Максимилиан Борисович Жирнов
Тринадцатая жертва
Глава 9. Нападение
Тетя Эдна набросилась на меня с порога:
– Питер! Питер! Я тебя еле дождалась! У меня беда! – запричитала она.
– Что-то случилось?
– Сломался стул! Мой любимый стул, он со мной уже сорок лет. Это единственное, что осталось от свадебного гарнитура. Память о счастливых временах…
Несколько секунд я переваривал сказанное. Потом вздохнул с облегчением:
– Давайте сюда ваш стул. Попробую его подлатать.
– Это может подождать, Питер. Может, сначала поужинаем?
Разумеется, от макарон по-флотски, заправленных томатным соусом, я не отказался. После мы долго пили кофе. Ни я, ни расстроенная миссис Хантингтон за время трапезы не произнесли ни слова. Наконец тетя Эдна показала мне сильно покосившийся резной стул. Казалось, «поставить его на ноги» сможет только квалифицированный столяр. Но все оказалось не так плохо.
Миссис Хантингтон проводила меня в мастерскую. Осмотрев стул внимательно, я заметил, что лопнули болты, которыми сиденье крепилось к спинке. Обод, стягивающий ножки, тоже отвалился – выпали саморезы. Я заменил болты и дополнительно укрепил стул уголками.
– Готово! Забирайте! – сказал я.
Тетя Эдна присела на стул и покачалась. Он не скрипнул, словно был вырублен из цельного куска дерева.
– Да ты кудесник, Питер! Обещаю, при любом кризисе ты без работы не останешься!
Я заметил на полке оружейное масло.
– Можно?
– Разумеется! А вам есть что смазывать?
Не говоря ни слова, я достал пистолет, разрядил и разобрал его на части прямо при квартирной хозяйке.
– «Баярд» тридцать второго калибра! – воскликнула тетя Эдна. – Подожди, Питер, у меня есть для тебя подарок!
Миссис Хантингтон испарилась вместе со стулом. На лестнице затихли ее уверенные шаги. Иногда стул ударялся о ступени и тогда негромкий удар эхом отдавался в коридоре.
Я вычистил, смазал и собрал пистолет. Оттянул затвор и нажал на спуск. Клацнул скрытый курок. Я хотел перезарядить и убрать оружие обратно в кобуру, но в дверях появилась миссис Хантингтон.
– Нашла! – она положила на верстак две картонные коробки. – У моего покойного мужа был такой же «Баярд». Он сейчас в музее военно-морского флота.
Я раскрыл коробку. Желтые тупоносые патроны с пулей, окрашенной в красный цвет, грозно торчали из упаковки, похожей на решетку. Тридцать второй калибр. Как раз для моего «Баярда». Ничего себе подарочек.
– Так ваш муж моряк? – рассеянно спросил я.
– Во время войны командовал эсминцем. Я всегда боялась, когда он уходил с конвоем. Знаете, он рассказывал, что союзные моряки редко видели врага. Просто соседнее судно вдруг взрывается и тонет. Тогда они подбирают людей и идут дальше…
Я ждал продолжения рассказа, но миссис Хантингтон молчала. На глазах выступили слезы. Она смахнула их платком.
Чтобы не показаться неблагодарным, я перезарядил «Баярд» патронами из коробки. Магазин со щелчком встал на место.
– Спокойной ночи, тетя Эдна, – только и сказал я.
– По-моему, еще рановато отправляться в постель. Хочешь, посмотри в гостиной телевизор. Муж приобрел его незадолго до смерти…
Миссис Хантингтон запнулась и тяжко вздохнула.
– Спасибо, но лучше хорошей книги развлечений не существует.
– Давно не слышала таких слов. У нынешней молодежи на уме только кино. Что ж, спокойной ночи, Питер.
