Максимилиан Волошин
Поэзия и революция
– «Хозяин, как был в одних порточках, – продолжает Эренбург свою притчу, – вон из дому, да по Тверской. Антип за ним. – „Ишь черт! жить хочет! прыткий какой!“ Просит Иван Васильевич – „Задохся, отпусти меня, миленький. Будем жить с тобою вместе: что плохо пах – запахну по-новому, а тесно – так уж как-нибудь уместимся“. Слышать Антип не хочет. Так оба и скачут – за заставу в огороды, в поле чистое, глаза у них повылезли, будто рачьи, как псы языки повысунули. Устали. Захотелось пить. Антип кричит: „Хозяин, а хозяин! Мы, небось, бегаем с вечера, теперь отдохнуть полагается“. Сели под кустик. Попили воды студеной, Иван Васильевич даже расчувствовался: „Разве я, Антип, не понимаю? помирать мне надо, а жить вот как хочется!“… – „Правильно, хозяин, смотри не падай! Далеко не ускачешь ночью! Прирезать все равно придется, мы теперь с тобой враги… Был я давеча в этом цирке, так один объяснил – нету такой квартиры, дома такого нет на земле, нет такого места, чтобы мне, Антипу, не было с тобой, Иван Васильевич, тесно. А то по-хорошему жили бы – самому ведь хочется!.. Ну беги, да подтяни-ка порточки“».
Установив такой в своей сущности очень верный и точный в исторической перспективе взгляд на психологию борьбы русского пролетариата с буржуазией, Эренбург приводит своих героев, которым стало тесно жить на белом свете, к маленькому домику: «Домик маленький – сразу не заметишь – как скворечник, только птица пролезть и может, а на домике крестик, и сам он вроде храма Божьего, и поют не колокола – колокольчики. Говорит хозяин: „Зайдем, помолимся! нынче воскресенье, вот бегаешь, всё забудешь“».
Смеется Антип: «Что ты думаешь – вместе мы в этой клетке поместимся? Это церковь не для людей, а так, кажется, птичья или пчелиная, что ли»… Уговорил, полезли рядышком, будто братья, и вошли свободно. Антип оставил нож на паперти – как-то с ножом неудобно. Глядят: народу тьма тьмущая, кого только нету? А места еще больше – стоит церковь пустая, и будто ждать уже некого, а народ всё собирается.
Все здесь – воры, дамы, генералы, шлюхи, мужики, солдаты, детки малые, и вот Иван Васильича дочки, и отец Антипа припер из деревни, чудно очень, – ведь Тамбовской губернии, вот и очкастый, что ходил вверх ногами, стоит тихонький, точно вымытый, низко кланяется и глаза у него голубиные. Стало Антипу хорошо!.. Херувимская… и сердце его тает, тает, и нет ничего внутри, всё вынули, кто-то за него молится, кается, только слезы текут умильные… «Слушай, Иван Васильевич, какие мы с тобой были бедные! А ведь всё так просто – довольно набегались! Места на всех хватит, слава Тебе, Господи!»
Стихотворение оканчивается прекрасными строфами:
– Люди, вы еще думаете? – нет.
Сердце, ты еще бьешься? – нет.
Все думы, всё биенье, весь трепет –
В себя вместила – одна за всех –
Я – Церковь.
Антип шепчет тихо:
