Маргарита Малинина
Вязкая тропа возмездия
Серия «Мистические усадьбы» – 6
* * *
Пролог
Он шел по хорошо утоптанной тропинке, которую в темноте в слабом свете далеких фонарей было почти не видно. Одинокий, несчастный, никем не понятый и всеми проклинаемый. За полуразрушенным зданием Померанцевой оранжереи начиналась вязовая аллея. Он свернул туда и вскоре ощутил, как что-то чавкает под резиновой подошвой старых дешевых кедов. Будь он сосредоточен, он бы вспомнил, что уже две недели Москва не видела дождей. Будь он наблюдателен, он бы почувствовал запах крови, посветил фонариком под ноги и увидел бы, на что наступает. Он заметил бы красные пятна на бело-синих кедах и густую багряную кашу, которую кто-то зачем-то размазал по знакомой дорожке. Наконец, будь он образован и имей он страсть к местной истории, преданиям и легендам, он бы знал, что нужно разворачиваться, пока не поздно, и бежать, бежать со всех ног из усадьбы. Но он шел вперед.
Ухнул филин, предупреждая незадачливого путника, незаконно проникшего на территорию в неурочное время, о грозящих ему неприятностях. Следом каркнула ворона. Добрые, добрые птицы… Ну почему же вы такие ненастойчивые?
Он подошел к вязу у реки – самому старому здесь. Толстый потрескавшийся ствол чуть изгибался над крутым берегом и протягивал к нему одну из веток, низкую, прочную, строго перпендикулярную земле, как руку помощи. Обманчивой помощи.
Ноги увязли в какой-то луже – как он считал, это просто грязь. Он позвал возлюбленную по имени – и не дождался ответа. Странно, они же договаривались встретиться здесь… Вяз любви – так называли промеж себя посетители усадьбы это дерево. «Увязнуть под вязом», – неловко скаламбурил он мысленно, повернулся, чтобы опереться спиной о ствол, и вот тут увидел ее.
Одетая в грязно-белое платье в мелкий рубчик, она внезапно появилась перед ним, развязно покачиваясь, словно готовясь исполнить эротический танец. Ворот платья был растянут, почти спадал с плеч, он манил и дразнил его, и парень сделал два шага вперед, чтобы можно было заключить ее в объятия. Но почему-то не смог. Она подпрыгнула и оказалась выше. Но почему она не спускается? Что происходит?
Она зашевелилась, поманила его рукой, беззвучно смеясь. Почему-то этот задорный хохот, который он видел глазами, но не слышал ушами, немного испугал его. Наконец-то до него начало доходить, что что-то тут не так…
А, нет. Не доходит. Он лезет на дерево. Он хочет быть ближе к своей возлюбленной. Все предостережения, все пугающие мысли, все маркеры на что-то иррациональное остались на задворках усталого сознания. Им двигала похоть. И что-то еще, чему пока не находилось названия. Он всю жизнь был одинок, и тут – такое чудо. «Верьте, и все желания сбудутся!» – похоже на дурацкий лозунг. И все-таки так оно и произошло. Любовь? Душевный комфорт? Чувство принадлежности? Или все сразу? Он впервые испытывал такие сильные эмоции. Он думал, что его жизнь окончена, но она лишь только начиналась.
Он лезет по низкой толстой ветке. С лица соскальзывают очки, падают в кровавую кашу – он ничего этого не замечает. Он тянется к ней рукой – к своей любимой. И она наконец-то поддается. Игра в догонялки окончена. Он нагнал свою жертву, но не успел понять, что упрямо преследовал хищника, а жертва на самом деле он сам.
