Марго Штефман
Карманный аквариум
Глава 2. Квартира на Большой Садовой.
«Высоко над Землёю летит самолёт,
В самолёте девушка-лётчица,
И не видит никто ни коленок её,
Ни волос её, ни её лица.
А она видит белые в небе цветы,
А такие цветы можно видеть любя,
А под ними всегда только ты, только ты,
Она любит тебя, она любит тебя.»
(«Лётчица» Ольга Чикина)
В одной книге я прочитала, что «средняя скорость движения поезда – сорок пять километров в час, тридцать семь дней вокруг экватора, если не помешают шторма: так что планета крохотная и обозрима вполне с верхней полки»[1]. Ещё вчера наша встреча с Вовандом казалась мне недосягаемой глупостью, а теперь я верю в неё так же, как и в крохотность Земли.
Вскочив в половине восьмого утра, я ринулась к шкафу и вывалила на кровать все свои шмотки. Вопрос ребром, особенно когда кругом одни джинсы, ведь хорошо было бы надеть платье. А какое? Самое короткое? У меня красивые ноги, я знаю об этом. Но хочу ли я, чтобы об этом узнал и он?
Я бегала по квартире с телефоном, закидывая в рот не очень готовые вареники с картошкой. Находилась в состоянии пограничного с паникой восторга. На глаза попались шоколадные конфеты – презент научного руководителя моей сестры. Она привезла их из Германии. Смотрю одним глазом на коробку. На ней нарисована лошадь. Красивая. Автоматически разворачиваю фантик, кидаю шоколадку в рот. И замираю на месте. Вкус крепкого коньяка прожигает горло. Медленно выдыхаю. Рядом с милой лошадкой виднеется еле-заметная бутылка. Кажется, эта конфета – самое крепкое, что я пробовала когда-либо в жизни.
Сижу в сладких раздумьях минуту, а может пять? О, боже! Время уже почти одиннадцать. Нужно бежать в аэропорт.
Под самое короткое платье никак не находится подходящий бюстгальтер, но часам и спешащим самолетам ведь этого не понять! Может быть, купить цветы? Моя подруга как-то сказала, что так делают только влюбленные. Но я ведь не влюблена? Или уже…да?
Мои мысли прерывает упавшая на пол расческа. Скоро полдень. Я выбегаю из дома, не успев толком причесаться. Кругом ни одного цветочного ларька. Только бабушка с королевскими ромашками. Ромашки-ромашки. Любит – не любит? Как раз! Хватаю цветы – и скорее в метро. Люди оглядываются на бегущую с ромашками девочку в самом её коротком платье, нагло развевающемся на ветру. А если опоздаю? Где я потом его найду в этой несусветной аэропортовской толкотне?!
Сорок шесть минут двенадцатого. Влетаю в Шереметьево. Мальчик с букетом и женщина в голубом сарафане вопрошающе смотрят на табло. Рейс опаздывает. Видимо, всё же самолеты понимают, каково девушкам, которые никак не могут найти подходящий бюстгальтер.
Нервно приземляюсь за столик аэропортовского кафе, заказываю капучино и фреш. И откуда у меня такая провинциальная любовь ко всяким забегаловкам? Опасаясь, смотрю на часы. Уже начало первого.
А вдруг он не прилетит? Вдруг обман? И никто не знает, где я. Никому ведь не сказала. Даже подругам. На столе под шумок взлетающего самолета начинает вибрировать телефон. Беру дрожащими руками.
– Ал-ло…
– Я жду тебя. У выдачи багажа. – слышу незнакомый голос.
Его голос!
Встаю. Ноги ватные. Подкашиваются даже. И будто бы в кеды не помещаются. Смотрю на себя в отражение двери холодильного шкафа с напитками. Красивая вроде. На мне короткое платье в мелкий цветок, белые кеды и хлопчатая толстовка. В Москве +18℃.
Волосы русые падают тяжело на плечи крупными завитками. Выхожу из кофейни, иду в зону прибытия. Вокруг шум. Гам. Голос диспетчера. Пробегают улыбчивые стюардессы с чемоданами на колёсиках. Цокают по полу. Ещё есть время сбежать или спрятаться. Хотя бы прикрыться ромашками, может, не заметит? Чёрт. А где ромашки? Кажется, я забыла их в кафе…
Снова звонит. Нетерпеливый.
