bannerbannerbanner
Восхождение царицы

Маргарет Джордж
Восхождение царицы

Полная версия

Это было на удивление трудно. Вода ощущалась плотной, я словно вязла в ней, а волны, хоть и не сильные, колыхали меня туда-сюда, заставляя терять равновесие. Наконец (как раз в тот момент, когда нахальная волна обдала мое лицо фонтаном брызг) я ухватилась за крепкий деревянный борт, перелезла через него и оказалась на палубе. Мардиан появился сразу после меня; он и не подозревал о моих страхах. Когда мы оба забрались в лодку, Олимпий перевалился через нос с линем в руках.

– Ну наконец-то. А я уж думал, вы никогда не дойдете! – Он строго посмотрел на меня. – Смешно, конечно, но можно подумать, будто ты никогда и ног в море не мочила!

Он рассмеялся, ибо подобная мысль казалась ему нелепой.

К счастью, продолжать Олимпий не стал. Он пристроился у рулевого весла и занялся парусом. Он поймал налетевший западный ветерок, и нас развернуло вправо; лодка накренилась, и я вцепилась в борт, ощущая неожиданно возникшую в желудке свинцовую тяжесть. А вот мои приятели, судя по улыбкам на их лицах, явно были в восторге.

Что поделать: люди разные, и то, что для одного – приятная прогулка, для другого может стать тяжким испытанием. Даже близкие друзья не всегда догадываются об этом.

Олимпий правил вглубь гавани, где дрейфовали более крупные суда. Я глянула вниз и со страхом заметила, что дно под нами исчезает. Поначалу я смотрела, как пятна солнечного света играли на песке, видела рыб и морские водоросли, но потом все это стало уходить в глубину и теряться в тенях.

Я почувствовала, как холодная волна паники поднимается к моему горлу, поскольку наш курс явно повторял маршрут того давнего плавания, и мы приближались к месту, где приключилась беда. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на легком плеске воды о борта.

Неожиданно Олимпий вскрикнул: лодка взлетела на гребень большой волны и ухнула вниз. Так, словно на лошади перескакиваешь высокий барьер и падаешь. Лицо мое окатили брызги, я слизнула с губ морскую соль и сильно сглотнула.

Мы плавали долго, не один час, то приближались к более крупным судам, то удалялись от них. Олимпий пребывал в упоении. На меня он совершенно не обращал внимания, за что я, надо сказать, была ему весьма признательна. Мардиан же неотрывно глядел через борт в воду, надеясь усмотреть кальмара, морского ежа, а то и дельфина. Волны хлестали ему в лицо, но ему было все равно.

Ни навеса, ни каких-либо ограждений на суденышке Олимпия не имелось, как и оравы слуг, которые кричат и прыгают вокруг. От этих воспоминаний я была избавлена. Но вот яркие цвета, звуки и запахи моря нахлынули на меня, как в прошлый раз. Однако я больше не была беспомощным младенцем в чужих руках. Теперь у меня самой хватало сил, чтобы держаться прямо и совладать с новым испытанием.

Наконец – наконец-то! – Олимпий повернул лодку к дворцовому причалу. Солнце уже прошло половину пути к закату; начался прилив, он тянул нас к берегу. К качанию на волнах мы привыкли, Олимпия это уже не повергало в восторг, а меня – в ужас. Я справилась со своим страхом.

– А теперь давайте поплаваем! – неожиданно объявил Олимпий.

Он бросил в воду привязанный к веревке камень, который должен был служить якорем. Груз, булькнув, пошел ко дну, веревка натянулась и дернула лодку влево.

Только этого не хватало – а я-то думала, что все вот-вот закончится! С морской прогулкой кое-как обошлось, но купание… Ведь я не умела плавать!

Олимпий нырнул за борт, чисто и аккуратно вошел в воду и исчез на глубине. Мой желудок сжался в ком, хотя я и знала, что мальчик сейчас вынырнет. Или, скорее, я надеялась, что он вынырнет. Так и произошло: Олимпий появился на поверхности с другой стороны лодки и обдал нас с Мардианом стеной брызг.