Он обнимает ее, сидя на ветке. Она отвечает ему взаимностью. Но кожа ее не бархатная, гладкая и шелковистая, какая должна быть у красивой молодой девушки. Она шершавая. На ощупь как пеньковая веревка. Она обвивает его шею своими жесткими и страстными объятиями. Не выпускает. Она говорит: «Прыгай!» И он подчиняется. Никто не в силах перед ней устоять. Пять минут назад он еще мог повернуть, уйти с опасной тропы. Но старенький вяз с раскинувшимися во все стороны многочисленными ветвями, переплетенными как паутина, никогда не отпустит свою муху, и чем сильнее она барахтается, поняв, куда попала, в попытках спастись, тем сильнее затягивается петля…
Глава 1
1 августа
Подъезжая к частному сектору, мы спешились с наших железных коней. Венькин дом стоял на другой улице, параллельной моей, но, невзирая на это, приятель всегда меня провожал. Впрочем, наш милый коттеджик расположен почти с самого края, и друг в итоге терял каких-то две минуты. На великах тяжело разговаривать, поэтому мы всегда слезали с них, возвращаясь из парка, чтобы идти рядом, придерживая неодушевленных друзей за ручки, и обмениваться новостями.
Тихая улочка, разнокалиберные коттеджи за невыносимо высокими заборами (в детстве я, будучи непоседой, всегда пыталась перелезть хоть через один, и ни разу у меня не вышло, из-за чего всей душой невзлюбила эти неприступные ограждения), цветущие лилейники, гортензии и розы, распространяющие приятное благоухание, и поющие птички – кто-то скажет, что это лучшее время и место для романтики. Но только не я. Веня – просто друг. Надеюсь, про меня он думает точно так же.
– К вам эти… крутые сегодня приезжают? – спросил он, отчего-то хмурясь.
– Да. Липатовы.
– Знаю…
У отца на днях был юбилей, среди недели мы отметили тихо втроем, а сегодня, в выходной, он позвал своего начальника с женой на официальное торжество. Вся наша семья уже неделю в связи с этим стоит на ушах. Во-первых, Липатовы очень крутые, как верно выразился друг, и привыкли к определенному уровню сервиса и окружающей обстановки, а во-вторых, папа грезит повышением, сейчас он только начальник крупного отдела, но с уходом зама надеется занять его место. Вроде бы все уже утверждено, но пока не «запротоколировано», то бишь в документах кадровички отсутствуют нужные подписи, что папу сильно пугает. Липатов собирается открывать новый филиал, отец, как услышал это, так вообще расфантазировался, что его поставят во главе. Но для этого нужно «железобетонно» стать заместителем и проявить себя с лучшей стороны. И вот, как следствие, столько раз, сколько я слышала за эту неделю глагол «угодить», я не слышала в целом за всю жизнь. Поэтому сегодня наша прогулка затянулась, скоро на город опустятся тяжелые московские сумерки, а мама звонила уже раз пять, сперва с вопросами, когда я соизволю вернуться, а затем уже с претензиями и под конец – с угрозами.
– Ты ведь откажешь ему? – вдруг спросил Веня в двух шагах от моего дома.
– Кому? В чем?
– Ну, Липатов этот… Он же предлагал тебе к нему в секретарши идти. Стажироваться.
– Ах, это, – засмеявшись, я отмахнулась. Папиного начальника я ни разу не видела, но он заметил мое фото у отца в кабинете и предложил меня устроить на работу к нему. – Мне еще рано думать о стажировке. К тому же, я лучше к отцу пойду. Надеюсь, филиал достроят к тому моменту.
Мы замерли у калитки.
– Спасибо, что проводил.
– Ага, – как-то рассеянно произнес Венька, будто уйдя в свои мысли и не понимая, на что отвечает. Я уже хотела кинуть ему небрежное «пока» и зайти, как он вдруг предложил: – Если хочешь, посиди у нас.
– Посидеть? – не поняла я.
– Ну да. Ты же не любишь застолья. Скажи, что ночуешь у нас сегодня.
Я удивилась, потому что Веня раньше такого не предлагал. Мы вообще только в детстве ходили друг к другу в гости. Когда вам по двадцать и вы разнополые, это уже странно. Впрочем, я давно уже из богини предрассудков, как называли меня раньше все друзья, включая Веньку, переквалифицировалась в бунтарку (мама говорит, что у меня запоздало начался переходный возраст, и я даже недавно в своих черных волосах сделала несколько бордовых прядей), и мне в принципе пофиг, кто что подумает. Просто я сама не хочу.
– Мне родичи этого не простят, – нашла я повод отказать. Кстати, правдивый.
