Полная версия:
Марина Крамер Анатомия любви
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
– Ты за руль, я не успел толком проснуться и лучше на пассажирском позавтракаю.
Это меня вполне устраивало – за рулем я смогу сосредоточиться.
– Так и не расскажешь, куда мы мчим с утра пораньше? – Матвей уже закончил завтрак и, бросив пустой контейнер на заднее сиденье, вынул сигареты.
– Я пока сама не очень понимаю, но звонил дядя Слава и… в общем, у нас труп, Матвей.
– В каком смысле – труп?
– В том, что в котельной нашли совсем мертвое тело, но я так и не поняла ни обстоятельств смерти, ни обстоятельств обнаружения, да и вообще мало что поняла, – призналась я, сжимая руль двумя руками. – Только то, что нам грозят крупные неприятности по всем статьям – от Горздрава до полиции.
– Н-да… и кому мы насолили на этот раз? – мрачно поинтересовался муж.
– Очень надеюсь, что мы тут абсолютно ни при чем.
– Деля, это не смешно. Закрытая территория, охрана и камеры по периметру, круглосуточное наблюдение – и труп в котельной, а мы ни при чем? Полиция этого не оценит.
– Вот в этом я не сомневаюсь… Прокурору, что ли, набрать?
– Давай сперва сами посмотрим, что к чему, а там уж решим.
На въезде в клинику я протянула охраннику пропуск, но тот даже не взглянул, сразу поднял шлагбаум:
– Там полиция приехала, Аделина Эдуардовна. Я их сразу к котельной отправил – правильно?
– Правильно. Постарайтесь вести себя так, как будто ничего не произошло, паника в клинике не нужна. И сотрудников, пожалуйста, не вводите в курс дела прямо на въезде, – я выразительно посмотрела на охранника, и тот закивал:
– Да-да, я понял…
– Понял он… – пробурчал Матвей, когда я отъехала от шлагбаума и свернула к парковке для персонала. – Через час вся клиника на ушах будет стоять.
– Скрыть информацию от персонала все равно не удастся, нам бы клиентов не волновать.
– С сотрудниками сам переговорю, сегодня же планерка, а ты, как я понимаю, будешь занята в это время.
Я просмотрела на мужа с благодарностью – вот все-таки умел Матвей прочувствовать момент и подставить плечо, этого у него не отнимешь.
У котельной стояла полицейская машина и еще одна – с надписью «Передвижная криминалистическая лаборатория», и на подножке отодвинутой двери сидел молодой мужчина и что-то записывал, придерживая на колене папку. Нам тут же перегородил дорогу полицейский, но я даже рта не успела раскрыть, как из-за его спины появился Васильков:
– Это владелица клиники и главный хирург, – сказал он, и полицейский отошел, давая нам возможность войти в котельную.
Там уже вовсю работала бригада, осматривая лежавший на полу труп. Судя по свисавшей с крюка в потолке веревке, человек повесился.
В этот момент один из сотрудников поднялся, и я увидела, что на полу лежит тело женщины с темной короткой стрижкой.
– Доброе утро, Аделина Эдуардовна, – раздался голос следователя, и я, повернувшись, с трудом узнала старшего следователя Невзорова, который когда-то давно занимался делом писательницы Аглаи Волошиной.
– Валентин Игоревич? – припомнила я имя следователя, и тот удивленно спросил:
– Как вы вспомнили? Несколько лет ведь прошло.
– Как-то всплыло. Вот мы снова встретились, и повод опять не из приятных.
– Точно. Боюсь, что труп криминальный, мне придется опрашивать весь персонал, дежуривший сегодня ночью. Кстати, посмотрите, пожалуйста, личность потерпевшей вам знакома?
Я подошла ближе и внимательно посмотрела в синюшное лицо женщины. Нет, я ее точно не знала, но на ней были комнатные мягкие тапочки, одна из которых слетела, а вторая так и осталась на правой ноге, и это значило, что она – клиентка клиники. Плохо… еще хуже, чем факт обнаружения трупа на территории вообще. Убитая клиентка – а, судя по всему, следователь считает, что это убийство, хотя пока мне об этом прямо не говорит, – это очень большая репутационная потеря. Мы всегда позиционировали клинику как безопасную и конфиденциальную, а теперь… Н-да…
– Это клиентка Игоря Авдеева, – сказал в этот момент Матвей. – Она уже к выписке готовилась, я карту взял на проверку вчера. Ларичева Софья Леонидовна, восстановительная маммопластика после резекции правой молочной железы.
