Максим Горький
Свободные дни
– Ах ты… оставь!
Но Коля уже треснулся затылком о пол, вскочил на ноги и, обеими руками потирая голову, смотрел под стол, очевидно, соображая, как всё это случилось с ним. Пётр Иванович читал ему нотацию, размахивая рукой над его головёнкой, а в дверях стояла Дарья и сочувственно кивала головой.
– Такие они озорные… – начала она, улучив момент, когда Пётр Иванович сделал паузу.
– Оставь! Где барыня?
– У нижних стояльцев… Володя с Колей подрались с ихним-то мальцом, ну, барыня и пошли…
– Уходи… мне ничего не надо… – сухо прервал барин её доклад. Дарья обиделась, повернулась, заворчала и пошла, громко шлёпая по полу какой-то допотопной обувью. Пётр Иванович обернулся к сыну. Тот исследовал пальцем внутренность молочника и испуганно бросил его на стол, когда отец громко крикнул:
– Колька! Кто тебе позволил?
В то же время Пётр Иванович думал про себя, что жена довольно-таки плохо воспитывает детей и что нужно будет поговорить с ней по этому поводу. А Коля, растерянный и испуганный, засунул палец в рот и стал пробираться к двери.
– Погоди! Иди сюда… расскажи мне, зачем ты и Володя побили Алёшу? Ну? Как это вышло?
Тон отца был суров, и Коля решил, что для него гораздо лучше будет, если он разревётся. Он так и сделал, опрометью бросившись вон из столовой, но наткнулся в дверях на мать, уцепился за её платье и, кутая им свою голову, кричал благим матом.
– Ведь я уже наказала его… – недовольно сообщила мужу Варвара Васильевна, стоя в двери и гладя сына по голове.
– Позволь… – начал было Пётр Иванович.
– И тебе не нужно было вмешиваться. Ведь ты не знаешь, кто прав…
– Ты неправа… я, во-первых, никого не наказывал…
– Но почему же ребёнок бежит от тебя сломя голову?..
– Это уже дело твоего воспитания…
– Ах, боже мой! Какой педагог!
Она повернулась в дверях и вышла. Пётр Иванович изумлённо посмотрел ей вслед. Вот совершенно неожиданный диалог! Пётр Иванович думал встретиться с женой честь честью, сообщить ей о планах дня и вообще, так сказать, насладиться у семейного очага. А тут вдруг такая сцена… Очевидно, жену раздражило объяснение с Зимиными по поводу этой драки. Нужно примириться. В результате этих маленьких перипетий чай Петра Ивановича остыл, а сам Пётр Иванович проникся смутным чувством недовольства, и у него исчезло желание совершить прогулку с детьми.
Нужно было занять это время чем-нибудь другим. Привычка к работе сказывалась в чиновнике. Итак – чем же наполнить время до обеда? И Пётр Иванович задумчиво потёр лоб.
В дверь заглянула мордочка его второго сына Володи. Это был восьмилетний бутуз с толстыми щеками, всегда возбуждавший у своего отца мысль о том, почему он, первенец, такой здоровый, толстый, спокойный, а Коля – хилый, нервный. А Лиза, – так та, кажется, родилась специально для того, чтоб хворать…
– Ну, иди сюда, Волька… – ласково позвал Пётр Иванович своего любимца. Тот пошёл, медленно шагая и оглядывая отца несколько подозрительно… – Здравствуй… драчун. Ты зачем подрался с Алёшей?
Володя ткнулся головой в грудь папы и солидно заявил:
– Он первый начал… Он толкнул Колю, а я заступился…
– Ишь ты, рыцарь какой… – одобрительно произнёс Пётр Иванович, но тотчас же сообразил, что говорить так с мальчиком нельзя – это звучит как поощрение к дальнейшим дракам.
– Всё-таки ты не должен был драться…
– А он бы побил Колю… и меня…
– А ты бы пошёл к его маме и сказал ей, что он дерётся, то есть ты должен был пойти к своей маме…
Пётр Иванович несколько смешался, к которой из двух мам всего удобнее пойти в этаком случае?
– А! Вы, кажется, преподаёте ребёнку уроки ябеды? – раздался голос одной мамы из соседней комнаты. Пётр Иванович вздрогнул и несколько взволновался…
– Выдь, Володя…
И когда сын, любопытно оглядываясь, вышел и спрятался за дверью столовой, чтобы послушать, о чём будут говорить папа с мамой, – папа начал речь по направлению к невидимой маме:
– Матушка! Да ты сегодня совершенно невозможна… Если ты вообще нервная женщина – так зачем же злоупотреблять-то этим свойством?
– Пожалуйста, без остроумия… Это вы изволили встать сегодня левой ногой с постели… запугали ребёнка до истерики, другого учите бог знает чему и даже кухарку…
– Даже и кухарку оскорбил! Однако я порядочный изверг… если всё это не игра твоего воображения…
Он старался быть сдержанным и спокойным, а это сердило жену. Она, с распущенными волосами и в белой кофте, расстёгнутой на груди, явилась на пороге столовой и, презрительно посмотрев на него, заявила:
– Вы захлёбываетесь злостью… Вы воображаете себя в своей канцелярии, да?
– Ва-аря! – ужаснулся Пётр Иванович. Он терпеть не мог, когда его правление называли канцелярией. Его не столько сердила, сколько изумляла жена, он никогда не видал её такой злой и нелепой. И, глядя ей в лицо, он искал успокаивающих слов, думая в то же время – что с ней? Раньше вся его домашняя жизнь шла «на скорую руку», и даже ссоры носили характер торопливости и недосуга… Но не может же быть, чтобы она дожидалась свободного времени с целью излить на него всё накопленное ею недовольство и раздражение?
А она стояла в дверях и, взвинчивая сама себя, оскорбляемая его покорностью и недоумением, отражённым на его лице, – изливалась. Она несла положительно какую-то чепуху, но крайне злую чепуху. Он пытался остановить её, успокоительно произнося:
– Варя! Послушай! Варюша… Варвара…
Но это не действовало на неё. Тогда вдруг он вскипел, вспыхнул и, вскочив со стула, ударил по столу кулаком и крикнул:
– Прошу зам…молчать!