– Ну, тогда до завтра.
– Да. Пока.
Я зашла в калитку, катя сбоку велосипед. Запирать не стала (мама считает, что это неприлично, и все «крутые» гости, по ее мнению, должны не звонить, а сразу заходить в дом). Боковым зрением я уловила человеческий силуэт, белый, словно дымка, он странно шевелился, будто его било в конвульсиях. Вздрогнув, я посмотрела прямо на него, и оказалось, что это мамина светло-бежевая водолазка и чуть поодаль папины спортивные штаны, повешенные сушиться во дворе. Странно, что родители что-то стирают прямо накануне приезда дорогих гостей… Одежда развевалась на ветру, выполняя свой причудливый танец, а я покачала головой и хмыкнула. Ну и дурочка, вечно мне что-то мерещится. Утром вот показалась, что соседка что-то перекинула нам через забор. Но мать стояла рядом, смотрела в ту же сторону и этого не видела. Пора лечиться…
Дома на меня сразу набросились родители.
– Ты нас совсем не уважаешь!
– Ты хоть во что-то ставишь наши просьбы?
– Ты забыла, что тебе сказано было прийти не позже восьми!
– А зачем? – не выдержала я, устав стоять с опущенной головой, выражая крайнюю степень стыда. Фальшивого, кстати. – Зачем мне приходить?
– Что? – удивилась они, и я потрудилась объясниться:
– Ты вызвала официантку, или кейтера, или как там это называется, заказала еду из ресторана, уборщица с утра вылизала весь дом…
– А одеться?! – перебила меня мама, понимая, куда я клоню. Оказывается, не в помощи по дому все дело. – Посмотри, на что ты похожа!
– Хорошо, я переоденусь в платье. Расчешусь и накрашусь. Но зачем? Вы так и не сказали. Они же к вам придут, а не ко мне. Ну то есть к папе, – поспешно поправилась я.
– Ага, то есть ты помнишь, что у меня праздник?
– Ты не хочешь отмечать день рождения своего отца? – подхватила мать. Вена на ее лбу запульсировала от гнева. Раньше она всегда носила длинные волосы и челку, и эту чертову вену было не видно. Но для Липатовых сходила в дорогой салон, ей там укоротили и челку, и все остальные волосы. Зря. Короткая прическа ей не идет, да и вена эта…
– Нет, праздник был в среду, – ответила я сразу обоим. – И тогда я присутствовала.
– Ну и что? А сегодня гости приедут. Они знают, что у нас есть дочь. Что мы им скажем?
Ну да, ну да. Вот оно, злополучное «а что люди подумают».
– Скажите, что я уехала учиться в Англию.
– Смешно, – сказал отец, который, к сожалению, никогда не отличался отменным чувством юмора. Говорят, что у меня это от деда, папиного отца. Жаль, что я его не застала. – Ты хочешь, чтобы мне никогда зарплату не повысили и должность зама не предложили? Раз у нас и так все хорошо! Дочка в Йеле учится! И в Гарварде одновременно!
– Йель и Гарвард в Штатах, говори, что я в Оксфорде или Кембридже. А то нас поймают на лжи!
У папы выступил пот от гнева. За последние семь-восемь лет он сильно набрал в весе и теперь всегда потеет. Особенно после общения со мной…
– Брат мой, твой дядя Вася, тоже приезжает, – проинформировала меня мама сухим тоном, поправляя и без того идеальную укладку перед зеркалом. Очень жаль, но от этих действий волосы быстрее не отрастут… – Мы и ему должны сказать, что ты эмигрировала? Слышь, брат мой Вася, Вика-то наша тю-тю… – показала она ладонью, как самолетик поднялся в воздух и опустился на землю. – Упорхала!
Всегда удивляла любовь мамы к имени добавлять статус. Она и про меня всегда так всем говорит «дочь моя Вика». Впрочем, более ответственного, скрупулезного и педантичного человека вы никогда не найдете. Она, похоже, таким образом и людей упорядочивает вокруг себя, будь то коллеги, случайные знакомые или члены семьи. Будто напоминая себе каждый раз, кто мы для нее и какое место занимаем в ее жизни – в весьма скучной, надо дополнить, жизни, где все всегда разложено по полочкам.
