bannerbanner
Марина Крамер Анатомия любви
Анатомия любви
Анатомия любви

3

  • 0
  • 0
  • 0
Поделиться

Полная версия:

Марина Крамер Анатомия любви

  • + Увеличить шрифт
  • - Уменьшить шрифт

Телефонный звонок ударил им обеим по нервам, они одновременно подскочили, и Инна, схватив телефон, выкрикнула:

– Алло, я слушаю!

Это оказался руководивший поисками Дани капитан, и хороших новостей у него ожидаемо не было. Зато были такие, от которых у Инны совершенно помутилось в голове. Ее муж Антон сбежал из мест заключения, использовав чужие документы, и теперь находился в розыске.

– Знаете, есть такая схема, когда подбирают того, кто освобождается и не имеет родственников, накануне тихо убивают – и по его документам выходит тот, кто может заплатить. Ваш муж этим и воспользовался. Так что, возможно, я был прав, и мальчика он забрал, – сказал капитан. – Будем в эту сторону работать. Но я вам так скажу – это был бы лучший вариант для вашего сына.

– Почему? – прохрипела Инна, еле удерживая себя в сознании, потому что перед глазами плыли черные пятна.

– Потому что он родной отец, вряд ли причинит вред ребенку. В общем, вы не паникуйте, Инна Алексеевна, мы все равно работаем, ищем, да и байкеры вчера прикатили ночью, лес прочесывали, сегодня вечером тоже подъедут, другой район возьмут. И вот еще что… мне бы фото мужа вашего бывшего, а то из колонии прислали такое, что там родная мать не опознает.

– У меня нет… – прошептала Инна, но тут вмешалась дочь:

– Папина фотка? У меня есть в мобильном.

Инна жестом показала, чтобы Алина принесла телефон, не став выяснять, откуда фото и почему дочь его хранит.

– О господи… – вдруг растерянно сказала Инна, и капитан сразу напрягся:

– Что-то вспомнили?

– Да… мой бывший муж не знает, что Даня болен и нуждается в постоянном введении препаратов… Он заболел, когда… словом, болезнь нашли уже после того, как Антона посадили, и он не в курсе…

– Инна Алексеевна, мальчику все-таки восемь лет, он может сказать о болезни отцу.

– Но если он увел его, то вряд ли у Дани с собой пенал с лекарствами! – воскликнула Инна, чувствуя, как колотится сердце.

– Так, Инна Алексеевна, – твердо произнес капитан в трубку. – Давайте не будем нагнетать, чтобы не пугать никого – и себя в первую очередь. Будем надеяться на лучшее – пока нет плохих новостей.

Переслав снимок из телефона дочери капитану, Инна откинулась на спинку кровати и закрыла глаза. Рядом приткнулась Алина, Инна слышала ее дыхание и, нащупав лежавшую на кровати руку, сжала ее.

– Папа убежал, да? – еле слышно прошелестела Алина.

– Да…

– И теперь нам снова придется уезжать? Чтобы он тебя не нашел?

– Наверное… но мы не можем уехать без Дани…

– Мама… а если Даня не у него?

– Лучше бы был у него… – проговорила Инна и спохватилась: – Да, ты ведь слышала, что капитан сказал… Если Даня у папы, то ему ничего не грозит. Папа его любит, он не станет его обижать.

– Мам… – Алина развернулась и, выдернув свою руку из руки Инны, спросила: – Ты ведь снова мне врешь, да? Как тогда?

Инна очень надеялась отмолчаться, даже закрыла глаза, но дочь требовательно сжала ее пальцы:

– Мама! Не делай вид, что засыпаешь! Ты снова мне врешь, да? Мне уже не шестнадцать, я все пойму.

– Да, ты все поймешь… – прошептала Инна, не открывая глаз. – Обязательно поймешь, но позже…

– Тогда ты тоже так думала, а я поняла сразу. И сейчас все пойму, ты просто расскажи…

– Алина… это слишком долгая история, у меня нет ни сил, ни времени на это сейчас… мы Даню потеряли, а ты хочешь, чтобы я тебя историями развлекала…

Дочь вскочила с кровати, сжала кулаки:

– Ну ты не меняешься! Ты даже не хочешь понять, что своим враньем только дальше меня отталкиваешь!