Невзоров быстро записывал все, что говорил Матвей, а я смотрела на мертвую женщину и не могла понять, что именно меня беспокоит, кроме того, что она мертва.
– Мне бы карту посмотреть, – сказал следователь, и Мажаров кивнул:
– Конечно, она у меня в кабинете. Будете оформлять изъятие?
– Пока нет, не вижу необходимости. Она явно не от операции умерла, но с ее врачом я бы переговорил тоже.
– У него сегодня день без операций, сможете поговорить.
– Аделина Эдуардовна, вы так пристально разглядываете труп, что даже мне не по себе, а криминалисты наверняка ревнуют, – заметил Невзоров. – Что-то не так, по-вашему?
– Ну… странгуляционная борозда ровно такая, как должна быть при повешении… а вот с ее ростом было бы затруднительно веревку забросить так высоко. И никаких подручных средств рядом, а ведь должно же что-то быть, на что она встала, правда? – я огляделась вокруг в поисках какого-то предмета, который должен был лежать недалеко, но ничего не нашла и беспомощно посмотрела на следователя: – А вам так не кажется?
– Кажется. Ее рост не больше ста шестидесяти сантиметров, высота потолка в котельной около четырех метров, крюк длинный, конечно, но не настолько, чтобы женщина с таким ростом сама могла забросить на него веревку с пола.
– А вон в углу лестница стоит, – заметил кто-то из опергруппы, и следователь, посмотрев в указанном направлении, усмехнулся:
– А как она туда потом попала? Ну после того, как дама повесилась? Сама ушла, ножками? Пальцы снимите с нее на всякий случай.
Я бросила взгляд на часы:
– Если мы вам больше не нужны…
– Да, вы можете пока заниматься своими делами, а я попозже, как здесь закончу, зайду к вам, – сказал Невзоров. – И, Аделина Эдуардовна, по возможности… – он выразительно посмотрел мне в глаза, и я кивнула:
– Конечно. Но вы ведь понимаете, что такую информацию долго скрывать не получится.
– Понимаю. Но пока постарайтесь не обсуждать случившееся. И доктора… как его… – он заглянул в блокнот. – Авдеева Игоря Александровича попросите не отлучаться из ординаторской.
– Я его лучше к себе в кабинет приглашу, так будет удобнее.
– Спасибо.
Невзоров вернулся к трупу, а мы с Матвеем пошли в административный корпус.
Муж нарушил молчание первым:
– Тебе не показалось, что…
– Что убитая похожа на Калмыкову? В первый момент у меня земля из-под ног ушла, до того я испугалась, – призналась я, беря Матвея под руку. – Ты думаешь, это может что-то значить?
Матвей неопределенно пожал плечами:
– Не знаю… но такое совпадение мне совсем не нравится.
И в этом я была с мужем абсолютно согласна.
Семен
Странная девочка Аня ушла, когда Семен вернулся с работы – просто сняла с вешалки джинсовую куртку и, попрощавшись, закрыла за собой входную дверь. Семен только плечами пожал – он устал, и ему было не до анализа поступков едва знакомой девчонки.
Однако в кухне обнаружился ужин, и это заставило Семена все-таки вспоминать об Ане.
«Я ведь даже не знаю, сколько ей лет, – думал он, с аппетитом поглощая жареную картошку и салат из помидоров и огурцов. – Может, она и вправду малолетка? Тогда плохо… Не дай бог, что случится – я потом не отмажусь, что пальцем к ней не прикоснулся. Надо все-таки в баре поспрашивать, вдруг кто-то ее знает».
Сунув пустую тарелку в раковину, Семен заварил крепкий чай и вышел на балкон, уселся в кресло и закрыл глаза. Солнце уже начало клониться к закату, но жара все еще стояла обжигающая.
«Ну и лето в этом году – ад кромешный, – вяло думал Семен, подставив лицо лучам. – Надо в выходной на озеро, что ли, смотаться, ни разу еще не выбрался».
Раньше он часто выезжал в субботу с палаткой на ближайшее озеро, проводил там ночь и с самого утра купался в еще холодной воде. В этом же году никак не получалось – то одно, то другое, то отец загружал дежурствами в клинике, а потом и вовсе было не до поездок.
Постепенно мысли перетекли к операции, которую Семен провел сегодня. Драгун зашла в ординаторскую после обеда и коротко сказала, что довольна увиденным, и Семен почувствовал, что понемногу обретает уверенность в себе и в своих навыках. О завтрашней операции он теперь думал куда спокойнее.