– У вас там вещи висят на веревочке! – в качестве мести напомнила я. – Мама, ты такая ответственная, весь дом вылизала к приезду князей, как же так? Засмеют нас, простолюдинов!
– Федор, муж! – ахнув в ответ на мои слова, грозно позвала она папу, который уже успел свернуть на кухню. Когда он вернулся, принялась отчитывать: – Когда я велела тебе разобраться с вещами, которые ты заляпал, открывая мартини, я подразумевала, что ты кинешь в корзину для грязного белья, а не что повесишь на улицу сушиться! Кошмар!
Я хмыкнула, а отец, теперь такой же пристыженный, как и ее «дочь Вика», отправился исправлять оплошность.
– Ну что ты тут стоишь?! – перекинулась мама снова на меня. – Ты идешь одеваться во что-то нормальное или нет? Или ты хочешь, чтобы у отца инфаркт случился по твоей милости?!
Если у него случится инфаркт, то на почве стресса и постоянных мыслей о повышении, а не из-за того, что я не спустилась на ужин к незнакомым людям…
Но я решила хоть раз за последние несколько лет быть паинькой. Или почти паинькой…
– Хорошо, я буду присутствовать с вами за столом, но только ради дяди Васи, – нарочито загадочным тоном ответила я и поднялась к себе на второй этаж, чтобы переодеться к приезду дорогих гостей.
Я не то чтобы очень любила дядю, мне он казался слишком удачливым по жизни, к тому же после смерти родителей (моих бабушки и дедушки) умудрился почти все наследство прикарманить, объяснив это тем, что мама-де и так пристроена, а у него куча бизнес-идей. На удивление, одна из них выстрелила, он придумал и вложился в какое-то приложение для фитнеса. Сам он далек от компьютеров (и от спорта, кстати, тоже), но для этого имеются разрабы и прочие айтишники. А то мы уж переживали, что он все наследство сольет в унитаз. Но удачливость дяди проявилась и здесь, так что он не только не потерял, но и приумножил состояние. Я, как и любая неудачница (во всяком случае сама себя таковой считаю, другие, когда это слышат, крутят пальцем у виска, дескать, зажралась девка, симпотная, стройная, батя богатый, дом большой и красивый, учишься в МГУ, хорош выеживаться и т. п., но много ли они знают), так вот, как любой неудачник, я завидую удачливым людям. Я твердо знаю, что если бы я вложилась в какое-то дело, даже имея необходимое образование и разбираясь в маржах, бизнес-планах и точках безубыточности, все равно бы разорилась. Однако дяди-Васин веселый незлобивый нрав нивелирует легкое раздражение, могущее возникнуть у любого на фоне зависти, и в итоге мое отношение к нему выходит на ноль. Да, особой любви к родственничку нет, но, во-первых, он живет далеко и редко балует нас визитами, а во-вторых, как вы, наверно, уже успели заменить, у меня ее практически ни к кому нет, этой любви. И где вы ее в принципе видели? Я имею в виду искреннюю, неподкупную любовь, а не из принципа «надо любить маму», «надо любить папу», «надо любить родину». Я не люблю, когда за меня решают, поэтому оставляю все эти «надо» другим людям.
