Марина Белова
Маска Мельпомены
– А я уже сто лет не пользуюсь записными книжками, – призналась Алина. – У меня все номера телефонов в мобилке.
– А меня есть записная книжка. После того как у меня в первый раз телефон украли, я все номера дублирую в записной книжке. И в новый телефон не успела еще всех перенести – только телефоны самых близких.
– Да? – Алина взяла в руки телефон Ветровой. – И у Лизы мало номеров. Лена, Анна, Бугров, Полина, Сеня, – читала она. – Положи записную книжку в сумку, на досуге сравним с телефонным архивом. – По ее просьбе я бросила книжку в сумку. Алина тем временем нажимала кнопки телефона. – Надо же, Полины уже нет в живых, а телефон ее в памяти.
– Так и Лизы уже нет, – я с сожалением посмотрела на лежавшую на полу Ветрову. – Пойдем, Алина. Вот-вот сюда придет Воронков. Ему не понравится, что мы здесь торчим.
– Сейчас-сейчас, – Алина торопливо переписывала номера из Лизиного телефона. – Еще посмотрю последние звонки. Бугров, Лена, безымянный номер. Сейчас запишем. Остальные номера из памяти стерты. И на том спасибо. Телефончик, пожалуй, надо оставить Воронкову. Пусть разбирается.
Покинув гримерку, мы стали в двух метрах от двери. Из соседнего помещения вышел полный мужчина. Косясь на нас, он постучал к Ветровой.
– Лизок, тебя подвезти? – бархатным баритоном спросил он. По голосу я узнала артиста, игравшего Голохвастова. Не услышав ответа, он потянул дверь на себя.
– Туда нельзя, – резко одернула его Алина. – До прибытия следственной группы вход в помещение строго запрещен.
– До приезда кого? – оторопел артист.
– Совершено преступление. С минуты на минуту сюда прибудет следственная группа.
– А что случилось? Я могу знать?
– Убита Елизавета Ветрова, а вы, собственно, кто?
– Я? Бугров Анатолий Михайлович. Играю с Лизочкой в одном спектакле, – дребезжащим от волнения голосом ответил артист. – Хотел ее домой подвезти. Я часто ее домой подвожу. Мы живем в соседних домах. Я могу идти? – вдруг заторопился он, как будто испугавшись, что сболтнул лишнего.
– Нет. – Я даже сделала жест, чтобы его остановить. «Еще полчаса назад Ветрова была жива. Не исключено, что преступник до сих пор в театре, а значит, все находящиеся в здании попадают под подозрение», – промелькнуло в моей голове. – Вам нужно дождаться приезда полиции.
– Но…
– Без всяких «но», – предупредила Алина. – Да вы не переживайте, скучно не будет. Мы пока с вами побеседуем, зададим пару вопросов.
– А вы из прокуратуры будете?
Не моргнув глазом, Алина солгала:
– Типа того. Итак, Анатолий Михайлович, вы проживаете…
– Улица Челюскинцев, дом семьдесят шесть, квартира восемь, – с готовностью выложил Бугров.
– Телефон…
Он назвал ряд цифр.
– С Ветровой как долго работали? В каких отношениях были?
– Исключительно в дружеских. Я к ней как к дочке относился, – признался Бугров. – Хорошая, светлая девушка была. А как ее убили?
– Анатолий Михайлович, ваша гримерка через стенку? – спросила я. – Слышали что-нибудь подозрительное?
Бугров мотнул головой:
– Да вроде бы нет. Хотя… За стенкой работало радио, негромко, но работало.
– Радио? Для вас это странно? – удивилась Алина.
– На сцене очень устаешь. После спектакля хочется тишины, причем абсолютной. Если честно, я не помню, чтобы Лиза когда-либо включала радио.
– А у вас, в театре, в каждую комнату проведено радио?
– Да, у нас есть радиоузел. Во время спектакля нас приглашают на сцену по радио, когда спектакля нет, то радиоточки замыкают на какую-нибудь развлекательную волну.
– Понятно. Возможно, преступник специально включил радио, чтобы через стенку не было слышно звуков борьбы, – задумчиво пробормотала я. – А вы уверены, что это было радио, а не голоса.
– Я не слышал голосов. Играла музыка.
