наш цвет военный!
Я – твой неизменный!
 
 
«Чего ж он, мой лебедь…
(Говорит – как бредит)
Синий взор свой прячет?»
Говорит – как плачет…
 
 
– Будет тебе руки
Марать бабьим делом!
– Коли будут внуки,
Будешь ты им – дедом! —
 
 
Нá руки ей тихо
Шум-кладет-крыло:
– Мой совет, чтоб их и
Вовсе не былó!
 
 
Варишь – не наваришь!
От лоханки – к курам!
Предоставь, товарищ,
Это дело – дурам.
 
 
Куры на нашесте, —
Ребят не унять!
Давай лучше вместе
Корабли гонять! —
 
 
Разошелся дурень:
Аж грозится Деве!
– А родства-то: шурин,
Тесть, да зять, да деверь…
 
 
Степняки, невежды,
Ватошный кафтан! —
Крылышек промежду
Грудку-взял-ей-стан.
 
 
– Нет на всем на рынке
Ценней – жениха-то!
От моей перинки
Не пойдешь брюхатой!
 
 
Крыл у меня двое:
Одно подстелю,
А другим накрою
И благословлю. —
 
 
Да над самой, эдак,
Шепчет над душой:
«Не хочу я девок,
Ты мне брат старшой!»
 
 
– Нет во всей вселенной
Такой дерзновенной!
Ты – наш цвет военный!
Я – твой неизменный!
 
 
По рукам, что ль? – Слышит:
Слеза – стук – об сталь.
«Об одном лишь, – дышит, —
Грусть-схватила-жаль.
 
 
Лучше б… (тот к ней ближе)
Вовсе б свет погас!
Так и не увижу
Его синих глаз!»
 
 
Зарычал с досады!
Разом крылья отнял!
– Да в любом посаде
Таких глаз – по сотням!
 
 
Бабью страсть дрянную
Знаю – к кулаку!
Чай, не приревную, —
Сам приволоку!
 
 
Не мужик, не зверь я,
Не законный лапоть!
Ну, а чем на перья
Мне слезою капать —
 
 
Хватай-ка за гриву —
Брать Стамбул-Царьград!
Девичий-свой-львиный
Покажи захват!
 
 
Завзятой бобыль я,
Проживем без скуки! —
Тот навстречу – крылья,
Та навстречу – руки…
 
 
– Всех законов крепче
Ветровой закон! —
«Свет-Архангел! – шепчет. —
Никак, его звон?»
 

* * *

 
«Сорную траву дурную
Не коси, косарь, с плеча!
Не паша, не боронуя,
Молодость моя прошла:
 
 
Всё печаль свою покоил,
Даже печки не сложил.
Кто избы себе не строил —
Тот земли не заслужил.
 
 
Для гробочка-домовины,
Из досочек из шести
Из сосновых – ни единой
Я не выстрогал доски.
 
 
Только знал, что на перине
Струнным звоном ворожил.
Кто страды земной не принял —
Тот земли не заслужил.
 
 
На перине, на соломе,
Середь моря без весла, —
Ничего не чтил, окроме
Струнного рукомесла.
 
 
Ну, а этим уж именьем
Пуще хлеба дорожил…
Кто к земным плодам надменен —
Тот земли не заслужил!»
 

* * *

 
Ломовым ей дышлом
В грудь – напев чуть слышный.
Она Ветру: «Слышишь?»
– Ничего не слышу!
 
 
Тот без зла ответил,
Ее зло взяло.
«Отстранись-ка, Ветер,
Рваное крыло!
 
 
Из твоей свободы
Не слатать заплаты!
Тебе путь – к Восходу,
Ну, а мне – к Закату!»
 
 
Не орел с орлицей
В спор-вступили-схват:
Крылья рвет – Девицын
Нареченный брат.
 

* * *

 
Солнце – долу,
Месяц – в гору,
Челнок с горы нá гору.
Оставался б, мальчик, дома,
Обирал бы ягоды…
 
 
В сапожке казанском ногу
На борток поставил он.
Окиянскую дорогу
Мерит взором сабельным.
 
 
То не меч с мечом,
Не клинок с клинком —
То пресветлый взор
С заревым лучом —
 
 
Взор державный с лучом державным
В поединке схватились славном.
 
 
Под ногою хлябь-трясина
Дурь ведет опасную.
Мерься, мерься, взор пресиний,
С тою саблей красною!
 
 
Докажи: не трус ты скверный,
Не сопля в халатике!
С самим воинством вечерним,
Мол, играл в солдатики.
 
 
То не ладан-пар
От воды встает,
То войскам – гусляр
Производит смотр.
 
