Маргарет Митчелл
Унесенные ветром. Том 2
«У него, конечно, нет никаких денег, – мрачно подумала Скарлетт. – Что ж, вычеркнем его и тетю Питти из списка. Остается только Ретт. Мне придется это сделать. Я должна это сделать. Но я не буду думать об этом сейчас… Нужно перевести разговор на Ретта, а потом этак невзначай спросить, нельзя ли завтра пригласить его в дом».
Она улыбнулась и сжала в ладонях пухлые ручки тети Питти.
– Дорогая тетушка, – начала Скарлетт, – давайте не будем говорить о столь тягостном предмете, как деньги. Давайте забудем об этом и поговорим о чем-нибудь приятном. Вы непременно должны мне рассказать все новости о наших старых друзьях. Как поживает миссис Мерриуэзер, как Мейбелл? Я слышала, ее маленький креол вернулся целым и невредимым? Как Элсинги, как доктор Мид? Миссис Мид?
Питтипэт оживилась, и ее детское личико перестало дрожать от слез. В мельчайших подробностях она изложила все, что ей было известно о соседях: чем занимаются, что надевают, что едят и даже о чем думают. С нотками ужаса в голосе она поведала, что до возвращения Рене Пикара с войны миссис Мерриуэзер и Мейбелл перебивались тем, что пекли пироги и продавали их солдатам-янки. Только представьте себе! Бывали дни, когда на заднем дворе у них десятками толпились в очереди янки, ожидая свежеиспеченных пирогов. Вернувшись с войны, Рене стал каждый день вывозить старый фургон в лагерь янки и продавать солдатам пироги, пирожные и бисквитное печенье. Миссис Мерриуэзер сказала, что, как только они заработают еще немного денег, она откроет в центре города магазин домашней выпечки. Нет, Питти и не думает осуждать ее, но все-таки… Что до нее самой, сказала Питти, то она скорее будет голодать, чем торговать с янки. Она взяла себе за правило окидывать каждого встречного янки презрительным взглядом и с подчеркнуто оскорбленным видом переходить на другую сторону улицы, хотя, добавила она, при плохой погоде это доставляет некоторые неудобства. Скарлетт поняла, что никакие жертвы, даже грязные туфли, не могут быть слишком большим неудобством для мисс Питти, если уж она решила доказать свою преданность Конфедерации.
Миссис Мид и доктор лишились своего дома, когда янки подожгли город, и у них нет ни денег, ни сил на его восстановление, особенно после потери Фила и Дарси. Миссис Мид сказала, ей больше не нужен собственный дом: какой смысл в доме, если там нет ни детей, ни внуков? Оставшись в одиночестве, они переехали жить к Элсингам, которые отремонтировали разрушенную часть дома. Мистер и миссис Уайтинг тоже занимают там комнату, и миссис Боннелл поговаривает о переезде к Элсингам, если ей удастся сдать свой дом какому-нибудь семейному янки.
– Но как же они все там умещаются? – удивилась Скарлетт. – Миссис Элсинг, Фанни, Хью…
– Миссис Элсинг и Фанни спят в гостиной, а Хью – на чердаке, – пояснила тетя Питти, прекрасно осведомленная о размещении всех своих старых друзей. – Дорогая моя, мне очень неприятно говорить об этом, но… миссис Элсинг называет их «платными гостями», хотя на самом деле, – тетя Питти понизила голос, – они там всего лишь постояльцы. Миссис Элсинг устроила пансион! Разве это не ужасно?
– Я думаю, это замечательно, – ответила Скарлетт. – Мне остается лишь мечтать о таких «платных гостях» в Таре, а то за последний год у меня одни нахлебники. Может, тогда мы бы так не обнищали.
– Скарлетт, как ты можешь говорить такие вещи? Твоя бедная матушка, должно быть, переворачивается в могиле при одной мысли о том, чтобы брать деньги за гостеприимство! Конечно же, миссис Элсинг была просто вынуждена так поступить, ведь, пока она шила на заказ, Фанни расписывала фарфор, а Хью немного подрабатывал продажей дров, они едва концы с концами сводили! Представь себе, милая, Хью пришлось торговать дровами! А ведь он уже был готов приступить к адвокатской работе! У меня просто слезы наворачиваются от одной только мысли о том, чем вынуждены заниматься наши мальчики!