Я поднялся к себе и включил ночной свет. Полки пестрели десятками разноцветных корешков. Что же выбрать? Я решил действовать наугад и подошел к первому попавшемуся стеллажу. Эмиль Золя, Ги де Мопассан, Бернар Клавель. Похоже, здесь покоилась заокеанская мудрость. Целых пять минут я стоял в нерешительности. Потом вспомнил, что у нас в доме было собрание сочинений Золя. Я, тогда еще подросток, все время пытался заглянуть в пахнущие пылью тома в бордовом переплете, но отец гонял меня от шкафа едва ли не прикладом охотничьего карабина. Застав меня с запрещенной книгой, он не больно, просто для проформы, хлопал меня старым армейским ремнем и приговаривал:
– Рано тебе это читать, сын. Подрастешь – сам поймешь.
Это противостояние продолжалось до семнадцати лет. А после мне стало не до Золя. Меня захлестнула бесконечная рутина учебы и работы. Но сейчас давнее детское любопытство предопределило мой выбор.
Я вытянул книгу с полки и дунул на верхний обрез. Густая пыль заклубилась по комнате. «Ругон-Маккары. Жерминаль» – от безумной тарабарщины у меня отвисла челюсть. Но все же я не сдался. Лег на диван, раскрыл томик, положил его на колени, и меня поглотила магия переплетенных слов и предложений. Воображение рисовало картины тяжкой, но вместе с тем насыщенной жизни шахтерского городка Монсу. Бывший механик Лантье влюбился в Катерину…
Часы в гостиной пробили двенадцать ночи. Только тогда я выключил свет. Мне не спалось. Смутное предчувствие чего-то нехорошего сверлило прямо в середине затылка. Я сел на диване и выглянул в окно. Неясная тень мелькнула в свете уличной лампы. Я натянул брюки и рубашку, взял «Баярд» и зачем-то фотокамеру, и спустился к выходу. В лунном свете отчетливо виднелся человеческий силуэт.
– А ну-ка, руки вверх! – выкрикнул я. – Стой, где стоишь!
В руках грабителя блеснул револьвер. Я прыгнул в сторону – и вовремя! Сверкнула вспышка. Резко, оглушительно ударил рукотворный гром. Пуля выбила щепку из двери там, где я только что стоял. Новый выстрел, но теперь наугад – я уже укрылся за пристройкой. Зато мой противник теперь был как на ладони. Но я не мог стрелять! Просто не имел права!
– Ты у меня на мушке! – выкрикнул я. – Положи ствол на землю!
Грабитель медленно нагнулся. Я вышел на свет и опустил «Баярд», демонстрируя мирные намерения. Тут же мне в лицо уставилось черное, зияющее дуло крупнокалиберного «Смит-Вессона». Злодей ухмыльнулся и взвел курок. Палец шевельнулся на спусковом крючке.
В правое ухо словно ударили киянкой. Голову бандита снесло вихрем огня – брызнули осколки костей. Грабитель, падая, конвульсивно нажал на спуск, и пуля обожгла мне шею. Я сунул пистолет, из которого так и не выстрелил, в карман, открыл камеру и сфотографировал мертвеца. Конечно, лампа перед входом и уличный фонарь – так себе свет, но не зря же я зарядил самую чувствительную пленку, какую нашел в лаборатории.
Потом я медленно повернулся – миссис Хантингтон, в пестром халате, печально смотрела на безголовый труп с порога собственного дома. В ее руках дымился внушительных размеров дробовик. Ноздри защекотал самый восхитительный в мире запах – аромат пороховой гари. Тетя Эдна шевелила губами, но я никак не мог разобрать слов сквозь противный звон в ушах. Тогда она спустилась, схватила меня за рукав и потянула в дом.
Миссис Хантингтон почти силой усадила меня на стул. Звон понемногу начал стихать. Теперь я услышал озабоченный голос хозяйки.
– …пустяки, царапина! Пуля прошла вскользь. Но обработать рану нужно.
– Вы разбираетесь в медицине?
– Более-менее. Я – военно-морской фельдшер.
Вот откуда у нее такое потрясающее хладнокровие! И, конечно, умение стрелять.
Тетя Эдна дала мне марлю и приказала прижать к шее. Пока кипятились инструменты, моя квартирная хозяйка сняла трубку старинного телефона:
– Алло, полиция? Говорит Эдна Хантингтон. Приезжайте срочно по адресу… Нападение. Один грабитель убит, второй ушел.
