Макс Фрай
Сновидения Ехо (сборник)
– Тогда почему он даже не попытался?
– Ну, видишь ли, Хехта Сай не верит в правосудие и законность. Что совершенно нормально для человека, родившегося и выросшего в Эпоху Орденов. Ему просто в голову не пришло, что с тех пор все могло настолько измениться. Моим объяснениям бедняга удивился больше, чем всем чудесам Темной Стороны, вместе взятым. И еще долго тщился понять, в чем, собственно, состоит подвох. Которого, как ты понимаешь, не было. В камеру я бы его и без согласия приволок. И камни Холоми принесли мне торжественную клятву, что больше не станут вмешиваться в наши дела. Следовало, конечно, взять ее еще много лет назад, просто никому в голову не пришло, что по каким-то вопросам у камней может быть особое мнение, отличное от нашего.
– Ладно, – сказал я, – все хорошо, что хорошо кончается. Хотя если этот душевный человек, способный разжалобить камни, вдруг решит отметить счастливое спасение стаканчиком-другим, это может стать началом новой истории. Которая нам совсем не понравится.
– Все-таки вряд ли. Последняя вечеринка произвела на него неизгладимое впечатление. И в любом случае это не наша проблема. В тюрьму парень попал по ошибке, факт. Но закон о бессрочной ссылке для Старших Магистров особо опасных мятежных Орденов пока никто не отменял. Хехта Сай покинет Соединенное Королевство сразу после того, как переступит порог Холоми, я лично за этим прослежу. Ссылка пойдет ему на пользу. Пусть забудет пока об Очевидной магии и прочих развлечениях Сердца Мира и просто путешествует. Забавно, но почти никто из всех этих мятежных Магистров, чуть не погубивших Мир, никогда не высовывал носа за пределы Угуланда. О других странах и городах большинство знало, в лучшем случае, из книг. Могущественные, надменные, невежественные вечные подростки, так толком и не начавшие жить. Так досадно было их убивать! До сих пор сожалею о каждом, не дожившим до изгнания. Я, видишь ли, очень хозяйственный. Всякий человек кажется мне пустым мешком, который можно порвать на лоскуты и сжечь, а можно под завязку набить новым, невиданным, небывалым опытом. А потом забросить этот мешок куда-нибудь за пределы Мира и посмотреть, что случится – это, конечно, главное удовольствие для меня.
– То есть я правильно понимаю, что у тебя появился новый ученик? – улыбнулся я.
– Скорее всего. Темная Сторона его приняла, а это означает, что у меня нет особого выбора. Вернее, у нас обоих. Но есть еще два игрока – время и судьба. Теперь слово за ними.
– Отлично, – сказал я. – А пока все эти игроки раздумывают над очередным ходом, у тебя как раз есть пара часов, чтобы написать на небе обещанный стишок. Потому что я, честно говоря, совсем с ног валюсь. Отпустишь?
– Отпущу, конечно. Сразу после того, как задашь мне вопрос, которого я жду все утро.
– Какой вопрос?!
Я совершенно растерялся.
– Ну сам подумай, – вздохнул Джуффин. – Я видел надпись на небе и сразу выяснил, что ее сделал ты. При этом я достаточно опытный человек, чтобы иметь представление, сколько сил забирает подобный трюк, особенно у новичка. И прекрасно понимаю, как ты себя сейчас чувствуешь и до какой степени нуждаешься в отдыхе. Но все равно выдергиваю тебя из постели для разговора. Ясно, что история Хехты Сая могла бы подождать до вечера. Да хоть до следующего года. Тебя она, строго говоря, вообще не касается – так, очередной любопытный эпизод. Но тогда зачем?
– Ну как – зачем? Чтобы причинить немыслимые страдания, – усмехнулся я.
Джуффин досадливо дернул бровью – дескать, не до шуток сейчас.
Ладно, нет так нет.
– Ты был на Темной Стороне, – сказал я. – Наверное, что-то там увидел? И мне по какой-то причине следует об этом знать?
– Ну наконец-то. Можешь ведь, когда хочешь.
– И что там было?
– А у тебя никаких идей?
Вот и первый стоящий повод процитировать умницу Дримарондо:
– Мой ум создан для решения задач иного рода, и мне не следует без особых причин совершать над ним насилие.
– На самом деле еще как следует. Но ладно, Магистры с тобой. Я решил поискать на Темной Стороне следы автора свалившейся на нас красоты. Ну вдруг он все-таки не сновидец с дальнего края Вселенной, а нормальный бодрствующий колдун из местных? Предположим, что все, кого я расспрашивал, были со мной честны и действительно пальцем о палец не ударили, чтобы нас развлечь; хотя твердо на это рассчитывать – все равно глупость. Но кроме моих знакомых в Мире есть и другие люди, способные насылать качественные наваждения. Теоретически какая-нибудь вдохновенная куманская принцесса, тубурский игрок в сновидения или, чем только Темные Магистры не шутят, юный арварохский шаман вполне могли бы оказаться в Ехо и устроить нам подобное представление. Их магия совсем не похожа на нашу, а значит, остается шанс, что я ее просто не замечаю. И хороши мы с тобой будем, пытаясь разбудить сновидца, которого на самом деле нет – примерно так я рассуждал. Ну и вообще, почему бы не воспользоваться случаем и не задать вопрос Темной Стороне? Она может промолчать, но когда отвечает, не врет. Никогда.
