Максим Вселенский
Служба распределения
1
Герда Шейн – сладкое наваждение.
Никто не сравнится с ней.
У нее есть собака. У нее гладкая кожа. Она знает себе цену. Она: светлая, целомудренная, рассудительная, чувствительная, незаурядная, романтик, дружелюбная, полупрозрачная, милосердная, кое-что понимает в жизни… Ну, хватит, а то это попахивает мировой катастрофой.
Она придет завтра с алмазами и цветами на груди. В этот момент распахнется дверь, и в помещение ворвется восходящее солнце, чтобы согреть меня лучами. Я буду любоваться грациозной тенью, которую Герда отбросит на порог. Тень будет забавляться и манить. А сама она будет столь яркой, просто ослепительной в контражуре, что я не буду сметь поднять на нее глаза. В полной тишине.
Я понесу ее на плечах по планете, залитой солнцем. Она будет сидеть на моих плечах жарким летним днем, который будет ее волновать и радовать, переполнять легкие воздухом. Ее запах, которым пропитается мой воротник, будет лучшим одеколоном среди всех одеколонов.
Герда Шейн, живешь ли ты на другом конце света или мы ходим по одной улице, не замечая друг друга? Во снах и фантазиях она столь жива, столь осязаема, что нет никаких сомнений в ее правдоподобности. Вкус и запах ее натурален и узнаваем. Знакомы изгибы ее тела, пальцы и волосы. Но воздух вокруг пуст. Пространство прозрачно и безжизненно. Попробовать дотронуться до того места, где она должна находиться? Ощутить прикосновение благоухающей кожи или промахнуться и пустить волны холодного воздуха вокруг?
Возможно, Герда Шейн и существует, но не желает воплотиться в моей реальности. Просто не хочет.
Какое же я ничтожество! Я не могу прикоснуться к ней, заговорить, обратить на себя даже мимолетное внимание. Я способен только ждать, пока ветер и волны прибьют Герду к моему берегу. Боже, какой же я жалкий. Никакому ветру, никаким волнам не дано принести в мою жизнь любимого человека. Никакого ветра в моей унылой норе, никакого моря в обозримой дали.
Зачем существует весь этот никчемный мир без нее? Все эти люди недостойны существования, ведь среди них нет Герды. Эти люди несут мне лишь несчастья. Как бы я хотел опустошить весь это мир, чтобы расчистить достойное место для Герды, бросить к ее ногам все драгоценности мира, осветить ее всем светом мира, окружить облаком всей благодати. А все эти люди только мешают осуществить это разумеющееся действо. Только лишь полное и всеобъемлющее господство над миром помогло бы осуществить мой план. Весь этот огромный город, все его жители, все его неоновые огни, все эти исполинские экраны с рекламой виртуальных торговых площадок.
Я пойду на все ради нее, пожертвую всем ради обладания ею. Лишь бы знать наверняка, жива ли она, где бывает и как с ней связаться. Буду ждать и верить, что именно завтра она появится.
Ждать и верить. Иначе и не стоит жить. Без веры и предназначения жизнь бессмысленна, ее следует закончить. Прекратить бесплодные попытки и страдания, не имея других возможностей.
Просто ждать развития событий, которых не происходит.
Стану читать книгу. Имя автора мне ничего не сказало – он, вероятно, не успел еще стать модным, скандальным писателем, не успел наследить в шоу-бизнесе. И, скорее всего, жив, поэтому не стал еще классиком или героем. Фильма по этой книге еще не сняли, значит в ней мало стрельбы, погонь, эффектных массовых сцен. Зато, уверен, есть некие бушующие некиногеничные страсти, герои или их мысли затронут какие-то тонкие струны в моей душе, и некоторое время еще останется там тихий протяжный звук, то ли стон, то ли свист.
Это оказался дневник. Неплохо в нынешнем моем состоянии. Размеренность, связанная с календарем дает ощущение стабильности. Как сам календарь. Стабилен и неизменен. Не зависит от политической ситуации.