– Алина… Есть вещи, которые я не могу тебе доверить, понимаешь? И не потому, что ты глупая или маленькая, вовсе нет. Просто… словом, это может стать опасным для тебя.

– А, то есть ты думаешь, что и Даню мог не папа забрать – как раз потому, что у тебя какие-то тайны? – зашипела дочь, зажмурившись. – Что ты сделала такого, за что можно ребенка украсть?

– Я ничего не сделала, Алина. Ничего, поверь мне. Но так сложились обстоятельства…

– Обстоятельства, обстоятельства, обстоятельства! – Алина затопала ногами. – Я только и слышу три года об этих обстоятельствах! А ничего не меняется, мы только все дальше от Москвы! А скоро, мамочка, страна кончится, и что будем делать? Стоять на берегу Охотского моря и в него слезы ронять, потому что дальше бежать некуда?

– Есть еще другие страны…

– Да?! Другие страны?! А ты не подумала, что папу родительских прав не лишили, а Даньке всего восемь? Кто тебе даст его вывезти?

– Его сперва нужно найти, – Инна поняла, что пора заканчивать этот разговор, чтобы снова не разгорелась ссора, на которую совершенно не было сил. – И все, хватит. Если ты взрослая, так помоги мне, поддержи.

– Ты никогда не изменишься, да? – устало спросила дочь, возвращаясь на край кровати. – Так и будешь врать и недоговаривать? А потом еще и просить, чтобы я тебя жалела?

Инна развернулась с халатом в руках, в упор посмотрела на дочь:

– Мне не нужна твоя жалость. И прошло время, когда я сама себя жалела. Если не хочешь помогать – не надо. Тогда просто не мешай, не мотай мне нервы – я ничего больше не прошу. Мне нужно найти твоего брата, больше ни о чем сейчас думать я не могу.

Она развернулась и ушла в ванную, захлопнула за собой дверь и, сев на небольшой табурет, зарылась в халат лицом и заплакала.

Инна не хотела говорить с дочерью о том, что происходило сейчас. Она боялась, что это на самом деле может стать опасным для Алины. Втайне она очень надеялась уже, что сына действительно забрал Антон – тогда мальчик будет хотя бы в безопасности, потому что уж родному-то сыну Залевский никогда бы не навредил.

«Если уж так, то пусть это будет Антон, – думала Инна, стоя под струями душа. – Пусть это будет Антон, а не те, кто убил Соню… Соня… как же так, она была в клинике, а я даже не видела ее ни разу. Но… почему – в клинике, зачем, как? Кто ее оперировал? Драгун не сказала… Но если она делала пластику лица – как ее узнали?»

Снова стали дрожать руки, Инна вытянула их вперед – ну так и есть, кончики пальцев ощутимо тряслись. Беспокоило ее еще и то, что она вчера наговорила Иващенко. Инна почти не помнила своих слов, это ее очень пугало – могла наболтать лишнего. Хотя… теперь наверняка все откроется, и, может, лучше бы рассказать обо всем самой, честно, и попросить помощи. Пока не стало слишком поздно.

Из ванной она вышла, полная решимости немедленно поехать в клинику, а затем к следователю, ведущему дело об убийстве Сони Ларичевой.

– Или, может, сперва к следователю? – пробормотала она вслух, входя в кухню, и замерла в дверях.

За столом сидела Аделина Драгун, а рядом с ней какой-то незнакомый мужчина в очках.

– Доброе утро, Инна Алексеевна, – сказала Драгун. – Я решила, что вы все равно приедете сегодня, так что мы сэкономили время на переезды. Это старший следователь Невзоров Валентин Игоревич. Думаю, вам есть, что ему рассказать.