«Ничего, я еще успею доказать себе, что чего-то стою сам, отдельно от отца. Так даже лучше – когда вокруг никто не сравнивает тебя, не измеряет отцовской линейкой. Здесь я сам по себе, сам по себе хирург, а не сын профессора».
Тут же всплыл разговор с психологом и фраза, оброненная Иващенко в конце – о том, что он хочет показать Семену его настоящего.
«А ведь он прав… я не знаю, какой я на самом деле. Мне часто кажется, что я живу не свою жизнь, а пытаюсь повторить отцовскую – не желая того. Пытаюсь соответствовать, не осрамиться, не подвести… А надо ли мне самому все это? У меня даже времени не было об этом подумать».
Прежде всегда скептически относившийся к психологам, Семен вдруг понял, что не против пообщаться с Иващенко подольше – тот умел слушать и ничего не навязывал, и выходило, что все выводы Семен делал сам.
«А вот если ему об этой девчонке рассказать? – вдруг подумал Семен. – Ведь почему-то я ее домой притащил, хотя мог развернуться и уехать – в первый раз, что ли? Какое мне дело до ее проблем? Я таких девчонок перевидал – толпы, однако почему-то именно эта заставила меня думать о себе. Ну не влюбился же я, правда? Малолетняя грубиянка… да, ужин приготовила, отблагодарила за ночлег… а я сижу вот теперь и думаю, куда она пошла».
Чай давно остыл, Семен лениво протянул руку к кружке и сделал глоток, не испытав при этом никакого удовольствия. В чае он понимал, хорошо разбирался в сортах, умел правильно заваривать, любил разные добавки.
«Нет, это пить нельзя», – Семен встал и, прихватив кружку, вернулся в кухню, чтобы заварить новый напиток.
Под столом что-то блестело, и Кайзельгауз нагнулся – это оказалась сережка со сломанным замком. Маленькая золотая капелька, прикрепленная колечком к небольшому оправленному в золото бриллианту. Сомнений быть не могло – сережку потеряла Аня, никаких других женщин, кроме матери, в этой квартире давно не было. А мать Семена носила серьги крупные, массивные, с изумрудами, которые предпочитала всем остальным камням.
Подкинув серьгу на ладони, Семен усмехнулся:
– Ну выходит, мы еще встретимся, сережка-то явно ручной работы, небось подарок чей-то. А говорила – мать няней работает. Ну-ну…
Он убрал находку в ящик письменного стола, уселся и открыл ноутбук, загрузил файл с макетом завтрашней операции и принялся еще раз прокручивать все этапы и прогнозировать послеоперационный период. В отцовской клинике он никогда не разбирал предстоящую операцию, никогда не готовился дома – понимал, что это бесполезно, отец все равно найдет, к чему придраться, чтобы отчитать его лишний раз при всей операционной бригаде.
В операционной же клиники Драгун Семен вдруг ощутил себя совершенно свободным и отвечающим за свои действия самостоятельно. Это было сродни тому, как тебе, первокласснику, впервые разрешают вернуться из школы одному, без встречающей мамы или бабушки, и ты вдруг понимаешь, что только от тебя зависит, как ты доберешься до дома – с приключениями или без.
Закончив подготовку, Семен с удовлетворением закрыл ноутбук и потянулся. Настенные часы показывали половину восьмого, а усталость сняло как рукой, поэтому он решил немного прокатиться и заехать на заправку.
Спустя пару часов Семен с удивлением обнаружил, что паркуется у «Железного коня», куда совершенно не собирался заезжать. Он уже решил не заходить в бар, когда перед глазами вдруг всплыл огромный сочный бургер с истекающей мясным соком котлетой из говядины.
«Черт тебя дери, Трёха, – подумал Семен, запирая шлем в бардачке. – Это ты меня приучил есть вредную пищу, вот теперь терпи».
В баре было многолюдно, Кузя сам принимал заказы, помогая забегавшимся официанткам.
Семен сразу направился к стойке, где увидел свободный стул, уселся и спросил у подошедшего Сереги:
– Это что за аншлаг у вас?
– Да кто их разберет, – Серега пожал плечами. – Тебе как обычно?
– Соку мне сделай, я ж работаю теперь, завтра снова операция.
