Максим Малявин
Записки психиатра, или Всем галоперидолу за счет заведения
Проф
Это случилось еще в мою бытность студентом; по ощущениям все было пару лет назад, а на самом деле в конце 80-х – начале 90-х. Самара. Общага № 3 на Гагарина. Такая девятиэтажная свечка, родной дом для многих поколений студентов-медиков. Строго говоря, одна из многих, но о тех речь как-нибудь потом. При тогдашней перенаселенности мединститута, когда при поступлении конкурс доходил до восьми-десяти человек на место, получить место в общежитии было счастьем. По крайней мере, на первом курсе это удавалось, мягко говоря, не всем. Ну а уж те, кто попал… впрочем, лучше тоже отдельной историей.
Жил-был в «тройке» студент по прозвищу Проф. Этиология сего никнейма безвозвратно утеряна, однако многие сходятся на двух версиях. Первая – ПРОФессиональный гонщик, то бишь человек, способный поддержать и развить до степени абсурда любую предложенную тему разговора (университетское образование, как-никак). Вторая – ПРОФессор кафедры научного алкоголизма; эта версия кажется даже более вероятной. Жил он весело, кушал вольную студенческую жизнь большой ложкой, на лекции с занятиями приходил исключительно с недосыпа и похмелья, за что и пострадал. На моей памяти это был единственный студент, лишенный права проживать в общежитии ЗА АМОРАЛКУ. Комнату пришлось освободить. Пока Проф обивал пороги деканата, профкома и комитета комсомола (помните такой?) с битием челом и клятвенными заверениями искупить, отмолить и впредь не допущать, свято место оказалось занято, и кем!
Будь это парни, все было бы проще: поговорили бы по-свойски, нашелся бы угол, а там и всю комнату можно было обратно заполучить – главное, знать, в чем остро нуждается комендантша. Но заселились в комнату две девочки-лапочки, только-только со школьной скамьи, восторженно-удивленные, глядящие на старшие курсы как на полубогов – в общем, тьфу, да и только! И это не все! Каждая – каждая! – была при маме. Как они в этой каморке папы Карло помещались, это один бог ведает, но уходили солнышки на занятия отутюженные, накрахмаленные и (мамма мия!) позавтракавшие горяченьким, а возвращались к прибранной комнате и сытному ужину. Проф был сражен в самое сердце, ему срочно требовался план ненасильственной эвакуации очаровашек-оккупанток. Было даже заключено несколько пари. Угадайте, на что. Проф неделю ходил хмурый. Он ДУМАЛ. К исходу недели план был готов.
В понедельник девочки, как обычно, ушли на занятия, и мамы принялись за ежедневные хлопоты, и тут раздался громкий стук в дверь. Отворив, тетеньки увидели на пороге небритое (та самая неделя!) существо с красными глазами, жутким перегаром изо рта (еще бы, всю ночь за успех мероприятия переживали), в живописно драной тельняшке и шортах цвета картофельной ботвы (отпиливаются от армейских галифе). В руках эль Чупакабра держало шприц Жане, наполненный густым раствором метиленового синего[8]. На носик этой адской машинки с помощью жевательной резинки и такой-то матери была посажена огромная игла для спинномозговых пункций. Окинув две застывшие фигуры мутным взглядом, Проф трясущимися руками протянул им шприц и попросил:
– Мать, ширни! Я не попадаю!
По свидетельствам очевидцев, весь остаток дня из комнаты доносился звук пакуемого имущества и не то вопли, не то лозунги:
– На квартиру!!!
Как вы его назовете
Когда-то, в период триумфального шествия советской власти, было поветрие – давать детям новые имена. Так появились Вилены, Вили, Октябрины и Даздрапермы. Учитывая нынешний прагматично-дисфоричный[9] настрой электората, трудно ожидать появления на свет Влавлапутов и Даздрапопенсов, но скучать все равно не приходится.
