Маргарита Малинина
Имитируя визг
– Да, но если начать войну, кто потом будет пользоваться добытыми благами, ежели весь народ погибнет?
– Очень пессимистично, – свел собеседник брови у переносицы, выражая мимикой, что данный исход ему не пришелся по вкусу. – Не все же умрут, в самом деле. Император всегда рассчитывает на триумфальный исход битвы.
– Не все умрут, – передразнила я, всплеснув руками. – Ты предлагаешь обменять жизнь одних на то, чтобы оставшиеся чуть лучше жили, чем до этого?
Роман успел устать от диспута, потому заявил:
– Слушай, перестань философствовать. Каждый лидер любой группы людей – от пяти человек до пятидесяти миллионов – сталкивается с ответственностью подобного выбора: сделать плохо меньшинству в обмен на благополучие большинства. Ты в этом подъезде живешь? – без перехода спросил он, чтобы сменить надоевшую тему. Я коротко кивнула. – Пойдем, я тебя до квартиры провожу, – сказал он, пропуская меня вперед. – А то вдруг у вас там бомжи или еще какая гадость?
«Да они мои друзья!» – чуть не ляпнула я правду. Кому она, эта правда, нужна? И так парня еле-еле сохранила (да и это еще вопрос, быть может, он решил ограничиться однократным провожанием), что бы сталось с Романом, скажи я эту правду вслух? Наверно, со ступенек бы навернулся. Дело в том, что один бомж из нашего двора, Вася, помог мне раскрыть преступление, точнее, натолкнул на след. Как итог, мы сдружились, он познакомил меня с некоторыми своими товарищами по несчастью, а я решила, что для меня это совсем неплохо, ибо бомжи – отличный источник информации, они все время вертятся на улице и много чего полезного видят. Полезного, я имею в виду, для моих расследований, которые я иногда затеваю, что-то вроде увлекательного, но опасного хобби.
– Бомжи не гадость. Бомжи – люди, – вступилась я за своих знакомых, так как, в отличие от Гитлера, в корне презирала всяческую дискриминацию.
– Как скажешь, – хмыкнул Ромка.
Он, как и обещал, довел меня прямо до квартиры. Я достала ключи, и тут он меня удивил.
– Юль, можешь дать мне свой телефон?
– У тебя что, своего нет? – моргнула я глазами, прокручивая в голове его слова о том, что в деньгах он не сильно нуждается. Да и с какой стати я ему должна дать? Сама я как звонить буду?
– Ну, ты чудная! – захохотал он. – Я имею в виду номер!
– А-а, Семен Семеныч! – Я продиктовала ему мобильный и домашний.
– Ну, пока.
– Пока, – машинально отозвалась я, переступила порог квартиры, но здесь вспомнила, что Ромка мне свой номер так и не дал, обернулась – его уже след простыл. – Дела… – пробормотала я, но решила, что первая так или иначе не позвонила бы, а когда он сам позвонит, тогда и будет у меня его номер.
– Как кино? – проявила интерес мама, разогревая ужин. – Понравилось?
– Да, – ответила я, усаживаясь за стол. – Свою законную порцию адреналина я получила.
– За билет ты платила или…
– Или, мама, или.
– Значит, Дима?
– Нет, Таня Грачева, – хмыкнула я.
– Таня? – на секунду поверила родительница. – Что у вас за отношения такие? – И, видя, как я тихонечко хихикаю себе в руку, раскусив замысел дочери, сказала по обычаю: – Тьфу, овца! Я ведь почти поверила!
– Как дошла? – сурово спросил отец. – Никто не приставал по дороге?
– Меня проводили, – уклончиво ответила я.
– Кто? – суровый тон папахен сменил на очень суровый. Как и большинство мужчин, он был великим собственником, как по отношению к жене, так и к дочери. Разговор о других мужчинах в нашем доме был под таким же запретом, как и у мусульман свинина.
Я только рот успела раскрыть, как за меня ответила мама:
– Серж, не ругайся, Дима – очень положительный парень. Он даже за билет заплатил. – И почему мама все вопросы неизменно сводит к меркантилизму?
– Между прочим, – влезла я, – этот твой сверхположительный Дима бросил меня сразу после фильма, отправившись с одноклассниками в бар!
