Маргарита Блинова
Печать Карателя
Глава 1
Слезы – не всегда свидетельство слабости, иногда слезы – лишь признак того, что ты оставался сильным слишком долго.
– Ага, попалась!
Я дернула рукой, чтобы успеть вытереть мокрые дорожки от слез, но оказалось поздно. Лейтенант Пэрри, перегнувшийся через лестничные перила, уже застукал меня в разгаре банальной женской истерики с душераздирающими всхлипываниями и истошными подвываниями от жалости к самой себе. А ведь я так надеялась, что в этом закутке меня не найдут даже ищейки. Выходит, зря.
– А я-то гадал, кто мучает филина, а это всего лишь ты сопли по щекам размазываешь, – ехидно усмехнулся мужчина. – Что, златокудрочка, сдулась?
Хотела было молча проглотить сказанное, встать и как ни в чем не бывало продолжить работать, но… а ну его! Надоело!
– Чего молчишь, соплежуйка? – лейтенант спустился и с интересом уставился на мое зареванное лицо, а я закрыла глаза и откинулась назад, пытаясь понять, как докатилась до жизни такой «веселой»…
Нет, вот почему гений, изрекший: «Бойся своих желаний, ибо у них есть поганое свойство исполняться», не озаботился продолжить свою мысль и издать кратенькое пособие на тему: «Семь основных правил формулирования своих желаний, или как правильно мечтать»? Мне бы эта брошюрка ой как пригодилась.
Все началось с того, что в десять лет я пришла к родителям и заявила маме и отчиму под счастливым номером три, что после окончания школы стану ловить преступников, расследовать кражи и спасать империю от злоумышленников. Родители выслушали мою пылкую тираду, кивнули и не восприняли слова ребенка всерьез – да мало ли кто о чем в детстве мечтает? Все равно в дальнейшем при выборе профессии подростки с подсказки взрослых начинают руководствоваться тремя основными принципами: оплачиваемость работы, престиж и вероятность поступления в вуз.
В семнадцать я закончила общепрофильную школу, и вот тут-то родители и узнали, что дочь у них упрямая. Жутко упрямая!
В академию при департаменте правопорядка поступила с первого раза, так же безмятежно отучилась три года по специальности «следователь» и была вознаграждена за старания распределением в самое престижное место империи – участок 9–9, чтобы пройти годовую стажировку.
Нас было десять – девять парней и я.
Девушкам всегда трудно вписаться в мужские сообщества, но в участке 9–9 это оказалось в принципе невозможным. В то время, пока остальные выезжали на настоящие места преступлений и следили за работой старших коллег, я носилась по городу, как пьяный заяц по лесу.
Мой день в качестве стажера начинался с того, что я везла внуков капитана Балбери в садик и сдавала орущую ватагу воспитательнице. После делала крюк по городу, чтобы купить в кондитерской «Сладкая нега» свежих булочек для лейтенанта Пэрри, и неслась на всех парах в участок, чтобы не пропустить ежедневный сбор всех патрульных и следователей. Если по пути были пробки, сбор начинался с публичного унижения опоздавшей стажерки, если нет – я тихонько пробиралась в уголок комнаты, за спины ребят, и слушала сводки.
Затем другие стажеры ехали на полигон тренироваться, а я битых два часа сидела в кабинете и принимала заявления от впавших в маразм старушек с забавными шляпками из фольги, которые якобы экранировали тех от ментальной прослушки.
Обед проходил в атмосфере одиночества – если не считать сальных шуточек Дерека, остальные стажеры со мной не общались. Патрульные считали нас пустым местом, и только следователи иногда вспоминали обо мне.
– Эй, детка! Метнись-ка для меня за кофе, а то аппарат в кафетерии варит жижу…
– Малышка! Вот отчеты прошлой смены, заполните стандартную форму и отнесите в архив.
– Сбегай в лабораторию и сдай результаты экспертизы по моему делу. И поживее, дорогуша, преступники не станут ждать, пока ты доползешь туда и обратно…
Всего раз я решила взбунтоваться, хлопнула дверью перед лицом очередной бабульки с прогрессирующим маразмом, поехала с другими стажерами на полигон. Взяла в руки тренировочное оружие, встала в ряд с остальными, благо в шлеме и защитных очках меня никто не признал, и высадила всю обойму точнехонько в яблочко, представляя в красном круге лицо лейтенанта Пэрри.