Бармен понимающе кивнул и потянулся к холодильнику за апельсинами. Он хорошо помнил, как пару месяцев Доктор на человека похож не был, пил, заливая что-то, чем не хотел делиться ни с кем. Если бы хозяином бара был не Кузя, мог бы отлично заработать на том спиртном, что вливал в себя Доктор, однако Трёха на друзьях таким способом не зарабатывал, а потому запретил наливать Семену крепкие напитки. И вот теперь Доктор снова в отличной форме, свежий, довольный. И, кажется, Кузе за это благодарен.
Обхватив рукой стакан с прохладным соком, Семен оглядел зал и вдруг понял, что ищет Аню.
«Выходит, я сюда за этим и завернул, а не за бургерами вовсе», – подумал он и не очень обрадовался открытию.
Девчонка почти наверняка проблемная, он ничего о ней толком не знает, да и вообще сейчас не время думать о чем-то, кроме хирургии, ему нужно закрепиться в клинике, а не возиться с дерзкой мутной малолеткой.
– Ты чего глазами по залу бегаешь? – спросил подошедший с тарелкой Кузя. – Извольте отведать, – он поставил тарелку на стойку, и Семен увидел новый бургер, не тот, что заказывал. – Хочу в меню вводить, сними-ка пробу, только давай по-честному, если не понравится.
– А ты так и будешь свои новинки на мне обкатывать? – крепко сжимая пальцами края горячей булки, спросил Семен.
– Ты, смотрю, не очень возражаешь, – рассмеялся Кузя, присаживаясь на стул рядом. – Сам подумай – кто еще мне всю правду расскажет, если не ты?
– Ну да… идея совать клубнику с луком к курице была так себе, – пробурчал Семен с набитым ртом. – А этот ничего… определенно, что-то интересное…
– Клубника с луком к курице тебе не зашла, потому что ты консервативный. С ананасами же ешь.
– Ой, Кузя, дело не в консервативности, а в том, что было просто невкусно. А вот это – тема, – Семен указал на оставшийся в тарелке крохотный кусочек бургера.
– Назову «Бургер Доктора», – снова захохотал Кузя, покручиваясь на стуле. – Так не скажешь, кого ищешь?
– Никого не ищу.
– А не ври-ка, если не умеешь. Не вышло вчера с девчонкой этой?
– А что у меня должно было выйти?
– Да? Странно. А она забегала сегодня, телефон твой спрашивала – неужели не оставил?
– Ты серьезно? Она же малолетка.
– Чего это? – вмешался бармен, натиравший очередной стакан. – Ей девятнадцать.
– Ты с чего взял? – удивился Семен.
– Да она тут давно ошивается, ты просто не замечал. С подружками приходит или одна, иногда с утра прямо. Кстати, никогда не видел рядом с ней никакого парня, – многозначительно произнес Серега, даже понизив голос.
– И мне что с того? – пожал плечами Семен. – Сказал же – мне без разницы, она малолетка.
– Ну как скажешь, Доктор, – Серега поставил стакан на стойку. – Но телефон я ей дал на всякий случай.
Семен в шутку замахнулся, и Серега отпрыгнул назад, подняв руки:
– Все-все, молчу.
Семен посидел еще, обсудил с подошедшим приятелем футбольный матч, который они планировали провести в ближайший выходной на выезде, выпил еще сока и, прихватив с собой пару бургеров, отправился домой.
На парковке его ждал сюрприз – на мотоцикле сидела Аня все в той же джинсовке, но в светлых джинсах и длинной футболке. За плечами болтался рюкзак, волосы забраны в «хвост» на макушке, на ногах – те же тряпичные берцы, что были в день, когда Семен с ней познакомился.
– В поход? – спросил он, кивнув на берцы, и Аня неопределенно мотнула головой:
– Там видно будет. Ты долго.
– Ну извини, не знал, что ты меня ждешь.
– Тогда не стой, поехали, – Аня сошла с мотоцикла, уступая место Семену, но тот медлил:
– Куда это мы поехали?
– А куда хочешь, – беззаботно заявила девушка.
– Я домой хочу, у меня операция завтра. Но тебя могу отвезти, куда скажешь.
– Тогда поехали к тебе.
– Слушай, подруга, – Семен сложил руки на груди и уставился в лицо девушки. – Мне не нравится, когда практически незнакомая девчонка втирается в мою квартиру. Мне не нравится, когда она врет и ничего о себе не рассказывает…
– А ты ничего обо мне и не спрашивал, – фыркнула Аня, накручивая на палец кончики волос.