 
Не крестьянским полкам голодным —
Золотым облакам Господним.
 
 
– Выходи – сам хан татарский —
Поравняюсь силою!
Возводи меня на царство,
Рать ширококрылая!
 
 
Надоело промеж нянек
Брать цветник атакою!
Никакой я вам не пряник,
Не миндаль, не патока! —
 
 
То не два крыла —
В золотой костер,
То Царевич наш
Две руки простер,
 
 
Две руки свои разом поднял
В золотую зарю Господню!
 
 
(Не кичись своим обхватом,
Грудь Первопрестольная!
Семихолмие – Москва-то,
Хлябь – тысячехолмие!
 
 
Величай нас, люд сермяжный,
По имени-отчеству!
На морском холму на кажном —
Вóт наше Высочество!)
 
 
То не просто – конь
В боевой огонь,
Без стремян-подков
Острогрудый конь —
 
 
По морским заповедным чащам,
С белым всадником, ввысь глядящим.
 
 
А навстречу – из чертога —
Кто – в броню закованный?
Не ему ли дать дорогу
Войска – на две стороны?
 
 
К гусляру простерты длани,
За плечьми-просторами
Разошлась двумя крылами
Рать золотоперая…
 
 
То не меч честной
Мечу держит речь,
То булавка-сон
Промеж хилых плеч,
 
 
То острожник двух рук ревнивых
Женской местью сражен в загривок.
 

* * *

 
Над орленком своим – орлица,
Над Царевичем – Царь-Девица.
 
 
– Бог на небе – и тот в аду,
Ворон в поле, мертвец в гробу,
Шептуны, летуны, ветрогоны,
Вихрь осенний и ветр полудённый,
Всé разбойнички по кустам,
Хан татарский, турецкий султан,
Силы – власти – престолы – славы —
Стан пернатый и стан шершавый,
Ветер – вóды – огонь – земля,
Эта спящая кровь – моя!
 
 
Царю не дам,
Огню не дам,
Воде не дам,
Земле не дам.
 
 
Ребенок, здесь спящий,
Мой – в море и в чаще,
В шелках – под рогожей —
Мой – стоя и лежа,
И в волчьей берлоге,
И в поздней дороге,
Мой – пеший и конный,
Мой – певчий и сонный.
 
 
Ребенок, здесь спящий,
Мой – в горе и в счастье,
Мой – в мощи и в хвори,
Мой – в пляске и в ссоре,
И в царском чертоге,
И в царском остроге,
В шелках – на соломе —
Мой – в гробе и в громе!
 
 
В огне и в заразе,
В чуме и в проказе,
Мой – в сглазе и в порче,
Мой – в пене и в корчах,
В грехе и в погоне,
Мой – в ханском полоне,
Мой – есть он дотоле
И будет – доколе:
 
 
Есть страж – в раю,
Не-наш – в аду,
Земля – внизу,
Судьба – вверху.
 

* * *

 
Чтó это вдруг стальным лучом
Рассекло луч вечерний?
То Дева-Царь своим мечом
Клянется, саблей верной.
 
 
Припав к головочке льняной,
Ресницы-нежит-стрелы:
«Сама виной, сама виной, —
Гордыня одолела!
 
 
Видали вы такую стать,
Чтоб вдруг ребеночку не спать?
Да мне твой взор и спящий
Всех царств небесных – слаще!
 
 
Кто спит – тот пьян, кто спит – тот сыт.
Да, цветик благовонный!
Есть Толстый Царь, есть Тонкий Царь,
Ты Царь мой будешь – Сонный!
 
 
Чуть что не так – и двор сквозной,
И дом дружку заказан…
Хоть и хорош, как заказной, —
У Бога не заказан!»
 
 
С великой нежностью ему
Разглаживает шнур-тесьму,
Лик-наклоняет-солнце
На белое суконце.
 
 
И вдруг – будь счастлив, паренек,
Что сон твой непритворный! —
Белого поля поперек
– Пропала! – волос черный!
 

* * *

 
Через всё небо – вкось
Красные письмена.
Первый глухой удар
Грома далекого.
 
 
Дева не крестит лба,
Лат отломила бок,
Сабельной сталью в сталь
Знаки-врезает-весть.
 
 
Кончив, на острый край
Весть-насадила-гнев.
Через коленку – враз —
Саблю-ломает-сталь.
 
 
В правой – чем грудь разить,
В той – где рукой хватать.
Стан преклонив, к ногам
Оба конца кладет.
 
 
Не разогнув колен,
Русским честным крестом
Лоб-ему-грудь-плеча
Крестит на сон ночной.
 