Получи, скунс, противогаз! А то хороший Дима, хороший… Вот Ромка действительно хороший! Столько ерунды от меня наслушался и имел мужество довести свою миссию до конца. В смысле, свою пассию – до квартиры.
– Да? Не может быть! Кто же тебя проводил?
– Да парень один…
– Ка-кой это парень?! – Папа поднялся во весь свой рост, продемонстрировав нам еще не забытую военную выправку, разом напомнив мне одну фразу из любимого советского фильма: «Ка-кая это собака?! Не позволю про царя такие песни петь!» – Ты пошла в переулок с незнакомым парнем?! Ноги выдерну!
– Совсем не так, – спокойно возразила я. – Я повела эту собаку… ой, то есть этого парня в обход, по освещенной и людной улице.
– Молодец дочь! – тут же сменил гнев на милость отец. – Я тобой горжусь! Возьму с собой на рыбалку! Самое святое доверю!
Напросилась, называется! Только не рыбалка, только не это!
– Папа, я еще не заслужила такого дара, – пошла я на хитрый ход, поглощая ужин и запивая его зеленым чаем. – Может, в другой раз?
– Правда, чего это я? – понял он, что погорячился. – Ты мало добрых дел сделала, чтобы я взял тебя с собой. Вот будешь каждый день готовить и мыть посуду, я еще подумаю!
Я послушно закивала головой, думая про себя, как же все удачно складывается: и готовить не надо, и посуду мыть, и от наказания в виде двенадцатичасового тупого хождения вдоль ветреного берега с непонятной палкой в руке, с внешним видом, близким к облику запойного тифозника, я также избавлена.
– Тебя тоже перестану скоро пускать, – высказала мама недовольство. – Сейчас так опасно стало жить! А ты один ездишь. Надька с работы рассказала, как их соседям бомбу подложили. И она взорвалась!
– Ха! – обрадовался папа этой печальной новости. – Если б бомба взорвалась, тебе б об этом не Надька рассказала, а какая-нибудь часть ее тела, скажем, рука или нога! Ха-ха! – загоготал он в голос, чуть не подавившись на радостях макаронами.
Мама обиделась.
– Ничего смешного! Бомбы разные бывают. Хозяйка квартиры принесла красивую коробочку на кухню, дай, думает, открою и погляжу, что там. Вскрыла – коробка взорвалась, опалив ей руку. И стены теперь на кухне все черные!
– В следующий раз думать будет, – рационально заметил папа.
Поужинав, мы забрели в комнату и расфасовались по своим лежбищам. Примерно через час позвонила Катька – та самая лучшая подруга, совместно с которой я и люблю влезать во всякие преступления – с предложением пойти с ней на вечеринку, устраиваемую ее однокурсницей у себя дома.
– Я-то там зачем нужна? – взбунтовались во мне некоммуникабельность и, как следствие, нелюбовь к большому скоплению людей.
– У меня на это две причины. Первая – там будет Женька. Вторая – там будет Паша. – Ее лаконичный ответ на самом деле многое для меня прояснил. Женька с Катей питали друг к другу взаимное большое чувство, но в результате какой-то непонятной истории, о которой мне мало что известно, моя любимая подруга вдруг решила, что она недостойна Женьки, короче, спятила. Отказом пойти на тусовку она боится обидеть сокурсницу, но встречаться с экс-бойфрендом в свободной обстановке – выше ее сил, ей нужна опора в виде меня. Паша же – Женькин лучший друг – питает то же большое чувство ко мне, но это только по словам Кати, и она мечтает нас свести. Впрочем, Павел – парень добрый, но не совсем в моем вкусе. Меня тянет на эрудированных, образованных парней да желательно намного старше, тогда как Пашка перегнал меня всего лишь на год по паспорту и отстал лет на десять по уму. И это притом, что я сама не шибко мудра от природы! То есть в учении – я всегда первая, всегда отличница, а в быту, чего скрывать, – дура дурой. Короче, все это длительное объяснение, что я сейчас разжевала, подруга уместила в паре слов.
В своем ответе я тоже решила быть лапидарной:
– Уволь.
– Что так? – захотела Катька пояснений.
