Марго Никольская
Только не бойся!

Заметив нас, они дружно рассмеялись и обратились к моему спутнику и, похоже, ко мне на том же незнакомом языке. Они говорили очень быстро, беззаботно, то и дело перебивая друг друга. Их непонятная забавная болтовня увлекла меня, что я и не заметила, в какой момент мою ладонь перестала сжимать рука незнакомца. И вот он уже стоит у… величественного контрабаса, готовый приступить к игре на нём. Да откуда он такой взялся?

Я обняла себя за плечи и осмотрелась. Единственное разумное объяснение, которое пришло мне в голову, – это то, что они запланировали снять здесь и сейчас видеоролик, а меня притащили держать камеру, случайно наткнувшись именно на мой взгляд в клубе, где искали кого-то, кто справился бы с этой задачей. Иначе зачем собираться ночью на пляже острова, откуда открывается шикарнейший вид на ночной Дубай, с труднотранспортируемым инструментом, если без зрителей? Однако, не обнаружив видеотехники, я поняла, что ребята проводят здесь время в своё удовольствие.

Ну… и меня включили. Но только я без инструмента.

Когда один за другим они заиграли, я уставилась на своего нового почти знакомого. Поразительно! Он теперь вовсе не выглядел как пляжный спасатель. Да и раньше не выглядел. Как только могла я принять его за кого-то, кто бдит за безопасностью плавающих в море! Хотя по ситуации…

Глядя сейчас на него, я осознала, и сколь заносчиво было с моей стороны опасаться его пошлых намерений. Выходит, я даже рассчитывала на уединение с ним. А он вон как, со знанием дела, сильно, будто даже насмешливо, дёргает за струны длинными пальцами…

Ушам своим не верю! Как это он играет настолько мимо тональности, мастерски игнорируя музыкальные правила, и при этом звучит настолько близко к ней и так фантастически дивно и круто!

Вот уж точно, где слова не нужны. Истина звучит прямо со струн этой троицы. Заворожённая, я села на песок и наслаждалась иллюзорной картиной. И странные события, случившиеся со мной на берегу сегодня утром, и ощущения от них не казались теперь такими уж странными. Наверное, моё восприятие несколько исказилось от перегрева на солнце. Хотя менее загадочным мой спутник, не прекращающий сверлить меня взглядом, выглядеть не стал.

К моим восторженным аплодисментам добавились чьи-то ещё за моей спиной. Я обернулась. Молодой человек с явно греческим профилем, выглядевший старше любого из здесь собравшихся, спешной походкой приближался к нашему шабашу. Отчего я представила, что он из администрации курортного комплекса и явился, чтобы нас разогнать.

Однако каково же было моё удивление, когда моей шляпы и кожи спаситель-контрабасист передал инструмент молодому человеку с греческим профилем, а тот, не теряя времени, приложил смычок к струнам.

Музыканты заиграли теперь иначе, совсем не так ошеломительно, как минуту назад. А вон и оператор, которого я не дождалась, спешит на место – всё же – съёмок.

Мой странный знакомый жестом указал мне идти вдоль берега. Уже не раздумывая, я поспешила за ним так сразу, что даже забыла свои сандалии на песке. Он, заметив мою решимость, довольно улыбнулся, тем самым, малость развеяв её. Но его заботливое молчаливое возвращение за забытой мною обувью вновь вернуло моё доверие к нему.

– Благодарю! – я приняла возвращенцев и спустилась к береговой линии. Тёплый морской прибой умиротворяюще ласкал ступни и душу, с каждым шагом я всё больше расслаблялась. – Это было очень круто, серьёзно! – решилась я на разговор с ним. Может, поймёт хоть интонацию. – Вы, наверное, на съёмки приехали? Или специально приглашёнными гостями? А, может, и то, и другое…

Оставив мои вопросы без комментария, он запустил галечную «лягушку» по морской поверхности. Я уставилась на ясно различимую в свете неполной луны беспокойную поверхность моря, скептично готовясь наблюдать его фиаско. Однако сбилась со счёта прыжков, когда брошенный камень скрылся во тьме.

– Хм! Ловко! – признала я. – What’s your name?¹¹

Смотрит на меня. Молчит, словно ждёт продолжения. Будто даже не понял, что я задала вопрос, не то что его смысл.