– Марго, ну ты где?!
В моих ушах голос из трубки начинает двоиться, приобретать тональность живой, звучащей неподалеку мужской речи. Я поворачиваю голову. Персонаж из трубки в виде незнакомого мне лично, но знакомого моему блудному подсознанию мужчины, расплывается в улыбке и в реале заканчивает фразу.
– Привет.
Стоит напротив яркого рекламного лайтбокса в чёрной толстовке с эмблемой медведя, из-под ворота торчит белый воротник поло, в синих джинсах, с рюкзаком. Волосы короткие и небрежно топорщатся. У глаз играют морщинки. В руках телефон. Протягивает мне руку.
– Владимир!
Я дотрагиваюсь до неё. Молчу. Рука моя ледяная.
– Я знал, что ты придёшь!
Тянет и прижимает меня к себе крепко. Высокий очень. Носом в грудь ему упираюсь. Прямо в медведя. Я этого медведя на всю жизнь запомнила.
Берёт меня за руку. Крепко. Я смущаюсь. Не знаю, что говорить. Язык будто к нёбу прилип. Ноги одеревенели. Я стала статуей. Будто смотрела кино про себя, беспокойно ожидая, что же произойдет в следующую секунду. В такие моменты жалеешь, что нельзя потренироваться.
Что делать? Что? Что же? Делать?
Говорю, сама не слышу, что.
Я в тумане.
Он только выпустил меня из объятий, а мы уже идём к выходу в город. Хочется остановиться, потопать ножками, вернуть правильную последовательность мыслям.
– Аэроэкспресс там…– киваю на указатель.
– Мммм, я к такому не привык. Нас такси у входа ждёт.
– А куда поедем?
– На Садовую, 302-бис.
– Как?
– Ну мы же договорились.
– Сразу в музей?
– Я там квартиру снял.
Выходим из терминала. Плазма и жар, караулящие у дверей аэропорта, бросаются в лицо. Он ведет меня уверенно за собой. К машине. Внедорожник чёрный ждёт. Блестит красиво. Роскошный.
Я ещё не понимаю, кто идёт рядом. И боюсь разглядеть. Боюсь поднять глаза. Любуюсь в асфальт.
Открывает дверь передо мной. Я села. Внутри пахнет дорогой кожей и деревом.
– Здравствуйте!
Водитель поздоровался в ответ и улыбнулся. Володя кидает рюкзак на сиденье и опускается рядом со мной. Рассматривает. Пальцем проводит по щеке и по подбородку. Я сквозь землю готова провалиться! Как мне неловко. Какой он весь…непривычный. Какая от него энергия прёт, что всё вокруг сносит!
Инстинктивно мне хочется взять его за руку, потому что моя свободна и его тоже. Но ведь так сразу нельзя. Кладу ладонь на холодное кожаное сиденье. Чувствую, что не могу больше смотреть в пол, пора начинать в глаза.
Интересно, что у него там внутри происходит? Не видно, что волнуется. А моя одеревенелость конечностей и речевого аппарата не спешит смениться чем-то более подвижным.
Так мы сидели в машине. Рядом. Загадочно улыбались друг другу и ехали на Большую Садовую.
– Давай поскорее обговорим наш план действий! – я уже аккуратно смотрю на него.
– Обязательно. Только сначала пообедаем.
Вот он. Рядом. И это сводит с ума. Ты влюбилась, Марго? С первого взгляда?
Вованд совсем не похож на человека, у которого внучка. Статный, подтянутый, спортивный, загорелый. Глаза добрые. От него пахнет так…жжёным сахаром в коньяке. Помню, в детстве варили с сестрой карамель. Петушков этих на палочках. И сахар у нас пригорел в кастрюле. Получился терпкий, сладкий аромат. И будто бы этого петушка в дорогой коньяк макнули.
Мы проехали станцию метро "Маяковская". Машина развернулась и остановилась на аллее Архитектора Шехтеля.