Из гримерок стали выходить люди. Понимая, что отпускать их нельзя, Алина громко сказала:
– Господа артисты, задержитесь!
Вокруг нас мигом образовалась толпа. Одни с изумлением на нас смотрели, другие интересовались, по какому поводу их остановили.
Алина повторила просьбу-приказ:
– Не расходитесь! Совершено преступление. Убили вашу коллегу. Сейчас прибудет опергруппа, снимет с вас отпечатки пальцев и допросит. Пока опергруппа не приехала, если вам есть что сказать, подходите ко мне.
Тишина стояла такая, что пролети здесь муха, ее жужжание воспринималось бы как рев взлетающего вертолета. Никто не ринулся к нам со своими предположениями.
Через несколько минут артисты ожили. Первый шок прошел. Любопытство взяло вверх.
– Кого убили?
– Лизу Ветрову, – украдкой прошептал Анатолий Михайлович, наклоняясь к дамочке почтенного возраста в кокетливой шляпке с вуалью.
– А как, как убили? Из револьвера?
– Не знаю, Софья Карловна, ничего не знаю.
В конце коридора появился Воронков. Рядом с ним вышагивали молодой парень в джинсах и худощавый мужчина с чемоданчиком в руках. «Наконец-то!», – обрадовалась я.
– Удружили, – проходя мимо нас, буркнул Воронков. Мы успели отойти в сторону, поэтому его слова никто, кроме нас, не услышал. Как же я обиделась тогда, когда до моих ушей донеслось это саркастическое «удружили». А майор будто бы даже не понял, какое оскорбление нам нанес: – Ни о чем вас попросить нельзя, – продолжал он злиться вслух.
– Ну это уже слишком! Не вы ли нас просили приглядеться к Ветровой, войти к ней в доверие, завязать знакомство?
– Только приглядеться!
– Уж не думаете ли вы, что это мы ее шнурком задушили?!
– Ну, – Воронков резко повернулся к нам, – что вы еще откопали? Все следы затоптали?
Я гневно посмотрела на Воронкова. Что за человек?! К нему всем сердцем, а он смотрит на нас, будто на сто процентов уверен, что преступление совершили именно мы.
– Идем, Алина, товарищ майор сам справится, – потянув Алину за рукав, я зашагала к выходу. О найденной записке я даже не заикнулась, хотя и понимала, что этот крошечный клочок бумаги может навести ментов на след.
– Завтра жду вас у себя, – вдогонку закричал Воронков.
– Как же! – огрызнулась я. – Ноги моей у вас не будет!
– А я тебе что говорила? – пыхтела рядом Алина. – Воронков – человек, который добра не помнит. Сколько раз мы ему помогали? Миллион. И ни разу он нас не похвалил. В наш адрес летят одни лишь усмешки и угрозы. И ты его еще защищаешь!
– Уже не защищаю.
Хотя надо заметить, временами Воронков бывает вполне дружелюбным. Случается, что он нас конфетами, тортиками балует. С праздниками регулярно поздравляет. Один раз даже выписал нам благодарность за содействие полиции в поимке опасного преступника. Не знаю, что сегодня с ним случилось. Может, устал? Разбудили?
– Пойдешь к нему завтра? – спросила Алина.
– Еще чего! – обиженно ответила я.
Перед тем как расстаться, я и Алина заехали в кафе и, чтобы снять нервный стресс, выпили по бокалу вина. Ни о спектакле, ни о том, что случилось потом, намеренно разговор не заводили. Тупо пили вино и разглядывали публику.
Дома я появилась ближе к полуночи.
– Что так долго? – поинтересовался Олег. Голос у него был недовольный. Да это и понятно: от официанта мы узнали, что наша команда проиграла и вылетела из чемпионата. А тут еще я где-то задержалась. Значит, есть повод и, главное, объект, на котором можно сорвать свое плохое настроение. – Вам так понравилось, что вы пошли на следующий сеанс? – язвительно спросил муж.
– В театре нет сеансов. Извини, задержалась с Алиной.
– С Алиной? Ну, разумеется, с кем же еще! Позволь угадать? Алина у нас со всеми дружит. После спектакля она затащила тебя за кулисы. Какой-нибудь новоявленный меценат накрыл для артистов «поляну», типа фуршета, ну и вы случайно оказались там.