Мардиан, уже промокший до нитки, издал негодующий вопль и спрыгнул через борт, как пущенный из катапульты камень, отчего на мою бедную голову обрушилось еще больше воды. Потом оба мальчика начали в воде схватку с криками и плеском, стараясь в шутку потопить друг друга. Лишь спустя некоторое время они заметили, что я сижу в лодке.

– А ты чего ждешь? – крикнул Олимпий. – Можно подумать, ты боишься окунуться!

Он хотел лишь поддразнить меня и, конечно же, подумать не мог, что сказал чистую правду.

«Глубоко ли тут? Накроет ли меня с головой?» – гадала я, всматриваясь через борт в волны. Слишком темно, не разглядеть дна.

– Давай прыгай! – звал Мардиан. – Вода не холодная!

Он с явным наслаждением барахтался рядом с лодкой.

Я же испытывала ужас и отвращение – коварная стихия затихла, таилась в засаде, дожидаясь возможности поглотить меня. Никто не отнимет у нее добычу!

– Один раз ты ускользнула от меня, – слышалось в шепоте волн. – Но не навсегда. Разве ты не знаешь, что вода – твой рок?

И тут на меня нахлынуло странное чувство. Я бы не решилась назвать его храбростью, хотя, возможно, это и есть храбрость отчаяния и безысходности.

Да, вода ждет. Она мой враг. Но я буду бороться и попробую захватить ее врасплох. Этого она не ожидает.

Без дальнейших раздумий (способных остановить мой порыв) я прыгнула через борт. В то же мгновение, как я зависла в воздухе над голубой бездной, меня разом охватили ужас и восторг. Вода устремилась мне навстречу, а я бросила свое тело, как плевок в ее враждебное лицо. Мы столкнулись. Вода расступилась под моим ударом, и я, стукнувшись о дно, отскочила вверх. В момент прыжка я задержала дыхание и, только когда моя голова снова оказалась над поверхностью, разинула рот и стала жадно глотать воздух.

Я нелепо молотила руками по волнам и уже снова стала погружаться, однако – о чудо! – не с головой, так что могла дышать. Нащупать ногами дно не удалось, но тут я почувствовала, что движения рук поддерживают меня, и инстинктивно скоординировала их с движениями ног, чтобы оставаться на поверхности.

– Ты изящна, как гиппопотам на суше! – поддразнил меня Мардиан. – Перестань так бултыхаться! Привлечешь морских чудовищ!

– Ты прекрасно знаешь, что никаких морских чудовищ здесь нет, – возразил Олимпий, но я заметила на себе внимательный взгляд его темных глаз.

Может быть, плескалась я и впрямь не слишком изящно, но утонуть уже не боялась: враждебная, внушавшая ужас стихия неожиданно покорилась мне. Это всего лишь теплая колеблющаяся вода. Я испытала такое облегчение, будто тело и впрямь сделалось невесомым. Поражало даже не то, что я справилась со страшным испытанием, а то, как легко оно далось.

С заходом солнца мы вернулись к причалу и привязали лодку. Наша мокрая одежда прилипала к телу, и теперь я видела, насколько Мардиан отличается от других мужчин. Олимпий в свои неполные пятнадцать лет был крепко сбитым и мускулистым. Мардиан же вытянулся в рост, но его конечности – и руки, и ноги – казались непропорционально длинными. В нем совсем не ощущалось той мужественности, что уже была заметна в Олимпии. Мускулы Мардиана оставались вялыми, плечи узкими и сутулыми.

Олимпий поблагодарил нас за то, что мы составили ему компанию, и направился домой, в греческий квартал города. Близился закат, и заходящее солнце придавало мягким волнам багряный оттенок, так что покачивающиеся на якорях корабли отбрасывали на воду пламенеющие отражения.

– Ты ведь никогда раньше не плавала, правда? – тихонько спросил Мардиан.

– Правда, – призналась я. – Но я как раз собиралась научиться, давно пора.

Я обхватила свои колени руками и положила на них голову. Из-за промокшей одежды стало чуточку холодно, но я знала, что туника скоро высохнет.