– Пошли! Тут рестик недалеко. – он взял рюкзак, и мы вышли из авто.
– Рестик на Патриках?
– Ну да. Не была ни разу?
– Нет. В здешних краях только в библиотеке была и в булочной.
Он расхохотался.
– Ты смешная.
– Почему?
– Искренняя очень.
Владимир приобнял меня за плечи. Мы зашли в ресторан. Сели за столик. Я в окно смотрю. Опять смущаюсь. На него глаза поднять страшно. Он такой…Такой недосягаемый. Чувствуется, обеспечен очень. Часы красивые. Наверное, дорогие. Хотя, я и не разбираюсь…Руки мои на столешнице лежат. Он сверху свою ладонь положил. Мне кажется, все вокруг только на нас и смотрят. Неловко.
Я уставилась в меню. И мне плохо. Цена за салат почти как вся моя стипендия! Что делать? Возьму оладьи из кабачков. Он подзывает официанта. Заказывает что-то мудрёное. И два бокала вина. И мои кабачки.
Рядом со столом висит зеркало. Как-то в детстве я услышала, что, если есть перед зеркалом, съешь всю свою красоту. Интересно, какая красота на вкус? Что-то типа сыворотки с персиковым соком? Или чечевичный суп-пюре? А может она вообще твёрдая? И легкий запах пачули. Точно, пачули…
Мы такие разные. Боже!
О чём говорить?
Про глупости мои университетские?
Не молчи, пожалуйста! Вованд. Не молчи!
Мы многое обсуждали в сети. А сейчас сидим и молчим. Я бросила на него умоляющий взгляд.
– Я насмотреться на тебя не могу. – оправдывается он, будто мысли мои читает.
– Значит, я такая же, как на фото?
– Совсем другая…Чистая.
Я мурашками покрываюсь. От его слов. Опускаю глаза.
Вино принесли. Я беру бокал. Под пристальным его взглядом делаю глоток. Он ближе ко мне подсаживается. Склоняется надо мной. Убирает локон. И целует где-то между скулой и ухом. Потом опускается ниже. К уголку губ. Прикасается своими…А потом…Я сама не поняла, как контроль потеряла. Он уже и губы мои захватил.
Целует.
На губах вкус дорого вина. Они мягкие, горячие. Засасывают уверенно очень. Невозможно оторваться.
Что ты делаешь, Марго! Ты его видишь всего час своей жизни!
Я отстранилась аккуратно. Руки опустила на колени. Сложила замком. Взгляд потупила. Официант принёс оладьи. На нас все вокруг смотрят. Я сейчас со стыда сгорю. А он как ни в чем не бывало пододвигает к себе тарелку. Всё так же улыбается.
Как я с ним пойду куда-то?
Не пойду!
Надо сейчас встать и уйти. Это всё неправильно! Он на двадцать восемь лет старше. Почти на тридцать! А целует! Мы же договаривались только на музей.
– Извини, я не сдержался…Мечтал об этом с тех пор, как в первый раз тебя увидел…на фото…– вдруг серьёзно говорит он.
Я поднимаю на него взгляд. И не знаю, что ответить. Как на это реагировать.
– Всё нормально. – говорю.
И выпиваю вина.
Я знаю, что могу сойти с ума, но пью. Даже залпом, потому что ужасно хочется пить. Эффект моментальный. Нега в голове.
– Я, когда приезжаю в Россию, всегда кайфую. Помнишь цитату: «В дни сомнений, в дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины, ты один мне поддержка и опора»[2]. Вот никогда не любил этого занудного Тургенева, но про язык сказал, как отрезал!
– Скучаешь по русской речи?
– Очень.
– И давно не живёшь в России?
– Около десяти лет. У меня недвижимость в разных странах. Везде интересно побывать. От жизни надо брать всё.
– А кем ты работаешь?
– У меня бизнес.
Он сделал ещё глоток вина.
– Ты так неожиданно приехал. Или у тебя какие-то дела?
– Нет. Только ради тебя.
Эта его откровенность вышибала меня из колеи. Меня всегда учили отвечать людям то, что они предполагают услышать, то, что принято говорить. А тут…
– Хорошее вино. – он кивнул взглядом на бокал и подозвал официанта.