Вася (пусть его зовут так) болеет давно, он инвалид второй группы. Чаще всего его беспокоят голоса. Обычно голоса несут всякую чушь, и Вася, в той или иной степени добровольно, сдается в дом у шоссе – поправить пошатнувшееся психическое здоровье, пообщаться с давно знакомым персоналом и столь же давно знакомыми соседями по палате. Рутина, одним словом.
На этот раз голос в голове был на редкость убедителен и резонен, фразы звучали четко, при малейшем намеке на непонимание или, паче чаяния, непослушание взвинчивая тон до непереносимого рева.
– Так жить дальше нельзя, – заявил голос.
– Как жить нельзя? – робко поинтересовался Вася, приготовившись на всякий случай набрать номер приемного покоя: мало ли, еще начнет на суицид уламывать!
– Ты, Вася, не живешь, а прозябаешь, – вынес вердикт голос.
– Прозябаю, – безропотно согласился Вася, ибо крыть было нечем.
– Надо что-то менять в твоей жизни, – с напором бульдозера продолжал голос.
– Может, не надо? – жалобно спросил Вася, памятуя о своих прежних попытках что-то круто поменять. С последующими госпитализациями.
– Надо, Вася. Надо, – процитировал голос. – И начинать будем с фамилии.
– Господи, чем тебе моя фамилия не угодила? – простонал Вася.
– Вася, это вопрос не личного предпочтения, а твоего будущего человеческого счастья. И не вздумай упираться. Ты, сукин сын, будешь счастлив вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет!
– Да я, в общем-то, не против, но при чем тут моя фамилия?
– Вася, все дело в магии имен. Точнее, фамилий. Как бытие определяет сознание (слышал о таком феномене?), так и фамилия определяет судьбу своего владельца. С тем, что мы имеем, историю творить не просто бесполезно, но и прямо противопоказано.
– Но я не…
– МОЛЧАТЬ!!! СЛУШАТЬ И СОГЛАШАТЬСЯ, В КОНЦЕ БЕСЕДЫ ПОДСКОЧИТЬ И СПРОСИТЬ: «РАЗРЕШИТЕ БЕГОМ?»!!!
– Все-все-все, уже никто ни с кем не спорит, только не ори так громко!
– Вася, у меня есть одно полезное качество: как бы громко я ни орал, соседи услышат только твои реплики с галерки. Так что давай ты не будешь выставлять себя идиотом, а будешь слушать сюда. Я уже все продумал, поскольку тебе один хрен слабо. Фамилия твоя теперь Гитлер-Разумовский.
(Для читателей: вторая часть фамилии взята произвольно.)
– Что?!!
– Я так и знал, что ты дашь аффект. Так вот, пока ты ловишь воздух ртом и хватаешься за сердце, приведу убойные аргументы. Гитлер, конечно, сволочь та еще. Но! Сволочь харизматичная, этого не отнять. Чтобы сбить с панталыку целую нацию законопослушных и основательных бюргеров – это, я тебе скажу, талант нужен. Теперь Гитлера не знает только имбецил. Ты, Вася, тоже сволочь – НЕ ВОЗРАЖАТЬ!!! То есть один задаток для успеха уже есть. Не хватает харизмы и известности. Фамилия – уже половина успеха, остальное разыграем как по нотам.
– А Разумовский-то тут при чем? – слабо простонал Вася.
– Вася, ты шизофреник, а не дебил, поэтому нечего тупить! Ты не хуже меня знаешь, что эту фамилию носит заведующий отделением, где ты частый гость. Если для лояльности судьбоносных факторов нужна грубая лесть, то ее следует применить. Поверь, Вася, супротив своего наполовину однофамильца доктор будет безоружен! Это в нашем деле прямо-таки козырь.
– Ага, вроде пятого туза… А дальше-то что? – спросил впавший в полутрансовое состояние от обрушившихся на него новостей Вася.