– Второй? – я сам услышал в своем голосе искреннее изумление.
– Питер, не будь столь наивен. Гангстеры редко работают в одиночку. К нашему счастью, напарник струсил и сбежал. Ты оглох от пальбы, но я-то слышала мотор. Кажется, старый «Форд».
Миссис Хантингтон вколола мне заморозку и зашила рану.
– Завтра на перевязку. Швы можно не снимать, они рассосутся сами, – заявила она вполне официально и вдруг спросила почти по-дружески: – Почему же ты не стрелял, Питер?
– Я… Э… Боялся проблем с законом.
– Ты ничего не слышал о доктрине замка? Мой дом – моя крепость. Любого, кто влез к тебе, ты вправе уничтожить. Тем более, когда против тебя вооруженный револьвером бандит.
– Я недавно в городе. Не знаю местных порядков.
– Мне кажется, дело в другом, Питер. Ты боишься собственного оружия. Полюби его, и оно спасет тебе жизнь.
Мне нечего было ответить. Я отвел глаза и принялся рассматривать вазу с геранью на окне.
К счастью, наш грустный разговор прервал полицейский – крепкий мужчина с проницательным взглядом стальных глаз. Казалось, он видит людей насквозь. Да нет, наверное, не казалось.
– Сержант Адамс, – представился офицер. – Похоже, у Доброго Луиджи сегодня не задался день. Он лишился головы. Значит, он не знал, что у вас гости, миссис Хантингтон?
– Нет, сержант, не знал. Откуда? Питер поселился у меня только вчера.
Сержант раскрыл красную папку и достал из кармана автоматическую ручку с позолоченным пером. Полночи продолжалась обычная полицейская рутина – меня и тетю Эдну допрашивали чуть ли не с пристрастием. Нельзя просто так убить человека и уйти. Даже если он сам убийца.
Записав мои показания, Адамс постучал по столу и неприветливо сказал:
– У вас есть пистолет? Советую сдать его в полицию.
– Это еще почему?
– Оружие, в котором не уверен его владелец, опаснее для него самого, чем для преступника. Вам надо было стрелять на поражение, а не рисковать собой и добропорядочной миссис Хантингтон, – интересно, казенный язык выдают представителям власти при поступлении на работу или же во время учебы? Впрочем, Адамс изъяснялся вполне терпимо.
– Спасибо за совет, сержант. И все же пусть «Баярд» пока останется у меня.
– Как знаете. На будущее: если кто-то проник к вам в дом, стреляйте в спину. Не ждите, пока он повернется лицом. Так надежнее.
Да что ж они все, сговорились? Но вслух я только буркнул:
– Еще раз благодарю, сержант.
На этом наш разговор закончился. Адамс собрал бумаги и вышел на улицу. Миссис Хантингтон отправилась в спальню. Я немного подумал и последовал за полицейским.
Труп уже унесли. На траве остались только блестящие брызги, похожие на пролитое машинное масло. Едва уловимо пахло кровью. Ярко светила полная луна, спутница влюбленных и маньяков. Звезды едва пробивались сквозь ее мертвенное сияние. Но горизонт уже затягивало тучами. Ветер шевелил кроны деревьев. Скоро погода испортится и пойдет дождь. Если бы я курил, то сейчас смолил бы сигареты одну за другой.
Я стоял, пока темнота не укрыла меня и по крыше не забарабанили тяжелые капли. Только тогда я вернулся в дом, поднялся к себе и лег в постель.
Глава 10. Друг и мнимый соперник
Будильник прозвенел в семь утра. Кое-как я продрал глаза, умылся, натянул одежду и спустился в гостиную. Миссис Хантингтон, свежая и бодрая, словно и не было ночных приключений, уже приготовила завтрак. Я наскоро перекусил отварным картофелем с котлетами, схватил камеру и пистолет, и пулей вылетел на улицу. Работа ждать не будет.