Тот подошёл и услужливо улыбнулся.
– Нам бутылку такого же. С собой.
Я была в ужасе. Оно стоило двадцать четыре тысячи. Хотя нет. Не от этого. Он предполагал и дальше пить со мной вино?! В той квартире, что снял на Большой Садовой? Нельзя идти к нему, Марго. Это может плохо кончиться!
– Ну что? Пошли в гости к Булгакову? – довольно улыбнулся он, допив бокал.
Я тоже взяла фужер со стола и осушила залпом.
– Пошли!
Он сунул бутылку вина в рюкзак. Оставил на столе тридцать тысяч налом. У меня расширились глаза.
– Я сейчас! – я вскочила из-за стола и пошла в уборную.
Щёки пылали. Я посмотрела на себя в зеркало. Вся красная. То ли от вина. То ли от стыда. Умылась холодной водой. Вместе с ней смылись и румяна. Пофиг. Выхожу к нему.
Ждёт меня у дверей.
Руки в карманы. Рукава толстовки засучил. На руке часы. На плече рюкзак. Я боюсь его! Боюсь! И тянет. Как магнитом. Господи. Помоги!
Он открывает передо мной дверь. И берёт снова за руку. Большая. Тёплая. Крепкая. Уверенная. Идём по залитой солнцем Москве. У него широкий шаг. Семеню за ним. От быстрой ходьбы волосы подскакивают. Платье короткое развевает тёплый ветер. Жарко.
Разгорячилась от вина. И от взглядов этих.
– Подожди…Мне жарко. Кофту сниму. – я останавливаюсь.
Снимаю сумку через плечо. И пуловер через голову. Платье чуть задралось. Чувствую его взгляд на своих ногах. Обжигает. Платье короткое очень. Чем я думала, когда такое надевала? Но ведь знаю, как мужчинам нравятся мои ноги. Хотела сама ему понравиться. Чего теперь жалеть об этом.
Он тоже снимает медведя. Остается в белом поло с коротким рукавом. Я вижу его руки. Крепкие бицепсы. Раньше такие видела только в журналах. Айтишник-то дрищ.
Мне неловко. Так, в открытую, на него пялиться. Но взгляд не могу оторвать. Это сильнее меня. Он ведь всё понимает.
У него внучка, Марго! Одумайся.
Но не могу!
Я в теле девочки, далекой от себя и близкой к нему. Меня как будто зашили в ту, чужую девочку. Не могу связанно говорить. Связанно могу только письменно, но, если возьму листок и карандаш, подумает, ненормальная.
Подглядываю за ним в плохо простроченный шов тела этой чужой девочки. Испытываю назойливое любопытство. Очень точное слово: «любо» и «пытство». Вспоминаю о Венике. Он уже проснулся, позавтракал, работает, а у меня какая-то другая жизнь. Стараюсь не думать о том, за что может стать стыдно…Но, кажется, уже поздно.
Мы зашли в Дом-музей и купили два билета.
Квартира №50 располагалась на четвёртом этаже. И пока мы поднимались по лестнице, со всех сторон на нас смотрели Булгаковские персонажи с разрисованных стен.
– Ты знаешь, милая, что Сталин смотрел в МХАТе «Дни Турбиных»[3] пятнадцать раз?
Я качаю головой. Ведь из всей фразы я услышала только слово «милая». Мы примкнули к экскурсоводу. Володя какие-то вопросы ему задает. Я просто плыву. Я не здесь. Думаю о том, что выглядим мы максимально пошло. О том, что о нас подумают. О том, что у него в рюкзаке бутылка вина за двадцать четыре тысячи. А на руке – часы за миллион. И о том, что не по Сеньке шапка. Иди домой, Марго! Извинись и иди. Почему ты тормозишь?
Суббота. Но в музее мало народу. Москвичи разбрелись по дачам. И мои родители там, поэтому могу гулять хоть до вечера. Но нет! Разве можно это?
Экскурсия закончилась. Спускаемся вниз. Одни. По лестнице. Никого больше. Так странно.