– Я задал тебе пару конкретных вопросов и получил либо вранье, либо дерзости. С чего ты решила, что я опять повезу тебя к себе? Ночевать снова негде, мама опять на дежурстве у кого-то из мэрии?
– Нет, мама дома.
– Тогда поехали, я тебя туда и отвезу.
– Да пошел ты! – вдруг огрызнулась Аня. – А еще байкер! – она развернулась и побежала за угол.
Семен пожал плечами, но догонять ее не стал – выяснять что-то с истеричной неуравновешенной девчонкой не собирался, нужно было ехать домой и отдыхать. Про оставшуюся в ящике стола Анину сережку он благополучно забыл.
Инна
Разговор с сыном о безопасности она решила отложить до того момента, когда Даня ляжет в постель. В это время он становился восприимчивым, с ним было легко договориться и что-то обсудить. Инна очень надеялась, что поход в кино и последовавший за ним ужин в пиццерии настроили сына на более дружелюбный лад, и ей удастся все-таки поговорить с ним, не вызвав бурного всплеска эмоций, как было после разговора о походе.
Алины дома не было опять, но Инна заметила, что дочь возвращалась – под вешалкой отсутствовали ее любимые ботинки, а из верхнего ящика обувницы исчезли две тысячные бумажки, которые Инна положила туда утром.
«Ну, значит, жива, – подумала Инна, чувствуя, что устала тратить нервы на борьбу с дочерью. – Наверное, мне пока надо успокоиться и перестать давить на нее. Приходит домой, жива – ну и хорошо».
Она понимала, что долго так продолжаться не может, что с Алиной тоже придется серьезно разговаривать и, возможно, даже позволить ей жить самостоятельно.
Последнее Инне не очень нравилось, но она вдруг подумала, что такой ее шаг даст Алине понять, что мать не враг ей.
«В конце концов, живут же люди в общежитиях, и ничего, – думала она, заваривая себе чай. – Да, Алина избалована, но, может, пришло время ей научиться заботиться о себе самостоятельно? Конечно, я ее не выгоняю и не перестану ей помогать, но если она хочет…»
Телефон звякнул, оповещая о пришедшем сообщении, и Инна открыла его.
«Что, не понравились цветочки? На клумбах, конечно, выглядят лучше».
Больше ничего в сообщении не было, но и этого хватило, чтобы у Инны затряслись руки и отчаянно заколотилось сердце. Она была права – цветы сорваны с клумбы в клинике, значит, тот, кто их прислал, точно знает место ее работы.
«Все пропало, – обреченно подумала Калмыкова, машинально собирая пальцами в складку скатерть на столе. – Все пропало, я пропала… Снова увольняться и бежать? Куда? Меня нигде не ждут, да и невозможно уволиться так быстро, все равно придется задержаться на две недели… а за две недели я даже не смогу придумать, куда ехать. И Алина… Она совершенно точно со мной не поедет, а оставить ее здесь одну – дать этим людям отличный козырь в руки… Господи, зачем я тогда согласилась…»
– Мама, ну где ты? – раздался из комнаты голос сына, и Инна встрепенулась, разгладила скатерть ладонью:
– Ты уже принял душ?
– Да, я уже лег.
Ритуал вечерних чтений установился с того момента, как Даня начал что-то понимать. Даже когда научился читать сам, все равно требовал, чтобы мать читала ему книгу вслух, а если Инна дежурила, то это делали Алина или няня. Даня любил книги о приключениях, и Инна старалась читать ему то, что сама любила в детстве. Сейчас они заканчивали «Детей капитана Гранта», и сыну не терпелось узнать, чем же все-таки завершатся события книги. Он уже открыл то место, на котором остановились вчера, и теперь сидел в постели, набросив на ноги покрывало и прижав открытую книгу к груди:
– Мама, ну давай же скорее! Там ведь самое интересное осталось! – заторопил он, подвигаясь к стене и освобождая матери место рядом с собой.
Инна забралась на кровать, поправила подушку под спиной и направила свет бра так, чтобы читать было удобнее. Сын улегся ей под руку, обнял и приготовился слушать.
Книга немного отвлекла Инну от обуревавших ее страхов, но только до того момента, как пришлось перевернуть последнюю страницу.
Сын благополучно уснул, а Инна, тихонько положив книгу на тумбочку и укрыв Даню покрывалом, на цыпочках вышла в кухню, где включила небольшой светильник над столом, села и заплакала.