 
Гонит пророк коней.
Гривами хлябь пошла.
Пуще взметнулся бич
В длани пророковой.
 
 
Молнией поднялась,
Грудь-разломила-сталь.
Правой рукой под грудь,
Левою – сердце вон!
 
 
Взмах – и ответный всплеск.
Красен рубахи холст,
Как кровяная – хлябь…
Ветер замел круги.
 
 
Ох, уж не ветр, не вихрь!
В небо полезла хлябь!
Не оплошай бичом, —
Вожжи уж вырваны!
 

* * *

 
Не приступ протрубил горнист —
Кулашный свист!
Не бурю полоснувший хлыст —
Ответный свист!
 
 
– Здорóво, нареченный брат!
– Здорóво, брат!
– В дорогу, нареченный брат!
– В дорогу, брат!
 
 
Довольно, знать, по гусляру
Рвать волоса!
В грудь – сквозь сердечного дыру —
Ветр ворвался!
 

* * *

 
Сталь из вóрота —
Память в лоб.
«Где же Воинство?
Что за сноп
Из воды, за лучи-за-стрелы?
Середь моря, что ль, солнце село?
Что за кровь на моей груди?»
 
 
А колдун: – В облаке гляди!
 
 
И видит гусляр: в облаках тех румяных,
В морях тех не наших – туманных – обманных —
Челнок лебединый с младым гусляром…
И дивного мужа под красным шатром
Он видит – как золотом-писанный-краской!
И светлые латы под огненной каской,
И красную каску на красных кудрях,
И властную руку, в небесных морях
Простертую – через простор пурпурóвый —
Чрез версты и версты к челну гуслярову.
 
 
И вот уж – прыжками морская слюда,
Вот-вот уж носами сшибутся суда…
Сошлись – и как древнего времени чудо —
Тот муж светоносный в челнок белогрудый
Нисходит – склоняется – сдернул покров…
Да как подивится на вид гусляров!
Да как рассмеется так вот откровенно, —
Как новое солнце взошло во вселенной!
Как лев златогривый стоит над щенком…
 
 
Так, ласка за лаской, смешок за смешком,
В морях тех небесных! – далече-далече! —
Вся их повторяется первая встреча.
И снова туман-всколыхнулся-фата,
И сызнова в небе всё та же мечта:
Корабь тот – и челн тот, и вновь пурпурóвый
Вскипающий вал промеж ними – и снова
По грозному небу – как кистью златой —
Над Ангелом – Воин из стали литой.
 
 
И грозную смуту на личике круглом,
Жемчужную россыпь на золоте смуглом
Он видит. – Как дождичком-бьет-серебром!
Да что ж это? Аль обернулся бабьём?
Да как ж это можно, чтоб в каске хвостатой
Над дрянь-гусляришкой реветь в три ручья-то!
Аль черная ночь-тобой крутит-дурман?
И длится, и длится зеркальный обман…
И вот уж, мечом-поиграв-рукоятью,
Уста гусляру припечатал печатью.
– Смеется! – И это, мол, нам нипочем!
 
 
Так, слезка за слезкою, луч за лучом,
В том зеркале чудном – с закатного краю —
Вся их повторяется встреча вторая.
 
 
И видит гусляр, как в волшебном стекле,
Эбеновый волос на белом сукне,
И светлую саблю с письмом рукописным,
И крест тот широкий – любви бескорыстной,
Которым нас матери крестят: – Живи!
Ох, латы ломает! Рубаха в крови!
Кровавое сердце взметнулось над хлябью!
– Спаси мою душеньку! – Грудка-то – бабья!
 
 
Кровавою дланью громам поклялась!..
 
 
Так, перед морями двух плачущих глаз,
В морях тех небесных – далече-далече! —
Вся их разыгралась последняя встреча.
 

* * *

 
И снова: гладь – гладью,
Синь – синью…
Где сердце упало – красно!
Оставьте вы Царского сына,
Он память-читает-письмо.
 
 
Науки – не царское дело,
Мозги не пристали гербам.
Знать, лютая страсть одолела,
Коль сразу прочел – по складам:
 
 
– Нигде меня нету.
В никуда я пропала.
Никто не догонит.
Ничто не вернет.
 

* * *

 
Как цветочек!
Смотреть-то жалость!
Эх вы, сабельных
Два куска!
«Что ж, – шепочет, —
Теперь осталось?»
 
 
– Ей войска, а тебе – тоска! —
 
 
Размахнулся всею силой рук:
Ан уж нету старика – паук!
 
 
Как притопнет, поглядев вострó:
Ан уж нету паука – мокрó!
 
 
Сам же в воду – добывать свое добро.