Максим Горький
Еще о черте
Чёрт устал ждать и предложил ему:
– Давайте выдернем из вашего сердца честолюбие: оно ведь небольшое у вас…
– Ну, хорошо! – сказал Иван Иванович со вздохом, – вытаскивайте его из меня…
Чёрт приблизился к нему и, коснувшись рукой его груди, быстро отдёрнул руку прочь.
Иван Иванович почувствовал острое, но приятное колотьё, похожее на то, каким сопровождается извлечение заноз из пальца.
– А ведь в самом деле это не больно… – облегчённо сказал Иван Иванович. – Позвольте взглянуть, какое у меня было честолюбие-то…
Чёрт протянул ему руку, и на ладони её Иван Иванович увидел нечто бесцветное, маленькое, сморщенное, похожее на тряпичку, которой долго вытирали пыль.
Посмотрел Иван Иванович на своё честолюбие и, вздохнув, тихонько сказал:
– А знаете… как вспомнишь, что это всё-таки кусок моего сердца… жалко!
– Не желаете ли, я извлеку из вас и жалость?
– Н-н… как же я буду без неё?
– Какая в ней польза?
– Ну, знаете, это хорошее человеческое чувство…
– Ну, а что вы скажете о злобе?
– Вот эту – вон! Вот эту – к чёрту! О, извините…
– Ничего… не беспокойтесь…
Чёрт снова коснулся груди Ивана Ивановича, и снова человек почувствовал укол. И снова на ладони чёрта лежало что-то, издававшее кислый запах и похожее на тряпочку…
– Н-да, – сказал Иван Иванович, сморщив нос, – вон она какая у меня… в натуральном-то виде…
– К ней много примешано трусости, – сказал чёрт.
– Вон что… гм… Но скажите, пожалуйста, отчего это у всех моих чувств такое… студенеобразное строение? Точно медузы…
– Судьба уж ваша такая, добрейший Иван Иванович, – сказал чёрт и брезгливо сбросил с ладони на пол кусок сердца своего пациента.
– А я себя уже начинаю чувствовать как-то особенно, – сообщил Иван Иванович, прислушиваясь к биению своего сердца.
– Приятно?
– Легче… просторнее стало в груди…
– Продолжать операцию?
– Я… не прочь…
– Что у вас есть ещё?
– Да… разное… вообще всё то, что имеется у людей…
– Гнев, например?
– О, да! Конечно… гнев, да… То есть, собственно говоря, не совсем это гнев… а, знаете… этакая нервозность… раздражение… очень беспокойное чувство!
– Убрать?
– Разумеется! Но только осторожнее, пожалуйста… У меня там всё немножко спутано…
Вот, когда вы выдёргивали злобу, я почувствовал, как во мне шевельнулся стыд за неё…
– Это естественно, – сказал чёрт, – даже мне, при виде ваших чувств, стыдно за вас становится… очень уж вы неопрятно содержите сердце-то ваше…
– Что же, разве я виноват в этом? – возразил Иван Иванович. – Ведь сердце – не зубы: его щёткой с мелом не вычистишь…
– И в этом есть правда… Ну-с, так я оперирую?
– Я готов…
И третий раз чёрт коснулся своей рукою груди Ивана Ивановича.
Но когда он отдёрнул её – на руке у него оказалась целая груда какой-то легковесной и совершенно неопределённой мешанины. Она не имела никакой формы, пахла чем-то затхлым и была окрашена в два цвета: в тот зеленовато-серый, который свойствен недозрелым плодам, и в тот тёмно-бурый, который они принимают, когда загниют.
Чёрт держал эту студенеобразную, дрожащую массу в пригоршнях и с недоумением смотрел на неё, стараясь определить – что это такое?
– Н…ну, Иван Иванович, – смущённо говорил он, не глядя на своего пациента, – извлёк я из вас что-то… но что? Н-не знаю… Этакие сокровища скопили вы в сердце своём за тридцать-то лет жизни! Тут, я думаю, ни один химик ничего не разберёт… Но полагаю, что теперь, освободившись от всей этой… дряни, вы будете чисты, как ангел… Экий я ловкий ассенизатор, а? И не подозревал в себе такого искусства… Ну, что же теперь? Поздравляю вас, Иван Иванович, с очищением души… с достижением совершенства или – как там? Надеюсь, теперь вы уже совершенно совершенны?
Тут чёрт бросил на пол содержание сердца своего пациента, взглянул на Ивана Ивановича и – обомлел.
Иван Иванович весь как-то обвис, ослаб, изломался, точно из него вынули все кости. Он сидел в кресле с раскрытым ртом, и на лице его сияло то неизъяснимое словами блаженство, которое всего более свойственно прирождённым идиотам.
– Иван Иванович! – крикнул чёрт, тронув его за рукав.