– Конечно, ты не умела плавать, и это не удивительно, – вновь заговорил Мардиан. Мне захотелось, чтобы он заткнулся. – Ты, наверное, всячески избегала воды.

Надо же, какой догадливый!

В ответ я лишь пожала плечами и с наигранной беззаботностью сказала:

– Мне не с кем было учиться: старшие сестры слишком взрослые, младшая – слишком мала.

– О, будь у тебя желание, ты нашла бы и возможность. – Он помолчал и добавил: – Думаю, если у тебя возникнет какое-то желание, ты всегда сумеешь его осуществить. – В его голосе послышалось восхищение. – Как ты решилась вот так прыгнуть! Неужели не боялась утонуть?

– Еще как боялась, – призналась я. – Но ничего другого мне не оставалось.

– Значит, ты хотела поплыть, – не отставал он. – Тебя ведь никто не заставлял, да и не мог заставить. Кстати, у тебя очень хорошо получилось. В первый раз, когда я пытался плавать, я тонул три раза!

– Я не только хотела, но и была обязана, – сказала я. – Моя мама утонула здесь, в этой самой гавани.

Он побледнел.

– Я знал, что она умерла. Но я не знал как. Прости.

– Я была рядом с ней.

Он побледнел еще сильнее, краски совсем схлынули с лица.

– И ты… помнишь?

– Только цвета, звуки, запахи. И чувство утраты. И воду, что забрала ее.

– Почему ты не сказала Олимпию? Он бы никогда не стал принуждать…

– Я знаю. Но, по правде говоря… Сколько еще могла бы я жить в Александрии, в морском порту, не осмеливаясь ступить на корабль?

Он склонил голову, тщательно подбирая слова, и наконец произнес:

– Да сохранят боги наш город в его славе и свободе.

– И да вернется мой отец-царь, и да взойдет он вновь на трон! – подхватила я и тут же осеклась, сообразив, что произнесла запретные слова, которые кто-то мог подслушать. – Ну а пока я должна сохранять веру и справляться с тем, что ослабляет меня или вредит мне. Согласись, боязнь воды – не лучшее качество для александрийской царевны.

– Ты одолела это препятствие, – промолвил юный евнух, явно потрясенный случившимся.

– Не без колебаний, – призналась я. – Пусть останется между нами, чего мне это стоило.

Хорошо иметь друзей, живущих без тревог и забот взрослой жизни. К нам, обитателям детских покоев дворца, это, увы, не относилось. Мы четверо находились под охраной и бдительным присмотром, с нас не сводили глаз и обо всем, что бы мы ни делали, докладывали их фальшивым величествам. Я, как старшая, пользовалась большей свободой, однако мое поведение привлекало к себе больший интерес и вызывало большие подозрения. Арсиноя, верная своей капризной природе, постоянно цеплялась к охране и затевала всякого рода разбирательства; судя по их полнейшей бессмысленности, только для того, чтобы лишний раз привлечь внимание к своей персоне. Это казалось мне большой глупостью: ведь если ты считаешь, что тебя окружают враги, лучше держаться как можно более незаметно.

 

Два маленьких Птолемея были слишком малы, и от них заговоров пока не ждали. Мальчиков интересовали лишь мячики и деревянные игрушки.

А я вступила в тот возраст, когда мое тело стало меняться, что неизбежно привлекало ко мне внимание. Теперь меня, как взрослую девушку, могли использовать в политических целях. Я всегда отличалась стройным телосложением, лишнего веса не набирала, а если мне и случалось поправиться, то быстро худела снова за счет своей подвижности. Лицо мое было продолговатым, с тонкими детскими чертами.

Но примерно в то время, когда отец уехал в Рим, во мне начали происходить перемены. Сначала я перестала прибавлять в росте, а мои руки и ноги пополнели. Щеки округлились, угловатость сменилась плавными линиями, а вместе с тем добавилось силы. Мячи я теперь бросала куда дальше, чем раньше, могла самостоятельно передвигать мебель и делать многое из того, что еще недавно было мне не по силам.