– И что? – с замирающим сердцем спросил я. – Кто это на самом деле чудит?
– Никто, – сказал Джуффин. – Вернее тот, кого с точки зрения Темной Стороны не существует. То есть все-таки просто человек, чье спящее тело лежит сейчас в какой-нибудь другой реальности. Как я и думал с самого начала. Поиски не отменяются. Но новость состоит не в этом.
– А в чем же?
– В том, что творца ветров, закатов и наводнений с точки зрения Темной Стороны нет в этом Мире, однако созданное им – очень даже есть. Все эти удивительные события оставили след на Темной стороне – даже более зримый, чем большинство так называемых реальных происшествий. Что совершенно невозможно, когда имеешь дело с обычными наваждениями. И неизбежно, когда речь заходит об Истинной магии. Которая, если ты помнишь, существует во всех Мирах и в пространстве между ними. Которая, строго говоря, и есть сама жизнь во всей своей полноте. Я не знаю, что тут еще можно сказать, сэр Макс. Разве что: «Так не бывает». Но в моих устах это прозвучит в лучшем случае смехотворно. Так что и пробовать не стану.
– Все-таки нам попался настоящий художник, – вздохнул я. – В юности был совершенно уверен, что искусство – разновидность магии. Ну, то есть настоящее искусство, а не всякая маскирующаяся под него халтура. И даже теперь так думаю – при том, что «магия» для меня уже давно не просто красивое слово, а набор совершенно конкретных действий и их результатов. Но все равно.
– Не уверен, что до конца понимаю значение, которое ты вкладываешь в слово «художник», – задумчиво сказал Джуффин. – Но мы безусловно имеем дело с выдающимся магом. И мы у него в долгу, потому что изменения, оставленные его деяниями на Темной Стороне, определенно пошли на пользу нашему городу и всему остальному Миру.
– Вот и выбери для него за это самый лучший стишок, какой сможешь вспомнить, – сказал я. – И напиши на небе разборчивым почерком. Не знаю, сможем ли мы спасти жизнь этого гения. Честно говоря, чем дальше, тем больше сомневаюсь. Чихать он хотел с дальних облаков на нашу спасательную экспедицию! Зато поблагодарить его можно прямо сейчас. Сказать, что мы потрясены и растеряны. И что Мир больше никогда не станет для нас прежним – после всего, что он тут натворил. Для художника это очень важно. Он обязательно должен знать.
– А кстати, почему бы прямо так и не написать? – спросил Джуффин. – Вот ровно этими простыми человеческими словами? Дело хозяйское, но, по-моему, так гораздо понятней. И побуждает к диалогу. Нет?
– Не знаю. Может, и так. Но, по-моему, простые человеческие слова – это слишком мало. И слишком понятно. «Спасибо»? Ну ладно, пожалуйста. И все, не о чем дальше говорить. А так – ну как минимум может стать интересно, с какой это стати во сне вдруг появились стихи, написанные на небе, знакомые и неизвестные, вперемешку. И почему именно эти? Кто их сочинил и кто выбирал? Я бы сам не отказался от такого сна. Впрочем, сейчас я бы даже от кошмара про школьные экзамены не отказался, лишь бы голова при этом лежала на подушке.
– Ладно уж, – усмехнулся Джуффин, – ступай. Ты свободен. И даже апелляций писать не надо, прикинь, как тебе повезло.
Да не то слово.
Домой я шел практически на автопилоте, но под ноги все-таки смотрел. Поэтому заметил, хоть и не сразу, что с тротуарами и мостовыми Старого Города что-то немного не так. И уже в нескольких кварталах от дома понял наконец, что именно – сквозь мелкие разноцветные булыжники стала прорастать трава. Тоже разноцветная. Черная, лиловая, белая, красная – в точности, как в стихах, которые были сейчас написаны на светлом пасмурном небе почерком не то чтобы каллиграфическим, но выгодно отличающимся от тех каракулей, которые получаются, когда я пишу пером или даже кладу руку на самопишущую табличку. Все-таки я молодец.
А уж он-то какой молодец, наш неведомый адресат! Прочитал стихи, которые вдруг появились на небе, и сразу подумал: «О, цветная трава, наверное, это красиво, а ну-ка попробуем». Или еще лучше – решил отправить нам ответное послание. «Я прочитал то, что вы написали, и мне понравилось», – как-то примерно так.