– В точку! Фуршет в честь покойницы, – беззвучно добавила я. У меня не было желания ссориться. Я взяла халат и пошла в ванную.
Глава 3
Я совсем не удивилась, когда на следующий день через окно увидела, как в «Пилигрим» входит Воронков.
– Явился – не запылился, – пробурчала я.
Чаепитие было безнадежно испорчено. Я отодвинула от себя чашку и стала прислушиваться к происходившему в соседней комнате, чтобы в нужный момент успеть придать лицу оттенок холодного безразличия к незваному гостю. Обида все еще жгла мою душу, и прощать майора я не торопилась.
Воронков поздоровался с Аленой. По голосу нашей секретарши: «Ой, не надо было тратиться, Сергей Петрович. Мы и так вам всегда рады», я поняла, майор вручил ей шоколадку или коробку конфет.
– А вы меня угостите, – нагло предложил искуситель.
– Конечно-конечно, – ответила Алена, шелестя чем-то. – Угощайтесь.
Пауза. Потом Воронков заискивающе спросил:
– Дамы у себя?
Алина поперхнулась и пролила чай на стол.
– Черт!
– Не поминай!
– Его поминай, не поминай – все равно уже на пороге.
С извиняющейся улыбкой на губах в кабинет вплыл Воронков.
– Я тут подумал, чего вам ко мне ехать, если я все равно мимо еду, – не здороваясь, начал он.
– Так уж и мимо, – хмыкнула Алина.
– Марина Владимировна, Алина Николаевна, я, наверное, вчера вас обидел.
– Он еще сомневается! – Алина обменялась со мной взглядом.
Я молча опустила глаза и стала сосредоточенно листать страницы нового глянцевого каталога, присланного в наше туристическое агентство зарубежными партнерами. В эту минуту Воронкова для меня не существовало.
– Ну да, накричал на вас без повода. Вы уж меня простите. Зря я вообще попросил вас о помощи. Дело весьма мутное, неизвестно, что еще выплывет. Было два трупа, а тут еще… – разоткровенничался он.
– Кто еще? – я захлопнула журнал. – Полина, Лиза… Кто третий?
– Мохов, Алексей Мохов, тот, который якобы застрелил Полину.
– И что же с ним?
– Из петли его вытащили.
– Он же в следственном изоляторе должен быть!
– Да, там его и нашли…
– Кто ж его? Или сам?
– Сам, конечно. Как он умудрился пронести с собой шнурок, удивляюсь.
– И удивляться нечему, – воскликнула Алина. – Знаю, что у вас за колючей проволокой творится! За деньги все покупается и продается!
– Знаете? Откуда? Были?
– Типун вам на язык, Сергей Петрович, – побагровела Алина. – Все шутите? А у вас, между прочим, люди мрут как мухи. Преступления надо предупреждать. Трудно было подследственного обыскать? – она начала отчитывать майора как мальчишку. – Конвоиров проверяли, допрашивали? Передачи досматривали? Кто в камеру заходил? С кем общался Мохов перед тем, как повеситься?
– Со мной, – ответил Воронков, с вызовом глядя Алине в глаза. – Со мной общался.
– Тогда понятно, все понятно, – закивала Алина.
– Думаете, я подтолкнул его к самоубийству?
– Заметьте, это вы сами сказали.
Разговор давно перестал походить на душевную беседу. Страсти накалялись. Лицо Воронкова наливалось кровью. Алина распалялась еще больше.
– Вам оказалось мало, что парень с повинной пришел. Что вы еще хотели от него услышать? Признания, что он маньяк? Все, что скопилось у вас нераскрытого за год, решили на него повесить. А что? Все – одним махом! Были «глухари» – и нет «глухарей», а есть почет и уважение. Возможно, даже материально наградят, премию выпишут.
– Ну, знаете! – вскипел Воронков. – Я с самого начала не верил, что Мохов убил Полину Ветрову, даже когда узнал, что он находится на диспансерном учете в психоневрологической клинике. Я его отговаривал не брать на себя чужую вину. Чувствовал, что здесь что-то не так. Хотел даже его на психиатрическую экспертизу отправить.