А мое лицо! Нос, как будто по собственной воле, начал удлиняться, а мои маленькие губки превратились в большой рот. Правда, прежний красивый изгиб губ сохранился. Лицо, что смотрело на меня из полированных серебряных зеркал, уже казалось взрослым. А взрослое лицо может таить взрослые мысли. Предательские мысли?

Эти перемены застали меня врасплох. Раньше я никогда не присматривалась к тому, как меняются черты по мере созревания и взросления. Думая о том, как выглядел тот или иной человек в детстве, я воображала себе его миниатюрную версию. Например, наш неприятный наставник Феодот – как мне казалось – всегда был таким же, только с возрастом усох. Теперь я гадала о том, как изменюсь в итоге, и внимательно наблюдала собственное преображение. Результат меня тревожил – к нынешней своей внешности я привыкла, а какова будет новая?

Конечно, мне хотелось стать красивой, об этом мечтают все девушки. Ну а если не выйдет, то хотя бы миловидной. А вдруг я окажусь мерзкой уродиной? Какая несправедливость: дожив до двенадцати лет, превратиться из милой девочки в неведомо кого!

Как-то раз я случайно услышала, что один купец говорил о будущем ребенке своей жены. Его спросили, на что он надеется, и я ожидала услышать про здорового или умного малыша. Вместо этого – никогда не забуду! – купец сказал:

– Если родится девочка, я уповаю на то, что она не будет некрасивой.

Я долго задавалась вопросом, родилась ли у него девочка и не оказалась ли она некрасивой.

И вот теперь я (когда никто не мог меня застать за таким занятием) всматривалась в зеркала, пытаясь разглядеть свое будущее лицо.

Мои грудь и талия тоже менялись. Поначалу то был лишь намек, но через год после отъезда отца перемены стали явными. Мне хотелось, чтобы грудь перестала увеличиваться, потому что это был самый очевидный, бросавшийся в глаза признак взросления. Я стала надевать плотную нижнюю одежду под широкие платья, чтобы утягивать грудь, когда направлялась на встречу со старшими сестрами-царицами: я хотела сохранить облик невинного ребенка как можно дольше. Но в моих покоях эти пелены приходилось снимать: ходить стянутой неприятно и даже болезненно.

Сложность моего положения заключалась и в том, что рядом со мной не было взрослой женщины, которая могла бы помочь и что-то подсказать. Охранники мужского пола, приставленные ко мне сестрами, для этой цели определенно не годились.

Конечно, в нормальной семье младшая сестра поговорила бы со старшими. Но у нас в первую очередь все были Птолемеями, а женщинами и сестрами – во вторую и третью.

И тут пришло то, на чем кончается детство, – главный признак женственности, означающий способность к вынашиванию детей. У меня это впервые случилось летом, когда мне минуло двенадцать, а отец отсутствовал уже больше года. Я была готова к этому и не подумала, что умираю или болею, как думают порой невежественные девочки. Суть события была мне ясна. Если меня что-то и встревожило, то лишь внезапно обрушившееся понимание: слово «ребенок», общее для мальчиков и для девочек, более ко мне не относится.

Я стала женщиной, и, помимо всего прочего, это означало возможность вступления в брак. То есть теперь меня могут выдать замуж за какого-нибудь чужеземного царя и отослать из Египта. Там пойдут дети, тревоги за них… А ведь я совсем недавно сама была ребенком и не успела по-настоящему почувствовать себя взрослой.

Это пугало меня больше всего: больше, чем незаконное правление моих сестер, больше, чем Рим, даже больше, чем смертоносная вода гавани. Природа сделала меня взрослой, а природу не уговоришь и не разубедишь.

Только Исида, моя добрая хранительница и мудрая наставница, могла меня понять. В первые дни после произошедшей во мне великой перемены я долгие часы проводила в храме у моря, глядя на статую богини.

Исида была воплощением этих тайн, совокупностью женского начала – женственности и материнства. Неудивительно, что женщины преклонялись перед той, в ком воплощалась сама их суть. Я могла лишь молить ее защитить меня в пугающем путешествии в страну взрослой жизни.