Когда я обернулась, узкие щелочки-глаза старшего инструктора в кои-то веки распахнулись. Такого от «детки», «малышки» и «дорогуши» никто не ожидал.
После этого меня отстранили на трое суток «за своевольное появление на полигоне» и сделали пометку в личном деле. Я приуныла – три подобных прокола, и можешь говорить «прощай» работе в участке – и решила держаться в тени.
И вот спустя четыре месяца подобной стажировки, когда я возненавидела старушек, бюрократию, форму, весь мир в целом и решила чуток всплакнуть, лейтенант Пэрри и застукал меня в закутке под лестницей.
Оценив сопли, слезы и глубоко несчастный вид притулившегося под лестницей стажера, лейтенант Пэрри скомандовал: «Поднимайся!» и повел меня наверх.
Вообще о лейтенанте надо рассказать отдельно.
Милмэн Пэрри был большой, вечно зудящей занозой в заднице у капитана Балбери, от которой тот никак не мог избавиться. Лейтенант был гением сыска и неизлечимым бунтарем. Причем Пэрри было неважно, на кого бузить: на начальство, стажеров, систему охлаждения, кофе в столовой, морских котиков, мигрирующих на север, – под раздачу мог попасть каждый.
По-моему, лейтенанту просто нравился сам принцип прущего против течения упертого лосося. Но у рыб там хоть цель есть, а вот чем руководствовался лейтенант Пэрри – загадка.
Невысокий человеческий маг выглядел на сорок с хвостиком, но в действительности ему могло быть и сто, или сто сорок. Ходили слухи, что у него большая семья, но мне было сложно представить себе женщину, способную выносить непростой характер лейтенанта.
Быть застуканным в минуту слабости Милмэном Перри равносильно тому, чтобы прикрепить к дверям список своих комплексов и слабых мест, а потом мужественно сносить шутки и подколы. Но, вопреки моим самым скверным ожиданиям, лейтенант заговорил совсем о другом.
– Златокудрочка моя! – петляя по запутанным коридорам участка, уверенно вел меня куда-то мужчина. – Ты, кстати, в курсе, почему я так тебя зову? Нет-нет, не надо шмыгать носиком и напрягать голосовые связки. Я сам отвечу на вопрос, потому что единственное, что не раздражает меня сегодня – это звук собственного голоса. Так вот, в переводе на обывательский, «златокудрочка» – это дурочка с волосами цвета расплавленного драгметалла. И это, кстати, самое доброе, что я тебе скажу за всю твою недолгую карьеру в этом месте, так что можешь воспринимать сие за комплимент.
Я удивленно икнула и споткнулась.
– А теперь, соплежуйка, – мужчина схватил меня за плечо и вздернул на ноги, не давая завалиться на не слишком чистые полы, – я сообщу то, что тебе позабыли рассказать в той стране фей и прекрасных принцев, где ты до этого росла. Участок 9–9 – это филиал ада, и заправляет тут капитан Балбери, индивид, который убедил окружающих, что он милый морщинистый старикашка, но я-то знаю, что эта продажная сволочь отпочковалась от правого копыта лаэрда. Ты, конечно же, тешишь себя иллюзией, что сможешь стать патрульным с перспективой прорваться в следователи, но правда в том, что из десяти бестолочей, незаслуженно именуемых себя «стажерами», только половина окажется пригодной для работы. Смотри сама…
Лейтенант Пэрри остановился и ткнул пальцев в прозрачную перегородку, за которой располагалась общая кухня. Сдвинув вместе два стола, девять стажеров уплетали пиццу и громко смеялись, обсуждая последний вызов, на который меня, естественно, никто не позвал.
– Давай займемся арифметикой, – язвительно-весело продолжил лейтенант Пэрри, поднимая руку и по очереди загибая пальцы. – На вундеркинда Ларса претендует лаборатория и отдел прогнозирования, а значит, он остается. Того двухметрового оборотня из горных медведей отрядят в сопровождающие к участковому Карателю. Мрачного типа в черном… О! Пожалуй, я буду звать его Солнышко! Паренька отправят в морг, потому что только с такой ровной нервной системой можно выдержать ту вакханалию горя, что там творится. Вон тот придурок, клеящий все, хоть отдаленно похожее на девушку, по имени Дерек – самый лучший маг из вашей десятки. Пятым в списке окажется Эмит. Не спрашивай почему. В участке даже почтовая урна уже в курсе, что папочка этого хлыща пожертвовал такой большой чемодан денег, что нашего насквозь коррумпированного капитана Балбери чуть удар не хватил! Всех остальных дергунчиков, которые по ошибке мнят себя стажерами, выпрут из участка. А теперь, златокудрочка, идем, я покажу твое будущее рабочее место.