– Уже девять, меня отец все равно не отпустит.
– Понятно, – обиделась она и бросила трубку. Я тоже бросила, хотя понимала, что она-то не узнает об этом. Но бросить до ужаса хотелось.
Стоило это сделать, как снова раздался звонок, на сей раз в дверь. Мама была в ванной, папа уютно похрапывал под документальную передачу о животных, которые всегда действуют на него успокаивающе, так что открывать пришлось мне.
– Кто там? – спросила я, никого не заметив в дверном глазке. В ответ – тишина. – Кто там? – повысила я голос, но по ту сторону продолжали хранить упорное молчание. Что за ерунда?
Тут мне совсем не к месту (а может быть, и к месту) вспомнилась история о бомбе, подложенной соседке тети Нади. Во что это все вылилось? Она, по-моему, лишилась руки? Или не совсем лишилась, но что-то там с рукой точно было.
Я посмотрела на свою кисть, на длинные и тонкие красивые пальцы с рослыми здоровыми ногтями, не знавшими никогда вредных для них лака и ацетона; затем – на изящные худенькие локти и нетатуированные предплечья и поняла: я не хочу этого всего лишаться!
Сделав шаг по направлению к комнате, я перевела дыхание. Вот возьму и не открою, и ничего мне за это не будет! Нет никого дома, и все тут.
Я отступила еще на шаг, и вновь раздался заливистый звонок.
– Да что ж это такое! – пожаловалась я высшим силам и осторожно приблизилась к глазку. По-прежнему никого и ничего. Однако данный результат меня не слишком-то ошеломил, как раз этого я и ожидала. Неожиданно рука, которую я только что заранее оплакивала, сама потянулась к замку. Сперва ужаснувшись, я после справедливо рассудила, что коли на лестничной клетке ничего нет, следовательно, некому причинить мне вред, и уже решительнее отворила дверь.
У порога меня караулила бомба, упакованная в симпатичную лиловую с серебристыми звездами коробку размером с диванную подушечку. Я коротко вскрикнула и лишилась сознания.
Глава 2
Вода потекла по лицу и забежала за ворот халата, заставив меня поежиться от столь неприятного ощущения и открыть глаза.
Надо мной склонилась мама.
– Живая! Это были грабители, да? Они ударили тебя по голове?
– Н… нет, – со второй попытки и не слишком внятно произнесла я. – Там… – и пальцем указала на притворенную дверь, таившую за собой множество грозящих потерей руки, а то и жизни опасностей.
Мать высунула нос за порог.
– Боже, неужто бомба?
Господь ей не ответил, и она перевела свой вопрошающий взор с потолка коридора на меня.
– Не знаю, – пожала я плечами, все еще лежа на полу. – Зови отца.
Папа помог мне подняться, затем устремил заспанные глаза на коробку.
– Да ладно. Фигня это. – И почесал затылок.
Тут уж и соседи всех трех квартир повыскакивали на площадку.
Баба Клава прижала руки к обширной груди.
– Это все фашисты! Они, окаянные, мину подложили! Вот гитлеровцы, вот злодеи!
Да, неспроста я вспоминала сегодня Адольфа недобрым словом. Неужто решил отомстить мне таким способом? Как это жестоко, из-за одной меня взрывать целый подъезд!
– Так и знала, что они вернутся, – убивалась соседка, едва не плача.
– Ага, а с ними ахтун минен! – хмыкнул дядя Саша, папин приятель, и скрылся в недрах своей квартиры, потеряв интерес к происходящему. Однако с других этажей жильцы, напротив, стали подтягиваться.
– Да не, – вторил отец сам себе, не переставая чесать затылок. – Фигня это всё.
– Разойдись! – рявкнула мать и, встав на корточки, приложила к коробке свое чуткое ухо. – Ах! Тикает!
– Ах! – раздалось со всех концов. – Тикает!
– Срочно саперов вызывайте, – посоветовал нам мужик с первого этажа и, быстро смекнув, что к чему, незамедлительно убег восвояси.
– Да ну, – отмахнулся папаня. – Фигня это всё.
Однако мама, вняв совету, полетела кому-то звонить, а соседи по очереди наклонялись, прислоняя ухо к страшной посылке, и убежденно заявляли:
– И вправду тикает!