Глава 6

Отчасти, чтобы отогнать эти мысли, отчасти бунтуя против той роли, что мне (без моего согласия!) уготовила природа, я решила создать группу единомышленников – «общество Имхотепа», названное в честь легендарного врача и зодчего Древнего Египта. Членам общества предстояло заняться изучением египетского языка и старой письменности, а значит, у них должно быть главное: желание проникнуться духом давно ушедших предков и прислушаться к тому, что они шепчут нам из бездны былого.

На первых порах в общество захотели вступить многие мальчики и девочки, как соученики Мардиана, так и дети дворцовых служителей разного ранга. Возможно, поначалу их привлекло то, что во главе общества стояла царевна, но, поскольку мы работали весьма и весьма усердно, со временем они отсеялись. Остались лишь те, кого искренне интересовало наше дело. Мы хотели научиться читать письмена на древних монументах.

Впрочем, соблазняло и то, что само существование общества следовало держать в тайне. Почему? Наверное, потому что дети – а я твердо вознамерилась не отказываться от собственного детства без борьбы – любят секреты, позволяющие им ощущать собственную значимость и смелость. Мы гордились тем, что сумели создать в переполненном соглядатаями дворце тайное общество, неведомое посторонним. И конечно же, предпочитали не думать о том, что наш секрет никто не раскрыл лишь по той причине, что другие тоже считали нас детьми, и наши дела не заслуживали их внимания. Даже мои сестры, подозрительные по натуре, привыкли относиться ко мне как к малолетней дурочке и ослабили бдительность.

И в течение последующих двух лет, пока мой отец оставался в изгнании, мы тайком рыскали вокруг Александрии, выискивали древние памятники, изучали старинные рукописи в нашей библиотеке и порой декламировали друг другу древнеегипетские стихи. Еще мы – чрезвычайно смело, как нам казалось, – заходили в еврейский квартал и рассматривали их синагогу, самую большую в мире. (Действительно ли все «самое большое в мире» находилось в Александрии? Во всяком случае, тогда я была в этом уверена.) Зал синагоги был так велик и вмещал столько народу, что люди в задних рядах не могли ни видеть, ни слышать происходящего впереди, и о ходе церемонии им давали знать с помощью сигналов специальные служители, находившиеся в середине зала.

В Александрии проживало весьма внушительное количество евреев. Поговаривали, что иудеев здесь больше, чем в Иерусалиме. Это всегда озадачивало меня: ведь великий вождь Моисей, согласно еврейскому преданию, вывел их предков из Египта, где они терпели муки и пребывали в рабстве. Исход из Египта иудеи праздновали как избавление. Почему же они вернулись сюда, да еще в таком множестве? В греческом переводе священной иудейской книги – выполненном здесь, в Александрии – говорится, что бог евреев запретил им возвращаться обратно в Египет. Почему они ослушались?

Мы побывали на рыбалке в папирусовых болотах Мареотиса – огромного озера, расстилавшегося за городом со стороны, противоположной морю, и протянувшегося на много миль к западу. В другой раз мы получили разрешение посетить одно из мелких заведений бальзамировщиков, которые как мухи облепили снаружи западные стены города неподалеку от гробниц. Хотя египтяне уже не возводили столь величественных и искусных усыпальниц, как в прежние времена, состоятельные люди по-прежнему предпочитали, чтобы их тела бальзамировали. Греков традиционно кремировали, но погребальные – как и многие другие – обычаи разных народов у нас в Александрии перемешались, и многие чистокровные эллины выражали желание после смерти попасть на бальзамировочный стол Анубиса. В мастерских бальзамировщиков царило деловое оживление, и в тот день, когда мы отправились туда на экскурсию, внимания бойкого и добродушного владельца заведения дожидались три тела, отправившиеся на запад, в страну смерти.

– Если работать по правилам, как положено, на все уйдет семьдесят дней, – пояснил нам хозяин. – Сорок дней – на высушивание в соли, потом наложение пелен. Правда, теперь у нас в большинстве случаев все делается ускоренно. Нынче ведь люди спешат, торопятся неведомо куда. Особенно греки. Город задает такой темп жизни, что это сказывается и после смерти, когда спешить вроде бы и некуда.

Он показал нам несколько разновидностей гробов, многие из которых были покрыты иероглифами. Я преисполнилась гордости, когда поняла, что могу прочесть большую часть надписей.

О, мы еще много чем занимались: например, собирали славившиеся на весь мир александрийские мази и благовония. Такие, как желе на основе толченых листьев тополя, или ароматный состав из Мендеса под названием «египтянин», представлявший собой смесь бананового масла, мирры, камеди и кассия, или «метопин» из масла горького миндаля, кардамона, сладкого тростника из Генисарета и гальбана. Популярная мастика получалась при соединении лилейного масла с другими маслами и жирами. Мы изготавливали собственные составы, добавляя в жир истолченные розовые лепестки и несколько капель росы лотоса, но результат нас не устроил. Египетские благовония не имеют себе равных, но ингредиенты и пропорции каждого из них держатся в строжайшей тайне. Наблюдать за процессом приготовления нам не позволили ни в одной лавке.

Все эти действия подводили нас к самому главному, давно задуманному предприятию – посещению пирамид. Они находились недалеко от Мемфиса, где заканчивалась Дельта, и все рукава Нила соединялись воедино. Дорога туда из Александрии была долгая – несколько сотен римских миль вдоль одного из притоков Нила. Нам, конечно, следовало попросить разрешения отправиться в путь или, по крайней мере, кого-то уведомить. Однако ребяческое желание самостоятельности и стремление к приключениям таковы, что дети скорее умрут, чем признают свою слабость и попросят помощи и защиты у взрослых. Мысль о возможности в кои-то веки улизнуть от всех приводила меня в восторг.

Конечно, все равно было необходимо подготовить себе алиби. Дядя Мардиана – Небамун, дворцовый служитель невысокого ранга – неохотно согласился взять нас, но только потому, что хотел сам навестить родственников в Мемфисе.

Своему дворецкому (на самом деле он охранял меня) я сообщила, что собираюсь посмотреть на начавшийся разлив Нила, чей западный рукав находился милях в пятнадцати от города. Мой служитель счел это безопасным и не возражал. Остальные пятеро заговорщиков сообщили взрослым то же самое, и их также отпустили.

На рассвете мы отправились в дорогу. Три царские колесницы по широкой улице Сома доставили нас к причалам озера Мареотис. Там уже царило оживление: рыбаки вернулись с раннего лова и разгружали добычу, а за ними дожидались своей очереди лодки, доставлявшие товары со всего Египта. Вино из виноградников Мареотиса и Дельты, финики, папирус, драгоценные сорта древесины, пряности из земель Пунт и Сомали, порфир из восточной пустыни, обелиски из Асуана – все это привозили к озерным причалам Александрии.

Чтобы доставить нас в Мемфис, Небамун нанял суденышко – небольшое, но достаточно вместительное. Там имелось место для сна, ведь путь занимал несколько дней. Ветер в ту пору главенствовал северный, он дул против течения, что было нам на руку.

Мы направили паруса на восток как раз на восходе солнца. Лик Ра, достославного светила, поднимался из окаймлявшей водную гладь зеленой щетины папируса и тростника. Ранний ветерок, поигрывая на воде, наполнил наш парус, и мы отплыли навстречу Ра.

 

До дальней стороны озера, где каналы соединяются с Нилом, мы добрались уже ближе к вечеру. Лодочник бросил взгляд на небо и сказал, что нам следует бросить якорь, укрывшись на ночь среди камышей и огромных листьев кувшинок. Мы, разумеется, отнеслись к этому с горячим одобрением. Проснувшись посреди ночи, я услышала плеск воды, мягко ударявшей о борта лодки, шуршание стеблей папируса и крик ночной цапли где-то в зарослях. Во дворце на золоченой кровати мне никогда не спалось так хорошо.