Сам я много раз начинал вести дневник. Но без цели, без развязки, к которой я хотел привести повествование дневника, ежедневные записи казались мне бессмысленными и затухали сами собой. Я думал, что можно зафиксировать на бумаге свою собственную мудрость – выработанные решения, типовые ситуации и ошибки, как рецепты из справочника для врачей. Но, с каждым прожитым годом, решения изменялись, появлялись новые «лекарства» от невзгод, новые, невиданные доселе радости. Так же периодически вставал передо мной вопрос предназначения дневника, его аудитории. Дневник, написанный с расчетом на чужие читающие его глаза, не так уж и искренен. Завуалированный рекламный текст. Поглядите-ка: я доверяю вам все мои тайны! И, под маскировочным халатом этого доверенного избранным сокровенного, под соусом интимности и абсолютной достоверности внутреннего мира, возможно подать любую дезинформацию, любую приукрашенную и выставочную псевдоискренность. Никакой низменности и грязи! Автор, как минимум, образец для подражания, местами – святой, местами – мученик. Но, ни в коем случае, не гнусная мразь, эгоист, трус и развратник. Более того, рассуждая логически, пришел к выводу, что любой тайный дневник обязательно, рано или поздно, станет чьим-то достоянием. Что может быть ужаснее публичных дневников? Эта бравада, этот восточный базар выдаваемых за свои, отобранных вручную мыслей. Этот балаган якобы испытываемых с воображаемых превосходством страстей, край высокомерия – не общий вклад в мировую культуру, но, пораженный синдромом сверхценных идей, информационный шум, стремящийся к бесконечному своему количеству. Заглянуть в душу и мысли четырнадцатилетнего мальчишки? Я еще помню, что ценного там – ни на грош. Ценен ли опыт пожилого человека? Да это как посмотреть! Моральные принципы моей бабушки или видение политических доктрин экстремистски настроенных футбольных болельщиков могут лишь расстроить меня, лишь утвердить меня в мнении о несовершенстве мира. Зачем я буду читать этот дневник? Да потому что это не дневник, а литературное произведение! Это произведение, написанное с расчетом на массовое потребление.
Совсем сухие слова – названия месяцев. Чем старше становишься, тем больше впитывают смыслов эти названия. Тем больше они заключают в себе ассоциаций. Тем многограннее звучит название месяца, ждать которого еще полгода.
Книга называется «Прогулка между параллельными рядами зеркал». Бесконечно размноженные, особенно неловки движения, нескладна фигура и уродливо лицо. Трехмерное тело бесконечно множество раз проецируется на двухмерные поверхности, обретает бесконечный примитивный объем. Как капли дождя – маленькие шарики – создают волшебную объемную картину. Те люди в зеркалах – это я? Это мое отражение или преломления для параллельных реальностей? Или это окна в бесконечное число параллельных миров? Мои движения и движения моих параллельных двойников, однако, при всей их параллельности, направлены в одну сторону. Это дает мне надежду на то, что и родившись в другом мире, я не потерял бы ядра своей души. Я приближаю ладони, расправляя руки, к зеркалам. И уже мои бесконечные ладони сливаются в чудесные крылья. Я сейчас взмахну ими и легко заскольжу в воздухе навстречу свету.
(читаю книгу)
28 февраля
Утром по телевизору сказали, что сегодня – последний день календарной зимы. Тоже мне новость! Достаточно посмотреть на календарь, чтобы понять. Я надеюсь, что очень скоро станет тепло. Завтра – весна. Все говорят, что грядет мировая катастрофа. Мне кажется, что это уже не оригинально. По крайней мере, уже тысячу лет. Прочту эти записи лет через десять и посмеюсь.
Меня, если честно, мало волнуют судьбы мира. Я совсем еще мало (зачеркнуто) позаботился о своей собственной судьбе. Буду стараться описать мой (зачеркнуто) путь по (зачеркнуто) возведению здания мой судьбы.
И вот еще что. Я разговариваю сам с собой, потому что есть темы, которые мне просто не с кем обсудить. Эй ты, пиши подробно и интересно! Запечатлевай не только события, но и чувства!
2
Я совершенно точно видел прямо сейчас пересекающую дорогу непрозрачную черную тень. Тень осмысленно двигалась, пересекая дорогу на разрешающий сигнал светофора перед выстроившимися автомобилями. Да, возможно, я застал эту тень на месте преступления совершенно случайно, и не имел к ней никакого отношения. Это всего лишь свидетельские показания. Я случайно, без предварительного плана и намерений довольно резко перевел взгляд в направлении пешеходного перехода. Да, перемещение моего взгляда нельзя было предугадать и предусмотреть заранее. Что может служить оправданием непрозрачной тени.
Так же, в сговоре с непрозрачной тенью действовали:
Женщина, уже седая, в теплой почти белой куртке, белых спортивных брюках и кроссовках. Сумка через плечо, серая, матерчатая, без надписей.
Пожалуй, девушка с длинными, ниже плеч, вьющимися разделенными молочным пробором почти шелковыми черными волосами в отливающем оружейной сталью кожаном пальто и в высоких ботинках на шнуровке и на уверенной толстой подошве. Высокий лоб и подозрительно геральдическая форма лица, черные хищной формы брови над солнцезащитными очками скорее квадратными, чем круглыми. Она несла на сложенной руке какой-то безжизненный предмет одежды. Возможно, у нее за спиной был рюкзак, но лямки сливались с пальто.
Компания из трех молодых девушек в подвернутых довольно высоко джинсах и спортивной обуви светлых цветов – серого, сиреневого и голубого. У них были какие-то спортивные кофты, куртки или жилеты, спортивные сумки или рюкзаки, пакеты с покупками.
Мужчина лет тридцати без головного убора в пальто, длинном, почти до пят, из-под которого выглядывали блестящие ботинки с декорированными чем-то металлическим носами. В солнцезащитных очках. У него были нежные, почти женские розовые губы, окруженные изящной небритостью. Черные, словно нефтяные, волосы были всклокочены и беспорядочно торчали вверх, но не по бокам. В руке он держал небольшой предмет, полностью скрытый в ладони.
Мужчина лет сорока весь заросший черной бородой в джинсах и куртке, под которой была фланелевая клетчатая – синяя с красным – рубаха навыпуск.
Блондинка в приталенном пальто и узких черных брюках и туфлях.
Бегун в синей бейсболке, ветровка и шортах. Серые кроссовки.
Обстановку фиксирую несмотря на пасмурную погоду и холодный ветер.
Непрозрачная черная тень замечена мною неоднократно, и совершенно очевидно, что ее действия направлены на то, чтобы навредить мне каким-то пока неизвестным образом.
Я убежден, что меня преследует целая группа непрозрачных черных теней с недобрыми замыслами. Коллеги они, тайная организация непрозрачных теней, соучастники – это несомненно. Они постоянно следят за мной, но столь ловки, что заметить их практически невозможно. Мои движения и направления взгляда предсказуемы, поэтому достаточно просто убираться вовремя из моего поля зрения. Исключение составляют внезапные и непредсказуемые движения. Вот тогда непрозрачные черные тени и попадаются. Я успеваю их замечать, правда, уже несущимися в укрытие на большой скорости.
Заметить непросто, но регулярные упражнения внезапных непредсказуемых движений позволили мне наблюдать за тенями систематически. Резкий взгляд в сторону – попалась. Делаю вид, что дремлю, но молниеносно открываю глаза – готово, тень сопровождается. Можно сделать вид, что моргаешь, но, в момент, когда глаза закрыты, быстро перевести взгляд – и уже открытые глаза ловят непрозрачную черную тень в прицел.