Я от них решила не отставать и сделала то же самое. Действительно тикает! Повторив фразу вслух и отметив, что все вокруг удовлетворенно кивнули, я подумала про себя: «Кошмар какой-то!» В то же время мне как-то до конца не верилось в то, что это на самом деле взрывное устройство.
Когда последний обитатель подъезда совершил обряд посвящения путем слушания таинственной коробочки, мы обездвижились и призадумались.
Вскоре наши ряды пополнил живущий неподалеку участковый, которому мама, оказывается, и звонила.
– Здравья желаю, – непонятной национальности именем представился он и козырнул. – Что у вас здесь, товарищи проживающие?
– Гитлер капут, вот что! – высказалась с болью за все отечество, понесшее много людских потерь от проклятых немцев, баба Клава.
– Не понял?
– Бомба, – заговорщицким шепотом оповестила участкового мама, кивнув на упаковку под ногами.
– Да какая бомба?! Фигня! – раздраженно отозвался отец и вернулся в квартиру.
Честно говоря, я была с ним солидарна, поменяв свое недавнишнее мнение, повергшее меня в обморок, но уходить не спешила: так недолго самое интересное пропустить.
– С чего взяли, что бомба? – усомнился мужчина в форме, на что получил довольно интригующий ответ:
– А вы наклонитесь! Тогда узнаете.
– Не понял! – возмутился участковый: сегодня он явно сообразительностью не отличался.
Мать смиренно повторила:
– Наклонитесь, говорю, и послушайте!
Выполнив требование, участковый убедился, что «и впрямь тикает». Не мудрствуя лукаво он вызвал подкрепление.
Новоприбывшие менты, выполнив по очереди ставший уже знаменитым обряд, решили, что коробку следует вскрыть.
– Только не на моей кухне! – отрезала мать. Ей очень нравились наши светлые обои.
– Вскрывать будем здесь. Всех просим пройти на свои жилплощади и поплотнее закрыть двери.
Пройти-то мы, конечно, прошли, но за спектаклем все ж таки наблюдали через глазки.
Один бойкий капитан вспорол лиловую упаковку перочинным ножиком и заглянул внутрь. Взрыва не последовало. Затем он достал какой-то цветной прямоугольник и крикнул:
– Кто здесь Юлия?
Я тут же выползла на площадку и получила в руки свою законную коробку со всем ее содержимым.
– Это вам, – не скрывая улыбки, обрадовал он и загоготал. Следом за ним – все остальные. – В следующий раз, – вытерев выступившие не то от смеха, не то от напряжение слезы, погрозил он мне пальцем, – накажем.
– За что? – возмутилась я тем, что на меня пытаются повесить террористический акт. – Это не я ее подложила! Зачем мне взрывать дом, в котором я живу? У меня другого нет. И потом, я не умею их готовить!
– Готовить? – переспросил капитан, и тут же в его животе что-то громко заурчало. – Кого?
– Бомбы!
Они захохотали еще пуще, а я додумалась наконец заглянуть в свой трофей.
Настенные часы в форме сердечка и розовая с белыми цветами открытка. «За твои красивые серые глаза и милую улыбку, – значилось в ней. – С 8 Марта!» И подпись: «Роман».
* * *
Темная, беззвездная ночь. Она шла неосвещенным двором к дороге, кутаясь в коротенькую, едва достающую до пояса, курточку и думая о матери. В последнее время они часто ругались, мать настаивала на том, что надо ежедневно посещать школу, тем более в одиннадцатом классе, когда предстоят решающие экзамены. Плюс к тому – допоздна не гуляй, музыку громко не слушай, бросай курить, не пей на вечеринках… Господи, какая она зануда! Если бы мать только узнала, что она и марихуаной иногда развлекается, да и с парнями давно уже не только целуется, что бы было? У нее, наверно, случился бы инфаркт!
Девушка хихикнула, продолжая идти и не отрывая прищуренных глаз от земли: она старалась разглядеть то, что находилось под ногами, так как двор по своей чистоте приближался к свалке, а света молодой, зарождающейся луны было явно недостаточно для того, чтобы не напрягать орган зрения. Так немудрено и ноги переломать.
Какой-то шорох достиг ее ушей, и она наконец оторвала глаза от почвы, припорошенной кое-где снегом и усыпанной мусором.
Ха, он ждет ее! Она даже не смела надеяться на такой подарок.
«Как же мне сегодня подфартило! – думала она, подходя ближе. – Господи, ты любишь меня! Аллилуйя!»
* * *
В десять утра вышел специальный выпуск новостей по нашему местному каналу.
– Жуткое преступление совершилось в четыре утра во дворе Дворца культуры «Гигант», где проходила премьера кровавого ужастика о серийном маньяке-убийце «Визг 4», – заупокойным голосом вещала диктор – серьезная женщина лет тридцати в строгом синем костюме. – Была зверски истерзана шестнадцатилетняя ученица одиннадцатого класса средней общеобразовательной школы № 5 Алена Звеньева. – На экране высветилась крупным планом фотография убитой школьницы. Явно крашеные иссиня-черные волосы стильно подстрижены, черная подводка и килограмм туши вокруг небольших карих глаз, лицо бледное не то из-за самой кожи, не то из-за пудры, ее покрывающей, на губах – темно-бордовая помада. Но в целом, лицо производило приятное впечатление, девушка, несмотря на боевую раскраску, была симпатичной.
В голове что-то щелкнуло, заставив извилины активно шевелиться. Так бывает, когда, увидев человека, осознаешь, что раньше где-то уже с ним сталкивался, но не можешь вспомнить когда и при каких обстоятельствах.
– Свидетели утверждают, – продолжала тетка, – что за несколько минут до обнаружения трупа Звеньевой из-за угла Дворца культуры выбегал человек в костюме маньяка из фильма «Визг». Свидетели рассмотрели, как с ножа, что он держал в руках, стекала свежая кровь. Их фамилии в интересах следствия не разглашаются.
Тетка-ведущая исчезла, появился мужик, повернутый к камере затылком, и надпись «Голос изменен».
– Мы сначала решили, что это маскарад, и нож не настоящий, ну, тот, что к костюму прилагается. Я думал, окунул картонный нож в кетчуп и бегает всех пугает, ну вроде шутки.
– Какого он был роста? – осведомился голос за кадром.
– Ну, примерно… Не могу точно сказать. Высокий. Вот, а потом зашли во двор, а там… девушка мертвая.
Снова возникла ведущая.
– Если кто-нибудь располагает информацией относительно убитой, просьба обратиться…
Папа переключил канал.
– Кошмар какой-то! Вот молодежь пошла! Убивает направо и налево.
– С чего ты взял, что убийца из молодежи? – разумно поинтересовалась мама.
– Взрослый человек на такое не пойдет. Все беды от молодых!
– Где я ее видела? – полюбопытствовала я сама у себя.
– Ага, проснулась! – радости папани не было предела. – Объясняй сейчас же, с кем у тебя роман?
– Что? – удивилась я. Или я все-таки не до конца проснулась, или у папы поехала крыша. – Нет у меня никакого романа!
– Как нет? В писульке твоей ясно сказано: роман.
– Где-где сказано? – недоумевала я.
– Где-где… в записке! Ну, в открытке то есть!
– Серж, – снова подключилась мама, – Роман – это мужское имя, и это не значит, что у нашей дочери с ним роман!
От продолжения дурацкого разговора меня спас телефонный звонок. Не поднимаясь с постели, я потянулась к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке.
– С добрым утром! – Это был Димка. – Как вчера дошла?
– Прекрасно! – оскалилась я.
– Ты злишься, да?… Я так и знал. Слушай, извини, что так вышло. Я опомниться не успел, как оказался в этом отвратительном баре! Как только ты скрылась за дверью, ко мне подлетел Санек и заставил идти с ними. Это было ужасно.
– Ах! – поддельно ужаснулась я. – Они приставили к твоему виску дуло пистолета! Действительно ужасно, вот сволочи!
На том конце горестно вздохнули.
– Мне, конечно, ничего не приставляли, но… И Танька пошла с нами! – поняв, что невозвратимо идет ко дну, Димон решил потащить с собой за компанию Грачеву. – И пила больше всех, прикинь!
Я засмеялась.
– Ладно, проехали.
– Лады. Смотрела сейчас новости? – сменил он тему. – Эта Алена – или как там ее? – сидела впереди нас.
– Да? – удивилась я. Хотя чему тут изумляться? Все вокруг давно потешаются над моей рассеянностью. Если бы впереди сидел сам Брэд Питт, я б и его не заметила, что мне какая-то девчонка?
– Да, а ты не запомнила ее? Она все время чмокалась с парнем справа, мешая смотреть фильм. Я ей тогда желал провалиться. А теперь чувствую свою вину! А парень слева от нее, кстати, не сводил глаз с тебя.
– Серьезно?
– Ну ты даешь! Ты и впрямь до ужаса невнимательна. Я думал он в тебе дыру просверлит своим взглядом. Главное, в кино пришел, а смотрел в противоположную от экрана сторону. Я тогда поспорил сам с собой, подойдет ли он к тебе после сеанса.
Так. Либо Хромов подлизывается, сочиняя на ходу слезливую мыльную оперу, либо тот парень не кто иной, как Ромка. Тогда получается, что девушка…
– Боже! – крикнула я Димке и сбросила звонок, не попрощавшись. Повешенные вчера вечером над моей кроватью часы в форме сердечка тревожно тикали, навевая следующие невеселые думы: у убитой девицы был парень, а у парня – друг, и всегда они ходили втроем. Что, если их всех…
«Чушь», – сказала я сама себе. Нашли только один труп, а не три. В любом случае я должна исполнить свой гражданский долг.
– Мама, я иду к следователю! – Я вскочила и начала собираться.
– Зачем еще?
– Я знала убитую. Мои показания могут помочь следствию.
– Началось! – выдохнули хором родители, но спорить со мной не стали: горбатого исправит лишь могила, а тяга к собственным расследованиям – это и есть мой самый главный горб.
Зайдя в дверь, на которой имела место табличка «Акунинский Б.Н., следователь по особо важным делам», я, слегка кивнув разговаривавшему по телефону Борису Николаевичу, привычно устроилась на стуле напротив.
Положив трубку, следователь глубоко вздохнул и полез в карман пиджака за розовеньким в белый цветочек платочком, которым незамедлительно принялся вытирать немалую плешь на голове. Разговор, как я поняла из этого жеста, был не из легких. Между прочим, моему старшему другу не было и сорока, а он уже наполовину лысый. Наверно, виной всему нервная работа, частенько заставляющая посещать унылый кабинет по выходным, как сегодня, например.
«Это вы аэрозолем для полированной мебели протираете?» – хотелось мне подколоть Акунинского, наблюдая, как он трудится над своей лысиной, но, к сожалению, несмотря на то, что мы с Бориской были хорошими знакомыми, панибратства он не допускал.
– Ты по делу или так зашла? – спросил он меня и принялся молиться вполголоса: – Только бы просто так, Господи, пусть окажется, что просто так…
Опустив глаза, я была вынуждена порушить его упования:
– По делу.
– Господи! – простер он свои ручищи к потолку. – За что мне это наказание? Ты же обещала никуда больше не впутываться!
– Да, – припомнила я подобный разговор, – и обещание свое сдержала, целых полтора года никуда не влезала. Сколько же можно никуда не влезать?! – искренне недоумевала я.
– Всю жизнь! Не приходил в твою не сильно умную головку такой ответ? Люди сидят себе дома и радуются тихой размеренной жизни, а вы со своей Катькой… Эх, – махнули на меня рукой. – Ну, что на этот раз?
– На этот раз серийный маньяк-имитатор, – гордо возвестила я.
– Да-а? – недоверчиво протянул следователь. – И каким, позволь, местом ты тут замешана? Психологический портрет киллера мне составишь? Ха-ха! – потешался он надо мной. Было, мягко скажем, обидно.
– А что вы из меня дуру делаете?
– Да и делать-то не надо, все еще девятнадцать лет назад сделали. Эх, знал бы, что так выйдет, нашел бы твоих родителей и подарил бы им контрацептивы, ха-ха! Ну ладно, чего это я разошелся, – поправил он сам себя. – Грешно смеяться над больным, тем более на голову, человеком. – И, видя, как изменяется выражение моего лица: – Шучу я, шучу. Извини. Так что там у тебя? – Я никогда не была злопамятной, потому сразу же простила своего лысого друга и выложила все, что знала по данному вопросу. – Значит, на «двенадцатой» отчалили? – следователь тут же принял стойку. – Цвет автомобиля? Номер? На кого зарегистрирован?
Я растерялась и как-то даже сникла.
– Ну откуда же мне знать? Не разглядела, темно было. Да и вообще, специально разве туда посмотришь? – Я имела в виду номера.
– Ну да, ну да…
– Да вы не расстраивайтесь, дядя Боря! Я могу у Ромки номера спросить. Как бы невзначай.
– Даже не думай! – огрызнулся он. – Твоим Ромкой займутся опера. А сама с ним лучше пока не встречайся, поняла? От греха подальше. Сама знаешь, как тебе везет на новых знакомых. – Я не могла не согласиться с этим утверждением и посему смиренно кивнула. – А про то, что со мной беседовала, вообще ни-ни! Поняла?
– Поняла, – вздохнула я. Здесь у меня затренькал мобильный. Покопавшись в сумочке, я вытащила на свет божий старенький Siemens и подивилась высветившемуся незнакомому номеру. Кто это?
– Надеюсь, это не твой новый ухажер названивает? – среагировал Бориска.
А-а, точно!
– Не-ет! – соврала я, покраснев, точно спелый помидор, и отключила сотовый.
– Лучше даже по телефону с ним не общайся, а то мало ли чего… Говоришь, живет рядышком с ДК? Интересненько.
Я ничего интересного в этом факте не обнаружила, поэтому, вторично вздохнув, попрощалась и отправилась восвояси.
Порог дома я переступала в удрученном состоянии. Не знаю почему, вроде бы выполнила свой гражданский долг, а все равно что-то гложет внутри, беспокоит, мешает сосредоточиться. Что-то неприятное.
Зайдя в комнату, я первым делом кинулась звонить Катьке, дабы выяснить, как прошла вчерашняя вечеринка.
– Не знаю, как для других, для меня она прошла очень своеобразно. Мы зашли с Ленкой, огляделись, и… я ушла. А Ленка осталась. Но я ей еще не звонила, не знаю, как прошло.
Сперва я просто рот открыла, до того оригинально поступила подруга, затем решила уточнить:
– А почему собственно ты ушла?
– Людей было мало, а среди них Женька. В толпе, глядишь, он бы меня не заприметил, а так… Короче, мы кивнули друг другу в знак приветствия, и я поняла, что не выдержу дольше секунды в одном с ним помещении!
– Если так, может, стоит помириться?
– Нет! – отрезала Катя. – Кстати, на улице меня догнал Паша и интересовался, почему ты не пришла со мной. Он был очень расстроен!
– Что ж, передай ему мои соболезнования. Между прочим, я тут тоже зря время не теряю. – Я поведала подруге все подробности дела, куда очень хотела впутаться, но мне не позволили.
– Да ты что! – воскликнула она возбужденно, прослушав повествование. – То есть Звеньева уехала куда-то со своим парнем, друганом твоего Ромки, а почти через девять часов вернулась на то же место в виде трупа, покромсанного маньяком, пародирующим маньяка из фильма, на премьеру которого она и ходила? И кстати, вместе с парнем и твоим Ромкой. Занятно. Если мне не изменяет чутье, а оно, ты знаешь, мне никогда не изменяет, ты снова вляпалась в опасную историю.
В словах Кати был свой резон. Я имею в виду начальную часть ее монолога: как Алена оказалась возле «Гиганта», если оттуда укатила вместе со своим парнем? Зачем она вернулась? Что она забыла в этом протухшем, грязном, поганом дворе – обиталище наркоманов да алкашей? Или она вернулась туда уже в качестве трупа?
– Может, ее парень прикончил? – вновь активировалась по телефону Любимова, по всей вероятности, думая в том же направлении, что и я. – Насмотрелся ужастиков, возомнил себя главным героем, серийным маньяком в маске, и того… Надо бы проверить его в базе психов. Ты фамилию его сможешь выяснить у Ромки своего? Только осторожно.
– Я попробую, но не обещаю. И вообще, Бориску-на-царство запретил мне с ним не то что беседы о покойнице вести, а даже банально общаться по телефону!
Катя хихикнула, заслышав придуманное нами погоняло Акунинскому. Их было много, когда нам заняться нечем, мы постоянно упражняемся в выдумывании новых, а самые удачные записываем в отдельную тетрадочку, гордо обозвав сие произведение «Борис Николаевич. Избранное».
– В общем-то, он, как всегда, прав, наш лысый друг. Ладно, держи меня в курсе.
«Что-то», которое тревожило меня всю дорогу от следственного комитета до дома, вскрылось, когда ойкнула за обедом мама, вспомнив, что забыла мне кое-что сказать.
– Старею, видимо, – оправдывалась она, хлебая куриный суп. – Хотела сразу тебе сказать, как только ты вернулась, да вылетело из головы. Звонил тебе твой Роман.
– Серьезно?
– Да. Сказал, что не смог дозвониться на мобильный. Спросил, когда вернешься. Я сказала, что не знаю, и велела звонить вечером, чтоб уж наверняка.
Я умиротворенно угукнула, но здесь вспомнила, о чем талдычил следователь, подскочила к матери и лихорадочно затрясла ее за плечи (отчего та подавилась откушенным куском хлеба), истерично вопрошая:
– Ты говорила ему, куда я ушла?! Ты говорила куда?! Ну же, отвечай, говорила ему или нет?!
– Перестань использовать мать вместо боксерской груши! – возмутился отец и дал мне по лбу пустой пластиковой бутылкой из-под пива, умерив тем самым пыл дочери.
– Да не говорила я, не говорила! – пришла в себя мама. – Надо тебе – сама говори!
– Вот как раз и не надо, мамочка. Не надо.
Ромка не объявлялся до семи часов. Я как раз вспомнила, что мобильник отключен, включила его, и тут же, как по заказу, высветился тот же самый злополучный номер, на который тогда Акунинский запретил отвечать. Сначала я хотела плюнуть на звонок, но в результате плюнула на Акунинского и ответила.
– Как тебе мой подарок? – после того, как пожаловался на невозможность мне дозвониться (я в свой черед сочиняла оправдательные речи и извинялась), проявил он интерес. – Понравился?
Приступ легкой паники, охватившей меня при виде зазвонившего телефона, куда-то улетучился, стоило Ромке заговорить. Ни у кого при жизни я еще не слышала столь приятного, нежного и успокаивающего голоса. Его веселый и несколько игривый тон имеют дар вселять какой-то положительный настрой, ощущение покоя, защищенности и безмятежности, что с первой минуты кажутся несусветной глупостью все предостережения друга следователя относительно обладателя сего голоса. Короче говоря, я жутко порадовалась тому, что плюнула на Бориску, а не на Ромку.
– Замечательные часы, – счастливо ответила я и не придумала ничего лучше, как поведать ему историю о бомбе и полиции.
– Ничего себе! – засмеялся он, кажется, совсем не беспокоясь по поводу утекающих со счета денег. – Что, все так и было?
– Честное пионерское! – заверила я.
– Что ж, от романтики придется отказаться, – резюмировал Рома. – Теперь подарки буду передавать тебе прямо в руки, идет?
– Не идет. Зачем тратиться?
– Ух ты, – подивился кавалер моей бережливости. – А мне на тебя ничего не жалко.
– А мне жалко.
– Чужих денег? – искренне изумился он.
– Чужих – в особенности, – пошутила я.
– Да-а, – протянул он задумчиво, переваривая информацию. Держу пари, в тот момент парень гадал, все ли бабы чокнутые, или я единственный так удачно получившийся экземпляр. – Слушай, что ты делаешь завтра вечером?
– Завтра вечером у меня занятия.
Господи, о чем мы говорим? У него убили знакомую, а он пытается позвать меня на свидание! Может, Ромка не знает? Может быть, нужно ему сказать? Нет, наверно, не стоит. Даже если он еще не знает, он не должен знать, что я знаю. А если он знает, то не считает нужным говорить мне, стало быть, я не должна считать нужным говорить ему. Вот. Уф, как все запущено!