За спиной Инны ахнула Алина:

– Следователь?! Мама! Мама, я так и знала! Теперь и тебя посадят, как папу?!

– Успокойтесь, Алина Антоновна, ваша мама всего лишь свидетель, – сказал низким глуховатым голосом следователь. – Вы не оставите нас ненадолго? Нам бы поговорить, и, возможно, вашей маме это неприятно.

– Нет! – вдруг громко произнесла Инна. – Нет, я больше не могу. Алина, сделай, пожалуйста, нам всем чай и садись. Я должна рассказать все. Пока не стало еще хуже.

Аделина

Я всю ночь думала о том, что рассказал Иващенко. Историю с исчезновением жены депутата я смутно вспомнила – попадались на глаза какие-то заголовки в интернете, фотографии убитого горем мужа и его громкие заявления о том, что он найдет и накажет того, кто причастен к этому. Было также несколько заметок в желтых изданиях, где открытым текстом депутат обвинялся в домашнем насилии, и даже мелькала пара фотографий довольно сильно избитой женщины, мутноватых, конечно, но вполне иллюстрировавших текст.

Депутат даже судился с каким-то изданием, но, кажется, безуспешно. Такие истории меня никогда особенно не интересовали, потому я вспомнила об этом только сейчас, когда Иващенко упомянул и депутата, и пропавшую женщину. Но как в деле могут быть замешаны хирурги, так и осталось тогда непонятным.

У меня, конечно, была своя версия, и я считала, что она имеет право на существование – некто помог жене депутата, положил ее под чужим именем, а то и вовсе анонимно, в клинику пластической хирургии, где ее изменили до неузнаваемости, а потом каким-то образом произошла утечка, и муж-депутат сдержал слово, по одному уничтожая всех причастных.

Но тогда вопрос – а где сейчас эта женщина? Вот что я бы сделала на ее месте? Постаралась бы скрыться так далеко, где ему и в голову бы не пришло меня искать. Но бог с ней, с этой женщиной.

Калмыкова. Почти незаметная Инна Калмыкова, любительница ландшафтного дизайна и редких видов цветов, как она умудрилась, имея двоих детей, вляпаться в такую авантюру?

Я еле дождалась утра, в половине седьмого позвонила Невзорову и предложила поехать к Инне домой, чтобы поговорить о Софье Ларичевой. Я очень надеялась, что Калмыкова, напуганная еще и исчезновением сына, одумается и даст показания.

И еще мне не давал покоя исчезнувший из клиники Зайцев – если это вообще его настоящая фамилия. Мне почему-то было абсолютно понятно, что он появился в клинике не случайно, а с определенной целью. Он выследил кого-то из двоих – либо Инну, либо Софью, и должен был убрать. Начал с Софьи, потому что Калмыкова как раз ушла в отгулы. Думаю, что, сделав дело, он отправился на поиски Инны, а значит, нужно поторопиться и обезопасить ее.

Невзоров, выслушав мои доводы, согласился, заехал за мной, и мы направились к Калмыковой. Матвей собирался ехать с нами, но я настояла, чтобы он ехал в клинику – там мог снова появиться Зайцев. Маловероятно, конечно, но ведь возможно.

– Только я тебя очень прошу – не геройствуй там, если что, – положив руки на грудь мужа, попросила я уже на пороге. – Просто вызови полицию.

– Слушаюсь, мэм, – козырнул Матвей.

Но я почему-то вышла из квартиры с тяжелым сердцем.

Дверь нам открыла невысокая худенькая девушка с пышными каштановыми волосами, небрежно сколотыми заколкой-бананом у самой шеи.

– Вы к маме? – спросила она. – Проходите, она в душе, сейчас выйдет. Мы не спали всю ночь… у нас Даня пропал.

– Да, мы знаем, – сказал Невзоров, входя в квартиру. – А вы – Алина Антоновна Залевская?

– Нет, я Алина Антоновна Калмыкова.

– Да? Носите фамилию матери?

– И я, и брат.

– И почему, если не секрет?