Ей начало казаться, что теперь остаток жизни она будет вынуждена бегать и скрываться, таская за собой детей, пока они не начнут сопротивляться. Собственно, дочь уже делает это, она просто ушла из дома и не дает о себе знать. А скоро и Даня начнет поступать так же – уже ведь заявил, что сбежит из дома, если она не отпустит его в поход.
Тут ей пришло в голову, что, возможно, поход – хороший выход, сына не будет в городе неделю, и ей не придется думать о том, что его могут, например, похитить. Но тут же пришла и другая мысль – а ведь человек, приславший ей букет, знал, в каком лагере отдыхает Даня, и это значит, что теперь мальчик там не в безопасности.
– Что мне делать? – простонала Инна, вцепившись в волосы. – У меня есть два дня, за которые я, конечно, ничего не смогу решить. Я даже сыну безопасность обеспечить не могу и уехать никуда не могу – Алину ведь не бросишь, не предупредив…
Она снова схватила телефон и набрала номер дочери, не особо, впрочем, надеясь на ответ. Однако на третьем гудке Алина неожиданно сняла трубку:
– Алло.
– Алина! – шепотом закричала Инна в трубку. – Алина, где ты? Немедленно скажи, где ты, я обещаю, что не буду ругаться!
– Да можешь ругаться – мне-то что? – Инне показалось, что она даже видит, с каким выражением лица дочь произносит эту фразу. – Зачем ты звонишь?
– Как это – зачем? Что значит – зачем? Ты моя дочь, я волнуюсь…
– Мама, ну хватит уже! Волнуется она… видела же, что я дома была, специально ведь деньги оставила. Я тебе отдам потом.
– С каких доходов? – Инна понимала, что говорит не то, что не нужно обострять, но не могла остановиться.
– Я на работу устраиваюсь. И дома жить не буду больше.
– А… где ты будешь жить?
– Пока не скажу. Не хочу, чтобы ты и туда заявлялась, как в больницу, скандалы закатывать.
– Алина… ну что ты говоришь такое? Когда я скандалы устраивала?
– Ой, да постоянно… перед людьми стыдно, как будто мне пять лет! Что ты вечно контролируешь меня, вынюхиваешь? Я взрослый нормальный человек, со мной все в порядке. Я не колюсь, не нюхаю, не пью – тебе что надо еще? Дай мне жить своей жизнью, а сама живи своей.
– Да кто тебе не дает-то?! Живи! Но даже в своей собственной жизни у человека есть обязательства! – не выдержала Инна, и дочь усмехнулась в ответ:
– Обязательства? Это ты так называешь свою тотальную слежку за мной? Я обязана тебе отчитываться о каждом шаге? Ты хочешь все обо мне знать? А раньше почему не хотела? Почему ты не спрашивала моего мнения, когда начинала скоропостижно переезжать? Когда фамилию мне поменяла?
– Ты опять про фамилию… Что, тебе настолько важно носить фамилию человека, который…
– Который, между прочим, мне родной отец! – отрезала Алина. – И вообще, чтоб ты знала… неприлично критиковать собственный выбор. Ты ведь сама за него замуж вышла, никто не гнал? Так почему же теперь ты его не называешь иначе, как «этот человек»? Все, денежный поток иссяк, теперь он никто тебе?
– Ты ведь прекрасно знаешь, как и почему это случилось! Как тебе не стыдно говорить мне такое?!
– Стыдно? А тебе не было стыдно?
– Было, – твердо ответила Инна, вытирая ладонью выкатившиеся слезы. – Мне было стыдно, когда я вынуждена была на работе сидеть в маске целыми днями или тайком себе рентген делать, не подписывая снимков, чтобы никто не догадался! Да, мне было очень стыдно. Но не тебе меня этим укорять.
– Еще скажи, что ты из-за нас с Даней все это терпела!
– Нет. Из-за вас с Даней я решилась от этого избавиться. Если бы вас у меня не было, я даже не знаю… – Инна всхлипнула, хотя не хотела, чтобы дочь слышала, как она плачет.
– Ну мам… – голос Алины стал мягче. – Ну теперь-то что уже…
– Мне казалось, что я поступила правильно… и я никогда не думала, что именно ты станешь меня осуждать… именно ты – хотя только ты всю правду знала.
– Мама… ну мама, перестань! – тонко всхлипнула дочь, и в трубке раздались рыдания.
Инна испугалась:
– Алина… Алина, доченька, ну ты-то зачем плачешь?
– Можно, я домой приду? – прорыдала дочь, и у Инны внутри разлилось тепло:
