Маргарита Макарова
Узлы на простыне
Глава 1
– Ба, ты с ума сошла?
– Ну, хватит, остановись, пока не поздно! – бабушка махнула рукой. Желтый, металлический наперсток соскочил с кончика среднего пальца и покатился мне под ноги. – Мне понятно до чего у вас дошло! Никуда ты не пойдешь!
Я лихорадочно металась по квартире. Митя позвонил полчаса назад. Он ждал меня на задворках нашего района, у автобусной остановки. Уже должен был ждать…
– Сама хоть немного соображай! – бабушка подошла ко мне. – Где он? – она посмотрела на пол. – Куда он закатился-то?
Я молча подняла дырявый металлический колпачок и со стуком положила его на стол.
– Посмотри, ну где ты собираешься тут поселить ребенка?
Большие, громоздкие очки «для дали» отправились в карман халата. На длинном бабкином носу водрузились другие. Она уставилась на меня, как будто пыталась загипнотизировать. Прямой гоголевский нос с характерной вертолетной площадкой на кончике неприязненно разрезал пространство в мою сторону. Карие, живые глаза, казавшиеся огромными сквозь оптические стекла, всасывали меня со всеми потрохами. Правильно тетка в церкви назвала их бесовскими. Бабушка читала мои мысли. Я не выдерживала ее взгляда. Никогда.
– Я что же, вообще рожать не могу? Тебе можно, вам всем можно, а мне нельзя?
Углы сломанных бровей взлетели вверх.
– Я тебе сказала – делай аборт. Некуда тут детей разводить. У меня это в голове не укладывается.
– Я люблю его, а это тебе понятно?
Я растерянно стояла посреди большой комнаты. Вторая неделя задержки. Как же я могла ошибиться в расчетах? Когда же все это случилось? Как мне сказать об этом Мите? Что он скажет? Нет, не надо в нем сомневаться, он не откажется от меня… Не откажется… Но женится ли?
– Вся твоя любовь в штанах. Если б не Митька, ты б ни одни штаны не пропустила бы. Девки – дуры, за каждой ширинкой готовы бегать. Тебе только позвонили, а ты уже подмываться в ванну бежишь!
Я с силой ударила ладонью по столу. Старые серые портняжные ножницы-великаны угрожающе вздрогнули, их железные части звякнули друг о друга. Ладонь пришлась как раз на кусочек мела, он больно врезался в кожу, рассыпался, оставив белый след.
– Что ты несешь? Какими штанами?! Чокнулась совсем! Все, хватит, я сама жить хочу! Без твоих советов! Я его с девятого класса знаю! Уже два года встречаемся! Штанами! По себе не суди!
Карие глаза бабки злобно буравили меня из-за очков. Я сжала кулаки. Она отошла от меня молча и села на стол. На нем уже был раскроен и порезан материал. Этот стол крепко стоял на ногах и принадлежал еще черти какому моему предку. Одну ногу она поставила на старенький, обшарпанный стульчик. Пошарив по вороту халата и нащупав иголку, она послюнявила кончик нитки и вытянула руки, пытаясь рассмотреть ушко. Снова и снова она делала медленное движение пальцами с зажатой в них ниткой, но мокрый хвостик капризничал и не хотел проходить между раздвинутым металлом, как верблюд в рай.
– На, вдень-ка мне.
– Ба, – я механически взяла иголку и нитку. – Ты что, с ума сошла? – тоже механически повторила я.
Женится – не женится, – да какая разница! Он не откажется от ребенка! Потому что жить не может без меня! Так же, как и я без него. А бабушка… Ну, что бабушка… Не повезло ей в жизни… Так же как и матери моей. Не каждый же человек встречает в жизни свою половинку. Не каждому дано встретить любовь такую, как у меня и Митьки. И я все равно рожу. И не пойду сейчас ко врачу. Зачем? Сегодня скажу Мите, а потом будем жить вместе. Пусть тут, с бабушкой, а его квартиру будем сдавать. И я смогу потом доучиться. Я и сейчас смогу еще учиться. Ну, пропущу несколько месяцев, пока… то да се…
Больше ничего не приходило мне в голову, да и не собиралась я спорить с бабушкой. Митя ждал меня, наверняка, он ждал меня уже, а я все еще была не одета и стояла тут вместо того, чтобы мчаться с ним по вечернему шоссе, нарядно освещенному желтым светом фонарей. Как же я любила кататься по вечерней Москве!
– Любишь кататься, люби и саночки возить! – раздражающие звуки бабкиного голоса снова завибрировали мои нервные окончания.
– Ба, я побежала, меня Митька ждет, ну ты чего? С ума сошла? – это уже был третий повтор.
– Даже не думай, тебе учиться нужно! Ни специальности, ни работы, ни денег. На что ты собираешься жить?
– У Мити есть квартира.
– На кого ты рассчитываешь? На этого прощелыгу? Да он и не женится на тебе, как только узнает, что ты беременна!
– Не говори глупости! Он любит меня!
– Где тут будет бегать маленький ребенок? Ну, где? – она посмотрела на меня поверх очков, потом взяла ткань и положила к себе на колени. Сделала первый стежок.
Наперсток посверкивал у нее на среднем пальце, издавая металлический звук при соприкосновении с иголкой. Темная шерстяная ткань свисала на стул и прикрывала пестрые тапочки с протертыми пальцами. Зеленый байковый халат был завязан сзади поясом.
– Ты сказала ему, что ты беременна?
– Нет, не твое дело, чего ты хочешь?! – мой голос сорвался в крик.
Я теряла терпение. Мне вообще не очень хотелось идти сегодня куда-то. Я предпочла бы сказать ему обо всем тут, дома. Он звал в кино. Как я скажу ему это в кино? По дороге? В машине? А может быть, после фильма? Уже выходя из машины? Бабушка по-своему восприняла мою медлительную нерешительность.
– Я хочу, чтобы ты пошла ко врачу. А не надеялась на вертихвоста. Все равно толку не будет.
– Ты хочешь, чтобы я всю жизнь прожила одна?
– Куда тебе рожать, прекрати орать, – она не отрывалась от своего занятия. – Если в голове нет – в жопе не займешь. Ты думаешь я – вечная?! Я завтра в больницу пойду. Думаешь, я так и буду сидеть и зарабатывать тебе на кавалеров?
– Что ты говоришь? – я опешила. – Каких кавалеров? У меня только один парень и он…
– Да ты же его кормишь, когда он сюда приходит. Ты думаешь, я буду кормить вас обоих? Или троих? Встань на ноги, найди работу, выучись, а потом будешь думать о ребенке, и о том, как взбить чужие яйца.
– Какие яйца? – я все еще стояла перед бабушкой, не зная, идти, или нет. Может позвонить и отменить? Или позвать его сюда? Тревога тормозила все мои действия.
– А чем вы занимаетесь, когда он приходит? Что, даже заявку не подали, а уже яйца взбили.
– Ба, как ты не понимаешь, я люблю его. Да что тебе говорить! Ты только фантики умеешь считать!
Бабушка подняла голову и посмотрела на меня как на прозрачное место.
– И зарабатывать! А ты в них только играешь! В секреты под стеклышком! Ты никуда не пойдешь. Я запрещаю тебе сегодня выходить из дома.
– Ба, я сегодня ему скажу, я должна ему сказать сегодня, ты не понимаешь!
– Что я не поминаю? Ты думаешь, я одна живу, потому что ничего не понимаю?
– А я так жить не хочу! Я не хочу одна растить ребенка, или как мать, не вылезать из чужих коек, сегодня один – завтра другой! Я не хочу, чтобы мой ребенок был безотцовщиной, как я. Вы – две неудачницы, и хотите из меня сделать такую же! Мало вам надо мной издеваться! Вы и так все сделали с матерью, чтобы я чувствовала себя невыбранной, а теперь, когда меня любят… когда мне повезло…
– Что ты кобеля нашла, которому сосешь в машине?
Я вздрогнула.
– Что значит невыбранной?
– Это когда любят мало!
– А как шлюха в машине… это выбранность? А выбрали на панели?
– Да ты просто завидуешь, это даже мне видно! Ты завидуешь! – я уже орала во весь голос, не пытаясь сдержать ни слезы, ни обиду, ни слова. – Сами вы не смогли найти мне отца, не смогли найти любовь, вас никто не любил. Потому что вы две злобные вертлявые сучки!
– Я тебе кинокамеру купила в четвертом классе! Все ждала, внучка врачом станет. Лечить меня будет! Любовь она нашла! В больницу надо идти, а она на свиданку! Ты что, думаешь – оно само рассосется?!
– Да ничего я не думаю! Сама меня отвела на исторический. А теперь три года проучилась – плохо стало?
– Да что толку от твоей истории? Каждый рассказывает по=своему – а конец – один.
– Тебе что от меня надо?
—Это моя квартира, и ты сюда больше никого не приведешь!
– Я тоже здесь прописана! – слезы катились по моим щекам, я посмотрела на круг белого циферблата на серой стенке.
– А он тебе в загсе свидание назначил? Небось, в машину опять зовет, потрахаться! Нашел дуру бесплатную, а ты и рада.
– Заткнись! – я лихорадочно открыла шкаф, что стоял у меня за спиной, и стала вытаскивать плащ. Передумав, я бросила его на диван и потянула белую куртку. В ней меня легче было узнать в темноте. Да и к черным волосам она подходила больше.
– Надо же такое выдумать! Невыбранность! Посмотрись в зеркало! Ты кого хочешь найдешь! Сама сначала человеком стань!
Зеркало. Я обернулась на большое, на стене, для бабушкиных клиенток. На меня смотрели черные глаза, расширенные от испуга. Красивая ли я? Да, конечно. Волосы, глаза, мягкие губы, точеная фигура, ноги от ушей. Так ведь и Димка был суперста.
– Не пойдешь ты! – сквозь зубы крикнула бабка. Я оглянулась и увидела, как она резко подняла у себя над головой старинные серые огромные ножницы. Они стукнули по стеклянному абажуру люстры, и звон разбитого стекла заглушил ее следующие слова. Не дожидаясь больше ничего, а хорошего тут явно было ждать нечего, я резко дернула свою куртку с вешалки. Рывок был такой сильный, что конструкция в шкафу не выдержала и деревянная палка с треском рухнула. Не оглядываясь, я выбежала из квартиры, с силой хлопнув дверью.
Тут я остановилась. Предчувствие беды замедляло шаги и действия. Чтобы немного успокоиться, я села на ступеньку лестничной клетки.
Я любила Митьку. А кто бы его не любил! Высокий, светловолосый, с голубыми глазами, с тихими нежным голосом и интонациями. Он был похож на красавцев из старых американских фильмов, по которым сходили с ума все героини этих фильмов. И я тоже сходила по Митьке с ума. Только не в кино, а в жизни. Да я все для него сделала бы. Страх заползал мне в сердце. Он застревал где-то между ребер, гулко вызвучивая удары сердца. На минуту я представила себя, одну, с ребенком на руках, со старой бабулей, подрабатывающей шитьем на заказ для толстых теток. Я –студентка третьего курса, с ребенком на руках, одна, без заработка, без специальности… Тьфу… Это бабуля так говорит… Все это ерунда. Этого я не очень боялась. Точнее, как можно бояться того, что с трудом можешь представить? С голоду что ль помру? Это были наносные, привнесенные страхи, скорее словесные, звучащие голосом бабушки, или диктора на телевидении. Мой внутренний ужас был не в этом. Подсознание вместе с сознанием сдавливали мне мозг другой картиной катастрофы. Катастрофы, которую я реально не могла представить, а тем более пережить. А вдруг он тоже скажет – на фига нам сейчас маленький? Что тогда? Страх пульсировал, ежился, давил и переворачивался внутри меня. Кого я выберу? Кого выбирать? Кулек неизвестно кого, комочек, что там, внутри меня, часть Митьки и меня. Или Митьку, моего Митьку-красавца, без которого я не могла дышать. Я закрыла глаза. Попыталась представить себя без Митьки. Нет, вру. Возник образ Митьки без меня. Он обнимал другую, трогал ее за талию, касался своими губами ее губ. Дыхание перехватило. Ужас. Я этого не переживу. Страх потерять Митьку заслонял все остальное. Глаза открылись, но та, другая, которую он обнимал только что в моих видениях, продолжала насмешливо улыбаться мне прямо в лицо.
Щелкнул замок, и в светлом проеме показалась маленькая фигура бабушки.
– Ты тут еще? – она посмотрела на меня спокойно, в руке у нее были очки. – Да иди, иди, что же думаешь, я против? Конечно, сходи, поговори с ним. Успокойся только. На вот, телефон свой забыла, а он звонил только что, – она достала нарядный, подаренный Митькой мобильник из кармана и протянула мне. – Иди, девочка, иди. Не плачь. Выживем, – она улыбнулась и погладила меня по плечу.
Постояв молча рядом, бабушка вернулась в квартиру, тихонечко прикрыв дверь. Я все еще медлила, сомневаясь идти, или нет сегодня. Может быть, отложить все до выходных? Чтобы днем спокойно дома все ему рассказать.
Я вышла из подъезда. Медленно, едва переставляя ноги, пошла к автобусной остановке.
– Митенька, Митенька, – вытирая слезы и бормоча имя как заклинание, которое как раз и поможет мне выжить и вытерпеть все это, я перестала сомневаться и думать о чем-то другом. Я двигалась как сомнамбула, не зная ни направления, ни цели. Мысль о Мите, о его прикосновениях, словах, голосе, простом звучании его тембра – это все, что существовало для меня в настоящую минуту. Мозг отключился. Я не могла ни соображать, ни вспоминать, ни планировать, полностью отдавшись ожиданию. Даже предметы я стала различать как-то расплывчато. Может быть, это были невысохшие слезы. Главное, что я двигалась, наконец, на свидание с любимым, что он ждал меня, что я смогу прикоснуться к его рукам, и потереться об его щеки. И забыть… Забыть весь этот кошмар… Все как-нибудь устроится, у всех же устраивается, чем я хуже? Все устроится само собой… Как и у всех…
Осень была теплой. Она всегда приходила теменью вечеров и острым запахов прелых, умирающих листьев. Запах этот успокаивал, как дурман, как лиственная настойка, разлитая не в стеклянные бутылочки в аптеке, а прямо в воздухе, бесплатно, пользуйся – не хочу, дыши, сколько влезет. Этот лечебный коктейль никто не отмерял капельками, или граммами, не продавал из под полы за бешенные деньги. Он обваливался прямо на людей, как дар, бесценный и неоценимый.
Влажный воздух высушил слезы. Я все еще всхлипывала и сомневалась, но целительные пары умирающей органики и шуршание листьев под ногами сделали свое дело. Вздох полной грудью вернул мне чувство правильности происходящего.
«Сейчас октябрь, – стала считать я про себя. – Сентябрь, октябрь, ноябрь декабрь, январь, – я загибала пальцы на руке, отсчитывая девять месяцев. – Май! Значит май!
Тринадцатый микрорайон Тушино представляет собой изолированный и равноудаленный от всех больших жилых массивов кусок Москвы. Несколько блочных девятиэтажек, пара кирпичных башен, школа, короче – два десятка домов, – все это было со всех сторон окружено… естественными и искусственными пространствами, не пересекаемыми для машин и людей. Раньше этот кусок называли малой землей. Теперь все без стеснения говорили о нем как о деревне. Речка Сходня и ее заросли усиливали это впечатление. Пространства промышленных предприятий, как поля, или даже леса, заборами и заграждениями придавали оттенок застенков, некой зоны, на которую простой любопытный, или гуляющий не попрется, в силу удаленности всего этого хозяйства от станции метро и больших улиц. Ближайшая из них называлась «Тупиком», а улицы внутри микрорайона просто номерами проездов, хотя проехать тут было некуда. Кто заезжал сюда через переезд, тот мог выехать отсюда только тем же путем, как Наполеон при отступлении из Москвы. Вообще, место это было историческое, хотя и не музейное. Именно тут, на этом самом холме стоял со своим знаменитым лагерем Тушинский вор в 17 веке. А уж воры умеют выбирать укромные места.
На задворках поселка была автобусная остановка, связывающая это место с цивилизацией. Тут проходила дорога, делая виток и расширяясь для небольшой стоянки машин и придорожного магазинчика. Поселок выходил сюда вслепую, задворками какого-то склада, с кучей голодных собак и неприглядными заборами, сплошь заклеенными объявлениями. Железный мостик, сконструированный молодым Эйфелем русского происхождения, сложно сочетал две канализационные трубы и узкий дощатый настил для людей, спешащих на уходящие автобусы и гулко бегущих над бурлящей внизу Сходней. Плакучие ивы нависали густым кустарником над бурливым аналогом московской «Арагви». Тем более, что грузинские вина текли тут так же бурно, как и грязные потоки этой забытой всеми очистительными сооружениями речки.
Я медленно поднялась по металлическим решетчатым ступенькам мостика. Так же медленно спустилась с другой стороны, и только теперь подняла глаза.
На остановке Дмитрия не было. Разочарованно вздохнув, я остановилась, всматриваясь в машины, стоящие у обочины. Нет, это не его. На остановке бродили какие-то мужики, наверное, ехали домой с работы.
Я встала точно под фонарем и достала мобильник. Он завибрировала прямо у меня в руках. Я улыбнулась.
– Соня, сейчас я буду. Ты уже на месте? – услышала я тембр голоса, от которого у меня кружилась голова. Чуть с хрипотцой, он шуршал в трубке, как будто был рядом, и своим дыханием щекотал мне волосы за ухом.
– Да, я тут.
– Отец задержал.
– Поругался? – я смоделировала свой вариант.
– Акелла! Сейчас упадешь! Я на его машине приеду! Увидишь разницу! А свою завозил в гараж. Жди! Черный бумер, черный бумер… – весело пропел он в трубку и отключился.
Я рассмеялась. Тревожные предчувствия и горечь от разговора с бабушкой легко отступили, сладкое ожидание вытеснило все без сопротивления и остатка.
Стоять на остановке не хотелось. Я крутанулась на каблуке. На перилах мостика сидели школьники, поплевывая прямо себе под ноги. Курили. Мммм… пожалуй пойду, а то эти малолетки еще и клеиться начнут. Маленькая палатка – магазинчик всеми своими огоньками и окнами смотрела на мостик и стоянку. Я обошла этот приют последней надежды алкаша и, завернув за угол, вышла прямо к дороге. Тут не было никого, лишь редкие машины проносились мимо, спеша вырваться из замкнутого пространства дороги – отростка, петляющей среди старых гаражей и брошенных строек. Забор из серых бетонных плит – продукт завода, находящегося тут же, за ними, обрисовывал шоссе вместе с узкой полоской тротуара. Оглянувшись назад, я увидела автобус, делающий мягкий поворот и с характерным клацаньем открывающий двери. Остановка была конечной, и желтые светящиеся окна его радостно орали о наличии множества свободных мест и теплом уюте этого временного кусочка закрытого пространства.
– Что же я сейчас скажу ему? – подумал я. – Может, мы больше не будем расставаться? Может, он сегодня скажет родителям, и я не пойду, не вернусь к бабке. Только вещи забрать.
Я улыбнулась. Подняла руки и провела по волосам. Старательно накрученные еще днем, они красивыми локонами рассыпались по плечам. Уже пора ему появиться. Отвернувшись от автобуса и мужиков, неторопливо загружающихся в переднюю, антизаячью дверь, я посмотрела туда, откуда должен был приехать он. Черт возьми, на чем же он приедет? У его отца большой джип. Я не помнила какой именно марки джип, но помнила, что большой и черный. Свет фар проезжающих машин выхватывал дорогу, помогая уличным фонарям, на мгновение давая им урок и сматываясь, боясь, что их вот так же привяжут, подвесят и заставят, умирая от скуки, болтаться над одним и тем же местом.
Вдали показались новые огни. Я всматривалась, пытаясь определить марку автомобиля. Нет, это был не джип. Машина мчалась, странно вихляя и рывками меняя скорость. Она то въезжала прямо на тротуар, то снова возвращалась на шоссе. Наконец, как бы решившись, водитель взбесившегося транспорта подравнялся к забору. Он ехал прямо на меня. В какой-то момент я подумала, что стала невидимкой. Но нет, мою белую куртку вряд ли не было видно даже в таком сумрачном месте. Пьяный, – мелькнуло у меня в голове. Но теперь он ехал, не сворачивая, четко сфокусировав на мне линию своего движения. Развернувшись, я бросилась бежать к остановке и магазину, но скорости и расстояние были не равны. В отчаянной попытке ускользнуть, я прыгнула в сторону, пытаясь укрыться за одной из тумб забора. К стенке, мрачновато подумалось мне. Я оглянулась и ослепла от света фар… этот свет… Я прижалась к серому железобетону и закричала… Острая боль… Серое небо осеннего вечера упало как декорация картонного, игрушечного театра.
Глава 2
Отец звал ее Ариадна. Но она ненавидела это имя. Ариадна к доске, – так вызывали ее в первом классе. До чего же это было смешно! Учительница, видимо, тащилась от того, что произносила такое длинное имя. А когда она пожаловалась отцу – он не понял.
– Да меня же все дразнят Ниточкой.
– Не болтай глупости! Откуда первачки могут знать об Ариадне!
Но в школу он все же сходил. Кое –кто после этого стал носить ее портфель. Еще бы! У нее был самый крутой мобильник в школе! Даже физкультура стала другой, когда отец поговорил с педагогом. Вот чего она ненавидела – так это волейбол. Ну, впрочем, это теперь не важно. Она давно уже называла себя Адой, Аидой, Адкой, а для друзей – всегда была Дной.
Снег падал и падал. Под ногами была мокрая каша. Что за фигня! Зачем она притащилась в эту холодную, промозглую Москву из теплой Италии. Умерла бабушка. Ну и? Никто не поехал. Одна она – свободный человек. А ведь она должна учиться! Все деловые, им некогда. Отец занят, мать занята, сестра – на последнем месяце беременности. Никто не подумал, что она только что вошла в колею.
Бабушка умерла! Да дай бог каждому так пожить! С 1912 года! Сто лет в обед!
Ключи были у соседей! Ну, сестричка! Могла бы присылать бабке денег. Шкаф, блестящий от лака, советского периода, диванчик полуразвалившийся. Правда, квартира была просторная. Трехэтажный кирпичный дом на Фабрициуса, старый, и с высокими потоками, был вполне добротен. Ванная большая, кухня – тоже, но все это было обшарпано и убого.
Урна с прахом вполне поместилась в целлофановый пакет. Дна уныло плелась по лужам. Кроссовки явно не подходили для такой погоды. Еще не доходя до автобуса, она поняла, что выбрала не ту обувь. Ноги просигналили о мокрых участках на носке и пятке. Дна улыбнулась. А что, наверное, смешно она выглядела со стороны: черный зонтик в руке, на черном – то ли снег, то ли дождь, черное полупальто с искусственным мехом, спортивные штаны, зеленая детская шапочка. Слава богу, шапочку догадалась купить.
Снег вперемежку с водой топил ноги не спрашивая, а лишь уведомляя характерным причавкиванием.
Как ни странно – автобусы – не самолеты – в такую погоду все же ходили. Ехали по старой Волоколамке. Истра. Этот подмосковный городок был местечковым раем. Речка – о чем еще могли мечтать дачники. Автобус был почти пуст. Да и странно было бы ожидать наплыва путешественников в такую хмарь. Дна уселась в середине автобуса и внимательно уставилась в окно. А что, ведь она не была тут уже… эээ… почти двадцать лет. За окном мелькнула Москва-река. Во, понастроили. А говорят, что жилья в Москве не хватает. Красногорск уже до Москвы достал.
Город кончился… Серые, вросшие в землю избы – хоть сейчас в сувенирную обертку… Вполне в духе прошлого… или нет… даже позапрошлого века.
Дна поступила на факультет химии. Она считала, что только точные науки имеют право на существование. Ее отец владел строительным бизнесом. Ее мать руководила крупной дизайнерской фирмой. У нее в гараже, дома стоял целый парк автомобилей. Но эта убогая картинка за окном, эти серые избы с трубами, полуразвалившимися, кирпичными, с вросшими в землю окнами, с покосившимися заборами бесила ее, выводила ее из себя, как хорошего хозяина – растяпа управляющий. Наверное, такие избы были еще при Екатерине. Вот убожества! Ну почему бы им не купить обогреватели и не греться электричеством! Тупой народ!
Дна посмотрела на окно. Так и есть – узкая щель проявилась мокрым провалом для ветра и снега. Дна задвинула стекло. Автобус устрашающе мчался, почти нигде не останавливаясь и никого не подбирая по дороге. Временами даже становилось жутковато – как он скользит по такому маслу из снега и воды.
Час отделял Истру от Москвы. Недалеко. Повезло, что бабка была родом отсюда. А то пришлось бы с этим пеплом таскаться черти куда. Привокзальная площадь была огорожена шлагбаумом. Чудеса. Несколько автобусов стояли рядом с кассами. Ага, вот и такси. Однако нужно облегчиться. Выпитый с утра кофе не даст спокойно найти могилу.
Ох уж эти бабки. Их сентиментальность просто убивала. Ну не совестно ли старому человеку проситься на кладбище к мамочке? В ту деревню, где выросла и… Но раз хочет – пусть хочет.
Туалет был тут же, рядом с автобусными кассами. Вот, теперь можно и к таксистам. Кладбище на Истре… Так, рядом с Манихино. Легко было матери рассуждать там, дома, в Италии. А… ну, впрочем, Митрофанушка же не заблудился… Она посмеялась. Теперь, видимо, очередь Ариадны.
Мужики кивнули на первую машину. Зеленая ауди вмещала в себя бледного, даже желтого мужика, с любопытством уставившегося на загорелую толстушку при слове кладбище.
– Какое кладбище?
– Деревенское. На речке прямо должно стоять. На Истре. Там еще церквушка должна быть видна.
– Хэй! Миш, где тут кладбище?
К окошку подошел краснолицый здоровяк.
– Ну да… тут недалеко. У железной дороги. Найдешь… туда вон, – он махнул рукой в сторону.
– Ну ладно, поехали.
Машина плавно тронулась с места, и стало даже как будто тепло.
– Вы знаете, кладбище на Истре. Мне мать сказала, там поворот с Волоколамки. И потом вдоль речки.
– Да не волнуйтесь, найдем.
– Ну как! У меня урна, а вы говорите… что ж я с ней ночевать должна? Я думаю, нужно вот здесь свернуть, видите, к Истре.
Дна тыкала в мобильник, а шофер даже не смотрел на нее.
– Так не найдем же!
– Так не бывает!
Машина свернула с Волоколамки и уверенно пошла вниз, к югу.
– Смотрите, какая свалка! – зеленоватый шофер кивнул головой направо. – Горы!
Там, прямо на берегу Истры, высилась и правда гора. Величина кургана напоминала египетские пирамиды. Это было явно захоронение не простого смертного.
– А говорят, тут элитные поселки, – Дна удивленно посмотрела на свалку. Там стояли грузовики и… опорожнялись.
– Уж запретили – а все равно сваливают.
Проехали деревню.
– Вот тут, смотрите, поворот, вдоль реки, вдоль Истры нужно будет ехать.
– Куда? Налево?
– Вот, смотрите, – Дна даже подскочила. – Вот указатели. Купола и кресты! Это кладбище!
Машина послушно повернула налево. Узкая асфальтовая дорога разрезала заросли кустарников. Справа тянулась Истра. Вода темнела среди белого снега и зеленой травы. Странная осень в Москве.
– Вон оно! – снова закричала Дна.
Слева, в отдалении тянулся редкий прозрачный лес. Что-то пестрело и мельтешило в его прозрачности.
– Я туда и не проеду.
– Ну, тут подождите!
К лесу вела грунтовая дорога, заваленная снегом. Непонятно было, развезло ее под тающим снегом, или она сохраняла еще осеннюю твердость. Дна, не задумываясь, ступила на снег и не провалилась. Пять минут, и она оказалась среди могил.
– У вас хорошо получилось! – услышала она голос таксиста. Машина тихонечко ехала за ней. Вот идиот, подумала Ада, по мокрятине в кроссовках перла.
– Ну и ну, – лишь произнесла она, бросив взгляд на ухмыляющегося таксиста. Ноги уже ничего не чувствовали.
Здесь не было богатых памятников, да и кладбище было небольшое. Черные и серебристые оградки сменялись кое – где и кое-как натянутыми веревочками. Мокрые ветки кустарников и деревьев поблескивали растаявшим и капавшим снегом. Да и лесом эти заросли можно было назвать с натяжками – сплошные кусты. То тут, то там, на склизких зеленовато-коричневых прутьях, как елочные украшения, развешанные заботливой рукой декоратора, желтели засохшие и скрюченные листья. Сквозь белые, мокрые клочья снега зеленела травка. Рядом, среди кустов, мешаясь с могилами и травой, валялись сброшенные венки и мусор. За некоторыми оградками стояли скамейки и столики для уютных бесед с восставшими покойниками и обедов в теплой дружественной обстановке с потусторонним миром.
Она чуть не наступила на чью-то могилу. Черт возьми, где же прабабка? Что там мать говорила-то? Пирамидка должна стоять… Серебряная. Надеюсь, подумала Ариадна, хоть имя на ней будет. И тут она остановилась. Прямо на нее смотрели знакомые глаза. Черт возьми! Дна совсем забыла, что тетка умерла! Значит, здесь. Ну да, вот и пирамидка. Даже оградка есть. Черненькая.
Девушка оглянулась. Эх, черт, надо было цветочков что ль прикупить. На зелено-снежных могилах все еще пестрели выцветшие могильные атрибуты.
– Ну что, вы нашли, что искали? – голос шофера прозвучал неожиданно живо.
Дна тряхнула каштановыми волосами. Шапка осталась в такси. Она вытащила из пакета урну и просто открыла ее. Без эффектных движений высыпала на снег и траву бабушкин прах. Так, а урну-то куда? Не тащить же ее с собой в Москву. Ладно, оставлю тут.
Ариадна нагнулась к пирамидке. Тут тоже было изображение. Ничего себе! А прабабка-то как похожа. Мы с ней как две капли воды! Дна посмотрела на дату. 1937 год. Что может остаться от человека, зарытого в землю полвека назад? Даже больше уже. Надо же! В сорок лет умерла! Хотя! Точно! Мать вечно рассказывала, что она пережила уже свою бабку. Ну ладно, пора двигать отсюда ноги. Мокрые. А то лягу рядом, без перерыва на обед.
Дна подошла к ждавшему ее таксисту.
– А что, старое кладбище?
– Да я вообще не знал об этом кладбище! Столько времени вожу в эту деревню, а о кладбище даже не знал. Самопальное.
– А вот этого друга я знал! Работали вместе! – зеленоватый кивнул на свежую могилу.
– Ну вот, вам повезло, он уже умер, а вы даже не знаете, где кладбище!
Машина тронулась, мягко отступая от странного места.
А прабабка-то как на меня похожа. Эта мысль вертелась в голове у Ариадны. Она не знала, что должно за этим следовать, но так просто оставлять этот факт без внимания она не хотела. С этим нужно было что-то делать!
Опять привокзальная площадь. Нет… На такси домой не поеду. Жирно ему будет. Автобус нам милее. Да и денег отец дал в обрез. Думает –сорвусь опять. Дна подошла к кассам.
– Один до Тушинской.
– Вам на что?
– Что? – не поняла итальянка вопроса.
– Вам билет – на автобус? – кассирша вопросительно и серьезно смотрела в крохотное окошечко, как в амбразуру танка.
– На самолет! И ковровую дорожку к трапу. Что ж такое–то! – раздражение от мокрых, чавкающих ног вырывалось наружу вместе с нервным смешком.
Кассирша опустила глаза.
– Нет ну правда, у вас тут что, и на самолет билет можно взять? – Ада оперлась на приступочку перед окошком.
– Ну, может, вы думаете, что на поезд тут билеты продаются.
Уф… Еще оправдываются. Деревня. Что они могут знать о жизни. Сидят тут, ничего не видят, не понимают, и других за то же держат.
Всю дорогу она думала о прабабке и своей схожести с ней. «Самопальное кладбище» – вспомнила она слова таксиста. Какое странное слово. Самопальное, что это вообще значит? Стихийное? Ничейное! То есть кладбище ничейное. Что хочешь, то и делай! Ариадна ярко представила себе, как у нее на антикварном столике рядом с компьютером будет лежать склеенный, пожелтевший череп.
– Это мой череп! – она произнесла это вслух, улыбаясь, представив, как будут ржать друзья. Ребята, что сидели впереди, с удивлением посмотрели на нее.
Оставалось дело за немногим: Нужно найти, кто выкопает череп!
