Максим Горький
Васса Железнова

Второй акт

Через несколько месяцев. Та же веселая комната. Васса сидит в кожаном кресле. На тахте – Людмила, Наталья, Анна, Евгений Мельников. Отпили чай, самовар и посуда еще не убраны. Вечер, горит огонь, но в комнате мягкий сумрак. В саду луна, черные деревья.

Васса. Ну вот, рассказала я вам старинные свадебные обряды, рассказала, как в старину мужья с женами жили…

Анна (тихо). Страшно жили.

Наталья. И глупо очень.

Людмила. А почему люди несчастны, Вася?

Евгений. По глупости и несчастны.

Васса. Почему несчастны – я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают – по глупости. Но говорят – да я и сама видела, – умные-то несчастней дураков.

Евгений. Если принять, что богатые умнее бедных…

Васса. Богатые, конечно, умнее, а живут дрянно и скудно. И никогда богатый не веселится так от души, как бедный.

Анна. Это верно.

Наталья. Значит, нужно жить в бедности.

Васса. Вот, вот. Именно – так. Ты попробуй, Натка, испытай. Выходи замуж за Онегина и поживи. Он будет подпоручиком в пехоте, ты – полковой дамой, есть такие. Приданого я тебе не дам, и жить будете вы на сорок целковых в месяц. На эти деньги: одеться, обуться, попить, поесть и гостей принять да покормить. Детей заведете на эти же деньги, да…

Наталья. Я детей родить не стану. Зачем несчастных увеличивать?

Васса. Это, конечно, умно. Зачем, в самом деле? Так вот, Онегин, впереди-то у тебя сорок целковых и денщик, каждый день будет котлеты жарить из дешевого мяса с жилами.

Евгений (мрачно). Я, может быть, во флот перейду…

Людмила. Я тоже не пойду замуж, страшно очень! Я лучше путешествовать буду, ботанические сады смотреть, оранжереи, альпийские луга…

Наталья. Все это переделать надо – браки, всю жизнь, все!

Васса. Вот и займись, переделай. Гурий Кротких научит, с чего начать.

Наталья. Я без него знаю – с революции!

Васса. Революция вспыхнула, да и прогорела – один дым остался.

Анна. Это вы – про Государственную думу?

Васса. Ну хоть про нее. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких – научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию делать. Полтина за урок. Пришел ко мне служить – штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу – на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?

Евгений. Это не решено. И почему вы зовете меня Онегиным?

Васса. Решай. Тебе пора юнкером быть, а ты все еще кадет. А Онегиным я тебя называю…

Наталья. Он не похож на Онегина.

Васса. Разве? А такой же – надутый… Ну, ладно! Конечно, тебе, Ната, лучше знать, на кого он похож.

Наталья. Ни на кого.

Васса. Из людей?

Евгений (обиженно). Я совершенно не понимаю, когда вы шутите, когда говорите серьезно. Странная манера!

Васса. А ты не сердись, не обижайся, ты – понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас в затоне забастовка была и пришли солдаты, так слесарь Везломцев и сказал подпоручику: «Вы, говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы, говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует».

Евгений. Не вижу в этом ничего… интересного.

Наталья. Мать любит дразнить людей.

Васса. В этом грешна. Я людям – недруг.

Людмила. Неверно это, Вася!

Васса. Нет, верно. Недруг. Ну, ладно! Поговорили, побаяли – идите-ка, девушки, к себе, а я поработаю… по хозяйству. Ты, Анна, останься. Ну, пошли, пошли! За ужином увидимся. (Анне.) Ну что, верно – вписался отец Евгения в «Союз русского народа»?

Анна. Верно.

Васса. Это он, дурак, из-за сына. Женьку-то хотят выгнать из кадетского корпуса. Боюсь, испортит мне девку хлыщ этот.

Анна. По-моему, Наташа от скуки занимается им.

Васса. Злым – скука не знакома.

Анна. После смерти Сергея Петровича она очень мрачная стала. И, конечно, слухи эти…

Васса. А слухи живут?

Анна. Да.

Васса. А ты слухам – веришь?

Анна. Нет. Меня только самоубийство Лизы смутило. Не могу понять – почему? Такая славная. Жила у вас с детства, все любили ее.