– Это хорошо, что мы с тобой так быстро достигли полного взаимопонимания по первому вопросу. Неси карту, будем рисовать направления главных танковых ударов. А завтра – в ЗАГС.
– Нас не поженят, – в последний раз попытался возразить Вася.
– ИДИОТ!!! Я ТОБОЮ И БЕЗ ЖЕНИТЬБЫ ОВЛАДЕЮ!!! ТУДА ТЫ ФАМИЛИЮ МЕНЯТЬ ПОЙДЕШЬ!!!
До участкового врача Вася добрался только на третий день, с новым паспортом и картой оккупации Европы. Переписывая титульный лист амбулаторной карты (шутки шутками, но в ЗАГСе фамилию действительно поменяли), доктор задумчиво произнес:
– Взять, что ли, себе фамилию Сталин-Рабинович? Эк бы я развернулся…
Орден почетного алкоголика третьей степени
Алкоголиков в третьей стадии увидеть не так-то просто. Причин тому несколько. Во-первых, не все доживают, большинство успевает умереть от какой-нибудь запущенной болячки, либо от несчастного случая. Во-вторых, выжившие, как правило, либо бомжуют, либо находятся в пансионатах для психохроников. В общем, алкоголик третьей стадии – редкий феномен. Мне, можно сказать, крупно повезло. В Калужской областной психиатрической больнице прижился такой вот персонаж. Звали его Вася. Он с незапамятных времен обретался в обычном отделении. Тишайшее существо, стреляющее у больных окурки, помогающее помыть полы, вынести мусор. Все тихо и спокойно, при одном условии: вечером, перед отбоем, Васе полагались двадцать миллилитров спирта. Нет спирта – отделению обеспечена веселая ночка, с учетом того, что от аминазина Вася просто тихо умрет. Это все знали и не брали греха на душу. А как он эту мензурку внутрь потреблял! Это театр, это пантомима! Мензурка нежно бралась тремя пальцами, с мизинчиком на отлете, по широкой дуге приближалась к вытянутым трубочкой губам, потом непередаваемое согласное движение головы и шеи… боже мой, дельфин, жонглирующий мячиком, – просто жалкий паркинсонщик на фоне этого танца! Потом глоток – и судорога, пронзающая все тело, аж пальцы выгибаются в обратную сторону. Три секунды пауза… и блаженная улыбка человека, которому от жизни более ничего не надо. Он уснет ровно через пятнадцать минут, время можно не засекать.
Было у Васи любимое занятие, даже более любимое, чем покурить. Когда по расписанию начинались инъекции, он занимал стратегическую позицию около процедурного кабинета, отлавливая выходящих больных и изымая у них ватки со спиртом, которыми полагается протереть место укола. Ватки тут же поедались, и слегка окосевший Вася шаткой походкой удалялся в дебри палат. Сколько раз, уже в другое время и в других местах, вспоминал я этого пациента! По мне, таких кадров надо всячески хранить, оберегать и использовать как тяжелую психотерапевтическую артиллерию в процессе лечения алкогольной зависимости у населения: крайне убедительный пример.
Убойный эпитет
Прохожу сегодня по коридору родного дурдома, то есть диспансера и вижу двух бабулек, что-то активно обсуждающих между собой. Обсуждение идет бойко, с жестикуляцией, матерные акценты расставлены правильно. Прислушиваюсь. Оказывается, кому-то из них чем-то не угодил наш доктор. Причем сильно. Причем даже азимут перемещения старушке подсказал (вот уж не знаю, чего ж такого непотребного надо было от милейшего доктора потребовать). Заключительная фраза убила:
– Это ж не врач! Это ж, блядь, ЭСКУЛАП КАКОЙ-ТО!!
Занавес, обморок…
Доктор, голос!