На рассвете с болота поднялись туманы, как будто ночные духи рассеялись, убоявшись явления лика Ра. В скором времени мы уже плыли по Нилу, точнее, по его так называемому Канопскому рукаву.

В школе на уроках географии нас заставляли учить названия всех семи рукавов Дельты, и каждый образованный египтянин знал, что Канопский, Больбитинский, Себеннитский, Фатнитский, Мендесийский, Танитский и Пелузийский рукава отходят от основного русла Нила, как семь лепестков от черенка лотоса.

Канопский рукав неширокий. С обеих сторон его окружают виноградники и финиковые пальмы. Влажное плодородие прилежащих земель бросается в глаза благодаря исключительно сочной зелени, с живым цветом которой не сравниться ни малахиту в дворцовых залах, ни изумрудам в браслетах знати. Зеленый цвет – самый любимый в Египте, ибо это цвет жизни, цвет плодоносящей земли, с таким трудом отвоеванной у пустыни.

Река приняла зеленоватый оттенок. Как мне говорили, он называется «нильской зеленью», потому что нигде в мире не найдешь другого цвета, чтобы точно ему соответствовал.

– Но когда Нил поднимается, цвет меняется, – сказал Небамун. – Хапи, бог Нила, наполняет его дарующим жизнь бурым веществом, что приносит река с далекого юга, от своего истока. Когда вода разливается по нашим полям, жизнетворный ил смешивается с нашей почвой и обновляет ее силой своей магии. Вскоре подъем начнется снова. Это всегда происходит после восхода Сириуса на небосклоне.

Я улыбнулась. Неужели он действительно верит в Хапи, жирное божество Нила, и в его кувшины, питающие реку? Я знала, что один из моих предков, Птолемей Третий, пытался обнаружить исток Нила, ибо греки стремятся найти всему научное, а не божественное объяснение. Точнее сказать, они в первую очередь прибегают к науке, а когда она не дает ответа, вспоминают о богах. Однако предпринятые поиски результата не дали. Возможно, там и вправду Хапи.

Я откинулась назад и опустила руку в воду; пока мы плавно двигались, казалось, что лодка катится по бескрайним зеленеющим полям, по огромной равнине – такой изобильной и щедрой, что она казалась обителью блаженных. Плодородие достигалось за счет тысяч оросительных каналов, распространявших нильскую воду, и неустанного труда ослов – животные вращали колеса, обеспечивавшие подъем воды. Повсюду виднелись скопления домов из глинобитных кирпичей, поля были полны людей. Все это разительно отличалось от Александрии с ее голубым морем и белым мрамором; основными здешними цветами были зеленый и бурый. Другое важное отличие – все люди казались похожими друг на друга: одинаково одетые, с одним и тем же цветом кожи и волос. Не то что у нас в столице, где проживает великое множество народов и каждая улица напоминает базар.

Зато на реке пестрели самые разнообразные лодки: юркие тростниковые скорлупки с загнутыми носами, широкие грузовые баржи, перевозящие зерно и строительный камень, рыбачьи суденышки с маленькими парусами и прогулочные лодки с тростниковыми навесами от солнца. Царило такое оживление, будто мы прибыли на праздник.

Неожиданно Небамун указал на вытоптанный прибрежный виноградник, откуда к реке вела дорожка вроде бычьей тропы.

– Гляньте-ка! Это гиппопотам!

– Откуда ты знаешь? – спросил Мардиан.

– Ох, племянник, ты стал настоящим дворцовым жителем. А если б ты провел детство возле Нила, как я, то сразу же распознал бы следы этого зверюги. Смотри: вон там он вылез из воды и двинулся к винограднику, эта тропа осталась после него. Потом он повернул в сторону. Должно быть, его прогнали, и он вернулся в воду далеко впереди, выше по течению. Нам надо быть настороже: зверь может дожидаться нас впереди. Терпеть не могу гиппопотамов! Из-за них путешествовать по реке опасно.

– Разве крокодилы не опаснее? – уточнил Олимпий.