– Постойте. Он что, псих? – насторожилась я.
– Не то чтобы клинический, – замялся майор, – так, со странностями. В юношеском возрасте пытался покончить с собой, начитался разных книжек о конце света, вот и попал в список лиц, склонных к суициду.
– А почему вы, Сергей Петрович, считаете, что Мохов на фоне помутнения рассудка не мог застрелить Ветрову? – спросила я.
– Я так не считаю. Просто не до конца ему верю. Когда он к нам пришел с повинной, то, кроме того, что застрелил Полину, а пистолет выбросил, ничего толком сказать не мог. Вывезли его на место преступления – он сбивался, терялся в пространстве, не мог назвать марку оружия, калибр. Пистолет – и все. Короче, сплошная путаница. Да и знаком он был, с его слов, с Полиной недели две от силы.
– Зачем тогда вы его в СИЗО засадили?
– А как иначе? Он признался в убийстве, расстрелял человека. Где он, по-вашему, должен быть? Закон есть закон.
– А что говорят родственники Мохова? Вас винят?
– Некому винить. Отца он не помнит. Мать сгинула на просторах России. Мохова бабка воспитала, но и она три года назад умерла.
– Ясно, горевать по Алексею некому.
– Я вот что, – Воронков резко поднялся и, окинув нас неприязненным взглядом, сказал: – Хочу вам сказать спасибо за помощь и попросить прощения за то, что отвлек вас. Занимайтесь своими делами. Еще хочу вас предупредить – никакой самодеятельности. Забудьте все, о чем я вас просил, забудьте и Ветрову, и Мохова. Узнаю, что вы копаете, – берегитесь.
– Испугал, – бросила Алина, дождавшись, когда за Воронковым захлопнется дверь. – Практически на моих глазах убили мою любимую актрису, и я должна оставаться в стороне? Ты как, Марина, со мной?
– С тобой, Алина. Вот только не пойму, с чего нам начать. Убили двух сестер, с интервалом в несколько недель. Смерти эти как-то связаны между собой? Видимо, да. И действительно ли Полину убил Мохов? Во всяком случае, Воронков в этом сомневается. Но с другой стороны, если парень ни при чем, зачем ему в петлю лезть?
– Ты забыла о записке, – Алина вытащила из сумки листок бумаги, скомканный Лизой в предсмертной агонии.
– Да уж, странная записка, если, конечно, она имеет отношение к Лизиной смерти. Прочитай еще раз.
– «Детка, тебя я искал дольше всех. Увы, но и ты не призер».
– Шутка?
– Какая шутка?! Это «черная метка».
– Не факт. Ни о какой угрозе в записке речь не идет. Лизу ведь не предупреждают о смерти? Нет. Это может быть игра: «Три, четыре, пять – я иду тебя искать. Кто не спрятался – я не виноват».
– Хорошая игра!
– Что ты предлагаешь?
– Мне кажется, нам надо как можно больше узнать о девушках, очертить круг их знакомых. И начать надо с Мохова, – предложила Алина.
– Он же мертвый? – удивилась я Алининому выбору.
– Мертвые тоже разговаривают. Да не делай такие глаза! Я не собираюсь с ним входить в паранормальную связь.
– А что ты собираешься?
– Я? Хочу понять: мог Мохов убить Полину или нет. Я это к чему веду, если мог, то у сестер разные убийцы, а если нет, то убийца у девушек один. Пока мне ясно одно, что Мохов Лизу не убивал.
– Разумеется, как бы он из тюрьмы вышел, – хмыкнула я и поторопилась добавить: – Но рассуждаешь ты правильно. Тогда нам одна дорога – в психиатрическую больницу. – Алина с опаской на меня посмотрела. Я продолжила мысль: – Только там нам помогут открыть таинственную душу самоубийцы.
Я поднялась из-за стола и направилась к шкафу за пальто.
– Ты куда? – спросила Алина, слегка удивившись моему пламенному порыву приступить к расследованию в сию же минуту. – Ты знаешь, в какую больницу ехать? В городе не одна психиатрическая больница.
– А вот невропсихиатрический диспансер один, в его архиве хранятся сведения о каждом психе. Там нам подскажут и адрес Мохова, и в какой больнице он лечился.
