Максим Кутис
Маленькие рассказы
Новое чувство наготы вмиг вернуло его к текущему моменту. Он решил собраться с силами и оставить размышления на потом. Девушка Наталья улеглась на него. Она была ростом примерно с него, немного выше метр семидесяти, да весила примерно столько же. Лаврентий Петрович оказавшись под блаженной тяжестью женского тела, обнаружил, что ему стало тяжело дышать. Он мужественно терпел, но все-таки движениями загнанного в угол червяка пытался высвободиться. Девушка, почувствовав дезертирские поползновения снизу, была совсем не против поменять положение, и услужливо сползла на бок. Она положила руку на гениталии Лаврентия Петровича, и в этот момент, тот с ужасом обнаружил, что эрекция, так часто посещавшая его в моменты долгого одиночества, за всеми этими судорожными телодвижениями и знакомыми запахами, так и не наступила.
Он пришел в панику и начал потеть еще сильнее, попытался сконцентрироваться и хоть немного успокоиться. Стоит отдать должное Наталье – девушка ничуть не смутилась такому повороту событий и продолжала поступательные движения вверх-вниз, крепкой хваткой держа член Лаврентия Петровича в правом запястье. Левой рукой она, словно на контрасте, очень мягко гладила его плечи и шею. Она смотрели прямо на него, но при этом как будто бы сквозь. Словно она тоже что-то там себе вспоминала, может быть запах, может у кого еще был такой член на ощупь.
Это сбивало Лаврентия Петровича с толку еще больше. Он твердо решил возбудиться во что бы то ни стало, пытаясь вспомнить все сексуально возбуждавшее его за всю его жизнь, начиная от первой учительницы, изредка надевавшей непозволительно глубокое для начальной школы декольте до образа модели из рекламы шампуня позавчера. Но этот до боли знакомый запах и пространный взгляд Натальи все продолжали и продолжали его отвлекать. Словно в помощь она положила его руку промеж своих бедер, было горячо и влажно, но все напрасно.
Спустя путь минут безрезультативных движений она обратила немой вопросительный взгляд уже точно на Лаврентия Петровича. Тот сразу это понял.
– Извини, я… Я не знаю… Видимо, я немного разволновался… Такого обычно не бывало. Вернее, не знаю, как обычно, у меня давно не было близости.
– Хм, ну тогда все должно быть наоборот, – резонно заметила Наталья, разминая в воздухе затекшее запястье.
– Извини еще раз, может я несконцентрирован из-за алкоголя.
– Да уж, нет. Я бы наоборот предложила тебе еще немножко хлебнуть.
– Нет, я лучше точно пас. Надо наоборот прийти в себя.
– Ну как знаешь. Ты слишком зажат. Это помогло бы. Хотя, ты знаешь, у меня есть кое-что что тебе может помочь расслабиться, – она приподнялась на локте и посмотрела взглядом, с которым змей смотрел на Еву.
– Что это? Чай?
– Ахах, – Наталья поперхнулась от такого предположения. – Нет, Лаврентий, это не чай. Господи, как хоть ты живешь такой?
Лаврентий Петрович был готов на что угодно лишь бы выйти из этого неприятного положения, хотя все равно не понял, из-за чего засмеялась девушка, ведь действительно нет ничего с чем нельзя бы справиться с помощью горячей чашки душистого зеленого чая. Наталья соскочила с кровати и открыла шкаф. Поднявшись на цыпочки, она достала коробку с верхней полки, а уже в ней отыскала красный блестящий кошелек. Открыв его, она извлекла маленький серебряный сверточек, который стала аккуратно разворачивать, подцепляя края длинными красными ногтями.
Он протянула Лаврентию Петровичу раскрытую ладонь. Тому пришлось отыскать на ощупь очки под кроватью, чтобы разглядеть, что именно она ему протягивает. То был маленький квадратик, примерно сантиметр на сантиметр. Лаврентий взял квадратик в руки, тот был плоским и невесомым, словно из бумаги.
– Что это? – спросил он, рассматривая яркий узор. Было очень трудно понять, что было изображено, будто кусочек в его руках был лишь частью какого-то огромного паззла.
– Средства для успокоения, – ответила Наталья, подкуривая сигарету и устраиваясь поудобнее на кровати. Пепельницу он расположила у себя на лобке.
– И что мне с эти сделать?
– Положи под язык и подожди минут десять-пятнадцать.
– Запивать надо?