Погода испортилась – она стала довольно мерзкой. Моросил мелкий, холодный дождь. Серые тучи отражались в лужах на асфальте. Ручейки воды журчали в канализационных стоках. Птицы нахохлились и застыли неподвижными комочками, вцепившись в провода. Я закутался в плащ и поспешил укрыться под козырьком на остановке. Далеко сквозь морось блеснул свет фары. Одноглазый вагон зашипел тормозами и остановился.
Внутри я встретил Нинель. Увидев меня, она поначалу слабо улыбнулась, потом ее глаза вспыхнули ужасом:
– Снова… трамвай? – она прикоснулась к пластырю на моей шее.
– Долго рассказывать. Как ты?
– Да уж куда лучше, чем ваше величество, – съязвила журналистка. – У тебя огромные мешки под глазами. Нос в чем-то вымазан. И пахнешь ты… порохом?
– У меня была трудная ночь. Но это никого не интересует.
– Разве что меня. Счастье, что ты не носишь усов! – вдруг выпалила Нинель.
– Почему?
– Они целоваться мешают.
– Да мы как бы и не…
– Наша остановка! – перебила меня Нинель. – Побежали! Догоняй!
Похоже, у моей спутницы полно энергии! Я же, напротив, чувствовал себя старой развалиной.
Трамвай остановился. Распахнулись двери. Нинель почти выбросила меня из вагона. Стоит ли говорить, что финишную прямую я пересек намного позже нее. Мы промчались через прокуренный вестибюль, спустились в лабораторию и едва успели выпить по чашке горячего кофе, как противно зазвенел телефон. Я снял трубку.
– Срочно ко мне! Оба! – прорычал голос Ольсена. – У вас материал, а вы забились в свою дыру как мыши!
Мы, как два виноватых солдата, молча поднялись на третий этаж. Босс ждал нас в приемной.
– Что случилось у миссис Хантингтон?
– Откуда вы знаете? – вырвалось у меня.
– Секретные источники информации. Выкладывай, да с подробностями!
Похоже, Ольсен еще и садист. Я рассказал все, вплоть до разговора с полицейским. Шеф ткнул пальцем в Нинель:
– Ты все слышала? Быстро статью мне на стол! В утренний номер! Мы должны быть первыми! – шеф уверенно складывал слова в короткие, ёмкие приказы. – Жаль, что после такой передряги Питеру было не до фотографий. Придется обойтись текстом.
– Вообще, то, есть снимки тела, – вставил я. – Только они еще не проявлены.
Мне показалось, что Ольсен меня сейчас расцелует.
– Ты что, снимал? В такую минуту? Настоящий профессионал! – восхитился босс. – Быстро в лабораторию! Оба! Успеете – выпишу премию!
Мы ринулись вниз, словно нам дали пинка по мягкому месту. Под стук пишущей машинки я проявил отснятую наполовину пленку, напечатал и наскоро промыл снимки.
– Я готова! – выдохнула Нинель.
Снова лестница, каменные ступени, отделанный лакированным деревом коридор, приемная.
– Успели! – Ольсен выскочил из кабинета, едва пышногрудая секретарша открыла дверь. – Давайте материал! Остальное не ваша забота!
Босс выхватил у меня еще мокрые снимки, у моей напарницы – листки бумаги. Быстро пробежал глазами статью и вылетел в коридор. Мы же переглянулись и, на этот раз не торопясь, побрели вниз.
От бесконечного «туда-сюда» мои несчастные ноги превратились в не очень качественные протезы. Только на Нинель суета совершенно не действовала – журналистка осталась такой же неутомимой, как и раньше. Наверное, она каждый день выходит на пробежку. Надо бы и мне заняться тренировками… С этой назойливой мыслью я приготовил себе и напарнице по новой чашке кофе. На этот раз с бутербродами.
До самого обеда нам нечего было делать. Я перезарядил фотоаппарат и прилег на диван подремать. Нинель устроилась в ногах. Она как бы невзначай касалась моей ступни бедром – горячим и упругим. Жаль только, я не мог ей ответить жарким поцелуем – ночь у меня выдалась слишком насыщенной.