Проще всего проследить за непрозрачной черной тенью вне помещений, на улице. Только что отстроенное здание походит на девственно нетронутый пломбир. Реставрируемое здание напоминает бережно хранимые фантики от давно съеденных конфет. Певица поет так приторно выговаривая каждую букву, будто лакомится собственной песне, словно обсасывает леденец слова «сладость». М-мммм. Огромный экран на высоте десятка метров дает непрозрачным теням передышку, захватывая все мое внимание. Крестообразная щетина и контурные волокна. Отгадайте что это? Зубная щетка! Подозреваемые явно пытаются замести следы щетиной и запутать меня волокнами. Зачем я вам нужен? Что вы от меня хотите? Украсть? Что украсть? Укрррасть, украааасть, – кричит неслучайно пролетающая ворона. Они проберутся прямо мне в голову, минуя сетевые экраны, пароли и многошаговую аутентификацию.
Жизнь моя, какая-то странная бесконечная жвачка. Пустая, ничем не заполненная. Допустим, я коплю силы, отдыхаю. Для чего? Я отсыпаюсь за бессонные ночи, еще не запланированные даже. Я наедаю жир, который пригодится мне, когда я мог бы умереть от голода, а не умру, пользуюсь запасами. Ем, когда не хочу есть, не голоден, а просто надо, потому что пришло время еды. Сплю, потому что время спать.
Что если непрозрачные тени откармливают меня? Что если неизнуренное тяжелой работой мое тело даст им нежную и сочную мякоть? Иначе, какой смысл меня убивать? Поиздеваться из садизма? Вряд ли так.
Как же я вас всех ненавижу. И черных непрозрачных теней. И этих их прихвостней из живых. Людей, соучастников. Массовку, создающую завесу, скрывающую тени. Думаете, я пощажу хоть кого-то из вас, когда получу могущество и власть над миром? Черта с два! Все будете наказаны по всей строгости закона. Тени, как зачинщики и главари. Люди, как соучастники и прихлебатели. Вороны, тоже пойдут как соучастники или сочувствующие.
Вот и посмотрим тогда на ваши унылые лица. Я лично буду руководить допросами. Кто такие? Что за неведомые формы жизни представляете? Живые ли существа вообще? Мультяшки? Призраки? Духи давно умерших шпионов? Из какого времени соизволили прибыть?
Что за беспилотные непрозрачные дряни одолевают меня?
Я больше склоняюсь к искусственному происхождению теней. Техногенному. Как спутники-шпионы, без эмоций и холодно фиксируют меня. Нежить. Богомерзкие изделия из искусственных материалов типа пластмасс. Только черных и непрозрачных.
Совсем другое дело – Герда Шейн.
Это какое-то чудо, что она живая, хоть и состоит из каких-то неживых на вид химических веществ – разного там фосфора, азота и прочего кремния. Такая же поразительно живая, как внезапно ткнувшаяся в ноги рыба в неглубокой реке. Вот она – чистая, вызывающая стоны в мышцах от холода, вода. Она упругая, как человеческое тело, легко проницаемая, как длинные волосы в руках, скользящие сквозь пальцы. Тихонько говорящая на бегу. Невидимо причмокивающая от удивления случайно увидев выводок утят или редкий цветок, упавший с берега. Камешки под ногами шевелятся, рокочут безупречно матовыми боками. При всем богатстве и непредсказуемости поведения, они все неживые. Как только ноги коснется неосторожная рыбина, в голове вспыхнет огромная красная лампа под транспарантом «внимание, живое существо!». Живой организм безошибочно выделяет среди всего неживого мира, хитро маскирующегося под живой, подобное существо.
Так и в моем мире среди всего безблагостного бесчувственного и безжизненного я выделяю Герду, как театральные прожектора выхватывают главную героиню среди выцветших декораций на сцене. Так же несущественно я ощущаю окружающий мир, как много раз бывшие в употреблении доски, укрепленные ржавыми уголками и посеревшими косячками, и обтянутые, покрытой уже несколькими слоями краски тканью.
Как живое существо окружено ореолом жизни, сиянием материи, так черные сгустки смерти отбрасывают непрозрачные тени где-то там, на границе поля зрения.
2 (читаю книгу)…
1 марта
Сегодня солнце светит совсем по-другому.