– Не, – девушка выпустила в воздух колечко дыма, представ сексапильной версией гусеницы из Зазеркалья.
Лаврентий Петрович послушно положил маленькую бумажку себе под язык и так и остался в положении сидя, ссутулившись, в ожидании изменении своего состояния.
– Да не сиди так, боже, ляг, расслабься, все нормально, – она второй раз чуть ли не силой уложила Ладушкина на лопатки. Тот было опять хотел ее обнять и потянул к себе, но та отстранила его, сказав, что надо подождать, прежде чем продолжить.
Лаврентий Петрович покорно кивнул, подполз на лопатках повыше и положил голову на подушку. Наталья же достала свой телефон, разрушив всю интимную обстановку в комнате неоновым светом экрана.
Он смотрел на потолок, на люстру с запылившимися плафонами, прислушиваясь к своему общему состоянию, и, особенно, к пенису. Пока ничего не менялось, но для себя он отмечал, что общее умиротворенное состояние в комнате действовало на него положительно. Он время от времени поворачивал голову, чтобы посмотреть на Наталью. Та полностью погрузилась в свой телефон, иногда ухмылялась, руку с сигаретой держала на весу, поднося к пепельнице, чтобы стряхнуть пепел. Он хотел посмотреть, что она там изучает, но подумал, что это будет невежливо.
В образовавшейся тишине были слышны разве что разговоры пары за стенкой. По размеренному басу мужчины и высокому голоску девушки решительно нельзя было понять, о чем идет разговор. Скорее всего абсолютно ни о чем.
За неимением лучшего Лаврентий Петрович вернулся к рассматриванию люстры. Стандартная такая металлическая люстра на восемь лампочек. Висела себе без дела. Ладушкин подавил в себе зевок, хотя подумал, что просто уснуть могло бы быть не самой плохой идеей. Но раз он оказался здесь, рядом с голой девушкой, то надо хотя бы довести начатое до конца, а то будет совсем как-то неудобно. Надо бы еще немного подождать. Может привыкнуть к обстановке. Все-таки комната была похожей, на ту в которой он когда-то жил. Даже люстра была точно такой же, как и у него когда-то. Разве что его старая была статичной и скучной, а эта как-то странно едва заметно двигается, хотя сейчас она выключена. Раньше он этого не замечал, но сейчас когда он полностью предоставлен созерцанию, то это очень даже заметно. Будто металлические перекладинки, на которых крепятся патроны для лампочек, живые и извиваются. Очень необычный дизайн.
Обои в комнате тоже отличались. У него раньше они были в тонкую полосочку, в такую розово-мятную. Веронике они никогда не нравились. Ну вот, зачем он сейчас о ней вспомнил. Зарекался же. Но что уж, они ведь и лежали в такой же комнате. Кровать была повернута так же, головой к окну. Так же, вдвоем… Но нет, хватит, зачем, рядом с ним уже лежит другая девушка, столько времени прошло. Обои были розово-мятные, и зачем он тогда на них настоял? Казались ему умиротворяющими. Такими и должны быть обои в спальне. Она и не возражала особенно, хотя было видно, что явно не восторге. И почему он не понял? Хотя что за бред? Дело же не в них… Это так глупо. Но эти обои куда интереснее, они с цветочным узором. Так подходят к люстре. С таким же странным эффектом, когда на них начинаешь смотреть, лепестки и стебли начинают распускаться и расти прямо на глазах. Можно смотреть на них долго-долго. Как будто естественный ход жизни на быстрой перемотке. Так странно, ничего подобного раньше он не видел, но что он видел собственно за последние десять с лишним лет? Только маленькая однушка, однотипные стройки да один и тот же черный кот. Спит, наверное, голодный, завтра будет недовольный. Вероника никогда не забывала его кормить, он же, бывает, пропускает. Опять, ну зачем, зачем? Дела давно минувших дней, столько воды утекло… черт с ней, она же сама ушла, сколько можно о ней вспоминать… может быть он начинает засыпать, мысли путаются, люстра, обои, девушки. Что он вообще тут делает? С чего все началось, что пришло к такому? Какого черта, он мог бы быть дома, в своей квартире, в этой квартире. Обои можно было переклеить, если ей так не нравилось. Да все можно было изменить, если бы только она сказала. Но она лишь ходила ухмылялась, пряталась, молчала, говорила все хорошо, выбирай какие хочешь, да, пусть будут эти, да, симпатичные… Как можно было быть таким слепым… Вот она лежит… Все так же молчит… Смотрит куда-то в сторону… Она никогда не смотрела в глаза, по крайней мере под конец… Лишь только отшучивалась… Отшучивалась, но не улыбалась. Хотя ему нравились ее шутки, они