– Мама так решила, когда папа… папу… ну, в общем, мы Калмыковы, и все, – нахмурилась девушка. – В кухню проходите.

Инна, разумеется, крайне удивилась, увидев нас за столом в собственной кухне, но не испугалась, наоборот. Мне даже показалось, что она испытала облегчение, а когда Невзоров предложил ее дочери не присутствовать при нашем разговоре, вдруг заявила, что девушка должна остаться, потому что она, Инна, больше не может и не хочет от нее ничего скрывать.

То, о чем рассказала Калмыкова, действительно носить в себе три года было даже не сложно – страшно. И теперь многие ее поступки уже не казались мне странными. Она хотела защитить своих детей – и делала это так, как позволяли обстоятельства на тот момент.

Но это я так думала. Я, взрослая женщина, кое-что повидавшая в этой жизни, лечившая очень разных людей, окруженная врачами с очень разными судьбами. Но это оказалось, видимо, слишком для психики девятнадцатилетней девушки, хотя, как я поняла, кое о чем мать рассказывала ей раньше.

Алина вдруг вскочила и метнулась из кухни, так громко хлопнула дверью где-то в глубине квартиры, что в посудном шкафу звякнули чашки.

Инна вздрогнула:

– Извините, я сейчас… – и быстро вышла из кухни вслед за дочерью.

Невзоров невозмутимо записывал что-то, то и дело поправляя очки:

– Ничего, успокоится. Н-да… есть, чем с коллегами поделиться, конечно. Тут прямо вендетта вырисовывается. Три трупа…

– Четыре, – сказала вернувшаяся Инна и протянула Невзорову телефон. – Вот… только что пришло.

Я тоже заглянула в мобильный – там была фотография мужчины, бессильно свесившегося из салона машины в гараже.

– Угорел, что ли? – пробормотал Невзоров. – Кто это?

– Это Рустам. Я не знаю его фамилии, но именно этот человек привез в клинику Алену Суркову. То есть… словом, теперь я думаю, что на самом деле ее звали Алана Сурикова, та самая пропавшая жена депутата. И вот теперь я точно понимаю, что за всеми убийствами стоит именно Суриков, как и обещал, рассчитывается со всеми, кто причастен. У меня были сомнения… но ничего другого вспомнить я не могу, понимаете? Ничего! Только эта операция… – Инна опустилась на табуретку и закрыла руками лицо. – Если бы тогда я… хотя что… это был мой единственный шанс, понимаете? Единственный шанс! Никто ведь не знал, что все дальше пойдет как в триллере! Локтев, конечно, предупреждал, чтобы мы молчали, но… Я уехала не поэтому, мне надо было жизнь спасать и детей – от мужа…

– Так-так-так… – протянул Невзоров, откладывая телефон на край стола. – Выходит, мне надо срочно связываться с теми, кто ведет дела по убийствам хирургов и медсестры. А теперь еще и этот деятель… Да, задали вы мне работку, Инна Алексеевна.

– Простите, мне надо позвонить, – бросив взгляд на часы, сказала Калмыкова. – Мы договорились с капитаном, что я буду звонить ему каждые два часа…

Ее разговор с начальником поисковой группы ни к чему не привел – мальчика по-прежнему не обнаружили, группа уже прочесывала первый близлежащий поселок, обходила дома, но никто ребенка не видел.

Калмыкова ощутимо занервничала, но меня удивило другое – то, как она все это время, что мы были в квартире, умудрялась держать себя в руках и рассказывать что-то, зная, что где-то идут поиски ее сына.

В квартире раздался какой-то шорох, и Инна сорвалась с табуретки, бросилась в коридор:

– Алина! Алина, куда ты?!

– От тебя подальше! – раздалось в ответ, и тут же хлопнула входная дверь.

Невзоров покачал головой:

– С характером девка.

– Нет… просто избалованная, – сказала, входя в кухню, Инна. – Я старалась ее от всего ограждать, даже когда вынуждена была рассказать кое-какие вещи… смягчала, как могла… Но она отца хорошо помнит, ей ведь было одиннадцать, а Даня… – тут Калмыкова осеклась, прикрыла ладонью рот и посмотрела почему-то на меня расширившимися глазами.