Гораздо ярче и теплее. Можно совсем по-весеннему распахнуть окно и дышать. Что, собственно, и делаю. Это влажность или пыльца растений? Или массовые выбросы гормонов молодежи делают этот воздух таким пьянящим, как духи?
Позавчера я нашел отложенную в день моего рождения родителями газету – мою ровесницу. Я ее перепрятал и чуть не забыл про нее. А сегодня внимательно рассмотрел. 2 дня назад мне исполнилось 265 месяцев. А в газете той много интересного: про забастовки, про строительство зданий и районов, которые сейчас кажутся мне старыми. Какие мужественные лица мужчин с бакенбардами, усами и небритыми подмышками! Какие интересные фасоны брюк у женщин!
Как же интересна статья театрального критика – он клеймит авангардизм и изощренную бездарность постановки, ставшей классикой. Вот бы ему в современный театр (зачеркнуто) попасть! (зачеркнуто) Инфаркт обеспечен. O tempora! Современные режиссеры-авангардисты в то время приучались ходить на горшок? Или они уже тогда были в авангарде и применяли ночные горшки не по назначению? О, да это парень надел горшок на еще не обросшую кудрями младенческую голову! Точно будет авангардным режиссером! И театр будет летать в небе под действием антиматерии. Как мамаша поднимает к умывальнику обкакавшегося будущего гения, будущий храм Мельпомены будет парить в воздухе между летающим вокзалом межзвездных поездов и порталом тоннеля в подпространство.
Что я понимаю в театре? Я ни черта не понимаю в театре! Как сильно, оказывается, изменились нравы общества. Как сложно судить о добре и зле тех времен. Как много уместилось в одной маленькой газете! Объявления просто пугают своей невыгодностью. Ваши так называемые новинки и на свалке сейчас не пользовались бы спросом. Вашу наивность бы нашим внешнеполитическим врагам!
Интересно было бы попасть туда, в прошлое, на экскурсию.
(здесь рисунок)
Я на экскурсии, посвященной моему рождению. Мне показывают новорожденного меня. Ну и запах! Я прикрываю нос ладонью. Нынешняя моя мама дает советы моей маме из прошлого по уходу за мной и воспитанию. Да, да, не отпускайте его плавать на надувном матрасе одного, до тех пор, пока не научите уверенно держаться на воде. Нет, полезность супов преувеличена. Нет, фасоль вовсе не так полезна, как кажется. Папа морщится при виде самого себя из прошлого. Божечки, что же это на них надето? Кого-то вырвало на ткань, и этот рисунок выдали за остромодный орнамент? Закройщик был знаком с геометрией, хотя бы в пределах средней школы? Эй, молодой папаша, ты выглядишь, как неудачливый мелкий преступник.
Вот еще что. Бумага газеты совсем желтая, черная краска стала светло-серой. Свинец? Он радиоактивен? Превращается постепенно в свет звезд, покидая нас и унося эти образы прошлого?
Еще раз прошу: пиши подробнее!
3
Магазин, занимающий первый этаж, был очень длинный, и во весь фронтон тянулась очень длинная надпись «Х о з я й с т в е н н ы е Т о в а р ы». Однако осталось место еще для гигантского рубанка высотой метров пять или даже больше. Интересно, будь этот рубанок настоящим, какие доски и какими руками обрабатывались бы? Соразмерный рубанку великан мог бы снимать стружку прямо с проезжей части улицы, делая ее безупречной, гладкой и приятно пахнущей. Может быть, он прямо сейчас гигантским фрезером (чуть больше вышки управления аэропорта) подравнивает края тротуаров с дренажными канавками? Чудовищной дрелью сверлит водосточные решетки и отверстия под люки сверлом толщиной в фонарный столб. Потом заботливо пинцетом (размером с меня) достает из коробочки эти люки и решетки, вставляет в готовый макет улицы и любуется выполненной работой.
В том, что столяра-великана мы не видим, виновата низкая облачность, молочным стеклом придавившая весь город к бетону. Странно монохромные вороны пробуют нащупать уровень стекла, ругаясь «карррртина! Каррррртон!». Траектории их полета подозрительно спиральны.