Скарлетт подумала о рядах хлопковых кустов под раскаленным латунным небом Тары, о том, как болела спина, когда она гнулась над ними. Она вспомнила плуг в своих неумелых, покрытых волдырями руках и подумала, что Хью Элсинг не заслуживает никакого особого сочувствия. Какой же наивной и глупой старушкой была тетя Питти, какой счастливицей в своем слепом неведении: мир рухнул у нее на глазах, а она так ничего и не поняла!
– Если ему так не нравится торговать дровами, почему бы ему не заняться юридической практикой? Что, во всей Атланте не осталось ни одной адвокатской конторы?
– Что ты, милая моя! В Атланте много адвокатских контор. Теперь почти все друг на друга в суд подают. Все сгорело, межевые столбы пропали, теперь никто понять не может, где чья земля начинается, а где кончается. Только на этом денег не заработаешь. Податели исков сами без денег. Вот Хью и приходится торговать… Ох, чуть не забыла! Но ведь я тебе писала? Фанни Элсинг завтра выходит замуж, и ты непременно должна там быть. Миссис Элсинг очень обрадуется, как только узнает, что ты в городе. Надеюсь, у тебя есть другое платье. Не хочу сказать, что это платье дурно, милая, но… знаешь, оно выглядит немного поношенным. У тебя ведь есть красивое платье? Я так рада, ведь это будет первая настоящая свадьба в Атланте, с тех пор как пал город. Торты и вино, потом танцы, хотя я просто не представляю, как Элсинги все это устроят, у них ведь совсем мало денег.
– И за кого же Фанни выходит замуж? Я думала, после того как Даллас Маклюр погиб при Геттисберге…
– Дорогая, ты не должна осуждать Фанни. Не все хранят верность мертвым, как ты бедному Чарли. Дай-ка припомнить, как же его зовут? Все время забываю имена… Том как-то там. Я прекрасно знала его матушку, мы вместе учились в женском пансионе в Ла-Гранже. Она из тамошних Томлинсонов, а ее матушка… Как же ее… Перкинс? Паркинс? Паркинсон! Да, именно. Из Спарты. Очень хорошая семья, но все же… я даже не знаю, следует ли в этом признаваться, но, честно говоря, я просто не понимаю, как Фанни решилась выйти за него замуж!
– Он много пьет или…
– Нет, дорогая, нет! Его репутация безупречна, но, видишь ли, его ранило разрывным снарядом… очень низко, и это повредило ему ноги, и теперь… мне так неприятно об этом говорить, но он ходит, широко расставив ноги, и это придает ему весьма вульгарный вид, понимаешь? Это выглядит очень некрасиво. Никак не возьму в толк, зачем она за него выходит.
– Девушкам приходится выходить замуж.
– Совсем не обязательно, – обиделась тетя Питти. – Я ведь никогда не была замужем.
– Простите, дорогая тетушка, я вовсе не вас имела в виду! Всем известно, каким успехом вы пользовались. Да и сейчас пользуетесь! Помнится, старый судья Карлтон все кидал на вас смущенные взгляды, пока я…
– О, Скарлетт, перестань! Ах, этот старый дурак! – хихикнула Питти, к которой вернулось хорошее настроение. – Но ведь Фанни пользовалась таким успехом, что могла составить себе и более удачную партию. И я не верю, что она любит этого Тома как его там. Просто не верю, что она смогла оправиться после гибели Далласа Маклюра, но ведь она не такая, как ты, моя дорогая. Ты осталась верна дорогому Чарли, хотя уже раз десять могла бы выйти замуж. Мы с Мелли часто говорили о твоей преданности его памяти, когда все вокруг называли тебя бессердечной кокеткой.
Скарлетт пропустила это бестактное признание мимо ушей и опять искусно перевела разговор на старых друзей. Ей не терпелось заговорить о Ретте, но не могла же она сразу после приезда взять да и спросить о нем напрямую: это подвигло бы старую даму на размышления в совершенно нежелательном направлении. У тетушки еще будет уйма времени для самых черных подозрений, если Ретт откажется на ней жениться.