– Инна Алексеевна… с вами все в порядке? – спросила я, и Калмыкова словно очнулась:

– А ведь Даня не помнит отца! Не помнит! Он мог не узнать Антона, если это действительно он приезжал в лагерь позавчера!

– Погодите, – вмешался Невзоров. – То есть ваш сын мог не узнать отца, но все равно уйти с ним назавтра?

– По статистике, – вмешалась я, – в семидесяти пяти процентах случаев дети до двенадцати лет называют знакомыми всех, кого видели два раза. Так что он вполне мог не испугаться мужчину, которого уже накануне видел.

– Но я же его просила… – простонала Калмыкова, снова хватаясь рукой за голову. – Я же всю дорогу ему объясняла…

– Такие навыки надо постоянно подкреплять, – вздохнул Невзоров, закрывая папку. – Раз во время первой встречи мужчина не показался Дане опасным, то ваши слова он просто пропустил мимо ушей. Мог уйти искать котенка или собачку – на такое ведутся практически все дети. Но если это действительно ваш муж, то прав начальник поисковой группы – мальчику пока ничего не угрожает. А позвоните ему и узнайте, показал ли он фото вашего бывшего мужа охране? Вдруг это все-таки был он?

Инна встрепенулась:

– Как я могла забыть…

– И мне, если можно, тоже покажите, – вдруг попросила я, потому что в голове у меня тоже что-то щелкнуло.

Когда Калмыкова развернула ко мне экран мобильного, я приблизила пальцами лицо изображенного на нем мужчины и через секунду могла точно сказать, что видела его на дороге, ведущей в клинику, с букетом цветов в руках. И шел он не в клинику, а из нее.

Семен

После работы он снова сел на мотоцикл и направился не домой, а к Калмыковым, хотел узнать, нет ли новостей о Дане. К его удивлению, в квартире, кроме Инны, были еще Аделина Драгун и незнакомый Семену мужчина, представившийся следователем Невзоровым – это он вел дело о смерти клиентки в клинике.

– Вы что-то хотели, Семен? – спросила Инна, и по ее заплаканным глазам он понял, что новостей нет – ни хороших, ни, к счастью, плохих.

– Узнать хотел… мы сегодня с парнями снова вечером выдвигаемся. А Аня… то есть Алина дома? – запнувшись на имени, спросил Кайзельгауз.

– Нет, ушла куда-то… совсем от рук отбилась. Семен, – Инна коснулась его локтя. – Скажите мне честно… у вас… – она смешалась, оглянулась на сидевших за столом Аделину и следователя.

– Да вы что, Инна?! – возмутился Семен. – Конечно, нет! Она переночевала у меня на днях, это правда. Но я еще в своем уме, чтобы связаться с малолеткой… простите, конечно, – но Калмыкова смотрела с подозрением, и Семен разозлился: – А надо было ее на улице ночевать оставить? Чтоб уж с гарантией что-то случилось, да?

– Простите… – пробормотала она, отворачиваясь. – Я совсем не соображаю, что говорю… всю ночь не спала… Ой, вы ведь тоже не спали, Семен, – спохватилась Инна. – Может, вам лучше домой поехать?

– Нет. Мы собираемся через час. Поеду, поищу Алину, я, кажется, знаю, где она.

Развернувшись, он быстро вышел из квартиры, успев поймать на себе изучающий взгляд Аделины.

«Черт возьми, теперь еще выгляжу соблазнителем малолеток, – зло думал он, сбегая по ступеням. – Как я умудрился так вляпаться? Снова хотел спасти мир? Идиот…»

Алину он нашел именно там, где и рассчитывал – в «Железном коне», за столиком в самом углу, она сидела, забравшись на стул с ногами, и что-то набирала в телефоне.