Поймав себя на лжи, я ощутила острую потребность снова увидеть некогда любимое лицо. В телефоне в отдельной папке с заголовком «Море» были фотографии годичной давности. «Курортный роман» – какое пошлое словосочетание, совершенно не про меня. Точнее, я так думала. Но там я встретила свою вторую половинку, как бы высокопарно это ни звучало. Он жил в Питере, не так уж далеко. Четыре часа на «Сапсане», разве это преграда? Тем более что я – единственный человек в его жизни, так как парень детдомовский (по его словам). В общем, я думала именно так, отдаваясь этой любви без остатка. Однако чувак, взяв у меня и номер телефона, и адрес, и почту, и дав обещание написать, как только приедет в Москву, объявился только через месяц. Я знала, что он приедет поступать в МГУ в определенные даты, и уже перестала ждать. Вру опять, я проверяла телефон каждый день… И вот через пару недель его пребывания в Москве я наконец-то получила предложение встретиться. И отказала… Он понял, что я обиделась, позвонил и сослался на занятость в связи со вступительными экзаменами. И вот теперь, дескать, пока он ждет результатов, он свободен. Я простила, конечно… А потом он пропал. Причем я уже назначила ему встречу в Кузьминках, где всегда гуляю и с Венькой, и одна, получила его согласие, пришла, а его нема… Все знакомые сказали мне, что он типичный козел, и на курортах взять номер телефона – типичное поведение и вообще ничего не значит. Я спорила, утверждала, что я у него тоже первая, но они крутили пальцем у виска. Он просто притворятся скромнягой и тихоней, а я не поняла… И только через месяц я случайно узнала, что он повесился на стволе дерева в этом самом парке прямо накануне встречи. Я видела в тот день огороженное ленточками дерево, но все мероприятия к вечеру закончились, и в парке в принципе никто даже не шептался о происшествии. Я до сих пор не знаю, что произошло. Похоже, он просто не смог поступить в вуз своей мечты и не сумел справиться со стыдом поражения. Я потом вспоминала все наши разговоры и пришла к выводу, что он и впрямь очень много расспрашивал меня про учебу. Как будто МГУ для него был важнее меня… Что со мной не так? Почему я не поняла? В психологии это называют проекцией – когда ты думаешь, что другие испытывают все то же самое, что и ты. К слову, я учусь не на психолога. Пора переводиться. Но, если серьезно, все это лишь доказывает мою правоту – никакой «большой и светлой любви» в этом мире не существует.
– Несносная девчонка! – слышала я мамино недовольное, спускаясь вниз в идеально наглаженном черном платье.
– Мы ее плохо воспитали, – поддакивал папочка, – все разрешали. Знала бы, как другие…
– Что – другие? – весело спросила я, миновав последнюю ступеньку, и чмокнула отца в щеку. – С днем рождения, папуля!
Папа нервно дернул щекой – той самой – и вздохнул глубоко-глубоко. Он ведь понимал, что это сарказм. Или нет?..
– Белье-то снял? – добила я его.
– Снял! – он тут же повернулся к матери. – Надо переезжать! Как только получу повышение…
– Почему? – вклинилась я, потому что за меня снова что-то решают. Ведь мне тоже придется переехать.
– Потому что юго-восточная Москва – это гетто какое-то! У соседей снова собаки лают, и опять они какой-то кирпич кинули нам через забор! Нашел его на участке. С загадочными символами.
– Чего-чего? – хихикнула я.
– Угу. Так криво написано, что я не понял ничего. А в прошлом месяце с той стороны забора я находил дохлых крыс!
Теперь я посмотрела на маму. Отец уже второй раз замечает подобное, но она нам не верит. Сама она считает, что с соседями нужно дружить. Даже с чокнутыми бабками и их загадочными молчаливыми родственниками. По ту сторону забора разговорчивы только собаки.
– Нужно в адекватный поселок с охраной переезжать! – настаивал на своем отец.
Но сказать мама ничего не успела, потому что появились первые гости.
Тучный дядечка, светлый шатен с залысинами, в твидовом костюме, такой напыщенный, невзирая на рябое лицо, будто победил в конкурсе среди павлинов и индюков, и сухая вобла, худющая, вся в подтяжках, которые ей особо не помогали выглядеть молодо, но активно способствовали сокрытию абсолютно всех эмоций вследствие отсутствующей мимики – вот кто появился на нашем пороге. Какой ужас… Я подумала о том, что мне придется их терпеть как минимум четыре часа, а то и больше, если родители предложат им остаться на ночь (для этих целей была подготовлена гостевая спальня на моем втором этаже), и хлопнула себя по лбу в изнеможении, а мама, увидев это, подбоченилась и быстро представила меня:
– Это моя дочь Виктория.
– Наша! – поправил папа, как обычно.