Тетя Питти радостно щебетала, довольная как ребенок, что есть кому ее слушать. Дела в Атланте идут из рук вон плохо, уверяла она, и все из-за козней этих мерзавцев-республиканцев. Их злодеяниям нет предела, и самое ужасное – они забивают всяким вредным вздором головы несчастных черномазых.
– Милая, они хотят разрешить неграм голосовать! Ты когда-нибудь слышала подобную глупость? А впрочем, я даже не знаю… если подумать, то у дядюшки Питера ума больше, чем у любого республиканца, и манеры намного лучше, только дядюшка Питер слишком хорошо воспитан, не пойдет он голосовать. Но сама идея настолько сбила негров с толку, что у них совсем в голове помутилось. Некоторые стали ужасно наглыми. По вечерам на улицах теперь небезопасно, и даже среди бела дня они спихивают дам с тротуаров прямо в грязь. А если какой-нибудь джентльмен попробует вступиться, его арестовывают… О, моя дорогая, я тебе говорила, что капитана Батлера посадили в тюрьму?
– Ретта Батлера?
Новость буквально оглушила Скарлетт, но она была благодарна тетушке Питти, избавившей ее от необходимости самой начинать разговор о Ретте.
– Вот именно! – От волнения у тетушки Питти порозовели щеки, и она села прямее. – В эту самую минуту он сидит в тюрьме за то, что убил негра, и его могут повесить! Только представь себе, повесить капитана Батлера!
У Скарлетт болезненно перехватило дух, она молча уставилась на пухленькую смешную старушку, безмерно обрадованную тем, что ее слова произвели столь сильное впечатление.
– Его вина еще не доказана, но ведь кто-то же убил черномазого, оскорбившего белую женщину. А янки очень недовольны, потому что в последнее время убито много нахальных черномазых. Они не могут доказать вину капитана Батлера, но доктор Мид говорит, что его хотят повесить просто для примера, чтоб другим неповадно было. Доктор говорит, что, если его повесят, на счету у янки это будет первое доброе дело, но я, право, даже не знаю… Подумать только – всего неделю назад капитан Батлер был у меня в гостях и принес мне в подарок роскошную перепелку, и о тебе спрашивал, говорил, что обидел тебя тогда, во время осады, и боится, что ты никогда его не простишь.
– Как долго они его продержат?
– Неизвестно. Может, пока не повесят, а может, они еще не сумеют доказать его вину. Но этим янки, кажется, совершенно все равно, виновен человек или нет, им лишь бы кого-нибудь повесить. Они страшно напуганы, – тут тетушка загадочно понизила голос, – из-за Ку-клукс-клана. В твоем графстве действует Ку-клукс-клан? Милая моя, я уверена, что и у вас он есть, просто Эшли ничего не говорит тебе и девочкам. Члены клана не имеют права рассказывать. По ночам они разъезжают, переодетые привидениями, и посещают «саквояжников», которые воруют деньги, и нахальных негров. Иногда просто пугают и предупреждают, чтобы те покинули Атланту, но если те не слушаются с первого раза, их бьют хлыстом и, – Питти перешла на шепот, – порой убивают и бросают тело прямо на виду, а на нем табличка с надписью «Ку-клукс-клан». Вот янки и злятся – хотят кого-нибудь повесить в назидание остальным… Но Хью Элсинг считает, что его не повесят. Янки думают, что капитан Батлер знает, где деньги, а сказать не хочет. Вот они и пытаются заставить его рассказать.
– Какие деньги?
– Разве ты не знаешь? Разве я не писала? Дорогая моя, да ты совсем похоронила себя в своей Таре! Весь город гудел, когда капитан Батлер вернулся с хорошими лошадьми, с каретой, с полными карманами денег, пока мы тут голодали. Все были просто вне себя! Ты только представь себе: у этого спекулянта, который только и знал, что говорил гадости о Конфедерации, полно денег, а мы все обнищали. Всем, конечно, хотелось узнать, откуда у него эти деньги, но никто, кроме меня, не осмелился спросить напрямик, а когда я спросила, он просто рассмеялся и сказал: «Можете быть уверены, они достались мне нечестным путем». Ты же знаешь, он вечно только и делает, что отшучивается.