всегда были так остроумны. Он восхищался ее чувством юмора, каким-то отрешенным, острым, точечным как удар шпаги с капелькой яда на самом кончике. Возможно за это он ее и полюбил, еще в строительном институте, когда был общий поток, он все наблюдал за ней украдкой, ее не очень-то увлекали занятия, но она практически никогда не пропускала, сидела рядом с подругами, подперев голову рукой и длинные каштановые волосы струились между пальцами… во рту с жевательной резинкой… он каждый раз хотел подойти что-нибудь сказать, но никак не мог придумать что именно… Когда видел ее с другими ухажерами, сердце разбивалось, из раза в раз, он всегда так боялся, что это надолго, что кто-то успеет ее забрать… Корил себя за нерешительность… Может он сам бы никогда не решился бы … но она подсела.. Смахнула волосы и спросила про конспект с прошлой лекции… Как же он тогда опешил… Что-то мямлил, полез в рюкзак, рассыпал все листочки… Она рассмеялась и он тут же влюбился в ее смех. Они сели рядом. И с тех пор до конца института сидели вместе… Она всегда так смешно изображала преподавателей, гримасничала, что их несколько раз выгоняли с лекций из-за смеха. Они шли в столовую, просто беззаботно дожидались конца пары. Она была так прекрасна, со своими каштановыми волосами и милыми веснушками, беззаботная, естественная и такая красивая. Во время последнего курса он устроился на вечернюю подработку, начал откладывать на кольцо, его родители одобрили выбор и дали свое благословление. Она ничего не подозревала, они все также пересекались в институте, вечером выбирались на прогулки и просто болтались в общежитии, хотя он держался из последних сил. На следующий день после выпускного сделал предложение… Я тебя люблю. Она была так рада… Хотя была ли? Она точно улыбалась. Точно помнит, как она улыбалась…. Эти веснушки, эти карие глаза. Теплый июльский вечер. И их месте, наверняка, у каждой молодой пары есть «их» места… Вот так и у них было… За заброшенным радиоэлектронным заводом, на стопке железобетонных плит… Да, я согласна… Но что он был рад, даже счастлив, это он знает точно, знал тогда, знает сейчас… И он был также счастлив, когда они наконец-то съехались, пускай в старую, пускай на окраину, но зато в свою, двухкомнатную, спасибо родителям, что помогли, самое главное, он теперь мог постоянно смотреть на нее… Обнимать… От нее так приятно пахло, этот запах, это он, это миндальное молочко для тела, она вечером забегала в ванную, чтобы приготовиться перед сном, и возвращалась к нему. Прям как сейчас, восхитительный запах, как он же ей идет… И как они стали жить вместе, завели маленького черного котенка, такого смешного… он работал в полторы смены, она тоже бывало задерживалась, бывало на выходных, но это все пустяки, пусть не так много времени, но оно же все-таки общее, да? Да? Не знаю, наверное. Ему хотелось еще больше времени, но зато хотя бы появились деньги, чтобы сделать ремонт… поклеить новые обои. Он еще в университете представлял, как они будут вместе ходить по огромному магазину выбирать обои и всякую всячину, посуду и безделушки, может даже прикинут и заглянут в отдел, где стояла мебель для детской… Да, так и случилось на самом деле. Он все ходил между отделами, сравнивал, показывал, размышлял вслух, она же меланхолично жала плечами, но может устала… Все-таки целый день на ногах, в этом огромном торговом центре… Он выбрал обои. Розово-мятные в полосочку, она была не против. Ничего не возразила. Она доверяет его выбору…. На тех же выходных их и поклеили… А ровно через месяц… Она собирала вещи… Просто буднично, спокойно… Сказала, что не хочет больше ничего… Просто не хочет ничего. Достойная причина… Но почему? Что изменилось? Может он что-то сделал не так? Он плакал, она завязала в пучок каштановые волосы и просто вышла. Он видел ее еще несколько раз, в загсе. Просто подписывали бумаги о разводе. Каждый раз он возвращался и плакал, сидел в такой же комнате с мятно-розовыми обоями и слезы сами текли по щекам… Находиться больше там он не смог… Забрал кота и уехал… Прошло уже десять лет, и только одинокие вчера, работа, стройки и все тот же черный котенок, который успел вырасти и уже состариться. Впрочем, как и он сам. О ней он больше ничего не слышал. Так почему она сейчас лежит рядом, что изменилось? Как они оказались снова вместе, Она все та же, юная, с веснушками, пахнет миндальным молочком так же, что поменялось сейчас, но самое главное, что случилось тогда? Почему она так поступила?