И все это монотонное туманное освещение делает все вокруг непроработанной трехмерной моделью, где еще не включено освещение и второстепенные текстуры.
Чуть более теплый по цветовой температуре свет в метро делает лица вокруг обманчиво живыми. Но я-то знаю, что этот прикидывающийся солнечным свет – искусственный. Лжец, лжец! Вы всё лжете! Я вас вижу насквозь.
Вот, это лицо напротив. Идеальная рекламная лживая дрянь. Глянцевая сладость карамели из сахара и ароматической эссенции в блестящей пластиковой обертке.
Лицо, может быть, когда-то и было обычным и живым, но мастера-декораторы поработали над ним катастрофически глубоко. Изготовив идеальную смертоносную полностью фальшивую и симметричную куклу с весьма впечатляющей начинкой.
Я понимаю механизм действия этого лица на меня. Каждый элемент его давит на рецептор удовольствия, нагло и механически. Невероятно сладкое лицо без ненужных привкусов пряностей или приправ. Мёд, топленое и сгущённое молоко – эти цвета подобраны спектрофотометром и смешаны автоматом в краску, равномерно покрывающую поверхность.
Идеальные скользящие пшеничные струи волос, пахнущих свежестью хлопка, высохшего на морском ветру. Над верхней губой, конечно, должна была красоваться родинка. Но ее не было. Будто кто-то стер ее движением корректирующей кисти.
Идеальная геометрически поверхность скул с текстурой ровно на 50% блестящей и на 50% матовой, покрытой равномерно микроскопическим смягчающим пухом. Ровно посередине между мрамором и гипсом по шероховатости. Пух явно изготовлен по образу и подобию ворсинок на крыльях бабочек, только равномерно распределен и однороден по плотности.
Сахарный блеск поверхности глаз, не слишком жидкий, не тягучий, чуть расплывчатый, масляный. Ровно между олифой и гидрогелем. Белки глаз не слишком белые, а подернутые кофейной дымкой. Радужки из потекшего предельно горького жгучего шоколада, дающего глубину и сложность еще не черному бездонному цвету. Почти кипящие, но пока еще только поверхностно дрожащие.
Губы отрисованы графиком функции плотности вероятности и в профиль – эвольвентой. Для идеального, без проскальзывания обкатывания поверхностей. С упругостью свернутого бутона розы, живыми, питающими теплом и ароматом прожилками. За ними скрываются лаковые откалиброванные жемчужинки зубов.
Пугающая прямолинейность передней поверхности голени, аэродинамическими изгибами переходящей в заднюю поверхность. Отточенные поверхности третьего порядка с красотой выверенных тысячелетиями изгибов акульих плавников задней поверхности голени, стекающие в голеностоп. Ламинарные отливы килей ахилловых сухожилий.
Полированные колени с безупречными отблесками только омытой волной гальки.
Атласные ключицы таящие в глубине отшлифованные могучие гидроцилиндры для быстрых и точных движений.
Эти глаза со взглядом милейшего щенка, просящего лакомство. И, в то же время, леопарда, уже приговорившего жертву, и всего лишь ожидающего оптимального времени для прыжка.
Эти руки именно такой длинны, чтобы заключить меня в идеальные объятия, обволакивающие и расчленяющие.
Не могу бороться с этими запахами, вытягивающими все нервы в струны, дрожащие вразнобой так, что всего меня колотит и мотает из стороны в сторону. Все мое физическое существо тянет только позволить охватить себя этими сливочно-кремовыми щупальцами и утащить в свое облако пьянящих и усыпляющих испарений.
Готов поспорить, что ее естественная смазка идеальна по консистенции и коэффициенту трения. Не такая скользкая, как смазка для замков. И не такая жирная, как смазка для ворот, ближе к жидкости для очистки тормозных дисков. Не испаряется так скоро, как полироль для мебели, но пахнет и медом, и деревом, и кожей, и клубникой.