– Но ведь всем известно, что он сделал деньги во время блокады…
– Конечно, милая, кое-что он заработал на блокаде. Но это лишь капля в море, на самом деле у него денег гораздо больше. Все, даже янки, считают, что он где-то спрятал миллионы долларов золотом, казну правительства конфедератов.
– Миллионы… золотом?
– Да, девочка моя, ты только спроси себя, куда подевалось все золото Конфедерации? Кто-то его прикарманил, и капитану Батлеру наверняка тоже перепала немалая доля. Янки думали, что эти деньги, покидая Ричмонд, унес президент Дэвис, но, когда беднягу поймали, у него не нашли ни цента. А после войны оказалось, что в казне совсем нет денег, и теперь все думают, что один из тех, кто возил товар через блокаду, взял их, а теперь помалкивает.
– Миллионы… золотом! Но как же…
– А разве капитан Батлер не возил кипы хлопка в Англию и в Нассау, чтобы продавать там от имени правительства Конфедерации? – победно спросила тетушка Питти. – Не только свой хлопок, но и хлопок правительства? А знаешь, сколько можно было заработать на продаже хлопка в Англии во время войны? Его забирали по любой цене! Капитан Батлер работал на правительство как свободный посредник и должен был продавать хлопок, а на полученные деньги закупать оружие и поставлять его нам. Но когда кольцо блокады окончательно сомкнулось, он уже не мог провозить оружие, да и потратить на его закупку даже сотой доли этих хлопковых денег тоже не мог: миллионы долларов так и осели в английских банках, куда их положил капитан Батлер и другие капитаны, ожидая, пока блокада ослабнет. И вовсе не факт, что эти деньги лежат на счетах правительства Конфедерации. Они положили их на свои собственные счета, и эти деньги все еще там… С тех пор как война кончилась, все только об этом и говорят, все осуждают спекулянтов, а когда янки арестовали капитана Батлера за убийство черномазого, до них, должно быть, дошли эти слухи, и теперь они хотят узнать, где деньги. Понимаешь, все деньги Конфедерации теперь принадлежат янки, по крайней мере, сами янки так считают. Но капитан Батлер уверяет, что понятия не имеет ни о каких деньгах… Доктор Мид говорит, что в любом случае его должны повесить, хотя для вора и спекулянта виселица – слишком мягкое наказание… Дорогая, что с тобой! Тебе дурно? Я тебя расстроила своей болтовней? Знаю, он когда-то за тобой ухаживал, но я думала, тебе давно уже до него дела нет. Лично я его никогда не одобряла, ведь он такой бездельник…
– Он мне не друг, – выдавила из себя Скарлетт. – Во время осады у нас с ним вышла ссора после вашего отъезда в Мейкон. Где… где он сейчас?
– В пожарной части, рядом с городской площадью!
– В пожарной части?
Тетушка Питти ликующе рассмеялась:
– Да, в пожарной части. Янки теперь используют ее вместо военной тюрьмы. Янки расселились в бараках вокруг городской управы на площади, а пожарная часть как раз у них под боком. Вот там и держат капитана Батлера. Да, ты знаешь, Скарлетт, вчера до меня дошел удивительный слух насчет капитана Батлера. Не помню, кто мне об этом говорил… Помнишь, какой он всегда был ухоженный, прямо щеголь, а они держат его в пожарной части и не дают ему мыться, а он каждый день требовал, чтобы ему дали принять ванну, и вот в конце концов его выпустили из камеры на площадь, а там стоит поилка для лошадей, длинное такое корыто, они в нем целым полком моются в одной воде! Ему предложили там искупаться, а он заявил, что предпочитает сохранить родную южную грязь, она, дескать, ему дороже грязи янки…
Скарлетт слушала веселый щебет тетушки, но не слышала ни единого слова. В голове у нее вертелись только две мысли: у Ретта больше денег, чем она думала, и он в тюрьме. То, что он в тюрьме и его могут повесить, несколько меняло расстановку сил: у нее появилась надежда. Ее ничуть не трогало, что Ретта могут повесить. Ей так срочно, так отчаянно нужны были деньги, что его дальнейшая судьба ее совсем не заботила. К тому же она отчасти разделяла мнение доктора Мида о том, что смерть на виселице слишком хороша для него. Мужчина, посреди ночи бросивший женщину на дороге между двумя враждующими армиями и отправившийся бороться за уже проигранное дело, заслуживает виселицы… Вот если бы выйти за него замуж, пока он в тюрьме, после казни все эти миллионы перешли бы к ней. К ней одной! А если женить его на себе никак не удастся, возможно, она сумеет попросить денег взаймы, пообещав, что выйдет за него замуж, как только его освободят, или пообещав… да что угодно! Если его повесят, ей никогда не придется возвращать этот долг.