– Ну ты голова, – оценила меня по достоинству Алина. – Как я сама об этом не догадалась? Я же там справку для ГАИ брала о том, что не состою у них на учете.
– Дали? – пошутила я.
– Конечно! – фыркнула Алина, совсем даже на меня не обидевшись. – Поехали!
Выстояв небольшую очередь, мы заглянули в окошко регистратуры. Чтобы нас не отфутболили сразу – нам не обязаны давать справки о посторонних лицах, – Алина придумала невероятную историю. Как ей только такое в голову пришло?!
– Девушка, у меня проблема. Мой сосед – псих. – Регистраторша округлила на Алину глаза, как будто мы ошиблись адресом и пришли не в психоневрологический диспансер, а в филармонию. – Да-да, самый настоящий псих, ваш клиент. У него весеннее обострение. Мне обязательно надо связаться с его врачом, по-моему, ему пора пройти повторный курс лечения. Я просто боюсь жить с ним по соседству. Ночью песни поет, а под утро залезает в ванную и меня затапливает. Несколько лет назад он пытался покончить с собой. Может, он специально в ванную залазит, чтобы утонуть? А если он газ включит? А если… да мало ли бед может натворить больной человек? В полицию я обращаться не хочу: как бы хуже не было. Одно спасение на вас.
– Фамилия вашего соседа? – пошла нам навстречу регистраторша.
– Алексей Мохов.
Девушка повернулась к компьютеру и стала искать Мохова в картотеке.
– Алексей Мохов. Партизанский проспект, дом пять – ваш адрес?
– Мой, – кивнула Алина.
– Да, он действительно давно лечился.
– Вот видите! А где он лечится?
– Городская психиатрическая больница номер два. Улица Петровского, дом двести пять.
– Огромное спасибо. Сегодня же поеду. Надо человека спасать.
В больницу мы добрались только часа через два. Во-первых, психических больных предусмотрительно лечат на окраине города. А во-вторых, вечные пробки на дорогах помешали Алине ехать быстро.
Здесь также была регистратура – и ни одного человека перед ней. Мне даже показалось, что девушка, сидевшая за окошечком, удивилась нашему появлению в стенах этого лечебного учреждения.
– Слушаю вас.
– Я пришла по поводу брата, Мохова Алексея, – легко соврала Алина. – Он состоит у вас на учете. Мне бы хотелось поговорить с его лечащим врачом. Я могу его видеть?
– А кто у вас лечащий врач?
– Если бы я знала! Лешка говорить не хочет, а мне просто позарез надо с доктором побеседовать. Вы в карточку загляните, там обязательно должна стоять фамилия лечащего врача, – посоветовала Алина.
Барышня лениво поднялась и отправилась к стеллажам искать карточку Мохова. Прошло пять минут, десять, мы устали ждать, наконец она вернулась и вновь плюхнулась на стул перед нами.
– Ваш доктор – Аркадий Иосифович Пурмель. У него как раз сейчас прием. Пятый кабинет. Идите.
– Вот спасибо, – благодарно улыбнулась Алина. – Карточку дайте.
– Не положено. Идите к кабинету. Карточку я сама принесу.
Мы пошли. Перед кабинетом никого не было, но идти к доктору без карточки не имело смысла. Регистраторша появилась лишь через пять минут. Алина высказала ей свои претензии:
– Девушка, а ничего, что мы тут ждем?
– А вы не нервничайте, доктор всех примет, мы работаем до шести, – нагло заявила регистраторша.
Я посмотрела на свои часы. Было без пятнадцати два. Разумеется, доктор нас примет – ему еще четыре часа здесь сидеть.
Мы хотели уже идти в кабинет, но наглая девица остановила нас на входе:
– Подождите, сначала я занесу карточку. – Она прикрыла перед нашими носами дверь, и не было ее еще минут пять. Уже начала закипать и я. Хотела подойти к двери и требовательно в нее постучать, напомнить о нашем присутствии. Наверное, я так бы и сделала, но регистраторша вовремя вышла:– Входите, – разрешила она нам.
За столом сидел розовощекий старичок. Мне показалось, что его только что разбудили. Он смотрел на нас заспанными глазами и откровенно зевал.