Мне снилось зияющее дуло револьвера Доброго Луиджи. Палец шевельнулся на спусковом крючке, но выстрел так и не прогремел. Револьвер дал осечку. Тогда Луиджи посмотрел в ствол и нажал на спуск…
– Да проснись ты, соня! – Нинель, что есть силы, трясла меня за плечо. – Босс на горизонте!
В коридоре раздались твердые, уверенные шаги. Я едва успел вскочить. Распахнулась дверь и в лаборатории появился Ольсен.
Шеф сиял, лучился счастьем, у него был довольный вид человека, который исполнил свое предназначение в жизни. Впрочем, говорил он сдержанно и спокойно:
– Статья – бомба. Мы дополнительно допечатали два тиража. Рейтинг газеты вырос на пять пунктов. Публика любит жареное. Что ж, вы заслужили премию, – босс положил на стол две купюры по пятьдесят долларов и продолжил: – Питер, можешь идти домой. На сегодня ты свободен.
Нинель бросила в мою сторону умоляющий взгляд. Я не смог оставить ее без поддержки:
– Да мне и делать-то дома нечего, – ответил я на предложение босса.
– Как знаешь. Понадобится выходной – свистни.
Ольсен оставил нас. Часы показывали время обеденного перерыва. Мы с Нинель оделись и вышли на улицу.
Дождь усилился. По асфальту с шумом бежали целые реки – мутные, грязные, все в пятнах радужной бензиновой пленки. Порывы ветра задували струи воды прямо в лицо. Она проникала сквозь плотно застегнутый плащ и, как это ни удивительно, оказалась мокрой. Даже в такую противную минуту я нашел возможность мысленно пошутить.
Утираясь и проклиная погоду, мы добежали до кафе. Как и вчера, я расплатился за себя и за Нинель. Журналистка в знак благодарности положила накрыла мою руку своей ладонью.
Вилка еще не коснулась котлеты, когда к нам без спроса подсел Персиваль Фелпс. Фотограф, пригнув голову, ел нас глазами. В его взгляде застыла нескрываемая зависть.
– Думаешь, один раз повезло, и ты теперь круче всех?
– И в мыслях не было, – спокойно ответил я.
– Ну-ну. Все так говорят. Лучше не стой у меня на пути. Раздавлю, как муху. Рассчитываешь, что, босс тебя прикроет, если что? Не надейся. Он выжмет из тебя все и выбросит.
Я не стал задавать избитый вопрос: «Это угроза?» Просто сказал:
– Понятно. Последнее китайское предупреждение.
– Рад, что мы с вами на одной волне. Разрешите откланяться, – Фелпс вдруг стал вежливым. Он встал и пересел за другой столик – самый дальний, в углу. «Выскочка» – услышал я единственное слово в свой адрес.
– Перси – славный парень, но самолюбие у него раздуто, как оболочка дирижабля «Шенандоа», – рассеянно произнесла Нинель, прикончив кофе с пирожным. – Как-то раз он, единственный из всей редакции, меня выручил. Одолжил денег. Я тогда не рассчитала – купила новые туфли… Да, ему нравится творить добро, помогать голодным и страждущим. Но если кому-то сопутствует удача, наш Перси съест его живьем. Вместе с собой, разумеется.
– А как же босс? Он, по-моему, успешнее.
– К шефу Перси относится спокойно. Кто знает, что у него в голове? Может, какая-то сложная иерархия?
Мы оставили пустые тарелки на столе, и вышли в дождь и слякоть. Теперь ветер дул в спину и нам не пришлось прорываться с боем сквозь полчища водяных брызг. Потом к нам в лабораторию заглянул Перси и, словно ничего не произошло, принес на проявку пленки. Я беспрекословно выполнил все, что он сказал.
– Вас подвезти? – вдруг спросил фотограф, обращаясь к нам обоим. – Погода – жуть, а я на колесах. Не читали рассказ в последнем номере «Современной фантастики»? Там два инопланетянина, их называли «зеленые ниггеры», установили на холмах возле города маленькие коробочки, они притягивали дожди и грозы. Может, и у нас что-то похожее?