В голове у нее мгновенно сложилась радужная картина: она становится богатой вдовой благодаря любезному вмешательству правительства янки. Миллионы золотом! Она сможет отремонтировать Тару, нанять работников и засадить землю хлопком на много миль вокруг. У нее будут красивые платья, любая еда, и у Сьюлин и Кэррин тоже все будет. И Уэйда она будет сытно кормить, чтобы щечки у него стали пухленькие, купит ему теплые вещи, наймет гувернантку, а потом отправит учиться в университет… чтобы он не вырос босяком и невеждой, как все эти белые голодранцы. Она сможет нанять хорошего доктора, который будет присматривать за отцом, а Эшли… чего бы только она не сделала для Эшли!
Монолог тетушки Питтипэт неожиданно прервался, и она спросила:
– В чем дело, Мамушка?
Вернувшись из страны грез, Скарлетт увидела стоящую в дверях Мамушку. Сложив руки под передником, она смотрела на свою воспитанницу настороженным и пронизывающим взглядом. Хорошо бы знать, подумала Скарлетт, давно ли она там стоит и что успела услышать. Похоже, все, судя по блеску в ее старых глазах.
– Мисс Скарлетт прямо с ног валится от усталости. Лучше бы ей пойти прилечь.
– Да, я устала, – сказала Скарлетт, поднимаясь и бросив на Мамушку по-детски беспомощный взгляд. – Боюсь, я к тому же еще и простудилась. Тетя Питти, вы не станете возражать, если завтрашний день я проведу в постели и не составлю вам компанию? Я могу нанести визиты в любое другое время, к тому же завтра вечером мне очень хочется попасть на свадьбу к Фанни. А если мне станет хуже, я не смогу пойти. Полежать денек в постели – это для меня роскошь.
В глазах Мамушки мелькнуло беспокойство: она пощупала руки Скарлетт и заглянула ей в глаза. Ее воспитанница и в самом деле выглядела плохо. Ее возбуждение исчезло без следа, она побледнела, ее явно знобило.
– Голубка моя, руки у вас как ледышки. Отправляйтесь в кроватку, а я принесу вам чаю с ромашкой да горячий кирпич положу, чтобы вы пропотели.
– Ох, какая же я глупая! – воскликнула пухленькая старушка, проворно вскочив со стула и поглаживая руку Скарлетт. – Трещу как сорока, а о тебе совсем забыла. Девочка моя, ты завтра весь день будешь нежиться в постельке, и мы сможем поболтать всласть… О нет, дорогая, к сожалению, нет, я не смогу с тобой посидеть. Я обещала провести завтрашний день с миссис Боннелл. Она слегла с гриппом. И ее кухарка тоже. Мамушка, я так рада, что ты здесь. Утром ты должна пойти со мной, будешь помогать.
Мамушка торопливо проводила Скарлетт вверх по темным ступенькам, что-то бормоча о холодных руках и тонких туфлях; Скарлетт покорно со всем соглашалась, а в душе торжествовала. Все складывалось просто отлично. Если ей завтра удастся усыпить подозрения Мамушки и спровадить ее из дома с утра пораньше, она сможет отправиться в тюрьму и повидать Ретта. Поднимаясь по лестнице, она услыхала слабый раскат грома и, остановившись на столь памятной лестничной площадке, подумала, что он похож на пушечный выстрел во время осады. Скарлетт вздрогнула. Отныне раскаты грома всегда будут напоминать ей грохот орудий и войну.