Лейтенант отволок меня вниз, туда, где располагался пост дежурных, ответственных за прием заявлений, и подвел к дверям диспетчерской.
– Оцени количество женских особей на квадратный метр, – продолжил поучительный ликбез лейтенант. – Вот твое место.
Оглядела просторный кабинет, четыре ряда столов, где, уткнувшись в мониторы, сидели диспетчеры, и сжала кулаки.
– Это нечестно!
– Это реальный мир, – криво улыбнулся лейтенант. – И знаешь, бестолочь моя наивная, почему я все это тебе говорю? Лишь затем, чтобы через пару недель, когда тебя сломают жернова системы и переведут сюда, ты помнила о том, что злой и честный дядя Пэрри тебя предупреждал, и плевала в мой кофе не чаще одного раза в неделю.
Я несколько растерянно обвела глазами диспетчерскую. В академии нам вдалбливали, что мы – слуги закона и наша задача ловить тех, кто этот закон нарушил, а что получается теперь? Слуги закона – все, кроме женщин? Дискриминация какая-то!
– А знаете что, лейтенант Пэрри, – с вызовом посмотрела я на криво усмехающегося мужчину, чувствуя небывалый подъем. – Может, я не такая умная, как Ларс, у меня нет магии, как у Дерека, и богатого папочки, как у Эмита. И да, физически я не сильнее Бурого, и, может, нервы у меня не такие крепкие, как у вон того мрачного… Его, кстати, Корком зовут. Но знаете, я тоже кое-что могу. Меня не засадят за телефонные звонки и приготовление кофе. Я соображаю. И очень даже неплохо соображаю, поэтому стану следователем. Возможно, даже самым лучшим следователем в этом участке.
– А знаешь что, златокудрочка… – Лейтенант Пэрри склонился к моему лицу и улыбнулся. – А мне плевать!
На том общение и закончилось, но желчная тирада лейтенанта оказалась пророческой. Спустя три месяца меня зарубила аттестационная комиссия, решив, что «…физические показатели Беатрис Петрак в спортивном кроссе ниже среднего уровня».
Это у меня-то, у трехкратной чемпионки академии по бегу?! Да они издеваются!
Именно эту мысль я и озвучила главе аттестационной комиссии, за что получила второе предупреждение и отстранение от работы на три дня. Но если кто-то думал, что эти семьдесят два часа я потрачу на горестные всхлипы в подушки и причитания «зачтожезачтожезачто», то крупно просчитался. Я была полна решимости отстаивать себя и свою мечту.
«…в связи с вышеозвученными причинами, предоставленными заключениями от врачей и спортивными наградами, прошу поставить под сомнение результат комиссии и настаиваю на проведении повторной аттестации…» – мысленно репетировала заготовленную речь, пока тряслась в переполненном автобусе.
Департамент имперских служб, куда я направлялась, находился в центральной части города, среди массива старого фонда. Здесь практически не осталось жилых зданий – всех переселили в современные «свечки», а прежние виллы и резиденции отошли в распоряжение имперскому совету.
Сам департамент поражал взгляд монументальностью и красотой многовековой постройки. Массивное здание из серого мрамора, с изысканными фресками и замысловатой лепниной на фасаде, с рядом молочно-белых колонн, объединенных в полукруглую колоннаду, и трапециевидным фронтоном с изображением дракона над входом.
Как тут можно работать?
Верить в то, что даже такой архитектурный шедевр может примелькаться, когда проводишь в нем по восемь рабочих часов в день, почему-то не хотелось.
Пока я восхищенно таращилась, застыв возле ряда отполированных временем мраморных ступеней, на меня налетел какой-то парень, извинился и побрел прочь. Плечи опущены, взгляд направлен на носки черных, начищенных до блеска сапог, руки в карманах брюк. Он, как и я, был в темно-синей парадной форме, общей для военных, охраны и полиции, но из-за темных длинных волос, разметавшихся по спине и плечам, разглядеть нашивку со званием и местом службы не удавалось. Кажется, там был меч на зеленом фоне, а может, секира. Сложно сказать.
Что-то в этом парне мне не понравилось, зацепило, заставило проводить взглядом. Было какое-то несоответствие в походке и движениях, но я махнула рукой на привычку всюду искать загадки – не время, и начала торопливо подниматься по ступенькам входа в учреждение.
Отдел жалоб и разбирательств располагался на третьем этаже левого крыла. Светловолосая, ясноокая секретарша вежливо улыбнулась и попросила подождать – высокое начальство дюже занято. Скоротать время ожидания предлагалось на низкой лавочке, расположенной справа от входа. Чем таким важным был занят глава отдела, я поняла уже спустя пару минут – проигнорировать аромат кофе и взрывы хохота, доносящиеся из-за плотно закрытых дверей красного дерева, не смог бы никто.
Все это время секретарша с серьезным видом перекладывала бумаги, имитируя работу, исподтишка читая спрятанную под столом книгу. И что-то подсказывало – на ее коленях не поправки в рабочий устав, а потертый томик любовного романа.
«Кофепитие» продолжалось около часа. Все это время я кусала губы, обливалась потом и вся внутренне дрожала, но это ведь свойственно каждому человеку – переживать из-за будущего. Особенно если боишься, что мечты могут и не сбыться.
Дверь из красного дерева, которую я так старательно сверлила взглядом, распахнулась в тот момент, когда я, окончательно упарившись, выкручивала левую руку, стараясь стащить с себя китель. Тот, ну вот как специально, застрял, зацепившись за пуговку на рукаве рубашки. Пока выпутывалась из одежки, кабинет покинули двое импозантных мужчин в черных костюмах, а затем в приемной показался невысокий суховатого вида мужчина.
– Эммочка, я уехал, – бросил он секретарше и был таков.
Запоздало сообразив, что нужный мне чиновник отчаливает восвояси, я поспешно вскочила, подхватила папку с документами и бросилась следом, кинув задержавший меня китель на лавку.
Не знаю, был ли мужчина магом, но перемещался он с запредельной скоростью. За секунду он успел преодолеть длинный коридор и уже начал спускаться по лестнице.
– Мистер Нэрвил!
Мужчина притормозил и обернулся, с удивлением рассматривая меня, и в этот момент пол под ногами ощутимо вздрогнул, послышался низкий, нарастающий гул, и здание затрясло в агонии землетрясения.
В академии нашему потоку читали курс выживания в экстремальных ситуациях. Курс был экспериментальным, значился факультативом, да к тому же вел его еще зеленый аспирант, по прозвищу Доцент. Практически вся наша группа забивала на дополнительный предмет, предпочитая заниматься куда более важными вещами – гулять, общаться, клянчить зачеты и валять дурака.
Я была ничем не лучше остальных и прогуливала пары «экстремалки», коротая время в любимой кафешке. Каково же было мое удивление, когда в середине семестра я вдруг осознала, что наш преподаватель поддался пагубному влиянию своих студентов и тоже отлынивал от занятий.
После обоюдного смущения Доцент подсел за мой столик, и мы разговорились. Я с удовольствием послушала про то, как он, будучи студентом, прикалывался над профессорами, потом поделилась собственными историями из студенческой жизни. От кофе с десертом мы перешли к имбирному пиву с солеными орешками, а затем скрепили дружбу «Слезой дракона», напитком с таким высоким градусом алкоголя, что уже после первой стопки мне захотелось выдохнуть пламя и зарыдать.
Потом были долгие проводы меня до общежития, не менее долгое прощание на пороге моей комнаты и грустный вопрос:
– Что же я делаю не так?
– Понимаешь, Доцент, – влезла я с инициативой, – все дело в том, что только умные учатся в теории, всем остальным необходима практика! Причем большинству не хватает одной попытки, чтобы понять все раз и навсегда.
Преподаватель внимательно выслушал мою пьяную мысль, согласно икнул и пошел домой отсыпаться. Утром я очухалась с таким жутким похмельем, что поплелась к соседу по секции Владу, с которым была в жестких контрах, и попросила себя прибить, чтоб не мучиться. Всегда заносчивый, несносный парень выслушал мои стенания, сочувственно похлопал по плечу и предложил трехлитровую банку с рассолом. Я едва не прослезилась от счастья.