– Ну да, наша, – засмеялась она неловко. Ведь не объяснишь посторонним ее манеру утрамбовки людей в сейф ее души. Он маленький, толстостенный, тщательно охраняемый от посторонних и только ее. А «наша» – это что-то непонятное. На какую полку поставить? И в чей сейф запихнуть? В сейф мужа? В общий? Разрезать пополам и запихнуть себе только часть?
– Я тебе такой подарок сделал! Никто еще таких тебе не делал, отвечаю! – хвастливо заявил этот выпендрежник Липатов, передавая отцу какую-то плоскую коробку.
– Спасибо, Олег! Но не стоило! Для меня главное, что ты приехал!
Родители повели новоприбывших показывать дом, а я, поняв, что застолье откладывается, решила спрятаться ото всех на кухне. Там, однако, оказалась официантка, которая раскладывала ресторанную еду на красивые тарелки из немецкого фарфора. Она попыталась со мной поговорить, я ответила что-то односложное и быстренько вышла. Если бы я горела желанием общаться, я бы присоединилась к туру.
Услышав голоса неподалеку, я поняла, что они где-то рядом, и отправилась на второй этаж. Конечно, они скоро ко мне поднимутся, но я тогда спущусь. А может, пока не стемнело окончательно, мама выведет их на улицу показать китайский садик, которым очень гордится. Только вот не забудет ли перед этим проверить, точно ли отец снял позорно висящую одежонку? Она всегда все за всеми перепроверяет. Да и саму веревку оставлять – тоже не комильфо, признак простолюдинства. Люди вроде Липатовых отдают горничным свои вещи, чтобы те отвозили их в платные химчистки и возвращали уже чистые, сухие и наглаженные – мне видится это так.
От нечего делать я отправилась к широкому балкону-террасе на втором этаже. Над лестницей имеется большое окно, но веревка, как я помню, висела немного по диагонали от торца здания, и отсюда я ее, скорее всего, не увижу. А вот с балкона можно попробовать, край точно должен попасть в поле видимости.
Выйдя на балкон, я пригляделась, однако ничего светлого на фоне ночи уже не увидела. Однако во дворе красиво горели разноцветные садовые фонарики в форме домиков и цветочков. Один забрался уж очень высоко… Куда его воткнули? Он же реально горит на уровне двух метров!
Я вплотную прижалась к низким резным перилам, так и норовя свалиться на землю. Огонек был желтым и цвет свой не менял, в отличие от остальных фонарей. Он начал моргать. То быстро, то медленно. Вспомнив об азбуке Морзе, я начала считать, но после трех коротких он исчез. Что это было? Меня опять глючит? По-хорошему, нужно спуститься, выйти на улицу и подойти к забору. Я могу ошибаться, но, по-моему, горело на уровне его высоты. Я представила себе, как старая бабка-соседка карабкается на забор и выдает сигнал SOS обычным фонариком на батарейках, и прыснула. Это наверняка были какие-то светлячки. Москва еще не совсем провоняла выхлопными газами, природа окончательно не вымерла. Я в прошлом месяце вообще дятла видела, прилетел к нам спокойно и долбил яблоню на участке. Просто мне скучно, и я сочиняю истории в духе «Комнаты страха».
Покачав головой, я вернулась в дом и направилась вперед по коридору, думая зайти в свою комнату, но, повинуясь внезапному порыву, свернула налево – к гостевой спальне. Когда дом был построен, я выбрала именно эту комнату себе, но маман заявила, что моя другая, поскольку меньше размерами, а эту оставят для важных персон. За все эти годы ею почти никто не пользовался, только дядя при своих редких заездах, и однажды в ней ночевала мамина сестра тетя Роза, набухавшаяся до поросячьего визга и не желающая представать перед мужем в таком виде. В общем, меня все чаще посещают мысли, что все, что делает мамочка, она делает исключительно мне назло.
Мне стало интересно, что они с ней сделали, с этой пустующей комнатой, которая мне не досталась, как именно ее подготовили для «важных персон». Я слышала обрывки фраз за завтраком, из которых было ясно, что как-то они ее преобразовали, чтобы «не краснеть, если дорогие гости останутся на ночь» (дословная цитата), но тогда не проявила любопытства. А сейчас что-то кольнуло меня в грудь, похоже, очередной приступ зависти, и я толкнула дверь.