– Опять фокусничаешь? – бухнул он, выдвигая второй стул и садясь так, чтобы Алина не могла выбраться и убежать. – Тебя, смотрю, ничему жизнь не учит? Мать на стену лезет, брат пропал – а ты все бегаешь?

– Тебе что надо? – враждебно спросила Алина, не отрываясь от телефона.

– Мобильный положи на стол, когда разговариваешь.

– Ага, сейчас. – И Семен выхватил аппарат у нее из пальцев, сунул себе в карман джинсов. – Отдай, или я заору на весь бар, что ты ко мне пристаешь! – прошипела Алина.

– А давай, – согласно кивнул он. – Меня здесь каждая собака знает – как и мои вкусы на женщин.

Алина умолкла, забившись еще глубже в угол.

– Ты мне вот что скажи – чего добиваешься-то своим поведением? Ну я понял бы еще в шестнадцать так себя вести, но в девятнадцать уже не солидно.

– Некогда мне было в шестнадцать.

– Да? Трудное детство, железные игрушки?

– Нет. Отец-уголовник и мать-врунья. По стране бегали, не до капризов было, – с вызовом ответила Алина.

– Ты соображаешь, что несешь?

– А то! Мне мать всю жизнь лапшу на уши вешала, врала. Изворачивалась – а потом еще и профессию навязала. Которую я не хочу! Ты знаешь, что моя фамилия на самом деле не Калмыкова? Калмыкова я тут, чтобы династию продолжать! Дед, бабуля, мама – все врачи, ну и меня туда же, чтоб до кучи! – выкрикнула Алина, не обращая внимания на то, что на них уже начали оглядываться посетители за соседними столиками. – И ладно бы, я как ты – сама бы хотела, но меня ж не спросили! Сперва из школы в школу дергала, то в одном городе жили, то в другом, потом репетиторов наняла – мол, мозгов у меня не хватит поступить! А может, просто не надо было носиться по всей стране?

– Так, погоди, – Семен положил руку ей на плечо, словно придавливая к стулу и заставляя успокоиться. – Во-первых, прекрати орать, люди смотрят. Во-вторых, связно можешь рассказывать?

– Не могу, – Алина дернула плечом, сбрасывая его ладонь, и уронила голову на сложенные на столе руки. – Я сегодня такое узнала…

– Ну какое? Твоя мать – хороший врач, ее в клинике уважают. Что ты могла узнать?

– В клинике уважают? – насмешливо повторила Алина, поднимая голову. – Ну по твоим меркам это, видимо, успех. Да вот только что с этим уважением будет, если выплывет вся правда?

– Слушай, ты мне надоела, – не выдержал Семен и встал. – Вожусь тут с тобой…

– Куда ты? – вскрикнула Алина, хватая его за край футболки.

– Брата твоего искать поеду, все больше пользы, чем бред этот слушать.

Он повернулся, чтобы уйти, но Алина вскочила:

– Семен! Ну, пожалуйста, Семен! Ну можно, я с тобой, а?

– Возиться с тобой еще и там? У нас серьезные люди, не хватало еще от стыда сгореть, что приволок психованную малолетку. Здесь сиди.

Но она все-таки увязалась за ним, пришлось вернуться в бар и попросить у Кузи шлем из целой коллекции оставленных в баре нетрезвыми посетителями.

– Но я тебя предупреждаю – не вздумай там хоть слово мне поперек сказать, – вставляя ключ в замок зажигания, сказал Семен, пока Алина затягивала ремешок под подбородком.

– Ну что я – идиотка совсем? – виновато улыбнулась она.

Сегодня они получили задание прочесать очередной лесной массив за большим поселком в десяти километрах от лагеря.

– Иди след в след за мной, не отставай, – предупредил Семен, сунув в руку Алины фонарик.

– А разве я не пойду как все, одна?

Он так посмотрел на нее, что Алина тут же подняла руки:

– Все-все, я помню… идти след в след, не отставать.

– Вот так и дыши, – одобрил он, убирая ключи от мотоцикла в карман.

