Максим Диденко
Руины прошлого

На удивление, дверь оказалась не заперта.

– Черт, я и правда это сделаю?.. – шепотом проговорила она. – Смелее, ну же…

Глава 8. Во тьму

Осмотревшись по сторонам, Юля посветила экраном телефона в черноту подвала и нащупала ногой первую ступеньку. Спустившись вниз, она, сделав лишь пару шагов, услышала под собой хруст досок, после чего одна нога на полметра провалилась в рыхлый песок. В темноте вытаскивать ногу она не торопилась. Присев на пол, она решила сначала посмотреть, куда попала и что творится вокруг. Уже не переживая, что яркий свет кто-то увидит, включила фонарик на телефоне и увидела, что оказалась в довольно узком коридорчике, что выходит в заброшенное складское помещение.

Она аккуратно встала, вытащила ногу из расселины в досках и отряхнула с кроссовки песок. Следующие шаги пришлось делать с особой осторожностью, чтобы снова не угодить в ловушку из гнилых досок – в этот раз под полом может не оказаться мягкого песка.

Сделав еще одно медленное круговое движение рукой с телефоном, Юля увидела, что кроме пыльных ящиков и старой ветхой мебели в подвале есть лестница, ведущая наверх.

– Приятная новость – отсюда есть выход, или вход, смотря с какой стороны посмотреть, – хотела она сказать вслух, но решила, что сам факт ее местонахождения в темном подвале психиатрической лечебницы среди ночи – достаточно веская причина вести себя как можно тише. Мало ли что? Или кто…

Поднявшись по ступеням и подойдя к двери, она приложила ухо к сырым доскам и прислушалась, пытаясь понять, есть ли кто-нибудь по ту сторону. Это простая, но необходимая предостерегающая мера, хотя она уже понимала, исходя из «мертвых окон» и заброшенного подвала, что попала в давно пустующее и никем не используемое крыло лечебницы.

Тихо отворив дверь и осветив фонариком путь, она вышла в длинный коридор и, если не брать в расчет мрачной обстановки, напоминавшей ужастики из девяностых, увидела множество открытых дверей, битых стекол на полу и разбросанной бумаги. «Ординаторская» – гласила надпись на табличке первой распахнутой настежь двери. Внутри по всей комнате в хаотичном порядке была расставлена мебель: старые деревянные столы с выдвинутыми ящиками, опрокинутые стулья, несколько вращающихся табуретов с кожаной обивкой шестигранной формы, и вешалки для одежды, похожие на лапы какого-то чудовища – такие тени они отбрасывали на стены позади них.

– Вряд ли здесь может быть что-то полезное для меня, – сказала Юля выходя из комнаты и направляясь к следующей – напротив.

Во вторую комнату она даже не стала заходить, потому как еще из коридора было видно, что в комнате нет ничего, кроме старых раковин, газовых плит и кухонной утвари, изъеденной ржавчиной и покрытой толстым слоем полувековой пыли. А вот третья – именно та комната, которую ей больше всего хотелось посетить. Металлическая табличка на двери почти в самом конце коридора пыльными буквами отсвечивала слово «Архив». Юля знала, что в абсолютно любом больничном заведении старого света обязательно должен быть архив, в котором хранятся журналы с записями об изменениях, которые вносились как в архитектуру здания, так и политику управления лечебным учреждением в целом. Также в архивах нередко хранятся более ненужные ни медперсоналу, ни родственникам истории болезней давно умерших пациентов, и прочая важная информация.

Она осторожно вошла внутрь.

На стене, слева от входа, висел подробный схематический план здания, на котором первый этаж занимали главный холл, кабинеты врачей и медперсонала, технические комнаты, центральное помещение, в котором пациенты проводили все свободное от процедур время, и комнаты для отдыха. Второй этаж был отведен под несколько личных палат для более уравновешенных пациентов, кабинетов интенсивной терапии и процедурных помещений. На третьем этаже, слева, если смотреть на план, каков он есть, располагалась одна большая комната, именуемая залой для конференций, и вторая чуть поменьше, ее название было нечитаемым, а справа – множество палат для особо буйных пациентов: изоляционные комнаты с мягкими стенами, по всей видимости. Так гласили сноски под схемой, где каждый кабинет, комната, и любое другое помещение обозначалось сокращением, или же своим индивидуальным номером.

Также в комнате было много рядов металлических шкафчиков с длинными высокими ящиками, какие всегда можно было встретить в любом архивном помещении. На передней панели каждого из ящиков в специальный отсек вставлены квадратные листки бумаги с написанными при помощи шариковой ручки датами. Юля, аккуратно взявшись за ручку первого из них, на котором дата указывала на январь девяностого года, потянула на себя. Ящик со скрипом выехал, и перед ней оказались выложенные стройными рядами картонные папки с тряпичной завязкой.

«Нестеров Владимир Федорович, – имя, указанное на первой вытянутой из ящика папке. – Родился двадцать первого июня тысяча девятьсот двадцать седьмого года в поселке городского типа Рудной (ныне Вирнаково). Поступил в вирнаковское отделение психиатрической лечебницы одиннадцатого января тысяча девятьсот девяностого года с симптомами псевдоневротической шизофрении. Проведен ряд обследований для установления конечного диагноза. Особо буйный. Помещен в карантинную зону». Также к бумагам было приложено множество фотографий, начиная с момента приема и в течение всей продолжительности лечения, заключения врачей об ухудшении состояния пациента и предписания по уходу за ним. Графа с датой смерти, что на последней странице, была пуста.

– Он еще жив? – вслух произнесла свои мысли Юля, – или они просто не посчитали нужным указать дату смерти?

Следующим делом, которое она вынула из ящика, оказалось дело Нарвалова Степана Викторовича. Дата рождения, место рождения, поступление, симптомы, фотографии с заключениями – все аналогично содержимому предыдущей папки. И пустующая графа с датой смерти.

Юля вновь взяла первую папку в руки и обратила внимание на дату рождения некоего Нестерова. Прикинув его возраст, она выпалила:

– Девяносто три… девяносто пять… Должно быть, ему уже девяносто пять лет! Да наши люди столько не живут.

Она сосчитала примерный возраст второго пациента, чью папку держала в руке – немного за сотню лет. Продолжая рыться в ящике, вынимая папки с личными делами одну за другой и открывая их на последней странице, она видела везде одно и то же: незаполненная графа о дате смерти.

Пройдя вдоль металлических рядов, она открыла последний ящик, что датировался серединой четырнадцатого года. Первая папка принадлежит Измайлову Сергею. Описывается опасность психически больного для самого себя и окружающих. Психомоторное возбуждение при склонности к агрессивным действиям и систематизированные бредовые симптомы. На фотографиях видно последовательное истощение. Семья – прочерк. Родственники – прочерк. Дата смерти – прочерк.

Внезапно послышался утробный металлический скрип и лязг цепей откуда-то из глубины здания. Юля упала на колени и затаилась. В горле резко пересохло, а сердце бешено колотилось, заглушая звук собственного дыхания.

– Они знают, что я здесь! Черт подери, что делать? – срывающимся шепотом проговорила она, даже не понимая, что произносит это вслух. Она ползком перебралась за один из столов и спряталась под ним.

Ожидая, и пытаясь представить, что будет происходить дальше, со стороны по-прежнему темного коридора послышались чьи-то голоса. Слова было сложно разобрать.

– … еще двоих. Ты правда … сможет справиться?

– Понятия не имею. Просто оставь… Он же сказал … пускай здесь будет.

Как только к ней начало возвращаться самообладание, как в руке зазвонил телефон. На экране высветилась фотография Тани. Сенсор дисплея, как на зло, не хотел реагировать на прикосновение испачканных пылью пальцев, потому Юле потребовалось несколько секунд, чтобы выбить звонок. Фонарик погас, и она осталась сидеть во необъятной кромешной тьме, понимая, что на этот раз точно себя выдала. Ошибки быть не может, и за ней придут.

– Ты это слышал? – сказал один из голосов.

– О чем ты? – ответил второй.

– Музыка. Какая-то музыка играла. Не прикидывайся, ты должен был слышать. Мне же не могло показаться.

– Живя с психами, недолго и самому свихнуться. – Голоса теперь было слышно отчетливо, будто бы они были ближе, или же слух настолько обострился от испуга, что весь диалог прозвучал будто бы за тонкой стенкой в общежитии. – Может тебе стоит показаться Высокову? Могу устроить.

– Пошел ты, умник!

Послышался смех, потом голоса вдруг стихли и снова проревел металлический скрежет – видимо, запиралась дверь, через которую они входили.

Какое-то время Юля продолжала прятаться под столом, а потом включила фонарик, вылезла, стараясь не шуметь, и, прислушиваясь в направлении недавнего звука, вышла из комнаты.

За, казалось бы, последней комнатой коридор не заканчивался, а уходил влево – этого поворота из-за темноты изначально не было видно. Подойдя ближе, Юля аккуратно выглянула из-за стены. В конце виднелся тонкий силуэт из света и пыли прямоугольной формы, походившем на дверь. Тонкие струйки пыли в форме луча падали на деревянные паллеты с несколькими упаковками бутилированной воды, какую она видела сегодня днем в кабинете главврача. Один целлофановый пакет был разорван. Нескольких бутылок не доставало. В желудке урчало, а во рту еще больше пересохло от внезапного испуга. Юля, решив, что исчезновения еще одной бутылки никто не заметит, наклонилась и вытащила пол-литровую бутылку воды. Осмотрела ее со всех сторон: этикетки нет, пробка со стандартной пломбой, которую еще не вскрывали, никаких надписей. Смерив ее на свету фонарика, она пожала плечами, открыла бутылку, понюхала и, не обнаружив ничего необычного, немного отпила. Придя к мысли, что на вкус это самая обыкновенная вода, сделала еще несколько больших глотков, завинтила крышку и бросила бутылку в рюкзак.

– Ладно, пора сматываться, – сказала она еле слышно и пошла в обратном направлении. Захватив несколько папок из разных ящиков архива и упаковав их в рюкзак, она покинула здание тем же путем, которым сюда и проникла. Выйдя уже за территорию лечебницы, перезвонила подруге и попросила, чтобы та за ней приехала, кратко описав свое местонахождение.

– Ты с ума сошла? – возмущенно спросила Таня. – Что вообще ты там делаешь в такое-то время?

– Я все тебе расскажу, ладно? Только забери меня отсюда. Я не хочу, чтобы какой-нибудь маньяк меня встретил в этой лесопосадке.

– Черт… – прозвучало на том конце, после чего повисла тишина.

– Ты еще здесь?

Спустя несколько секунд подруга ответила:

– Ладно, я буду минут через пятнадцать. Надеюсь, что не пропущу тебя на дороге. У тебя нет ничего люминесцентного с собой? – сквозь смешок спросила Таня.

– Ага, свечусь как дискотечный шар. Уж постарайся не пропустить.

– Извини. Все, жди меня там, – сказала подруга и положила трубку.

Глава 9. На крючке

– Слушай, я понимаю, что там твой отец, что ты считаешь себя обязанной, но мне-то ты могла сказать, что собираешься полезть в то место ночью?

– Считаю себя обязанной?! Что ты…

– Не кипятись, – попросила Таня, не позволив подруге закончить. – Ты вся на взводе, это и понятно, но я не причем.

– Извини… – отстраненно ответила Юля. – Ты права.

Мысленно возвращаясь назад, туда, она погрязла в воспоминаниях и попытках придать хоть какую-то логику увиденному этим вечером в окне лечебницы. Что все они делали? Почему? Почему не отреагировали на внезапную вспышку света за окном? Чем все те люди были так увлечены, что их ничем нельзя было отвлечь?

– Я волновалась о тебе. И все еще волнуюсь.

– Что? – будто очнувшись ото сна, переспросила Юля.

– Когда ты не приехала в библиотеку, я волновалась, не случилось ли чего-нибудь. Ты обычно предупреждаешь, если у тебя какие-то дела.

Таня пыталась заглянуть в глаза подруге, искренне проявляя переживание и заботу, но та будто бы находилась в вакууме, или за толстой стеклянной стеной, сквозь которую практически никакие звуки не могут пробиться.

Лицо Юли приобрело сосредоточенный вид.

– Знаешь, я там такое видела… Они… они замирали.

– Кто? – недоумевая, о чем говорит подруга, спрашивала Таня.

– Пациенты, врачи, даже персонал. Они просто… стояли и смотрели в пол.

– Вам повторить? – вмешался в разговор бармен, закончив обслуживать других посетителей за стойкой.

– Не нужно, – не поворачиваясь к нему, отмахнулась Таня, а Юля попросила еще бутылку пива и, достав из заднего кармана штанов несколько купюр, бросила на стол рядом с подставкой для бокалов, после чего продолжила:

– Я в окно смотрела, там какого-то хрена все пациенты начали сходиться к центру комнаты и пустыми глазами таращиться в пол. Но это выглядело бы еще не так странно, если бы к ним не стали присоединяться и все остальные. Даже этот, врач, как его… черт с ним, не помню. Он тоже вошел в комнату и как какой-то зомби повесил вдоль туловища руки, побрел к толпе в середине, стал рядом с ними и молча смотрел в пол. – Юля рассказывала, барабаня пальцами по дереву, даже не обращая внимания, слушает ее подруга или нет. Она сделала глоток пива из принесенной барменом бутылки.

Юля рассказала ей большую часть того, что увидела и узнала сама, хотя почти ничего не смогла толком объяснить. Доля абсурда во всем этом была гораздо больше той доли, которую можно было бы истолковать здравым смыслом.

– А потом я полезла в подвал.

– Что ты сказала? В подвал? – будто не обратив внимания на все вышесказанное, Таня взъерошилась, якобы получила разряд электричества. Ошарашенная услышанным, спросила: – Какого черта тебя туда понесло? Ты сбрендила?!

– Я пойду домой, а то у меня голова что-то разболелась.

– Бли-ин, – проскулила Таня, – извини, я не это хотела сказать.

– А? Нет, все нормально. Не парься. Мне просто нужно выспаться. И, это, спасибо, что забрала меня оттуда. Я не представляю, что бы делала без тебя. – Она наклонилась, чмокнула подругу в лоб и направилась к выходу из бара.

Выйдя в тишину улицы, где только ветер издавал какие-то звуки, гоняя пакет от чипсов по асфальту, ей стало немного легче обуздать поток все больше спутывающихся мыслей в голове – в баре всегда слишком много посторонних звуков, с которыми не сосредоточиться; наверное, именно для того и ходят в такие места, чтобы ни о чем не думать. На телефоне несколько эсэмэс от банка с очередной рекламой какого-то кредитного тарифа, сообщение от клиента насчет заказа книги, и два сообщения от Артема, в которых говорилось, что тот поедет к его матери вместе с Никитой, и что утром сам завезет его в школу.

«Как здорово, что ты решил избавить меня от материнских обязанностей хотя бы на один вечер» – подумала она и запихнула телефон в карман, потом снова достала и написала мужу ответ, говоря, что любит его и сына и желает им спокойной ночи.

За спиной плескалась вода в полупустой бутылке, а голова болела все сильнее. Сняв с плеч рюкзак, она достала воду и пила, пока бутылка не опустела. Застегивая замок, она посмотрела на те несколько старинных журналов, что так хотела изучить, но понимала, что займется этим точно не сегодня, потому как стоит ей войти в квартиру, как она тут же упадет на кровать и уснет.

Так и произошло.

Глава 10. Ломка

– Черт, сколько же я выпила-то? – проснувшись от дикой головной боли, простонала Юля. – Одну… две бутылки пива? Сорокалетней себя ощущаю.

Она села на кровати и сдавила пальцами виски. Сонными глазами, щурясь от яркого света, наполнявшего комнату, она взглянула на соседнюю подушку – та была пуста.

– Артем? – позвала она, но тишину в квартире, кроме ее голоса, ничто не нарушало.

– Точно, ты не приезжал вчера… – тут же ответила сама себе.

Поднявшись с постели и не став ее заправлять, Юля побрела на кухню, долила воды в кофеварку и включила ее.

– Истории болезней! – громко произнесла она, после чего ее лицо искривилось в гримасе боли, которую она сама себе же и причинила внезапным криком.

На диване в гостиной лежал ее раскрытый рюкзак, а на столике около него – открытая баночка «Ибупрофена» и рассыпанные около нее таблетки. Она изумленно посмотрела на эту картину, потому как совсем не помнит, чтобы раскрывала рюкзак по возвращению домой, а уж тем более пила что-то обезболивающее.

– Да плевать, – сказала она не то себе, не то банке таблеток, после чего взяла два фиолетовых драже со стола и забросила в рот. Вернувшись на кухню, наполнила стакан водой из-под крана, сделала несколько больших глотков и закрыв глаза, замерла в ожидании начала действия препарата.

– Так-то лучше, – сказала она, ощутив, как шум в голове поутих, а в глазах прояснилось.

На часах уже было почти десять утра. Из открытого окна доносились звуки пения птиц, а солнце озаряло комнату таким ослепляющим светом, будто бы оно пыталось целиком пробраться внутрь. Она только сейчас начала это все замечать, когда перестала думать о пронизывающей ее сознание боли.

К этому моменту кофе уже был готов. Наполнив свою любимую чашку горячим напитком, она взялась за детальное изучение медкарт.

«… безработный, социальное обеспечение, доставлен в клинику случайными лицами, при себе личных вещей не имеет». Также в документе были записи о причине поступления, о текущем состоянии, о отсутствии близких родственников, причем у всех троих пациентов, чьи карты она перебирала последовательно; писалось о температуре тела, весе поступившего и прочая информация, составленная медсестрой на первых десяти страницах каждой из карт.

Юля продолжала переворачивать страницы и сравнивать их с записями в других медкартах, пытаясь отыскать что-то выбивающееся из общей картины, но пока все было однотипно.

Где-то рядом приглушенно зазвонил телефон. Она нашла его под маленькой подушкой на диване около смятых штанов, в которых была вчера. Обычно она не замечала за собой такой небрежности – все вещи, что снимала с себя, аккуратно развешивала по местам в шкафу, или хотя бы складывала, чтобы не было беспорядка. Но как это происходило вчера она тоже не помнила.

На экране телефона высветилась фотография Тани.

– Да, привет, – ответила она.

– Привет! Эмм… – в трубке послышалось, как та замялась. – Ты как?

– С утра было не очень, сейчас лучше. Спасибо. А ты?

– У меня-то что… я в библиотеке, а здесь, как все, как и всегда – суматоха. Ты приедешь сегодня? – в голосе подруги ощущалась взволнованность.

– Не знаю, ты же понимаешь… – теперь замялась Юля. – Ты же справишься, если что, без меня, верно?

– Да, конечно, – немедля ответила Таня. А после недолгой паузы добавила: – Ты обещала мне все рассказать. Я волнуюсь, правда. После того, что ты сказала вчера, мне только интереснее стало. В общем…

– Расскажу, обязательно. Вот разберусь со всем, заберу отца и тогда расскажу. И, знаешь…

– Ю-юль, – протянула Таня. – Пообещай мне, что больше не выкинешь такого номера, как вчера, с проникновением, ладно?

– Я не…

Вдруг она оборвала предложение на полуслове.

– Извини, мне пора. Потом поговорим, хорошо? – Не дожидаясь ответа, она положила трубку.

Сначала в одной медкарте, а следом и во второй, в третьей она увидела одну очень заинтересовавшую ее деталь: всех этих пациентов, чьи дела она просматривала, спустя какое-то время переводили на третий этаж лечебницы, как пациентов, лечение которых более не имеет никакого смысла. После этого перевода в карточках больше не производилось никаких отметок о их дальнейшей судьбе.

Взяв с собой одну из карт, она побежала в комнату и открыла крышку ноутбука.

– Информация о переводе психически больного, энтер, – проговаривая вслух, она вписывала слова в поисковую строку браузера.

– Передача лиц, страдающими… это не то, дальше… Инструкция об организации взаимодействия… черт! Видимо, запрос неверный. Так, а что если…

После нескольких попыток перефразировать свой вопрос, она наткнулась на сайт, информация которого посвящалась примерам правильного заполнения амбулаторных карт, в частности инструкции по последовательному заполнению и ведению карты поступившего на лечение больного. Пролистав почти в самый низ статьи, где нумерованным списком обозначались конкретные предписания, она добралась к моменту о выписках и переводах пациентов.

– Если бы я еще что-то понимала во всем этом, – пробубнела себе под нос Юля.

«В выписку вносятся все данные патологии, обнаруженные при исследовании соматического статуса и нервной системы».

– Так, это есть. Что еще? – Прикусив большой палец левой руки, правой она вращала колесико мышки, пытаясь найти нужную ей информацию.

«Если больные на протяжении года поступают повторно и в их физическом и неврологическом состоянии существенных изменений не обнаружено, в этих случаях в выписке так и следует написать, сославшись на данные, изложенные в предшествующем выписном эпикризе».

– Точно! – выкрикнула она в монитор и начала быстро перелистывать страницы медкарты некоего Нестерова Владимира Федоровича. – Где-то я видела запись о выписке и скором возвращении пациента обратно с признаками…

Среди записей она нашла информацию о том, что этот человек был выписан в августе семнадцатого, и вновь принят на стационарное лечение с симптомами прогрессирующей рекуррентной депрессии. Больной жаловался на ухудшение состояния, проявлявшееся в снижении настроения, плохом сне и усиливающейся тревоге. Стали появляться мысли о суициде.

Вернулся больной по своей воле, появившись на пороге лечебницы в полусонном бреду. Он заявлял, что ему необходимо вернуться туда, ведь иначе он просто сойдет с ума. Говорил, что больше не может этого выносить.

Подобную информацию Юля нашла и во второй медкарте, только в этом случае больного привез его друг, сообщивший, что тот постепенно лишается рассудка. Пресекать его сумасшедшие попытки бегством вернуться в лечебницу он больше не мог, потому самостоятельно доставил и передал товарища в руки врачей. В третьей карте ничего такого она не нашла.

Почти в самом конце статьи были следующие строки: «В выписке из истории болезни должны обязательно проставляться номера отделений, из которого и в которое переводится больной. Документ о переводе, как и историю болезни, кроме лечащего врача подписывает заведующий отделением. Последний проставляет на истории болезни и выписке соответствующий шифр (по международной классификации болезней последнего пересмотра), и не позже третьего дня передает их в медицинскую канцелярию».

– Шарашкина контора! – выпалила Юля. – Вы явно что-то мутите. Столько формальностей упущено. Не может быть, чтобы вы не знали о них, а значит, все сделано нарочно!

Ее головная боль возвращалась с такой же быстротой и силой, с которой росло желание во всем этом разобраться, выяснив, что все-таки творится в этой вирнаковской психиатрической клинике.

– … переведен на третий этаж, – шепотом проговорила она, проведя пальцем по расплывшемуся тексту, написанному от руки. – Да все окна этого этажа досками заколочены, кого вы могли туда перевести? Что за ерунда?!

Юля отключила ноутбук, резко поднялась со стула и вышла из комнаты, захватив с собой чашку недопитого кофе. Подойдя к журнальному столику в гостиной, она взяла еще две таблетки обезболивающего, забросила в рот и запила остатками горького напитка.

– Да что со мной творится?! – завопила Она, отбрасывая назад постоянно норовившие упасть на лицо волосы, и направилась в ванную комнату.

Поставив руки на раковину, она долго смотрела на свое отражение в зеркале, пытаясь понять, что же не так. То, что она увидела, ей не понравилось. Казалось, будто бы лицо осунулось, губы начинали трескаться, а глаза, некогда отливавшие ярко-голубым цветом, теперь выглядели какими-то замутненными. Руки неестественно дрожали. «Со мной явно что-то происходит. Может это от кофе? – задавала она вопросы самой себе. – Или все это лишь игра моего воображения?»

Она повернула вентиль крана и ополоснула лицо прохладной водой.

– Пора, – сказала отражению в зеркале и, выйдя в гостиную, оделась, впервые за несколько лет сняла с крючка ключи от машины и покинула квартиру.