– Вероника? Вероника, ты спишь? – он
– Какая Вероника? Ты о чем, Лаврентий?
– Зачем ты это сделала?
– Как? О чем ты?
– Почему ты ушла? Ты ничего не объяснила. Ты просто ушла.
– Ох, ну приплыли. Ты бы хоть предупредил, что ты совсем поехавший. Хотя по тебе же видно..
– Я же тебя любил, я тебя люблю, зачем ты так поступила? – Лаврентий Петрович схватил девушку за плечи.
– Ну пиздец. Иди в ванную, успокойся.
– Я просто хочу знать, Вероника!
Девушка с силой высвободилась и выскочила из комнаты. Лаврентий Петрович выбежал за ней. Она спряталась в ванной, он начал дергать за ручку, он точно помнил, что еще не успел поменять двери и замок в ванной, и что они держались на честном слове.
Она кричала на помощь, Лаврентий Петрович все повторял: «Я просто хочу знать! Я просто хочу знать!». Он почувствовал острую боль в затылке, колени подогнулись, в глазах потемнело.
Он снова в огромном зале мебельного супермаркета, с Вероникой, они ходят между рядами, чтобы найти что-то приличное для дома, но вокруг только розово-мятные обои и больше ничего, он начинает нервничать, бегает с тележкой из отдела в отдела, но там все одно и тоже. Вероника стоит на месте и смотрит на него с безразличием и презрением. Он же обыскивает каждую полку, но больше ничего нет.
Лаврентий Петрович проснулся на лавке от холода. Было еще темно. Он был в своей одежде, но та была застегнута как-то небрежно. Он застегнул все пуговицы. Голова раскалывалась, на затылке была небольшая рана с уже засохшей кровью. Еще почему-то болели ребра. Огляделся, вокруг возвышались типовые многоэтажки, из какого именно подъезда и вышел, и главное как вышел он вспомнить не смог. Пощупал карманы – мобильника и бумажника не было. Возле скамейки, где он себя обнаружил, их тоже не было. Видимо, потерял. Ну ладно, ничего страшного. Надо найти дорогу к метро, оно же здесь где-то неподалеку, может спросить дорогу, если, конечно, кто-то в этот час еще бодрствует. Интересно, который час? Скоро ли откроется. Придется, попросить у кого-нибудь в долг на проезд. Выйдет очень неудобно, но он обязательно возьмет номер и сразу же отдаст. Интересно, как там кот? Было бы здорово, что Наталья не будет на него обижаться. Хорошая девушка. Если Краснов и Золотов спросят, просто скажет, что все прошло хорошо.
Новый год.
– Вот нахера этот ебаный снег пошел именно сейчас? Далеко нам еще пиздовать? Мы же нихера не найдем…
– Да заебал ты уже ныть. Район знакомый, фотка есть, описание нормальное. Все будет нормально, найдем. Еще минут десять – двенадцать, наверное. Не ссы. Отнесись к этому как к приключению.
– В жопу я ебал такие приключения.
– Я еще раз говорю, ты заебал уже ныть. Сам сказал, давай возьмем травы на Новый год, будет весело. Гавно-вопрос. Взяли. Идем за твоей ебаной травой. А снег… Ну так, блять Новый год же… Лучше так, чем совсем без снега, нет?
– Да мне вообще похер на этот снег. Я, блять, в снежки играть не собираюсь. Я, блять, вообще буду работать почти все праздники. Управляющая съебывает на неделю в Тай, сука. А я буду сидеть на месте, хуи пинать и мерзнуть. Так что вообще мне поебать на этот твой снег.
– Ну паршиво, сочувствую. Работать, когда все будут отдыхать – то еще удовольствие. Но что тебе так повезло, снег совершенно не при чем. Хоть какое-то чувство Нового года появилось, а то одна грязь и серость вокруг были. Как по мне, если бы его не вообще было, то идти за закладкой с тобой, долбоебом, который понял, что ему пиздец как нужна трава только два часа назад, было бы в несколько раз хуже.