Вдруг он меня рукой останавливает. Прямо в лестничном пролёте. Своим телом будто бы в угол задвигает. Я чувствую от него электрический разряд. Прижимает меня к стене. Прямо под портретом Булгакова. Обеими руками берёт моё лицо. Я смотрю ему в глаза, не моргая. И вижу что-то безумное в его прозрачных глазах, но не могу точно описать. Словно умоляет меня о чём-то.
И он…Наклоняется…Целует.
Как он меня целует!
Минуту.
Две.
До пульса под 150.
До дрожи в икрах.
До прострелов внизу живота.
До ватных ног.
До мокрых трусов.
До шума в ушах.
До тишины в голове.
До дыры в солнечном сплетении.
Как будто мы опаздываем, как будто нас сейчас оторвут друг от друга.
Моё сердце будто бы увеличилось в тысячу раз! Я не чувствую ничего кроме его губ.
Я пропала.
Я не могу собой управлять.
Я не могу больше сопротивляться.
Отпускает губы и обнимает всю. Будто с ног до головы.
– Идём, милая. – говорит.
Выходим из дома. Возвращаемся на Патрики. Он рассказывает про Берлускони.[4] Смешной! Думает, я слышу хоть что-то. Я улавливаю только стук своего сердца – как будто в уши мне засунули стетоскоп. Мы идём за руку мимо озера.
– Марго, я хочу тебя целовать…– он останавливает меня.
И это начинается снова. Это сумасшествие. На этот раз его руки чуть ли не под платьем.
– Мужчина! Мужчина! – вдруг слышу я чей-то противный голос.
Мы отрываемся друг от друга. Рядом с нами какая-то злая женщина в леопардовой юбке.
– Мужчина, как вам не стыдно! Тут дети! – цокает она и с отвращением уходит от нас.
Я смотрю вокруг виновато.
– Не бери в голову. Идём! – он снова хватает меня за руку.
– Мне очень стыдно. Мы же не одни на этой улице! – качаю головой я.
– Да, я знаю, мы не одни. Но для меня – мы одни. Неужели ты не видишь, что все вокруг уже сгорели под палящими из нас искрами? – тихо произносит он.
Вся неловкость ситуации куда-то испарилась. Как хорошо рядом с ним. Разве так бывает? Ни с кем в мире не было так хорошо.
И вот мы уже по лестнице поднимаемся.
В снятую им квартиру.
Красивая железная дверь.
Громкие замки.
Открывает. Запах белых цветов. И чистоты.
Светло очень. Потолки огромные. Вид на Большую Садовую. Сколько же стоит здесь жить?
Заходим. Я кеды аккуратно ставлю в прихожей. Пятка к пятке. Носок к носку. Он тоже свои снимает. Дорогие какие-то. Достает из рюкзака бутылку вина. Заходим в комнату. Огромная кровать. Кресло с высокой спинкой. Ковёр с мягким ворсом. Открывает окно – тут же врывается шум Москвы и тёплый июньский ветер.
Никогда не оставалась так быстро с мужчиной за закрытой дверью.
Хлопок бутылки.
Откуда-то удачно бокалы появились.
Наливает.
Садится в кресло.
Я – на подоконник.
Хочется, чтобы он был рядом. От мягкости, теплоты и вина начинаю разбухать в теле этой противной чужеродной девчонки, сочиться через рёбра наружу, обволакивать, наступать на дыхание, а потом вновь отпускать, щекотать корни волос, трепетать до кончиков, вздрагивать и опускать плечи, сутулиться, чувствовать тяжесть выше бровей и как холодеют пальцы рук, потом ног…Потому что кровь сейчас где-то не в тебе.
Осмелела немного. Спрашиваю:
– Сколько у тебя детей?
– Пятеро.
– А зачем столько?
Он рассмеялся.
– Что? – надулась я, решив, что он посчитал мой вопрос глупым.
– Меня ни разу никто об этом не спрашивал. Ты первая.
– Ну и? Ответишь?
– Для счастья.
– Но получается, что счастья-то нет.
– С чего ты так решила?
– Ты сам говорил, что у тебя нет духовных наследников.
– Это не значит, что я не люблю своих детей и не счастлив от того, что они у меня есть.
– А что это значит?
– Наследовать должен тот, кто к жизни сможет приложить наследство. Откуда строчки? Знаешь? – спрашивает он и делает глоток.
– Ты только что придумал?
– Нет. Гёте придумал. Двести лет назад.
– Ты любишь Гёте?
– Нет, просто с тех пор ничего не изменилось. Те же истины. Мои дети из другого теста. Они росли в других условиях. Вот как росла ты?
– Сама по себе. – пожала плечами я.
– Как это?
– Меня воспитывал дед.
– А где были твои родители?
– На работе. У них в приоритете было обогреть, одеть, накормить. Но не поговорить. Я ни разу не разговаривала ни с одним из них по душам…Ни разу…Я даже не понимаю, как это…говорить с родителями.
– Почему?
– Не было принято. Мой отец ни разу не обнял меня. Я даже не помню, целовала ли меня мама хоть раз…Хотя было! Точно было! Мне исполнилось семь. Родители подарили золотые серёжки и открытку. Помнишь, были такие, музыкальные. Вот тогда она меня и поцеловала.
Я тихо расплакалась. Просто растирала слёзы по лицу.
– Ты злишься на них?
– Нет.
– Почему?
– Моя мама потеряла первого ребенка почти сразу после его рождения. Либо родила мертворождённого. Я не знаю, мне никогда никто подробностей не рассказывал. С тех пор, кажется, появилось это – оберегать и хранить меня физически, чтобы только была. Но не духовно.
– Что ты делала, когда не знала, что делать?
– Читала книги. Там искала ответы.
– То есть, ты читала книги не про сюжет, а про себя?
– Да. Я во всех текстах искала себя.
– Находила?
– По-разному.
– То, что я сейчас вижу перед собой – удивительно!
– Почему я тебе понравилась? Я похожа на твою жену?
Он задумался. Замолчал. Внимательно посмотрел на меня.
– Пожалуй, похожа…
– На первую или вторую? – улыбнулась я, вытирая слёзы.
– На третью!
Я беззвучно ахнула и закрыла лицо руками.
– Что ты говоришь! У нас разница почти в тридцать лет.
– Это ничего не значит. Ты сама устанавливаешь себе границы. То, что нормально для тебя, может быть ненормально для других – и наоборот. Тебе хорошо со мной?
– Очень…
– И мне очень. Я прискакал к тебе сразу же. Сам. Через тридевять пизды. Я сразу понял, что не ошибся в тебе.
– Возьми меня на руки.
– Подойди.
Я опустилась на его тёплые колени.
– Провоцируешь…В своём этом бесстыжем платье. Куда твои родители только смотрят? – прошептал он мне на ухо.
От него пахло мужиком. Настоящим. Я не могла этого объяснить. Меня всю обжигало от его дыхания. Я вообще потеряла связь с реальностью. Заелозила у него на коленях.
– Ну же, малышка, я не железный…
– Хочешь меня?
– А ты ещё сомневаешься?
Его руки уверенно скользнули под юбку. И начали гладить меня. Жадно. Ненасытно. Бёдра. И там, по трусикам…А ещё он целовал мне шею…губы…щёки. Развернул к себе лицом, усадил сверху.
Я ахнула.
Его пальцы там уже.
Проникают.
Сначала один.
Потом два.
Не могу думать.
Страсть электрическая.
Всю распирает.
Теку так. Не могла представить, что так бывает!
В мурашках вся.
– Я польщён. Я только начал ласкать тебя, а ты уже вся…готова.
Одной рукой приподнимает мою попку. Чувствую, как другой расстегивает молнию на джинсах.
Сейчас будет…
Сейчас у нас будет!
С ума схожу. Выгибаюсь на нём. Ещё никогда так не хотела мужчину. Он чувствует это. Вводит в меня.
Туго.
Большой.
Твёрдый.
Головка широкая.
Я сверху на нём с членом внутри. Задираю ему вверх футболку. Какой загорелый. Мускулистый.
Двигается во мне.
Но!
Будто боится больно сделать.
– Мне очень хорошо…– шепчу ему на ухо.
– Я вижу, я чувствую! Какая ты мокрая. Одним разом не обойдемся. – шепчет он.
Руки его тащат вниз молнию на платье и спускают лиф до пояса.
На грудь смотрит.
Мне неловко.
У меня – маленькая. В ладонь его помещается. Я думала, взрослым мужчинам нравится большая грудь. Он целует её. И продолжает. Я как наездница на нём. Он большой. Я маленькая. Ловко на нём помещаюсь. Положила голову ему на грудь. Прижалась. Он держит крепко за ягодицы. Насаживает. Двигается. Всё моё тело в такт ему отвечает. И на широкой груди у него лежу.
В окне передо мной фонарь.
Туда – сюда будто ходит.
Туда-сюда.
Подхватывает меня под бёдра. Встаёт. Я держусь за его крепкие плечи. Несёт в кровать. Укладывает в мягкое одеяло…Как в облако…Холодное…
Стаскивает платье.
Кидает в сторону трусики.
Голая абсолютно перед ним. Раздевается сам. Разделся до гола.
Руки сильные.
Плечи широкие.
Никогда рядом таких мужчин не видела.
Крупный такой…Высокий.
На нём часы только. Циферблатом вовнутрь. Золотые, кажется.
Опустился сверху. Опёрся руками на кровать надо мной. Обсыпает меня всю поцелуями. Самыми страстными поцелуями на свете. Я лежу, широко раздвинув колени, чтобы он между ними поместился. Откинула руки назад. Он мои запястья прижимает к кровати своими сильными руками и снова внутри. Двигается. Уже быстро. Весь мной владеет.
Грудь его широкая перед моим лицом. Тянусь губами к ней, целую её. Понимаю, что он вот-вот на подходе, резко вынимает. На меня выливает. На живот. Спермы много. Тёплая…стекает по талии на простыни. Он падает рядом. За руку меня берёт.
Я так и лежу поперек кровати с разведёнными ногами. А он рядом. Одну ногу в колене согнул и на матрац поставил, другая на пол свисает. Водит кончиками пальцев по моей ладони.
– Ты кончала когда-нибудь с мужчиной? – спрашивает.
Мне стыдно. Ни разу ведь. Только сама с собой. Одна в комнате.
– Кончала…– вру я.
– Ласкала себя пальцем? От этого кончала?
– Почему ты спрашиваешь?
– Ты зажата, а внутри огонь…Расскажи, от чего кончаешь?
Он лёг на бок. Опёрся на локоть. Серьёзно на меня смотрит. Мне никто никогда таких вопросов не задавал. Что за глупые вопросы?! Я отвернулась. Он нежно меня по волосам гладит.
– Сама не знаешь ещё. Со мной узнаешь.
Водит пальцем по соску. Круговыми движениями. Он вздыбился весь.
– Когда вот так делаю, тебе хорошо?
Я киваю.
– А вот так?
Он пальцами его зажимает и оттягивает силой.
Чувствую, внизу живота острые приятные ощущения. Сокращается всё там, внутри. Он повторяет это. Я начинаю елозить бёдрами. Понимает, что приятно. Одной рукой оттягивает. Ртом начинает ласкать второй. Я уже не сдерживаюсь. Вся извиваюсь. Из меня на простынь течёт.
Он одеялом сперму с моего живота вытирает, залезает сверху снова. Горячее тело чувствую. Член чувствую. Снова встал. Не входит. Грудь ласкает. У меня внизу как будто кирпич. Как будто бёдра вниз к кровати тянет. И не высвободиться от этой тяжести!
Терпеть её невозможно! Как хочется освободиться!
Смотрю ему в глаза. Умоляюще.
Он моментально всё понимает.
И шепчет:
– Подожди ещё минуту, милая.
Я застонала сильнее. Нет сил терпеть!
Одной рукой он там, а второй – к губам уже подбирается. И его большой палец уже у меня во рту.
– Соси!– шепчет.
И заходит в меня. На всю глубину. И толщину. Вскрикиваю тут же. Оргазм…Сильнейший! Что аж в висках давит. Палец его сжимаю зубами. Он руку убирает.
– Чуть палец мне не откусила…– улыбается.
Лежу ошалевшая. Это мой первый оргазм с мужчиной! Он обнимает меня. Под одеяло затаскивает. Такой большой, сильный. Всю меня укутывает. Прижимает крепко. Так непривычно. По-новому. Чужое тело, к которому не привыкла. Чужой запах. Сахарного леденца в коньяке. Он такой чужой вроде. А вроде родной. И было с ним уже всё. Всё случилось. Так быстро.
Он рядом. По голове гладит.
– У тебя такие пышные волосы. Мамины?
– Нет. От бабушки.
– Редкой красоты!– целует их, весь в них зарывается.
– Спасибо…
– И грудь очень красивая…– он прижимает меня к себе ещё крепче.
Я шепчу неуверенно:
– Пора домой.
– Ты не останешься?! – резко, удивленно произносит, разворачивая меня лицом к себе.
Я качаю головой.
– Почему? Ты не хочешь?
– Мне нужно домой.
– То есть, ты хочешь остаться здесь, со мной? Но идёшь домой?
– Больше всего на свете я хочу остаться здесь с тобой. Но…если я не приду домой, как я объясню родителям?!
– Ты взрослая девочка. И вправе делать то, что хочешь! Я приехал на два дня, а ты свинчиваешь домой вместо того, чтобы провести эту ночь со мной?
– Я не могу остаться.
– Ты можешь. Но не хочешь сделать так, чтобы остаться!
Я ничего не ответила. Собрала по полу одежду и пошла в душ.
Выхожу. Смотрю – одетый стоит.
– Я тебя провожу.
– Не надо.
– Что за психи, Марго?!
– Тебя увидит кто-нибудь. Я не хочу. Пожалуйста.
– Хорошо. Тогда я вызову тебе такси.
– Это тоже будет подозрительно. Опять же могут увидеть. Я не езжу на такси. Ты нарушишь привычное течение моей жизни.
– А то, что мы переспали только что, не нарушило привычное течение твоей жизни?!
– Нарушило. Но, пожалуйста, не провожай меня.
– Я буду ждать тебя завтра утром. И никуда не отпущу ночью. Я тебя сразу предупреждаю! Думай, что скажешь своим родителям.
– Скажу, что ночую у айтишника.
– А айтишнику?
– А ему…ничего.
– Значит, с ним ты ночуешь. И часто?
– Не часто.
– Значит, он не друг, а жених. А говорила – друг!
– Мы вместе два года.
– И за два года он не разобрался с твоим оргазмом? Сколько ему?
– Тридцать два.
– Расскажи, что за человек.
Я опустилась на кровать. Кинула взгляд на потолок и тяжело вздохнула:
– Перспективный парень. И романтичный. Один раз он тепло-тепло обнял меня и сказал, что от меня пахнет молочком. Другой раз сделал предложение в ванной. Я корячусь, мою её, а он подходит со стаканом апельсинового фреша и будто бы между делом говорит: а давай поженимся в июне? Только я торжества не хочу. Не потому, что денег жалко. А просто не хочу!
– А ты?
– А я тогда поняла, что не хочу за него замуж. Хотя он классный! Танцует так, будто ведёт с тобою диалог. Вот такой. Неплохой парень.
– Неплохой парень? Хорошее определение для жениха. – усмехнулся мой друг. – Значит, не любишь его?
Я взглянула на Вовку и ничего не ответила. Обняла его и поцеловала в щёку. Пошла к выходу. Но он догнал. Обхватил сзади. Прижал к себе. Убрал волосы. Начал в шею целовать. Я снова вся мурашками покрылась. За сегодняшний вечер я узнала про свои эрогенные зоны всё.
– Я не могу тобой надышаться! Хочу тебя. Ещё раз…– страстно шепчет мне в ухо.
– Я не могу.
– Завтра научу тебя ещё кое-чему.
– Чему?
– Увидишь.
Я чмокнула его в губы и вышла.
[1] «Перс». А. В. Иличевский
[2] «Русский язык» И. С. Тургенев
[3] Спектакль «Дни Турбиных» был поставлен в МХАТе под руководством К. С. Станиславского. Премьера состоялась 5 октября 1926 года.
[4] Сильвио Берлускони – итальянский государственный и политический деятель.