Как бы я хотел попробовать ее тело. Меня одолевает первобытное желание проткнуть будущую жертву. Инстинкт запомнить запах этих ног, чтобы идти по следу. Взять след и бежать дни напролет за ее ногами. Глаза горят, ноздри раздуваются, втягивая запах ног и сока текущего по ним. Я же тоже охотник. Охотник с большой буквы. Смотри, как у меня нос настраивается на запах ее ног, раздувается и высасывает из воздуха этот запах. Ноги уже давно гудят от бега, легкие горят, пот струится по спине, плечам и бедрам. Ее ароматизаторы все подогревают и распрыскивают следовую дорожку.
Как только я окажусь от нее на расстоянии вытянутой руки, она остановится, как вкопанная. Резко обернется, и жертвой стану уже я.
Движения ее грациозно механичны. Оптимальные траектории, рациональные углы наклона, фиксированные амплитуды с допусками и ограничениями. Поддерживающая максимальное напряжение программа работы, аппаратное ускорение и вычисленные алгоритмы. Хороший станок, штампующий найденные уже давно решения, устраивающие всех. Подача технологических жидкостей автоматизирована и не требует внимания. Никаких ошибок, сбоев или спонтанности.
Лицо напротив надело солнцезащитные очки и покинуло поле зрения. Взмахнуло покрывалом какого-то кожаного рекламного баннера, обдав меня кубометром своего немилосердного парфюмерного выхлопа.
Это что, я проснулся? Во сне не чувствуются запахи. Значит, не сон. Эту задачку было легко разгадать. Лучше старайтесь, вы, по ту сторону.
На поверхности меня ждет дежурное молочно-мутное серое освещение, пожирающее контраст и детали в тенях. Все теплые цвета, все беспокойные блики, весь блеск стекол и волн.
Поганые вороны украли все теплые цвета и мою любимую.
Герда Шейн – моя жизнь. Глаза как небо, только-только сдувшее в себя обрывки облаков, еще пахнущее дождем, еще взволнованное ветром, но уже удивленное брызнувшей в него колодезной водой. Глаза как много-много зеленовато-голубых толстенных зеркальных стекол, сложенных вместе, образовавших многослойную бесконечную цветную глубину. Глаза, как замерзшее пресное бездонное озеро среди заснеженных гор.
Веки как лепестки сорванного и начинающего вянуть цветка. На веках у Герды довольно сильно заметны капилляры микрокартами речных систем. В волосах весенний ветер, кое-где на висках волосы топорщатся как вереск на горных уступах. Пятнышки то нежно розового, то персикового цвета ловко снуют вокруг ямочек на щеках. Морщинки под глазами нисколько не портят ее, лишь подчеркивают мимику. Шея такая тонко беззащитная и рискованно слабая.
Нечеткие формы податливой груди под вязью джемпера чуть выше с одной стороны. При немного нескладных движениях Герды тут и там чуть морщинится кожа и возникают новые мягкие изгибы.
Мочки Герды Шейн, пожалуй, великоваты. Герда, как лес, неоднородная, непредсказуемая, случайная. У Герды Шейн на левой ноге есть длинный шрам, о котором знают немногие. Пятилетняя Герда сильно поранилась о металлические шипы забора, через который перелезала, спасаясь от своей же сестры. Сегодня она свежая, как весна. А завтра томная, как лето, щедрая, как осень или игривая, как зима.
Загадка: кто на свете самый милый, чье лицо самое светлое, кому я всегда так рад, кого я всегда жду? Ответ очень простой, такой же простой, как и на загадку, что за цветы василькового цвета – васильки. Кто эта девушка? Герда Шейн.
3 (читаю книгу)…
12 марта
Солнце светит совсем сильно. Давай же, дорогое, не жадничай! Мы тебя ждали очень уж долго! Прохожие щурятся. Отец продал уже четыре пары очков от солнца. Товары для защиты от солнца – его основной товар.
