Максим Черников
Иннокентий Палыч
– Вон, гляди, все местные ханыги пронюхали, что водяру привезли, еще пять минут, и будет здесь Сталинградская битва. А я уже отстрелялся, – удовлетворенно курлыкнул он. И правда, у продмага на углу уже выстроилась очередь из любителей «Столичной». И вдруг…
– Алеша! – резкий крик на всю улицу. Властный и суровый голос бабушки, Анастасии Сергеевны.
– Это что еще такое? Да как вам не стыдно так ребенка нагружать? Он надорвался весь – нести вашу сумку тяжеленную!
Анастасия Сергеевна подошла и бесцеремонно, по-партийному заглянула в нее.
– Ну, так я и думала: водка! И не стыдно? Алеша, отдай дяде сумку, и пошли сейчас же домой, – еще более властно продиктовала ему бабушка. Алеша, очнувшись от сна наяву, в который он погрузился, так же автоматически, как и брал минуту назад, передал авоську Иннокентию Палычу и поплелся за Анастасией Сергеевной. Тот же только усмехнулся, пробормотал:
– Вот же черт тебя вынес, карга старая!
И, кряхтя, потащил авоську с частыми передышками, напевая что-то веселое, словно только что встретил прекрасную девушку, а не старуху, которая его обругала.
Той ночью Алеша видел во сне, как бабушка сражается за него с Иннокентием Палычем, причем в самом неожиданном обличье. У нее был халат из светло-зеленой фланелевой ткани, весь покрытый рисунками в виде причудливых огурцов, издалека походящих на ящериц или драконов. Она почему-то стала одним из этих огурцов с халата, которых Алеша так боялся, когда был совсем маленький. Они ему казались какими-то чудовищами, которые вот-вот спорхнут с фланелевой ткани и налетят на него. В семье недоумевали, почему Алеша при виде бабушки всегда плачет. За это бабушка его и «недолюбливала», демонстративно предпочитая младшую сестренку Веру, к которой на самом деле ее душа лежала еще меньше. А Иннокентий Палыч в Алешином сне стал неопрятной серо-черной букашкой, которая издалека казалась похожей на завитушки, усеивавшие его рубашку в момент их встречи на пруду. Чем закончилась эта битва, Алеша так и не узнал. Первый сон сменился другим, в котором Иннокентий Палыч сидел на кухне своей холостяцкой квартиры, пил водку и говорил:
– Как я одинок… Как я одинок… Ты даже не представляешь!
Алеша сидел рядом на табуретке, и его ноги свободно болтались, не доставая до убогого плиточного пола, по которому только что прополз, шевеля усами, большой рыжий таракан. Алеша в страхе отдернул ногу, которая была ближе к полу. По ней от омерзения пробежали мурашки. Иннокентий Палыч заметил это и сказал:
– Они не кусаются, чистюля! С ними хоть не так грустно. Я их люблю, это единственные мои друзья. Мне для них ничего не жалко!
Кинув толстый кусок колбасы на пол, он потянулся к бутылке и налил себе в граненый стакан еще водки. Пахнуло спиртом, как в больнице…