– Слушаю вас. Кто из вас больная? – спросил он, подавив очередной зевок.
– Никто, – раздраженно ответила Алина.
– Понимаю, – кивнул доктор. – Значит, вы.
– Я?! С чего вы взяли?
– Расстройства сна, навязчивые мысли, тревога, подавленное состояние или, наоборот, душевное волнение, – принялся перечислять Аркадий Иосифович. – Да вы не волнуйтесь, в наше время каждый второй душевно болен.
– Только не я. Доктор, вы меня не путайте, – остановила его Алина. – Вы в карточку посмотрите. Я пришла проконсультироваться по поводу здоровья брата.
– Ах, брата… Ну да, одна семья, одна наследственность, одни проблемы, – опять закачал головой Пурмель.
– Нет у меня проблем, – заскрежетала зубами Алина.
– Я вижу-вижу. Нет у вас проблем, они у брата. Вы, главное, не нервничайте.
Разговор заходил в тупик.
– Доктор, речь идет вот о чем, – вклинилась в разговор я. – Алексей, – я показала глазами на карточку, – брат вот этой женщины, несколько лет назад он пытался покончить с собой.
Пурмель стал перелистывать карточку.
– Попытка суицида. Было… Лежал у нас, помню, лечился.
– Доктор, мы волнуемся, а не повторит ли он попытку?
– А что, есть предпосылки?
– В общем-то, да, есть, – замялась я. – Безответная любовь, если можно так выразиться. Грустный такой ходит, задумчивый… Молчит…
– Приводите, – пожал плечами Аркадий Иосифович. – Поговорим с вашим братом. Если понадобится лечебный гипноз, проведем, запрет на суицид наложим. У нас новая методика, психологическая кодировка, она многим помогает.
– Спасибо, доктор. Мы еще хотели узнать: если Алексей способен наложить на себя руки, может он другого человека убить? – спросила Алина.
– А ваш брат склонен к агрессии?
– Собственно, это то, о чем бы я хотела у вас узнать. Что в карточке написано? – Алина вытянула шею, пытаясь заглянуть в историю болезни.
Пурмель отпрянул от Алины.
– Видите ли, Алексей – мой двоюродный брат, – сочла нужным объяснить Алина. – Я недавно переехала жить к тетке. От нее узнала, что Алексей пытался покончить с собой. И вот теперь я переживаю: если он болен, то ведь он и меня может… Ну, вы понимаете, о чем я.
– Алексей вполне адекватен в своем поведении. Да и статистика показывает, самоубийцы редко убивают кого-либо.
– Да? Ох, у меня камень с души свалился. То есть, вы абсолютно уверены, что наш Алексей не станет серийным маньяком? – уточнила Алина.
Доктор внимательно на нее посмотрел. Мне показалось, что в сию минуту он больше опасался за психическое состояние души Алины, чем ее мнимого брата.
– Маньяком? Нет, мне он не представлялся таковым, – медленно произнес Аркадий Иосифович.
– Очень хорошо. Значит, мне можно спокойно жить в квартире тетки?
– Думаю, да.
Мы простились и вышли. Я была не удовлетворена разговором. Зря Алина представилась сестрой Мохова. Что мы узнали? Практически ничего. Карточку на руки нам не дали. Доктор ограничился общими фразами: «Психика практически в норме… Статистика показывает…»
– Алина, надо было сказать, что мы из полиции и потребовать конкретного ответа: мог Мохов застрелить свою девушку или нет?
– Сказать, что мы из полиции? Да психиатр бы в тот же момент нас раскусил, и мы бы вообще ничего не узнали. Сославшись на врачебную тайну, он бы молчал как рыба.
– А так мы много узнали? – фыркнула я.
– Да. Алексей не склонен к агрессии, стало быть, Полину не убивал.
– Не факт, – возразила я из вредности. – Убивают не только склонные к агрессии, но и обычные люди.
– Да ладно, в нормальном человеке гвоздем сидит божья заповедь: «Не убий».
– Пожалуй, я с тобой соглашусь, – немного подумав, сказала я. – Воронков тоже не верит в то, что Мохов застрелил Полину. Алина, поехали соседей Алексея поспрашиваем. Хочется знать, каким он вообще человеком был.
– Сама хотела тебе это предложить.