Так вот, скоро сезон (зачеркнуто), основной сезон работы отца. Отец пристально следит за прогнозом погоды и за вокзалом. Весь город держит руку на пульсе погоды. Переход температуры через определенное значение означает приезд туристов. Отец гадает на картах и народных приметах. Приметы обещают адское пекло летом, а, следовательно, рост доходов. Отец ждет туристов, которые в первый день обожгутся на солнце и придут к нему за разными чудодейственными мазями, а потом еще не раз заглянут в поисках наимоднейшей модели очков от солнца, какой-нибудь забавной вещицы или просто совета, как и где лучше всего провести время. Отец не очень радушно встречает посетителей, которые зашли впервые. Но некоторые приезжают уже по второму разу или больше. При виде этих отец распускается как цветок в улыбке и чуть ли не готов (зачеркнуто) ссуживать им. Теперь они члены семьи.
У отца суровое лицо, но добрый взгляд. Его уважают все вокруг. Волосы его выбелены морем и ветром. Всю зиму он ходит по пляжу, собирая камни, форма которых кажется забавной или напоминает что-то. Из таких камней он делает фигурки, которые славятся на все побережье.
(здесь рисунок)
Каменный (зачеркнуто). Ха-ха-ха. Я понимаю, что для взрослого человека в этой фигурке нет ничего смешного. Более того, приезжие ценят художественное видение, замысел и работу отца. Но это же мой отец! Я не могу воспринимать его всерьез, как постороннего, а его работы, как картины в галерее. Я пробовал ему помогать, но все камни, которые я собирал весь день, ползая на коленях по гальке, он велел отнести обратно. Никогда больше он не разговаривал со мной о камнях. Никто не видит, что он делает с камнями. Но однажды я все-таки застал его за работой с камнями. Он разговаривал с кучкой гальки. Перебирал камни руками, поворачивал так и этак, подбирал парами, раскладывал в линии и фигуры, шептал в сложенные ладони неслышные слова. А потом внезапно отчетливо произнес «Кто здесь?». Я убежал тогда опрометью. Но только сейчас я догадываюсь, что эти слова были предназначены прячущимся в глубине камней существам, их затаившимся душам. Чтобы узнать, кем станет эта галька в его руках.
Еще он пишет стихи. Никто кроме суровых его друзей по субботам не слышал его стихов. После субботних встреч в комнате остается легкий гул, отголоски складной тяжелой низкой речи, облако дыма и какой-то тихой и сладкой печали суровых и старых людей. Не то чтобы кто-то запрещал слушать их беседы или присутствовать на их встречах. Просто с самого начала все привыкли к тому, что это интимное дело и вмешиваться в это не то что неприлично, но просто не интересно и непонятно. Я и представить себе не могу, о чем может писать стихи отец. Может быть, все его друзья тоже пишут стихи? Или слагают поэмы вместе? Я неспроста начал писать. Это, наверное, генетически заложено в нас, мужчинах. Ну и из чувства противоречия родителю, я предпочел прозу. Ну да. А как же еще?
Какая судьба постигнет нынешний «урожай» камней? Они, как и их старшие «братья» разъедутся из нашего города по всему свету? Возможно, я не должен собирать камни. Отец собирает камни и держит магазин разной чепухи не от хорошей жизни. И уж тем более не желает подобной жизни мне. Чем хотел бы заниматься я? Ну уж точно не стоять за прилавком и не точить гениталии из гальки! Если только это не будет книжный магазин… Не ресторан, это точно. Уж лучше ловить рыбу на траулерах! Работа тяжелая, но на короткое время. Неделю промыкался в море с веревками и железками круглые сутки, а потом – отдыхай и трать денежки. Корабли не то чтобы очень люблю, но они, так сказать, наиболее технические… наиболее инженерные сооружения из доступных мне. Трамваи и автомобили – слишком просты. Отец, я думаю, желает для меня богатого и сытого будущего: в банке, за столом и компьютером. Галстук, автомобиль, визитные карточки на картоне, а не на тряпочки с вышивкой и шнурком – мамины работы в память о нашем магазинчике.