Глава 34
На следующее утро из-за облаков временами проглядывало солнце, резкий ветер стремительно гнал по небу темные тучи, гремел оконными рамами и глухо стонал по всему дому. Скарлетт прочла короткую молитву, поблагодарив Бога за то, что прекратился ночной дождь, – всю ночь она пролежала без сна, слушая его стук, означавший приговор ее бархатному платью и новой шляпке. Завидев первые лучи солнца, она тут же воспряла духом и с трудом удерживала себя в постели, хрипло покашливая с бледным и умирающим видом, пока тетушка Питти, Мамушка и дядюшка Питер не отправились к Боннеллам. Когда наконец хлопнула калитка и в доме никого не осталось, кроме распевавшей на кухне кухарки, Скарлетт выскользнула из постели и вынула из платяного шкафа свои обновки.
Сон освежил ее и придал бодрости, а в холодной очерствевшей глубине своего сердца Скарлетт почерпнула столь необходимое ей мужество. В самом предвкушении предстоящей схватки умов с мужчиной, с любым мужчиной, было что-то, заставившее ее почувствовать себя в своей стихии, а мысль о том, что после многомесячной борьбы с бесчисленными невзгодами ее ожидает встреча с настоящим живым противником, которого можно разгромить собственными силами, воодушевляла ее еще больше.
Трудно было одеваться без посторонней помощи, но Скарлетт в конце концов справилась и, надев шикарную шляпку с лихим плюмажем, ринулась в комнату тетушки Питтипэт полюбоваться на себя в большом зеркале. До чего же хороша! Петушиные перья придавали ей отчаянно-задорный вид, а глаза под темно-зеленым бархатом шляпки вдруг стали поразительно яркими, засверкали как изумруды. Платье просто бесподобное, смотрится так богато, так нарядно и в то же время достойно! Как замечательно снова надеть красивое платье! До того приятно было осознавать, что она выглядит привлекательной и соблазнительной, что Скарлетт порывисто наклонилась к зеркалу и поцеловала свое отражение, тут же рассмеявшись над собственной глупостью. Она накинула на плечи кашемировую шаль Эллин с восточным рисунком, но поблекший цвет старой шали портил впечатление от зеленого платья и придавал ей слегка потрепанный вид. Найдя в платяном шкафу тетушки Питти большую черную накидку – тонкую, для осенней погоды, – которую тетушка надевала только по воскресеньям, Скарлетт заменила ею материнскую шаль, в уши вдела привезенные из Тары бриллиантовые сережки и, вздернув голову, осмотрела себя. Серьги мелодично звякнули, и, довольная произведенным эффектом, Скарлетт напомнила себе, что при встрече с Реттом нужно будет вскидывать голову почаще. Играющие серьги всегда привлекают мужское внимание, а девушкам придают неотразимо задорный вид.
Как жаль, что у тетушки Питти только одни перчатки: те, что сейчас надеты на ее пухлые ручки! Без перчаток ни одна женщина не может чувствовать себя настоящей леди, но у Скарлетт не было ни единой пары с тех пор, как она покинула Атланту. От тяжелой работы в Таре ее руки загрубели. Какая уж тут красота! Что ж, с этим ничего не поделаешь. Она возьмет тетушкину котиковую муфточку и спрячет в нее руки. Скарлетт увидела в этом последний завершающий штрих своей элегантности. Теперь, глядя на нее, никто не догадается, что бедность и нужда стоят у нее за плечами.
Главное, чтобы об этом не догадался Ретт. Пусть думает, что ею движут одни только лишь нежные чувства.
Скарлетт на цыпочках прокралась вниз по лестнице и вышла из дома, пока кухарка, ничего не подозревая, распевала на кухне во все горло. Чтобы ускользнуть от всевидящего ока соседей, она торопливо пробежала по Пекарской улице, а на Плющовой улице присела на тумбу коновязи у сгоревшего дома в надежде, что какая-нибудь карета или фургон подвезет ее. Солнце, выглядывающее из-за туч, на миг освещало улицу обманчиво ярким светом, но совсем не грело и тут же снова пряталось, ветер, проникая под юбку, трепал кружева ее панталон. Погода оказалась холоднее, чем ожидала Скарлетт. Она поплотнее закуталась в тонкую накидку тетушки Питти, нетерпеливо дрожа всем телом, и уже решила было проделать весь долгий путь через город к лагерю янки пешком, когда на улице появился разболтанный фургон, запряженный старым мулом. Фургоном правила жующая табак старуха с обветренным и сморщенным лицом, выглядывающим из-под обвисших полей поношенного капора. Она направлялась в сторону городской управы и с недовольным ворчанием все же согласилась подвезти Скарлетт, хотя сразу стало ясно, что ни нарядная шляпка, ни муфточка, ни бархатное платье не произвели на нее должного впечатления.
«Она приняла меня за потаскушку, – подумала Скарлетт. – И с этим, пожалуй, не поспоришь!»
Когда они наконец добрались до городской площади и увидели впереди высокий белый купол городской управы, Скарлетт поблагодарила старуху, слезла с козел и проводила взглядом отъезжающий фургон. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на нее не смотрит, она ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец, и до боли искусала губы, чтобы они стали красными. Затем, поправив шляпку и пригладив волосы, Скарлетт окинула взглядом площадь. Двухэтажное краснокирпичное здание городской управы уцелело от пожара, но под серым небом оно выглядело мрачным и заброшенным. Окружив здание со всех сторон так, что на городской площади, в центре которой оно стояло, не осталось ни клочка свободной земли, тянулись рядами потрепанные и забрызганные грязью военные палатки. Повсюду слонялись солдаты-янки. Скарлетт нерешительно посмотрела на них, чувствуя, что мужество покидает ее. Как ей отыскать Ретта в самом сердце вражеского лагеря?
Она взглянула на пожарную часть, расположенную в глубине улицы, и увидела, что широкие арочные двери заперты на тяжелые засовы, а по обеим сторонам здания парами ходят туда-сюда часовые. Ретт там, внутри. Но что она скажет солдатам-янки? И что они ответят? Скарлетт расправила плечи. Если уж она не побоялась убить одного из янки, стоит ли бояться простого разговора с другим?
Опасливо ступая по проложенным в грязи камням, она пересекла улицу и подошла к одному из часовых в синей шинели, застегнутой до самой шеи от пронизывающего ветра.
– Вам что-то нужно, мэм? – В его голосе слышался непривычный гнусавый акцент Среднего Запада, но говорил он вежливо и уважительно.
– Мне нужно встретиться с одним человеком… с заключенным.
– Даже не знаю, – почесывая затылок, ответил часовой. – С посещениями здесь очень строго и… – Он замолчал и пристально посмотрел на нее. – Боже праведный! Леди, только не плачьте! Идите прямо в штаб и поговорите с офицерами. Держу пари, они позволят вам свидеться с ним.
В ответ Скарлетт, даже не думавшая плакать, одарила его ослепительной улыбкой. Он повернулся к другому часовому, неторопливо вышагивающему вдоль стены, и окликнул его:
– Эй, Билл, поди-ка сюда.
Второй часовой, крупный мужчина, укутанный по уши в синюю шинель, из которой торчали только грозные черные усы, прямо по грязи подошел к ним.
– Отведи эту даму в штаб.
Скарлетт поблагодарила его и последовала за часовым.
– Осторожно, не сверните ножку на этих камнях, – сказал солдат, взяв ее под руку. – И юбочки подберите, а то, не ровен час, запачкаете.
Голос, звучавший из-под усов, был такой же гнусавый, но добрый и приятный, а рука твердо и почтительно поддерживала ее под локоть. Оказывается, янки не так уж и плохи!
– Ну и денек вы выбрали для прогулки, леди, – заметил сопровождающий. – В такую холодину лучше было дома посидеть. Вы издалека приехали?
– Да, прямо с другого конца города, – ответила Скарлетт, тронутая его участием.
– В такую погоду негоже леди выходить из дому, – назидательно изрек солдат, – этак и грипп подхватить недолго. Вот здесь командный пункт, леди… Э-э-э… в чем дело?
– Этот дом… в этом доме ваш штаб?
Глядя на очаровательное старинное здание, выходившее фасадом на площадь, Скарлетт чуть не расплакалась. Во время войны она так часто бывала здесь на балах! Это был прекрасный, веселый дом, а теперь… теперь над ним развевался большой флаг Соединенных Штатов.