Васса. Это Прохорово дело. Он ее чем-то запугал.

Анна. Она жила с ним?..

Васса. Заставил. А разве не верят, что Лизавета в бане угорела?

Анна. Не многие верят.

Поля входит.

Васса. Что тебе надо? Ну, чего мнешься? Говори.

Поля (негромко). Там женщина.

Васса. Какая? В эту пору?

Поля. Трудное имя… Моисеевна.

Васса. Кто-о? (Быстро идет, остановилась, Анне.) Не говори ничего девицам, я им сюрприз сделаю. Не пускай ко мне никого. (Поле.) Убери самовар, вскипяти маленький. (Ушла.)

Анна. Ну как – привыкаешь?

Поля. Трудно. Я думала, что мне только девицам служить, а у хозяйки своя будет горничная. Прохору Борисовичу – лакея надо, я за ним ухаживать не могу.

Анна. Пристает?

Поля. Такой бесстыдник – невозможный! Вот сейчас гуляет в одной нижней рубахе и поет, поет все одно какое-то. Вчера все уже легли спать, а он громит железом и поет. Такая тоска от него. Что это он, Анна Васильевна?

Анна. Ненормальный. Алкоголик, то есть пьяница.

Поля. Я очень благодарная вам, дом хороший.

Анна. А люди – плохие, хочешь сказать?

Поля. Я людям не судья, сама – судимая, хошь и оправдали, а все-таки в тюрьме сидела. К тому же рассказывают, что до меня горничная повесилась в бане.

Анна. Это – ложь. Она угорела в бане. Готовила баню и угорела. Была она беременная.

Поля. Вот видите, и – беременная!

Людмила (в руках круглая скамейка, за нею Пятеркин несет кадку с каким-то растением). Вот сюда, ему нужно много солнца. Неправильно поставил, передвинь на середину.

Пятеркин. Слушаю. Так? (Он спрашивает, стоя на одном колене.)

Людмила. Хорошо. Какие у тебя волосы ужасные. Жесткие, должно быть?

Пятеркин. Даже нисколько, пощупайте.

Людмила (проводя рукой по его гриве). Точно у льва.

Пятеркин. Вот это верно. Это все говорят.

Людмила. Кто – все?

Пятеркин. Знакомые. И – вообще – люди.

Людмила. Что же ты на коленях стоишь?

Пятеркин. Приятно мне на коленях перед вами.

Людмила. Ну уж… сочиняешь! Я бы никогда на колени перед мужчиной не встала.

Пятеркин. Вам это не требуется, он сам пред вами встанет… Вы с мужчиной можете делать, что угодно вашему любопытству.

Людмила. А я ничего не хочу. И не буду.

Пятеркин. В этом ваша воля.

Людмила. Подождите, я спрошу садовника, что взять отсюда… (Ушла.)

Анна (из своей комнаты). Не по своей силе, Пятеркин, дерево ломишь.

Пятеркин. А ты не ревнуй. Как знать? Все может быть, все надо пробовать.

Анна. Если Васса узнает о твоих разговорчиках…

Пятеркин. От кого узнает?

Анна. Вылетишь из дома в минуту.

Пятеркин. Ты – не скажешь, а Людмилка тогда поймет обстоятельство игры, когда уже поздно будет. Ты только не мешай. Мешать мне – у тебя расчета нет. Ты свой барыш аккуратно получаешь, а меня, может, завтра выгонят. Ну, тогда и твои дела пошатнутся…

Анна. Мне – что? Однако видеть тебя в числе хозяев – как будто и обидно…

Людмила (возвратилась). Иди, Пятеркин, больше ничего не надо.

Пятеркин. Желаю вам счастья на сей день и до конца века. (Уходит.)

Людмила. Услужливый какой.

Анна. Да.

Людмила. А – пляшет как! Удивительно!

Анна. Все-таки ты, Люда, осторожнее с ним.

Людмила. А что он мне сделает?

Анна. Ребенка может сделать.

Людмила. Фу, какая гадость!

Анна. Ребенок-то?

Людмила. Ты, ты гадость говоришь! (Уходит.)

Анна (вслед ей). Так я – о ребенке!

Васса(широким движением руки изгоняет Анну и Полю).

Рашель – под тридцать лет, одета изящно, но просто, строго, эффектно красивая.