Не включая свет в комнате, я сразу заметила, что напротив двери зачем-то поставили шкаф. Коридорная лампочка не доставала до дальней стены, я только успела заметить, что он ниже обычных шифоньеров, когда этот гардероб внезапно зашевелился и двинулся на меня.
– А! – вскрикнула я в ужасе. Что происходит?!
– Вика…
Оказалось, что шкафом был отец. Он подошел ко мне и встал на пороге, освещаемый светодиодной лампой. Не будь она такой яркой, иссиня-белой, как в операционной, я бы не поверила своим глазам. Что со мной не так? Почему я сегодня путаю людей с одеждой, насекомых с фонарями, а предметы мебели с людьми?
– Па, ты меня напугал! Я думала, ты внизу!
Я издала глупый короткий смешок, но, посмотрев в глаза отцу, тут же посерьезнела. Похоже, я рано выпустила из своей души волнение. Оно приманилось обратно.
Отец был смертельно напуган. Я впервые его таким видела.
– Что ты делаешь здесь?
– Я? – удивленно прошептала я. Почему-то громко говорить я сейчас не могла. – Я тут живу, вообще-то… – кивнула я в сторону нужной двери.
– Нет, в этой комнате!
– Ничего, я просто… – поняв, что я начала мямлить и робеть, я тут же сменила тему. Вернее оставила ее, но развернула на сто восемьдесят градусов. – А ты? Зачем ты стоял в темноте у стены?
Отец молча смотрел на меня, и его взгляд мне не понравился.
– Идем, – глухо молвил он и первым отправился к лестнице. Я последовала за ним.
Тур вскоре завершился, и мы сели за стол. Тут и дядя Вася приехал и прямо с порога стал сыпать анекдотами. Видимо, предполагал, что их можно преподнести вместо подарка, ведь приехал он с пустыми руками.
– Привет, молодежь! – по традиции, поздоровался он со мной этой забавной, с его точки зрения, фразочкой.
– Привет, дядя Вась.
Вскоре оказалось, что я поторопилась с выводами насчет подарка, потому что откуда-то из-за пазухи родственник вдруг вытащил небольшую бутылку коньяка и водрузил на стол к уже имеющимся водке и мартини. Народ жадно набросился на что-то новое, не боясь смешивать.
Я сидела, сколько могла, почти ничего не ела и отвечала немногословно, когда Индюк или Вобла ко мне обращались. Когда выяснилось, что и Липатовы, и дядя Вася намерены остаться на ночь, я поняла, что сидеть с ними до того момента, когда они решат идти спать, мне невмоготу, и поднялась.
– Извините, я пойду спать.
– Уже? – удивился Липатов. – Даже полуночи нет еще.
– Ей заниматься надо, – заступилась за меня мама. А может, поняла, что оставь они меня за столом насильно, конфликт неизбежен.
– Она у вас совсем не пьет? – будучи уже сильно подшофе, прогундосила Вобла по имени Любовь. Да, голос у нее оказался до жути неприятным, но удивительно подходил замороженному лицу. – Несовершеннолетняя?
– Ей двадцать, – сообщил папа.
– Моральные принципы не позволяют, – ответила я за себя.
– А что тут такого?! – стал возмущаться Липатов, ведь выходило, что я их всех оскорбляю.
Мама неловко и немного нервно захихикала, пытаясь все перевести в шутку, а дядя Вася изрек глубокомысленно:
– Правильно, дети не должны пить. Я тоже не пил лет до восьми.
Тут уже заржали все, а я поняла, что оковы сброшены и меня никто уже не будет держать.
– Пусть хоть грибочков поест! – вдогонку крикнула Любовь. – Вкусные у вас грибочки!
Очевидно, она из тех людей, которые не верят, что кто-то может не любить то, что любят они сами.
Я проигнорировала, делая вид, что не услышала, и пытаясь мысленно обыграть как-то этот каламбур с ее именем и любовью, а мама за моей спиной стала объяснять гостье, что я не ем грибы.