– В чем дело?
– Ни в чем… просто… просто… когда-то я знала тех, кто здесь жил.
– Что ж, очень жаль, но ничего не поделаешь. Думаю, сами хозяева не узнали бы теперь этот дом, там ведь внутри все перегородки снесли. Теперь, мэм, ступайте внутрь и спросите капитана.
Она поднялась по ступенькам, с нежностью поглаживая разбитые белые перила, и открыла входную дверь. В холле было темно и холодно как в склепе, а у закрытых раздвижных дверей того, что когда-то было столовой, стоял продрогший часовой.
– Мне нужно видеть капитана, – сказала Скарлетт.
Часовой открыл двери, и она вошла в комнату. Сердце у нее неистово колотилось, лицо горело от смущения и волнения. В комнате стоял спертый запах копоти, табачного дыма, седельной кожи, пропотевших шинелей и немытых тел. Голова у Скарлетт закружилась, перед глазами каруселью мелькали голые стены с оборванными обоями, ряды висящих на гвоздях синих шинелей и шляп с широкими опущенными полями, ревущий пламенем камин, длинный, заваленный бумагами стол, группа офицеров в синих мундирах с медными пуговицами.
Скарлетт сделала глубокий вдох, и к ней вернулся голос. Ни в коем случае нельзя показывать этим янки, что ей страшно. Она должна выглядеть обворожительной, как никогда, уверенной в себе и беззаботной.
– Капитан?
– Я тут капитан, – ответил толстяк в расстегнутом мундире.
– Мне необходимо встретиться с заключенным, капитаном Реттом Батлером.
– Опять Батлер? Да он прямо нарасхват, – засмеялся капитан, вынимая изо рта жеваную сигару. – А вы его родственница, мэм?
– Да… Я… я его сестра.
Он вновь рассмеялся:
– Больно много у него сестер! Вот только вчера одна приходила.
Скарлетт вспыхнула. Кто-нибудь из этих девиц, с которыми якшается Ретт, может, даже сама Уотлинг. А эти янки думают, что и она такая же. Это было невыносимо. Нет, даже ради Тары она больше ни секунды не станет терпеть подобные оскорбления. Она повернулась к дверям и с негодованием схватилась за ручку, но тут к ней подошел другой офицер. Он был гладко выбрит и молод, а его глаза смотрели весело и дружелюбно.
– Одну минуточку, мэм. Может, присядете к огню, погреетесь? А я пока узнаю, что можно для вас сделать. Как вас зовут? Та… леди, что заходила вчера… он отказался встретиться с ней.
Бросив негодующий взгляд на засмущавшегося капитана, Скарлетт опустилась на предложенный стул и назвала свое имя. Симпатичный молодой офицер накинул шинель и вышел из комнаты, а оставшиеся перешли к дальнему краю стола и о чем-то тихо заговорили, перебирая бумаги. Скарлетт с удовольствием вытянула ноги к огню, только теперь почувствовав, как сильно они замерзли. Жаль, что она вовремя не догадалась вложить картонную стельку в одну из туфель, в подошве которой зияла дыра. Через какое-то время за дверью послышались голоса, и она узнала смех Ретта. В открывшуюся дверь ворвался сквозняк: появился Ретт – без шляпы, в длинном плаще, небрежно наброшенном на плечи. Он был грязный, небритый, без галстука, но, несмотря на беспорядок в одежде, все такой же франт. При виде Скарлетт его черные глаза радостно вспыхнули.
– Скарлетт!
Как и прежде, он взял ее за руки, и она опять – как и прежде – ощутила исходящую от него жаркую и волнующую жизненную силу. Она и опомниться не успела, как он наклонился и, щекоча усами, поцеловал ее в щеку. Почувствовав, как она испуганно отпрянула, он обхватил ее за плечи, воскликнул: «Моя милая сестричка!» – и ухмыльнулся, наслаждаясь тем, что ей приходится терпеть его ласку и деться некуда. Скарлетт невольно рассмеялась тому, как ловко он использовал свое «родственное положение». Какой же он все-таки мерзавец! Тюрьма его ничуть не изменила.