– Фантастика приходит в жизнь? – неуклюже пошутил я. – Сейчас у меня другие интересы.
– Да? И что же ты читаешь?
– Эмиль Золя. «Жерминаль».
– Классику? Что ж, это похвально. Только не проникнитесь случайно идеями коммунизма. Это плохо для вас закончится, – Фелпс сказал это снисходительно и взял у меня из рук мокрые снимки. – Жду вас обоих в машине.
Снова потянулись бесконечные минуты безделья. Впрочем, считал ворон только я – Нинель села за пишущую машинку и лабораторию наполнил пулеметный грохот клавиш и молоточков. Если бы не колокольчик, отмечающий конец строки, я бы подумал, что снова попал на войну. Чуть позже я нашел себе занятие: напечатал несколько фотографий Нинель. Особенно мне понравился снимок, где журналистка гневно глядела на меня исподлобья. Его я и повесил в проявочной.
Потом я сел на диван и до конца рабочего дня не отрывал глаз от напарницы. Не зря говорят, что можно вечно смотреть на то, как работают другие. От усердия Нинель высунула язык набок, иногда она замирала, словно прислушиваясь к своим мыслям и снова точными, выверенными движениями начинала бить по клавишам. Ради интереса я взял отпечатанный лист – все буквы были совершенно чистыми, не смазанными и одинаковой толщины. Профи, что и сказать!
Перси сдержал обещание. Он, включив мотор, ждал нас в своем угловатом седане «Шевроле» на автостоянке позади редакции. Я дождался, пока Нинель заберется на заднее сиденье, устроился рядом и захлопнул дверь. Через запотевшее стекло проглядывали мутные тени. Автомобиль тронулся и поплелся по взъерошенным ветром улицам.
– На этот раз я тебя все-таки провожу, – я коснулся руки Нинель.
В самом деле, не оставлять же девушку одну в машине со здоровенным мужиком. Да я бы перестал себя уважать, если бы трусливо сбежал!
– Как пожелаешь, – ответила журналистка.
– Вот только я кататься туда-сюда не буду, – не отрываясь от дороги, отрезал Перси. – Добирайся назад сам.
– Не растаю, не мармелад.
Нинель жила возле конечной остановки трамвая. Маленький одноэтажный коттедж с палисадом когда-то был выкрашен в синий цвет, но теперь краска облупилась, и дом казался заброшенным. В занавешенных окнах горел свет – значит, внутри есть кто-то еще.
– Не пригласишь на стакан кофе? – обнаглел я.
Увы, жалкая попытка навязаться провалилась.
– Боюсь, мой отец будет против. Он человек старой школы, разборчивый в людях. Ты хороший человек, Питер. Может, когда-нибудь он тебя примет…
Мимо пронесся грузовик. Нас окатило холодным душем из-под колес. Нинель получила поток воды прямо в лицо и теперь глупо моргала, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь залитые стекла очков. Макияж расплылся коричневыми полосами. Моя напарница сняла очки, и выражение лица ее стало беспомощным, как у маленького ребенка. Вернее, как у самой обычной девочки на все времена. У меня захватило дух. Мне захотелось обнять подругу и от чего-то, неважно от чего, ее защитить.
Нинель достала носовой платок, протерла очки, надела их и вновь спряталась от всего мира за «триплексами». Ладонью она стерла остатки косметики. Губы у нее оказались бледными, чуть посиневшими от холода.
– Поделом мне, – вздохнула журналистка и послала мне воздушный поцелуй. – На улице неуютно. Ну, пока что ли, напарник!
Она скрылась за калиткой. Я немного постоял и побрел к трамвайной остановке. Наверное, ужин миссис Хантингтон уже остыл…
Вечером, ворочаясь в постели, я подумал, что за последние два дня судьба отмерила мне слишком много приключений. «Хватит, довольно, мне нужна передышка!» – взмолился я неизвестно кому. Но никто мне не ответил.