Но оказалось, что у братания с аспирантом были и другим последствия. Через неделю нашу группу вывезли на полигон и преподали практический курс выживания в экстремальных условиях. Мы бегали внутри горящего здания, тонули в болоте, злобно матерясь, улепетывали от голодной стаи шакалов, мужественно отбивались от обезьянок-умертвий и тихо проклинали чрезвычайно находчивого аспиранта.
Землетрясение он нам тоже пару раз организовал, правда, там еще попутно было извержение вулкана, но, главное, я уже обзавелась определенными рефлексами, и, пока мозг растерянно вспоминал, когда в Баренхолле была зафиксирована последняя сейсмическая активность, тело успело откатиться к внешней стене, заныкаться под широкий подоконник и сгруппироваться в позу младенца.
Вокруг громыхало, трясло и гремело. Многовековое здание кряхтело и стонало от боли, медленно, но непреклонно прощаясь с прошлым величием. По стенам бежали паутинки трещин, рушились балки перекрытий, осыпались выбитые стекла, летела, забиваясь в рот и нос, горькая пыль. Сквозь этот грохот изредка пробивались крики людей.
Тишина пришла внезапно и почему-то испугала еще сильнее, чем недавняя встряска.
Я еще какое-то время полежала в своем укрытии, но инстинкт самосохранения советовал, нет, настойчиво пинал и орал как резаный, чтобы я убиралась отсюда как можно скорее.
Оценив собственное состояние – царапина на бедре, пара синяков от просвистевших мимо осколков камня, поднялась. Пол мелко вибрировал, словно его бил озноб от случившегося, периодически раздавался неприятный скрежет, но в целом стены стояли, а потолок не грозил обвалиться на макушку. Мраморная лестница осела, явив провал аж до первого этажа. Я быстро заглянула вниз, с печалью констатировала, что спуститься не получится, и двинулась по коридору назад.
В приемной, где я провела это утро, кривой буквой «у» громоздились два опрокинутых шкафа с документацией. Часть стены, примыкающая к кабинету главы отдела, обрушилась, на уровне глаз из стороны в сторону раскачивалась на остатках шнура трехрожковая люстра с магическими светильниками. Я протиснулась сквозь покореженную дверь и кинулась к столу в надежде найти там перепуганную секретаршу и… нашла.
Девушка лежала на боку рядом с опрокинутым стулом. Испуганные голубые глаза распахнуты, рот удивленно приоткрыт, а к груди прижата деревянная рамка с фотографией. Привычно опустилась на колено, пощупала пульс – уже не спасти. Захотелось повернуть рамку и узнать, портрет кого женщина прижимала к груди, но вовремя одумалась – для меня это праздное любопытство, но для нее нечто сверхценное.
Встала и кинула взгляд в выбитый прямоугольник окна. Как и предполагала, пострадало не только здание департамента. Два дома напротив… Их просто не было! Камни, остатки колонн, куски сложившейся крыши и облако серой пыли. Да по сравнению с этим наш дрожащий мелкой дрожью департамент – олицетворение устойчивости и нерушимости! Вопрос – надолго ли?
Нервно облизнув искусанные губы, вернулась к столу и начала рыться в поисках информационной панели. Средство связи обнаружилось на полу, среди кипы бумаг, по экрану прошла трещина, но главное – аппарат работал.
– Вы позвонили по горячей линии экстренной службы спасения, – заученной скороговоркой выпалила диспетчер. – Что у вас случилось?
– Меня зовут Беатрис Петрак, в центре города произошло землетрясение…
– Вы ранены?
– Нет, но…
– Оставайтесь на линии, – перебила диспетчер и перевела разговор в режим ожидания.
С недоумением уставилась на панель. Повторила вызов.
– Оставайтесь на линии, – вновь не дослушала диспетчер и обрубила разговор монотонной мелодией.
Я нахмурилась. После случившегося линии диспетчеров должны быть под завязку забиты звонками и сообщениями от пострадавших и просто очевидцев случившегося. Диспетчерам приходится фильтровать звонки, отправляя неинформативных в режим ожидания.
Неинформативной я себя не считала, поэтому припомнила злобную рожу лейтенанта Пэрри, его невероятный напор, уверенность, и повторила вызов.
– Вы позвонили по…
– Представиться по форме! – рявкнула я.