Небамун посмотрел на него так, словно изумлялся невежеству горожан, а потом указал на прибрежные тростники, где можно было разглядеть нечто вроде нескольких буро-зеленых бревен. Я напрягла зрение и приметила чуть выступавшие над водой выпуклые глаза.

– Видите, где они залегли. Спины греют на солнышке. Спору нет, для пловцов крокодилы опасны, как и для тех, кто неосторожно подходит к самой воде. Но не для лодок. Другое дело – проклятые гиппопотамы! Они лежат, почти скрытые водой, а потом внезапно выныривают под днищем и опрокидывают судно! А если проголодаются, то отправляются разорять поля: они ведь едят все, что может вырастить человек. Крокодил способен проглотить пловца, но он не будет вторгаться на вашу территорию, крушить ваши лодки и вытаптывать ваш урожай. Нет уж, по мне крокодил куда безобиднее.

– Если гиппопотам такой гадкий, почему египтяне сделали его самку богиней деторождения? – спросил Олимпий с обычной пытливостью юного ученого.

– Да, Таурт, – пробормотал Небамун. – Должен признаться, на этот вопрос мне трудно ответить. Лично мне трудно воспринимать гиппопотама, даже его беременную самку, в качестве символа материнства.

– А крокодилы? – не отставал Олимпий. – Ведь есть и бог-крокодил.

– Я слышал о храме крокодилов, где их почитают, – подхватил Мардиан. – Может, расскажешь?

Небамун призадумался.

– Это близ Мемфиса, в оазисе Моэрис, – сказал он наконец. – Самому мне там бывать не доводилось, но люди рассказывают, будто паломники приносят там жертвы у озера со священными крокодилами. Некоторые из крокодилов имеют на шеях золотые обручи, усыпанные драгоценностями, и браслеты на передних лапах.

Мы представили себе это зрелище и покатились со смеху.

– Собек – так зовут бога, воплощенного в священном крокодиле. А место, где находятся храмы этих священных животных, называется, если перевести на понятный вам язык, Крокодилополис!

Теперь мы визжали от смеха. Вы только вообразите себе крокодила, увешанного золотыми безделушками в драгоценных камнях, с браслетами на когтистых лапах и коварным взглядом из-под сверкающей диадемы. Достойного жителя великого города Крокодилополиса.

– Ты просто нас дразнишь, – пробормотала я сквозь смех. – Не может такого быть, чтобы город назывался Крокодилополис.

– Клянусь Амоном, я говорю правду! – воскликнул Небамун.

– Тогда ты должен пообещать, что повезешь нас туда! – заявил Мардиан. – Докажи нам, что не шутишь!

– Мы не успеем…

– Ты только что сказал, что это рядом с Мемфисом!

– Смотря что понимать под словом «рядом». Сначала нужно доплыть по одному из малых рукавов Нила до оазиса Моэрис, потом добраться до дальнего края оазиса. Дорога займет столько же времени, что и возвращение в Александрию, а мы не можем отсутствовать так долго. Меня хватятся, да и вас тоже.

– А если все же у нас будет время? – не унимался Олимпий.

– Не будет, – отрезал Небамун. – К тому же, увидев пирамиды и Сфинкса, вы забудете про Крокодилополис.

Услышав это название, мы снова расхохотались.

В тот вечер мы сделали остановку у берега близ водяного колеса и утоптанной тропы, спускавшейся к воде. Крокодилов здесь можно было не опасаться – они не любят места активной человеческой деятельности. Тот гиппопотам, которого остерегался Небамун, не появился.

На закате мы перебрались через борт лодки, чтобы поплавать; я уже научилась довольно хорошо держаться на воде. Вода медленно текла мимо нас к морю, мы спускали на волны маленькие тростниковые лодочки, а потом сами старались перегнать их вплавь. Поскольку обгоняли мы их по течению, это было легко, но возвращение назад, против течения, отняло все силы. Мы устроили игру в прятки в камышах и разыграли сражение между Гором и злобным Сетом в папирусном болоте, переполошив в ходе «боя» большое количество уток и зимородков. Перепуганные птицы на лету обмахивали нас крыльями, словно огромными веерами.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru