Хоть мельницы, а не драконы,
Но здесь одни и те ж законы:
Идёшь, ударишь по крылу,
Летишь, кричишь "Не сдамся злу!",
И – падаешь… Иль побеждаешь;
Да в том и суть, что ты не знаешь,
И если кто ответ найдёт,
То это – книга. "Дон-Кихот".
Я – книга "Дон-Кихот". Я – чтиво!
И развлеку вполне учтиво:
Вот Дон-Кихот, в который раз,
Принцессу от дракона спас,
А вот – соседи Дон-Кихота
За ним устроили охоту…
Смешон печальный монолог!
Я – рыцарский, лубочный бог,
И если стал для вас трагичным,
То, значит, стал давно привычным.
Сервантес, в общем, не дурак,
Но вышло так, что всё не так.
И мне приснился сон под Новый год: всё та же пьеса – задом наперед, но что сейчас встаёт перед глазами, определяет не Шекспир – мы с вами; а за кулисами, там, где горит зелёный с фиолетовым софит – Отелло с режиссёром всё гадают, и нескончаемый пасьянс кидают… Да будет красный день календаря: театр, где все мы плесневеем зря, бинокль, испорченный, как по заказу!
Конечно, жаль уйти отсюда сразу. Мы остаёмся посмотреть на то, о чём не должен был бы знать никто: всё это закулисные раздоры… "Нет, это классика!" – "Отставить разговоры!" И даже Яго нам вполне знаком – длинноволосый, ходит босиком, и – (палачу как раз и подобает) – до пят его кровавый плащ спадает. Он сам чуть-чуть на женщину похож, когда из бледных губ вылазит Ложь, и извивается, змея-красотка, вся соблазнительная, чувственно, но кротко. Избитой фразой "быть или не быть", увы, нельзя страдание избыть! И нам известен весь финал заране, и ржавый нож торчит в кровавой ране, и каждый раз одна и та же роль… Вот почему Отелло нынче – ноль. А Яго торжествует. Он свободен. Его исход совсем не безысходен.
…Я, Вельяр, создам живое,
Пусть служить не будет мне.
Сатана не правит тьмою -
Жизнь рождает он во тьме!
Жизнь – чтоб жить и наслаждаться,
Чтобы радость получать.
Жизнь – чтоб я, её создатель,
Мог смотреть и изучать.
III. РАЗНОЕ
Чёрные глаза Эриха Фалькенштейна – рыцаря Тридцатилетней войны!
Большие, блестящие, тёмные, как мантия князя тьмы, вьющаяся на ветру и озарённая тем холодным светилом, которое не признаёт Ада, но даёт ему свет, дабы Отверженные могли видеть свою жизнь…
Чёрные глаза Эриха Фалькенштейна – прекрасные, как алый бархат, лежащий на плечах короля и подчёркивающий его фигуру, делающий её одинокой на фоне других людей, хоть он сам и не хочет этого.
Чёрные глаза Эриха Фалькенштейна – вечного странника, покинувшего свой родной город на Рейне когда-то давным-давно, и с тех пор забывшего туда дорогу.
Холодные, как сталь кинжала, красивого, но уже озлобленного на мир и желающего наложить печать на лица людей…
Чёрные глаза Эриха Фалькенштейна.
Глаза, которые зарождают в молодых красавицах страсть, – страсть саму по себе ясную, как солнечный свет летом на лугу, делающий кусты ещё зеленее, а небо ещё необъятнее, заливающий всё пространство, и нет этому свету предела…
Но холод глаз рыцаря превращает его в бледный свет, который виден словно бы сквозь призму, и не приносит никакой радости, а только навевает грусть.
Правда, в призме его глаз видна красивая радуга, но от этой холодной красоты становится ещё горше: ведь всем давно известно, что радуга не согревает!