Эта леденящая кровь история произошла много лет назад, когда я еще студентом подрабатывал на скорой помощи одного из районов города Самары. Как правило, на каждой скорой любого района есть негласный, но общеизвестный список нелюбимых адресов. Наша подстанция тоже не была исключением. Своих героев, самых капризных и занудных пациентов, мы знали в лицо. Некая Прасковья Филипповна постоянно терроризировала нашу неотложку, с периодичностью до трех-четырех раз в день. Выезжая на ее «плохо с сердцем», приходилось в итоге убеждать болезную, что плюс-минус пять миллиметров ртутного столба в показаниях ее артериального давления – это физиологическая норма, что сегодняшнее аж девятичасовое отсутствие стула – это вовсе не признак каловых завалов, что кардиограмма вновь и в который раз не только инфаркта – даже аритмии-то не кажет. Ну и, естественно, учить наизусть географию и характер всяческих покалываний, бульканья, сжиманий и мурашек. Понятно, что от ипохондрика ждать чего-то иного не стоит, но когда эпидемия гриппа, бригады не вылезают из машин, а вызов на ее адрес только за сегодня уже четвертый…
Вот на четвертом-то вызове Василич, доктор от бога, ветеран афганской, и не удержался. Душа просила хохмы. Оставив фельдшера на станции и пошушукавшись с диспетчером, отчего та сделала большие глаза и быстро-быстро закивала, он заявил народу в курилке:
– Спорим на коньяк, что Филипповна на этой неделе никого доставать не будет!
Ударили по рукам, и доктор поехал. Вернулся он быстро. Через пять минут после его приезда в диспетчерской зазвонил телефон. Сняв трубку, диспетчер с минуту слушала, расплываясь в улыбке, кивала, а потом, нажав на рычаг отбоя, куда-то перезвонила. Коньяк Василичу проспорили, да еще как! Никто с этого адреса не звонил месяца полтора. Василич и диспетчер молчали как партизаны, поэтому на НАКОНЕЦ-ТО поступивший от Прасковьи Филипповны вызов чуть ли не жребий бросали, кому ехать – до того любопытно было узнать подробности из первых уст.
Оказалось, что, открыв в прошлый раз доктору дверь, больная опешила: эскулап стоял на четвереньках и держал в зубах чемоданчик. Выдержав театральную паузу, он поставил чемоданчик на пол и четыре раза на нее гавкнул. После этого оборотень в халате повернулся и на четвереньках потрусил вниз по лестнице. Когда прошло замешательство, Филипповна позвонила в скорую вновь и пожаловалась, что доктор, гад, НА НЕЕ ЛАЯЛ. Диспетчер оказалась девушкой доброй и отзывчивой и пообещала прислать нормальных медиков.
Когда приехала другая бригада, «не в пример этим, все как на подбор, просто гренадеры!», врач участливо так спросил:
– Так вы говорите, на четвереньках стоял?
– Да, да!
– И даже, простите, лаял, как собака?
– Да, истинный крест!
Надо сказать, что за все полтора месяца пребывания в психбольнице сердечко у Прасковьи Филипповны не болело ни разу.
Средство от соседей
За годы работы укрепляешься в осознании того, что бред – явление очень стойкое. Сравнивать его с обычной убежденностью, даже на уровне упертости рогами в стенку – все равно что сравнивать незыблемость и прочность плит перекрытия с прочностью набора посуды на шесть персон во время бурного семейного скандала. Соответственно, большинство рассказов о том, как бредовый пациент был переубежден посредством личной харизмы врача, особых психотехник и навыка внушения восемнадцатого уровня, лично я воспринимаю с некоторой долей вполне закономерного скепсиса.
Валентина Петровна (пусть героиню истории зовут так) практически всю свою жизнь прожила в Баку. Работала на заводе, была на хорошем счету. Со временем сложилось так, что большинство ее друзей, родных и знакомых в силу разных причин, среди которых не последнюю роль сыграл государственный геополитический кретинизм, уехали из города. А тут еще выход на пенсию, вынужденное безделье вкупе с неожиданно подкравшимся избытком свободного времени. Каждый офицер и прапорщик в курсе: свободное время – это зло. Точно такую же злую шутку сыграла с Валентиной Петровной оказавшаяся ничем не занятой психика. Конечно, не стоит сбрасывать со счетов характерологические особенности, тонкости обмена веществ и нейрофизиологии, но запальным механизмом послужил именно провал в жизненных ориентирах.
Валентине Петровне стало казаться, будто соседи задумали недоброе. Да-да, те самые, которых она помнила еще мелкими чумазыми засранцами. Видимо, таился в каждом из них корешок зла, который при должном унавоживании и регулярном поливе вырос до вполне солидного корнеплода с агрессивно-мизантропическими свойствами. Вот и стали мелкие пакостники взрослыми бесстыжими вредителями, а также со свету сживателями. И ведь такие изобретательные: придумали, как с помощью компьютера (вот ведь тоже бесовско-заокеанское детище, будто обычных счетов не хватало!) ее мучить: то поясницу скрутят, то вдруг в ногах жилы начнут тянуть, то сердце прихватят, а то и вовсе начнут жар приливами по телу гонять. Ну, как есть программируют несчастный организм на всякие непотребности.
Сначала страдалица просто терпела, а при попытках организма выкинуть очередное коленце спасалась травами, настойками да припарками. Потом ходила по соседям, пытаясь призвать их к порядку, да что толку – посмотрели как на дуру, да еще такое искреннее недоумение сыграли, чисто МХАТ на гастролях. Отписалась дочери о своих бедах, та прониклась, пообещала забрать к себе. Оно хоть и Поволжье, хоть и богом забытые степи, но все поближе к родным да подальше от соседей-истязателей.
Переезд прошел довольно гладко, и целых два месяца Валентина Петровна порхала аки ласточка – новые заботы, новые впечатления. Но потом вернулся рутинный привкус, а вместе с ним – и озарение: новые соседи ничуть не лучше тех, бакинских! А компьютеры у всех поголовно! Даже у детей! И вновь начались мучения: ломота, жар и холод, тянущие боли в мышцах. Плюс еще, судя по всему, стали соседи ей сверху фигурки человеческие на ниточках спускать (сама-то она не видела, но просто так уверенность ведь не возникнет, верно?). Стоило Валентине Петровне отлучиться из дома, эти фигурки начинали тайно разгуливать по квартире и устраивать диверсии почище партизанских: то молоко сквасят, то в хлеб плесени понапихают, а то ножи наточат так, что она ими постоянно режется. Пусть дочь и говорит, что ножи точит зять, но это все неправда – не может он настолько тещу не любить.
Дочь долго убеждала Валентину Петровну наведаться в дом у шоссе. Та отнекивалась, даже пару раз всплакнула – мол, что же ты меня, совсем за дуру держишь? Зять, умничка, все очень правильно обосновал. Дескать, с соседями мы можем что-нибудь сделать? Нет, поскольку нет возможности доказать наличие состава преступления (он жутко образованный, слова лепит – часами бы слушала). Можно, конечно, сходить и начистить пару физиономий, ради любимой тещи не жалко, вот только соседи заявят в милицию, и виноватым будет угадайте кто? Поэтому, мать, надо сходить к психиатру. Есть у него в арсенале проверенные средства: говорят, даже экстрасенсам дар напрочь отшибает, магов плющит, как тех лилипутов на дискотеке с Гулливером, а зеленые человечки так и вовсе считают их секретным оружием ПВО землян. Попросим доктора, пусть выпишет что-нибудь для невосприимчивости к компьютерным атакам, вроде какой-нибудь микстуры Касперского. Сказано – сделано. Хоть и не без трепета, но к психиатру сходили. А там, по его рекомендации, еще и к терапевту с гинекологом заглянули: дескать, соседи соседями, а климакса со стенокардией да остеохондрозом никто не отменял, и лечить их тоже надо. И про соседей доктор много чего говорил, запомнилось только про идеи отношения и воздействия, и что лекарства надо принимать вот по этой схеме.