До самой темноты они, перекрикиваясь с остальными, бродили по лесу, но все безрезультатно.

– А почему вы вообще думаете, что он в лесу? – спросила Алина, неотступно следуя за Семеном, как он и велел.

– Он может быть где угодно. Мы отрабатываем тот участок, который нам поручили. Кто-то ищет в поселках поблизости, кто-то в городе. У всех свои задачи.

Где-то справа хрустнула ветка, и Алина схватила его за руку:

– Что это?

– Кто-то из пацанов напоролся на валежник.

– Нет, прислушайся…

Семен остановился и, прижав палец к губам, напряг слух. Ему показалось, что он слышит какие-то звуки, но они приглушенные и идут словно из-под земли.

– Так, замри, – скомандовал он шепотом и начал осматриваться, продвигаясь вправо буквально миллиметрами.

Внезапно его нога не нащупала под собой почвы, хотя Семен видел, что под ней лежит ветка. Но та вдруг ухнула вниз, и Семен, не успевший перенести вес тела на эту ногу, удержался и сделал шаг назад. Перед ним зияла яма – широкая, и ее дальний край был ничем не закрыт, хотя с той стороны, где они стояли с Алиной, лежали ветки, маскировавшие опасную ловушку.

Семен встал на колени и подполз к краю. На дне ямы, метрах в трех в глубину, он увидел мужчину в голубой грязной рубашке, а рядом – свернувшегося калачиком мальчика. Правда, голова ребенка была как-то странно откинута назад, глаза закрыты.

– Эй, помощь нужна? – гаркнул Семен, заметив, что глаза мужчины тоже закрыты.

Бояться было уже нечего – человек явно не мог сам выбраться из ловушки.

Открыв глаза, он просипел так тихо, что Семен еле услышал:

– Помоги… помоги, мужик, я заплачу тебе… пацан у меня… пацан сознание потерял…

– На вот, попей, – Семен кинул вниз маленькую бутылку с водой, и мужчина схватил ее.

Рядом с Семеном возникла Алина и тут же вскрикнула:

– Папа?! Папа! Что с Даней, что с ним?!

– Аня… доча… ты как… тут? – прохрипел мужчина, отбрасывая бутылку.

– Так, поболтайте, я подмогу позову, – Семен вынул небольшую рацию – такие имелись у всех в их клубе и использовались для поездок и вот таких ситуаций, когда надежды на мобильную связь оставалось мало.

Вызвав всех, кто мог оказаться здесь как можно скорее, и запросив аптечку и носилки, которые также имелись, Семен вернулся к яме.

Алина плакала, размазывая по щекам слезы грязными руками.

– Так, сопли подбери, этим не поможешь, – скомандовал он. – Держи вот рацию, будешь пацанов координировать, а я полезу, гляну, что там.

Соскользнув на дно по рыхлой земле, Семен первым делом осмотрел мальчика. От него ощутимо пахло ацетоном, он редко, но глубоко и шумно дышал.

– Черт… – пробормотал Семен. – Алина! – крикнул он наверх, и лицо девушки показалось над краем ямы. – Быстро вызывай Сизого. Так и кричи – Сизый, прием, это Доктор. Скажи, нужна скорая, и пусть он звонит капитану, говорит, что мальчик нашелся, но ему срочно нужна капельница. Да не реви ты, просил же! – рявкнул он, видя, что Алина снова затряслась от рыданий. – Брату помочь хочешь? – она кивнула. – Тогда успокойся и делай, что сказал!

– Слышь ты, борзый… – раздалось справа, – и Семен повернулся к лежавшему мужчине:

– Это ты мне?

– Тебе, тебе. Ты на дочь мою голос не повышай, тут тебе не…

– А теперь ты меня послушай, папаша, – Семен не стал церемониться и сгреб мужчину за грудки, не обращая внимания, что тот застонал. – Тихонько лежи и не мешай мне, ясно? Ты чуть сына не угробил, рассказывать он мне будет! Еще звук услышу – пришибу, понял?

ВходРегистрация
Забыли пароль