«Любовь знает толк в любви», – выдала я, уже поднявшись на второй этаж.
Нет, не так…
«Только Любовь знает, что можно любить, а что нет». Лучше, но не то.
«Только Любовь знает, что достойно любви, а что нет» – вот, идеально.
Хмыкнув, я прилегла, включила ноут, поставила сериал и взяла наушники. Звукоизоляция в доме прекрасная, я их пьяный гогот практически не слышала, однако обожала все всегда смотреть и слушать в наушниках. Помогало полностью отвлечься от реальности.
Проснувшись в темноте, я потерла глаза и включила ночник. Оказывается, уже два часа. Серия давно закончилась, плейлист не был настроен, и следующая не началась. Экран просто затемнился, и все. А я так и лежу в платье поверх красивого розового мехового покрывала. У меня в принципе все в спальне розовое. Во-первых, я люблю этот цвет, а во-вторых, когда мы въезжали, в моей детской на тот момент поклеили розовые обои, слава богу, однотонные, без всяких этих медвежат и утят. За это время они поблекли и выцвели в местах, куда часто падают лучи солнца из большого окна, но в целом, меня все устраивало. А остальное как-то подбиралось под них. И покрывало, и ковер (тоже пушистый), и настольная лампа. Мебель была белой. Комната принцессы, блин. И никто не догадывается, что в душе я, скорее, вурдалак.
Не переодевалась я по той причине, что не знала, как поведут себя пьяные гости, которых мы с мамой видели впервые (хотя папа жену начальника предположительно тоже ранее не знал). Вдруг бы, поднимаясь к себе, они стали ко мне стучаться желать спокойной ночи? Или под их давлением родители бы прибежали за мной и заставили спуститься на десерт? Кстати, десерт. Папа заказал большущий кремовый торт, его доставили утром. Надеюсь, мне оставят хотя бы кусочек на завтрак… Так вот, вдруг они меня вновь увидят, а я в пижаме. Вот ужас. А потом выслушивай от маман… Короче, я так и легла смотреть сериал в платье. И теперь, не снимая его, отправилась вниз попить воды.
Замерев перед лестницей, я прислушалась. Соседняя дверь закрыта плотно, ничего не слышно. Слава богу, гости не храпят. Или все еще гуляют внизу, но уже значительно тише.
Я спустилась и отправилась на кухню. Лампы с датчиком движения у нас только над лестницей и рядом с ней. Гостиная, где проходило застолье, и дальний коридор с кухней погружены в кромешную тьму. Кейтерша уехала через час после приезда гостей, и на кухне никого не должно быть. Однако, приближаясь к ней по темному коридору, я увидела что-то на фоне стены за открытой дверью. На эту стену падал слабенький свет из окна. Что-то черное клубилось и шевелилось на стене. И на сей раз это не человек и не одежда. Я хотела остановиться и не могла. И потом, что я сделаю? Развернусь и сбегу? Телефона с собой нет, чтобы подсветить. Выключатель настенного коридорного бра я уже успешно миновала. Остается зажечь люстру на кухне и посмотреть, что это за неведомая хрень. Мне уже трижды за сегодня что-то казалось. Разум подсказывает, что и это «существо» имеет немистическую природу и логичное объяснение. Неприятно только, что выключатель у нас располагается за дверью, которая открывается внутрь помещения. Мне придется пройти мимо этого, закрыть дверь, изолируя себя от коридора – возможного спасения – и оказываясь с этим шевелящимся нечто в одной комнате, и только потом появится доступ к выключателю.
Думая так, я продолжала идти вперед. Достигнув порога, я вздрогнула, отчетливо увидев паучьи лапы. Паук занимает полстены! Замирая и приглядываясь, я поняла, что их три. Три гигантских тарантула сидят на стене, их лапы переплелись в центре, они равноудалены друг от друга, как долбаный равносторонний треугольник, в итоге я отчетливо вижу три круга и двадцать четыре лапы, девять из которых сплелись в сетку. Я не могла дышать. Мои легкие будто парализовало. Дело в том, что я арахнофоб. И я просто не могу пройти мимо этого, даже чтобы включить свет и избавиться от жажды.