Теперь Валентине Петровне никакие соседи с их компьютерами и фигурками на ниточках не страшны. Главное – пить лекарства регулярно. Молод еще Билл Гейтс, чтобы супротив фармхимпрома козни строить!
Белочка. Она же котик
Белая горячка – явление очень даже национальное и на просторах родной страны вовсе не редкое. Более того, мы можем его экспортировать в другие страны вслед за нашими эмигрантами. Сей недуг настигает неосторожных с алкоголем граждан в самых разных местах, и привозить их в больницу откуда только не приходится: из дома, с работы, из гостей…
На этот раз спецбригаду вызвали в отделение милиции. По приезде в обезьяннике обнаружились два помятого вида мужика, стоящих по стойке «смирно» возле решетки. Всем своим видом они демонстрировали полную законопослушность и страстное желание оправдать и искупить, лишь бы сей же час оказаться по другую сторону преграды. При более пристальном изучении обнаружился еще один обитатель зиндана. Крупный, крепко сбитый, с пудовыми кулаками дядечка, просто Илья Муромец, с опаской выглядывал из-под лавки.
Прибытию медиков обрадовались все. Дежурный, лучезарно улыбаясь, поведал:
– А вон и ваш клиент прячется.
С его слов, забрали дядечку из дома, где он отходил после двухнедельного запоя и, опять же, по его собственным словам, никого не трогал. Доставили в отделение, стали выяснять обстоятельства. Помогали собирать анамнез две практикантки из юридического. На свою голову. Вначале задержанный меланхолично отвечал на вопросы, и дежурный уже начал подремывать под монотонное бормотание, как вдруг…
– ВОТ ОН!!! СПРЯЧЬТЕ МЕНЯ СКОРЕЕ!!! – От рева дрогнули стены, а графин с водой издал жалобный бздыньк. Илья Муромец шмыгнул под стол, девчата вспорхнули на стол, дежурный усилием воли и мышц сфинктера подавил желание рыбкой нырнуть в дверной проем.
– Ты что орешь, негодяй? – уняв дрожь в голосе, поинтересовался милиционер.
– Кот! Огромный. Усищи – во! Лапищи – во! В дверь заглянул. Голодный. Мя-аска хочет, гад! – И, на карачках приблизившись к офицеру, доверительно зашептал, крепко держась за брючину: – От самого дома пасет! Вишь, на косточки, – кивок в сторону девчат, – не позарился, хитрый, ему понажористей кого. А во мне только полезного веса кило на сто потянет… Ты вот что, давай, спрячь меня скорее. ААААА!!! СНОВА ЗАГЛЯНУЛ!!!
В общем, в обезьянник задержанный проследовал бодро, но вскоре его вопли поставили на уши двух его новых соседей. Кот не оставлял бедолагу в покое: заглядывал через решетку (дядечка прятался под лавку), появлялся под лавкой (дядечка лез на решетку), его чеширская улыбка светила из помойного ведра (как-то удалось уговорить ведро не выплескивать) – короче, играл с ним, как с мышкой.
Сдавали Илью Муромца только разве что без ковровой дорожки. В машине он первым делом прильнул к заднему окошку:
– Ну ты только посмотри! Следит, скот! – И, перебежав вперед, стал упрашивать водителя гнать что есть мочи.
Выяснив по пути, что в дурдом посторонних не пускают, что на всех окнах решетки и что, идя навстречу пожеланиям трудящихся, администрация ведет активный отстрел бесхозных кошек, собак и бешеных тушканчиков на всей вверенной территории, пациент успокоился. На всем пути до диспансера он только изредка поглядывал в окно, злорадно ухмылялся и крутил большие фиги.