– Да ты, верно, издеваешься? – Мне кажется, любой пятилетний житель мало-мальски цивилизованной страны знает эту английскую фразу. – Ну что ж, окей, не хочешь – не представляйся. А меня Иона зовут! Иона Пожарская. Знаю, имя странное и, вообще, мужское, если с иврита переводить. Но все претензии к маме. Она в шотландском словаре его откопала. Близкие сокращают его до Иа, ну, знаешь, как ослик из «Винни Пуха», Йо, Ён – по-всякому, короче…

Я остановилась. Спустя пару шагов обернулся и он.

Снова ждёт. Ждёт чего? Продолжения? Движения? Меня? Как же сложно, оказывается, находить общий язык, когда его буквально нет! И при этом так хочется говорить с человеком. Или просто быть. Но разве возможны любые, хоть какие угодно отношения без слов?

– Интересный, кстати, у тебя кулон, выглядит очень… хм, старым… – Я указала пальцем на блеснувшее в лунном свете на его груди винтажное украшение в виде круглого серебристого диска с незнакомыми мне символами.

Он не отвёл взгляд и никак не отреагировал – хоть бы головой качнул в знак понимания. Вместе с тем заметно прислушался к мелодии, достигшей нас сквозь расстояние, на которое мы уже успели отойти от её источника.

Я последовала его примеру. Звук словно пронзал влажный воздух. Звучало здорово.

Вероятно, найдя местечко привлекательным, мой немногословный спутник уселся на песок и посмотрел снизу вверх на меня, а потом рядом с собой, очевидно, призывая присоединиться.

Прежде чем пристроиться справа от него, я огляделась вокруг, взвешивая свои риски, но сдалась, идя на поводу у эмоций.

– Μυρίζεις πολύ νόστιμα¹²… – подал, наконец, голос он.

– Согласна, красиво! – ляпнула я, предположив, что речь идёт о пейзаже.

– Πιστεύω ήρθε η ώρα να στερεώσουμε τη συνάντησή μας, περιστεράκι¹³.

– Ага!

Он посмотрел на меня. Я посмотрела в ответ. Не выдержав его тяжёлого взгляда, опустила глаза, обратила внимание на губы. Они такие выразительные… сочные… растянулись в улыбке – заметил! Зачем я это сделала! Взяла себя в руки. Обняла колени, уставилась в горизонт.

Последнее, что я услышала от него в ту растворяющуюся ночь, – как он хмыкнул в усмешке.

Дальнейшее между нами молчание стеснять перестало. Атмосфера воцарилась совершенно неземная: спокойная, безмятежная, чистая. Обжигающе знойный ветер стих, а мои тревоги растворились в морском отражении звёздного неба. Меня больше не волновало, кто он, зачем здесь, его мысли, мотивы. Только ощущение невероятной близости, родства душ и неведомого ранее, абсолютно необъяснимого комфорта рядом с совершенно незнакомым человеком.

Не знаю, сколько прошло времени, – помню, как горизонт, словно смутившись, залился багрянцем, когда я, положив уставшую голову на плечо своего спутника, отключилась.

* * *

– Иа! Ты вставать собираешься или последние два дня так и проспишь? – Будто издалека в сознание пробилось мамино негодование.

– Что? Который час? – сощурилась я. Солнце так ярко освещало комнату.

– Так половина третьего уже! – Возмущённая мама попыталась отнять у меня покрывало.

Вскочив с кровати, я чуть не рухнула, потеряв равновесие. Как я очутилась в номере? Он что, притащил меня? Вот так поворот. Совершенно точно помню, как уснула у него на плече.

– Когда я пришла?

– Напилась, что ли? Не помнишь?

– Нет! Ты чего? Просто за временем не следила, – уклончиво ответила я, потирая лоб.

– Не знаю наверняка, но, когда мы проснулись, ты была уже здесь… – Не успев закончить предложение, мама обернулась на стук во входную дверь. – Наверное, это уборка. Ты весь день не даёшь им работу сделать… – направляясь к двери, недовольно бросила мама. – Ах! Ты только посмотри, какая красота!

Курьер принёс цветущий красным пушистым помпоном кактус в стеклянном горшочке. Весьма оригинально: мы в пустыне – лови кактус.

– Выходит, вы встретились! – бесцеремонно и незамедлительно мама изъяла из композиции скрученный в свиток маленький листок бумаги и развернула его. – Что это за иероглифы? – И, только не разобрав слов, она протянула послание мне.

«Τα ξαναλέμε¹⁴» – гласил свёрток.

– Хм! Держи. Сейчас посмотрим, – я взяла телефон. – Окей, гугл… подожди, а как это читается? Не надо мне искать «как это читается»!

– Не истери! – мама заглянула в мой телефон, будто там уже было что-то интересное.

– Я спокойна, спокойна! Погоди, – я развернула записку, придерживая её, чтобы она не свернулась, и сфотографировала текст. – Окей, гугл, перевод текста по фотографии. Ага! – Первая же ссылка поиска открыла необходимый ресурс. – Отлично, загружаю.

На загрузку фотографии ушло примерно полминуты, из-за низкой скорости интернета в роуминге, и ещё секунд пять на анализ файла.

– Всё-таки греческий!

– Греческий? – удивилась мама, разглядывавшая странный подарок, и резко подняла глаза на меня.

Я покачала утвердительно головой.

– Но в Греции вся молодёжь прекрасно владеет английским! Вспомни, два года назад, когда мы там были, ты хорошенько прокачала свой разговорный.

– Может, он… из глубинки… А где Алекс?

– Спит в соседней комнате. Время сон-часа! Ты издеваешься? – мама с нетерпением опять попыталась заглянуть в мой телефон. – Что там сказано?

– «Увидимся».

– Без точки?

– Без! – я не смогла сдержать довольной улыбки.

В оставшуюся половину дня я чувствовала себя сыщиком. Как никогда, озиралась по сторонам, разглядывала людей, искала, надеялась увидеть его. Признаюсь, это весьма утомительно и рискованно. Вчерашние истории с подносом и столкновением со стеклянной дверью казались теперь сущими пустяками, ибо сегодня я почувствовала себя маленьким котёнком, по роковому стечению обстоятельств оказавшимся на дороге в самом центре мегаполиса в час-пик: меня со всех сторон толкали, сбивали, бросали мне колкие замечания. А человек, которого я столь усердно высматривала, так и не появлялся в моём поле зрения.

После вечерней развлекательной программы я почувствовала себя окончательно истощённой, осознав безуспешность утомительного розыска. Напрасно я надеялась. Пора бы смириться.

– Пойдёшь в клуб? – пританцовывая с довольным Алексом на руках, проголосила перевозбуждённая мама.

– Нет, вернусь с вами в номер. – Разочарование нахлынуло разом.

– Уверена? Я же вижу, ты весь день головой вертишь.

– Да неужели? Ты – сама проницательность! – съязвила я и тут же осеклась. – Ладно, прости, мам…

– Повезло вчера, быть может, повезёт и сегодня, – проигнорировала она мою попытку свалить на неё своё недовольство.

– Знаешь, я не уверена, что хочу искать встречи с ним или с кем бы то ни было, вообще. Думаю, он и сам мог бы меня найти: знает, где мы остановились, раз кактус прислал. Будь у него желание вновь увидеть меня, он бы направил приглашение по адресу, – я ускорила шаг, зацепившись за эту мысль. – А если нет, значит, я не собираюсь шататься по всему комплексу в поисках встречи.

– Логично, – мама, не отставая от меня, тоже прибавила шаг.

Прежде чем приложить магнитный ключ к замку номера, на мгновение я замерла. Хотелось растянуть этот момент неведения, и одновременно с тем я предвкушала вероятность обнаружить записку, просунутую под дверь. Отворив её, я сразу увидела конверт на полу. Обычный белый конверт. Трясущимися руками поспешила его открыть.

«Дорогая семья Пожарских, с сожалением сообщаем вам, что ваш отпуск подходит к концу…» И далее о времени вылета, кто, где и когда нас встретит, чтобы сопроводить в аэропорт.

Последняя надежда – на автоответчик стационарного телефона: может быть, там оставлено сообщение?..

Пусто.

Степень охватившего меня разочарования сложно передать…

Я вышла на лоджию. Живописный пейзаж курортного края размылся, словно за пеленой моей досады. Такой же неясный, как и моё состояние. Не понимаю… а впрочем… и не желаю копаться в себе, забивать голову. Не сейчас. И уж, тем более, не потом. К тому же сегодня у меня последняя возможность бездумно, без спешки созерцать прекрасный окружающий мир. Уже завтра мы рано ляжем спать, чтобы встать в пять утра и собираться в аэропорт. А там – снова за вёсла, и понеслась гонка за жизнь.

В ночное небо, как и на море, бушующее, в лёгкий бриз или в штиль, я могу смотреть часами, не думая ни о чём.

Отель жил своей жизнью, маня огнями посетителей, соблазняя развлекаться, отдыхать и наслаждаться отведённым коротким отрезком роскошной жизни. То здесь, то там проходили компашки, они смеялись, некоторые даже пели, забыв об оставленных дома проблемах: здесь не до них. Отражение зрелой луны, словно по волшебству залившее мерцающими серебряными красками поверхность моря, венчало эту упоительную картину южной ночи.

– Спать идёшь? Завтра опять до обеда будешь валяться! – Мама, видимо, уже уложила мелкого, теперь её заботила судьба её старшего ребенка.

– Нет, мамуль, не хочу пока. Завтра не дай мне проспать, разбуди к завтраку, пожалуйста, – я поцеловала маму и устроилась в мягком шезлонге, где, с комфортом раскинувшись, стала мечтать о предстоящем переезде в Британию, чтобы не думать о бледном лохматом парне с глазами цвета космоса, хранящими в себе целую загадочную вселенную. Хм, странная аналогия… Скорее всего, она связана с моим нынешним восторгом от ночного звёздного неба. А что за взгляд у него… Он на меня смотрел, будто… Так! Достаточно. Я думаю о Великобритании.

Во сне я по-прежнему лежала в шезлонге, удобно устроив голову на своих ладонях. Сны, события в которых по восприятию не отличались от происходящих в действительности, уже случались в моей жизни дважды. Правда, тогда я до последнего не осознавала, что сплю. Но в этот раз сразу поняла, что это слишком хорошо, чтобы быть реальностью.

В полуметре от меня в соседнем шезлонге лениво развалился он. И только арбузный фреш в высоком графине на маленьком столике мне закрывал обзор.

Я отодвигаю столик немного вперёд и без преград теперь смотрю на профиль своего гостя, стараясь запомнить его безупречные черты.

– Ты заботливо прихватил с собой в мой сон напиток, способный спасти меня от жары, – отмечаю благодарно я, усаживаясь, чтобы разлить фреш по стаканам. – Мне хотелось бы говорить с тобой! – внезапно признаюсь я. – Хотя бы здесь, в мире грёз.

– Не в моих силах тебе отказать, – вдруг отвечает он на чистом русском.

Сомненья прочь – мне это снится!

– Кроме того, я с удовольствием тебя выслушаю, – улыбается он. Садится. Опережая меня, наливает фреш в один лишь стакан, подаёт его мне.

Очарованная его расположением, пусть и не наяву, я, краснея, опускаю глаза.

– Звучит так, будто говорить стану я?

– А я слушать. Разве не равноценно?

Не найдя слов для ответа, я отпиваю львиную долю леденящего напитка. Прежде во снах я ещё не ощущала собственную дрожь.

– Спасибо! – приподнимаю я стакан. – А сам-то что не пьёшь? Неужели не умираешь от жажды?

Мой гость усмехнулся, будто я рассмешила его. В его глазах блеснул огонёк, но парень мне не ответил. Не отрывая проницательного взгляда от меня, он вернулся в удобное положение – полулёжа на боку, опираясь на локоть, и согнул ногу в колене. Сухие мышцы его пресса, показавшись из-под расстёгнутой рубашки, на мгновенье приковали моё внимание.

– Эм… – едва нахожу силы, чтобы оторваться от непрошеной, но такой естественной на курорте обнажёнки, я стараюсь сконцентрироваться на теме диалога, если таковая, вообще, имеется. – Я думала, в обществе принято отдавать привилегию занимать горизонтальное положение тому, кто говорит.

– Ты на сеансе?

– Я во сне!

– А раз так, применимы ли здесь устоявшиеся традиции?

– Рассчитываешь на мой рассказ?

Его левая бровь плавно поднимается, выражая удивление.

– Я поняла. Да. Я сказала, что хочу говорить с тобой. Точно. Ты настроился слушать. Ну что ж… А знаешь, это даже забавно… Вероятно, я найду, что сказать.

Что я и делаю со всей решимостью. Говорю всё, что приходит в голову, о чём молчала в семье и с друзьями, о накипевшем, о ерунде, с пятого на десятое меняю темы, пренебрегая логикой, без плавных переходов болтаю. Я во сне – можно расслабиться!

Подкупает и его очаровательная вовлечённость, то, с каким интересом он внимает потоку моих бесконечных глупостей. Застыв в одной позе с таким видом, будто пристально меня изучает, запоминает мои жесты, анализирует мимику, иногда едва заметно улыбается.

Но вот он хмурится, брови в кучу. Что я такого сказала? В чём призналась? Чем всё испортила?

– Я вынужден тебя оставить пока, – говорит гость, делает паузу и совершенно серьёзно подытоживает: – Но фундамент залит, и мы увидимся вновь совсем скоро.

Что? Фундамент? Какой фундамент? Чушь! Как обычно, во сне и бывает. Водит восьмёрку по внутренней стороне моей ладони, уже и сидя рядом со мной. Так приятно… Впервые засыпаю в своём же сне.

Я проснулась от первых, но уже обжигающих солнечных лучей. Странный, но столь ощутимо реалистичный сон ещё не успел улетучиться из памяти, возникла даже мысль его записать. Но, не рискуя пробудиться совсем и не уснуть потом вовсе, я быстро перебралась в постель, где провалилась в крепкий сон.

* * *

– Иона! – Экспрессия в голосе матери намекала моему пробуждающемуся сознанию, что это не первая её попытка меня разбудить.

– А?..

– Восемь тридцать, у тебя двадцать минут на сборы, – мама носилась, собирая Алекса и на ходу упаковывая пляжную сумку, чем, как обычно, напомнила мне восьмирукую богиню Дургу: как только успевает делать всё одновременно?

– Мамуль, расслабься. Сейчас я соберу всё… и себя, – я свалилась с кровати сразу в планку. Это поможет мне пробудиться, да и, вообще, прийти в тонус. Сегодня предстоит нелегкий день.

Глубокий вдох… Выдох… Вспомнила! Сон! Это был очень яркий, реалистичный сон. И он там был. И говорил. Что говорил? Что-то неразумное, не помню. О, дьявол! Зато я как будто обнажила свой внутренний мир: рассказала вещи, о которых и думать стеснялась… Хорошо, что это всего лишь сон… Хотя, случись это наяву, он всё равно бы ничего не понял, и дело даже не в трудности перевода – нужно быть профи, чтобы извлечь из той околесицы, что я несла, хоть какой-нибудь смысл.

– Ты долго стоять там будешь? Я намерена ещё на море успеть до двенадцати.

Мама уже усаживала мелкого в коляску. Значит, они выйдут раньше, а я смогу спокойно собраться.

– Там медузы…

– Тогда просто на берегу посидим.

– Я догоню вас, мамуль. Не спешите только.

Я проскочила мимо них в душ, на ходу чмокнув своего проказника-братца, который пытался разделаться с ремнями, крепко фиксирующими его неугомонную попку в коляске. Алекс зарделся в улыбке и размяк: любит он моё внимание.

– И на балконе убери! Развела грязь. Налетят ещё твари какие на сладкое, – бросила мама, прежде чем хлопнула дверью.

Я замерла на пороге в ступоре. Потом развернулась и, подойдя к лоджии, выглянула наружу.

В графине – фреш! Вернее, его остатки. Один испачканный стакан.

Очевидно, я перегрелась за эти дни, раз истинные воспоминания уже сливаются со снами. Странное чувство.

Я передёрнулась в смятении и, занеся посуду в номер, стала собираться.

По дороге на завтрак я настраивалась не озираться больше по сторонам. К моему удивлению, у меня легко это вышло. Я будто бы уже не надеялась выхватить волнующий взгляд из бесчисленного множества других. Ситуация сама отпустила меня, что не могло не радовать. Этой радостью я и делилась теперь с каждым встречным, приветливо улыбаясь.

Последний день на курорте я никогда не считаю за день. Он пролетает совершенно незаметно. Хочется успеть взглянуть в последний раз на все места, что понравились за время отдыха; насмотреться на море, что невозможно; наговориться с новой подругой, барменшей из Кении – невероятно полюбившейся мне за её бесконечные шутки, – понимая, что вероятность встретить её ещё когда-нибудь ничтожно мала. И уложить кучу вещей, которых каждый раз становится больше из-за маминой любви к покупкам, в не вмещающие их чемоданы. И вот уже мы ложимся спать, как обычно, позже, чем планировали. Спустя несколько часов вновь суета. И мы, сдав ключи и распрощавшись с отзывчивым персоналом на ресепшен, садимся в автобус, который заберёт нас из райского местечка, увозя в направлении действительности, обязанностей и быта.

Ну что ж, эту вылазку я запомню как последнюю перед началом взрослой жизни вдали от родителей. И как отдых, на котором я впервые, глядя в чьи-то глаза, почувствовала такое, чего не испытывала прежде. Чем бы это ни было, думаю, это дорогого стоит и не рассеется бесследно в моих воспоминаниях.