– Диспетчер Кайра Доминос, – опешила девушка.
– Разговор на закрытую линию, – приказала, дождалась щелчка и с напором продолжила: – Я из участка 9–9, нахожусь внутри здания департамента, не пострадала, и при возможности координации моих действий с патрульными на улице могу помочь выбраться другим жертвам землетрясения. Какова ситуация в городе на данный момент?
– Толчок был точечным. Обрушились пять ближайших от вас зданий. Это просто чудо, что департамент устоял.
– Меры по спасению?
– Технику не пропустили из-за вероятности обрушения дороги или повторного толчка. Пять патрулей уже в вашем секторе, пробираются через завалы, но у них приказ не заходить внутрь здания и помогать только тем, кто в зоне видимости.
Мозг лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию, ища наилучшее решение, благо выход из ситуации у меня был, спасибо Доценту с его практическим курсом!
– Кайра, – позвала я, – свяжитесь с патрульными. Попросите всех магов остановиться у внешней стены департамента и приготовить магические сетки. Я оповещу выживших. Те, кто в состоянии передвигаться самостоятельно, будут прыгать из окон. Повторная связь через десять минут, канал оставить открытым и передать позывные всем патрульным этого района.
Отложив тонкий прямоугольник информационной панели, подтянула к себе старенький селектор, обмотанный синей полоской изоленты, в душе радуясь двум вещам: что отчим под номером четыре подрабатывал, чиня сломанную технику, и что имперские чиновники и по сей день пользуются таким вот старьем.
Как работает эта штука, я знала только в теории, но, потыкав по кнопкам, очень быстро сообразила, что к чему, нажала кнопку общей трансляции и заговорила.
– Внимание! – с трудом узнала собственный голос, пронесшийся эхом по зданию. – Говорит сотрудник участка 9–9 Беатрис Петрак. Все, кто способен двигаться, с максимальной осторожностью переместитесь к окнам, выходящим на главную улицу. Если рядом раненые, помогите им сделать то же самое. Спасателям запрещено входить в здание из-за возможности обрушения, поэтому всем желающим пережить эту трагедию придется прыгать из окон в сети патрульных.
Я повторила свое сообщение еще три раза, подхватила информационную панель и пошла к окну, намереваясь подать пример остальным, но тут в селекторе что-то надсадно щелкнуло, и он вновь ожил.
– Эй, девочка! Где ты находишься? – долетел сквозь шипение и треск мужской голос.
Быстро вернувшись к столу, торопливо ответила. Здание начинало дрожать все сильнее, теперь на счету каждая секунда.
– Я из участка 5–9, застрял этажом ниже, общий зал… Сильно ранен, – собеседник говорил с трудом, делая большие паузы между фразами. – Надо перевязать раны…
Я заколебалась, не зная, как поступить.
– Трис, это не твое дело. Не надо геройствовать. Тем более что всех спасти не удастся, да и не оценит никто твоего душевного порыва. Своя жизнь дороже. – И, вопреки проведенному аутотренингу, нажала кнопку связи и коротко ответила: – Спускаюсь.
Действуя как можно быстрее, сорвала с карниза шторы, связала вместе, примерилась – достает моя импровизированная веревка до второго этажа или нет. Не достала. Пришлось тратить драгоценные секунды, пробираться в кабинет главы отдела и брать занавески оттуда.
Привязав конец «веревки» к батарее, выбила обломком стула остатки стекла, а затем перегнулась через подоконник и поползла вниз. За неимением третьей руки информационную панель сунула за ремень штанов. По закону подлости, не иначе, та завибрировала аккурат в тот момент, когда я болталась, как мартышка на лиане, где-то между третьим и вторым этажом.
– Да!
– Эм… – замялся незримый собеседник, потом взял себя в руки и представился: – Патрульный Джонсон. Мы на месте. Вас подстраховать?
– Поздно! – прорычала я, нащупывая ногами десятисантиметровый выступ под окном второго этажа. – Времени мало, растягивайте сети.
– Понял, – проявил удивительное послушание патрульный, в то время как я протиснулась через половинку выбитого окна внутрь.
Отцепив вспотевшие пальцы от скрученных штор, спрыгнула с подоконника на чуть вибрирующий пол, быстро оглядела просторный зал и крикнула:
– Эй! Где ты?
Кто-то слабо застонал и пошевелился слева от меня, и я тут же рванула на звук. Пол под ногами уже не дрожал, как испуганная мелкая псина, он подрагивал и трещал, как хрупкий весенний лед под ногами. Идти, откровенно говоря, было страшно, но вариантов не оставалось. Решила спасать – делай.
Мужчина обнаружился в трех метрах от окна, у перевернутого стола, и одного взгляда хватило, чтобы понять две ошеломляющие вещи: первая – мне не дотащить его до окна, вторая – на полу, придавленный рухнувшей с потолка каменной балкой перекрытия, умирает Каратель.
– Перетяни рану на ноге, – не открывая глаз, попросил мужчина. – Я теряю слишком много крови.
Дернув с пояса ремень, я обошла пострадавшего, присела и осмотрела ногу. У Карателя был открытый перелом бедра, в десяти сантиметрах от коленной чашечки зияла жуткая рваная рана, из которой торчал обломок кости.
– Вы же Каратель, – растерянно прошептала, приподнимая и подсовывая под ногу конец ремня. – Я думала, вы всесильны.
Мужчина издал тихий смешок-всхлип и наконец открыл глаза. В меня ударил ровный, обжигающе-прекрасный свет, заставив сердце замереть. Каратели были судиями Темных земель, защитниками равновесия, палачами для оступившихся, всесильными и неподкупными. Им не было равных, потому что они не равнялись ни на кого.
– Беатрис, – он читал мои воспоминания и видел насквозь, – моих сил едва хватает, чтобы удерживать стены здания. Если я буду отвлекаться на такие пустяки, как боль и потеря крови, это местечко превратиться в руины.
Я вздрогнула. Ох как же была права диспетчер. Нас действительно спасло чудо, имя которому невесть как оказавшийся в этом месте Каратель.
Мужчина снова прикрыл глаза и хрипло, как-то надсадно дышал ртом, а я принялась поспешно затягивать ремень выше раны. Вновь ожила информационная панель.
– Готовы! – коротко сообщил патрульный, и я потянулась к валяющемуся рядом селектору.
Дав команду выжившим, вновь повернулась к Карателю и тихо спросила:
– Сделать еще что-то?
– Кровь ты остановила. Теперь уходи. Я проживу еще минут семь, потом здание рухнет.
Я встала и поплелась к окну.
Семь минут – это мало. Для перепуганных людей нужна смелость, чтобы прыгнуть в невидимую для глаза магическую сеть, для раненых нужны силы, чтобы преодолеть подоконник.
За моей спиной раздался тихий стон Карателя.
Остановилась. Поняла, что не могу уйти. Обозвала себя дурой. Вернулась.
– Входя сюда, в здание департамента, я видела двух атлантов, поддерживающих своды. Знаете, почему их два? Из-за распределения тяжести груза. – Я присела рядом с мужчиной, протянула руку и крепко переплела свои пальцы с его холодными и дрожащими. – Можете использовать меня как передатчик. Часть энергии бросите через меня, часть потратите на себя, и тогда появится шанс удержать здание чуть дольше.
– Не дури! – как-то зло прикрикнул Каратель, но тут же стиснул зубы и застонал.
Я грустно улыбнулась:
– Тем, кто здесь застрял, нужно немного больше, чем семь минут, и я могу им их дать.
Он открыл глаза, глядя на меня карими глазами, словно самый обычный человек, недовольно поджал тонкие губы и стиснул мою ладонь.
– Атланты, – выдохнул он, и меня поглотила мощь света, хлынувшего из глубин его глаз.
Было такое ощущение, что взорвалось солнце. Нет, взорвалась сотня небесных светил, и я нахожусь в самом эпицентре этого взрыва, в эпицентре смерти и жизни. У меня горело все тело, каждая клетка, через которую проходила чуждая для нее энергия, корчилась и умирала от боли. Я не видела, не слышала, не осязала, присутствовала только невероятная боль и ощущение собственной незначительности перед мощью света. Меня не было, меня уже давно развеяло на атомы, и только упрямая мысль, что надо терпеть и держаться, не давала мне уйти полностью.
А потом все закончилось. Оборвалось. Потерялось. Перестало существовать…
Через двадцать часов, когда нас нашли по чипу в информационной панели, заткнутой за пояс моих штанов, и откопали, спасатели увидели Карателя и труп мужчины.