Ну-ка, ну, Рашель, садись, рассказывай, как это ты явилась, откуда?

Рашель. Из-за границы.

Васса. Ну да, понятно. Пустили?

Рашель. Нет, я приехала в качестве компаньонки с музыкантшей.

Васса. С чужим паспортом – значит? Смелая ты. Молодчина. И – еще красивее стала. С такой красотой, да… Ну – ладно! Как – Федор? Правду скажи.

Рашель. Скрывать правду – не мое дело. Федя, Васса Борисовна, безнадежен. Угасает. Доктора говорят – месяца два-три осталось ему жить.

Васса. Сгорел, значит, сын капитана Железнова.

Рашель. Да. Худой, почти прозрачный. Понимает, что приговорен. Но все такой же веселый, остроумный. А как мой Коля?

Васса. Сгорел Федор Железнов. Наследник мой. Голова всего хозяйства.

Рашель. Коля – спит?

Васса. Коля-то? Не знаю. Наверно – спит.

Рашель. Можно взглянуть на него?

Васса. Нельзя.

Рашель. Почему?

Васса. Его нет здесь.

Рашель. Позвольте! Вы… что это значит?

Васса. Ничего плохого не значит. Коля в деревне живет, в сосновой роще. Песок там. Там – хорошо. В городе ему вредно жить, у него гланды. Родители плохим здоровьем наградили его.

Рашель. Далеко это?

Васса. Верст шестьдесят.

Рашель. Как же мне туда съездить?

Васса. А тебе не надо ездить туда. Ну-ка, Рашель, давай сразу и ясно – поговорим!

Рашель. Умер?

Васса. Тогда и говорить не о чем, одним словом все сказано. Нет – жив, здоров и хороший, детеныш умный. Он тебе зачем нужен?

Рашель. Я решила его отправить за границу. Там сестра моя замужем за профессором химии, детей у них нет.

Васса. Так я и думала: Рашель, наверно, ребенка потащит в свой круг. Нет, не дам я тебе Кольку-то! Не дам!

Рашель. Как это? Я – мать!

Васса. А я – бабушка! Свекровь тебе. Знаешь, что такое свекровь? Это – всех кровь! Родоначальница. Дети мне – руки мои, внучата – пальцы мои. Поняла?

Рашель. Позвольте… Я не понимаю вас. Это вы серьезно? Это… допотопное что-то… Вы же – умная, вы не можете так думать.

Васса. Чтобы не говорить лишних слов, – ты молчи и слушай. Колю я тебе не дам.

Рашель. Этого не может быть!

Васса. Не дам. Думай, что ты можешь сделать против меня? Ничего не можешь. Для закона ты – человек несуществующий. Закон знает тебя как революционерку, как беглую. Объявишь себя? Посадят в тюрьму.

Рашель. Неужели вы воспользуетесь моим положением? Не верю! Вы не сделаете этого. Вы отдадите мне сына.

Васса. Пустяки говоришь. Все это лишнее – твои слова. Я сделаю, как решила.

Рашель. Нет!..

Васса. Не ори! Спокойно. Колю я тебе не дам. Ему другая судьба назначена.

Рашель. Да – что вы – зверь?

Васса. Я говорю – не ори! К чему это – крик? Я – не зверь. Зверь выкормит детеныша, и – беги, сам добывай хлеб себе, как хошь. Хочешь, куриц ешь, хочешь – телят. Конечно, речь идет не о зайцах, а о серьезном зверье. А ты вот своего детеныша на свободную добычу не пускаешь. И я внука своего не пущу. Внук мой – наследник пароходства Храповых и Железнова. Единственный наследник миллионного дела. Тетки его – Наталья и Людмила – выделены будут в малых частях, тысяч по пятьдесят, им и того – много. Все остальное ему.

Рашель. Вы ошибаетесь, если думаете этим подкупить или же утешить меня, – ошибаетесь. Это – невозможно!

Васса. Зачем тебя подкупать, зачем утешать? Ты, Рашель, знаешь – я тебя врагом не считала, даже когда видела, что ты сына отводишь от меня. На что он мне годен, больной? Я с ним неласкова была и видела – ты его любишь. И я тебе сказала тогда – люби, ничего! Немножко радости и больному надобно. Я даже благодарна была тебе за Федора.