Я разрешил себе думать, что так оно и есть. Потому что, когда вам предстоит много тяжелого и скорее всего тщетного труда, заснуть счастливым дураком – не прихоть, а обязанность. Практически священный долг.
Человек, мирно уснувший в собственной спальне, расположенной на втором этаже огромного, почти пустого дома, вправе рассчитывать, что и проснется, как засыпал – в одиночестве. Но, видимо, только при условии, что этот человек – не я.
Потому что проснулся я от дружного смеха – как бы деликатно приглушенного, зато исходящего из нескольких глоток сразу. И помнится, спросонок сперва ужаснулся, решив, что не смог добраться до дома, уснул под каким-нибудь кустом, где меня обнаружили условно сердобольные прохожие. Теперь небось обсуждают – это сколько же надо выпить с утра, чтобы дойти до жизни такой. Интересно, они меня уже узнали? Или есть надежда сойти за человека, похожего на самого сэра Макса? Который, вероятно, и напился-то с горя, не в силах пережить столь роковое совпадение.
Но все-таки нет. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу не под кустом, а в собственной постели. В спальне на втором этаже Мохнатого Дома, как и было сказано. Только кроме меня здесь почему-то была еще целая толпа народу. Люди, звери и чудовища – все собрались.
На подоконнике сидели Меламори, Нумминорих и Трикки Лай. Сэр Мелифаро пока деликатно топтался на пороге, зато ржал громче всех – видимо, для компенсации. На краю моей постели возлежал Базилио, под боком у него мурлыкали Армстронг и Элла, на ковре устроились Друппи и Дримарондо, ради дополнительного удобства перетащившие туда большую часть моих подушек.
Впрочем, Магистры с ними, с подушками. Не жалко. А вот все остальное вызывало вопросы. Очень много вопросов, сливающихся в один, можно сказать краеугольный вопрос философии: «Какого черта?!»
Но задавать его я не стал, потому что все эти красавцы тут же дружным хором спросят, кто такой черт. А я им уже столько раз объяснял, что даже шутить на эту тему неинтересно. Особенно спросонок.
Поэтому я вежливо поинтересовался:
– А что, в доме больше не осталось свободных помещений?
– Прости нас, пожалуйста, – сказала Меламори. – Я сейчас все объясню!
– Даже не представляю, как ты справишься, – вздохнул я. – Потому что происходящее, на мой взгляд, совершенно необъяснимо!
– Да ну тебя, засоня, – встрял Мелифаро. – Неужели ты нам не рад?
– Рад, – сказал я. – То есть вообще, в целом, абстрактно – ужасно рад. Порой от счастья криком кричу, прикинь. Но вот прямо сейчас, здесь, в спальне – как-то не очень. Я и так едва жив. А мне еще всю ночь пахать и пахать.
– Она, кстати, уже довольно скоро наступит, – заметил Мелифаро. – В смысле, ночь. Так что, может быть, и к лучшему, что ты проснулся.
– К худшему, – твердо сказал я. – Причем для всех.
– Если собираешься испепелить нас гневным взором, учти, пожалуйста, что я пришел последним. И вообще не ведал, что творю. Просто шел мимо, увидел в окне ребят, Трикки мне помахал, я истолковал это как приглашение: «Давай, поднимайся», – кто же знал, что они засели в твоей спальне? А кстати, почему?
– Ответ на этот вопрос мне тоже хотелось бы получить.
– Ну просто в доме началась уборка, – объяснила Меламори. – В общем, ничего страшного в ней нет, но Базилио придерживается иного мнения. Он – прости, дружок, что выдаю твой секрет – немного побаивается слуг.
– Хотя по идее должно быть наоборот, – меланхолично заметил я.
– Ну что ты. Это же Королевские слуги. Пока они находятся при исполнении обязанностей, они ничего не боятся. Вот если бы Базилио пришел к ним домой, когда они отдыхают, мы бы еще поглядели, кто кого!
– Если можно, я все-таки пока воздержусь от визитов, – робко заметило чудовище. – Не хотелось бы зря беспокоить людей.
– Ладно, – великодушно согласилась Меламори. – Не хочешь – не беспокой.
– Уборка, – напомнил я. – Ты говоришь, в доме началась уборка. И что такое ужасное случилось потом? Они так старательно скребли и драили, что стерли Мохнатый Дом с лица земли? И кроме моей спальни от него ничего не осталось?
– Дом цел, – успокоила меня Меламори. – Просто Базилио спросил меня, где можно пересидеть уборку – так, чтобы его никто не видел и не трогал. Я посоветовала твою спальню. Потому что пока ты там дрыхнешь, она неприкосновенна.
– Неприкосновенна значит, – меланхолично повторил я, обводя взглядом собравшихся.
– С точки зрения слуг, безусловно, – подтвердила Меламори. – Но мы-то не проходили обучения при дворе Его Величества. Какой с нас спрос?
– Ладно, – сказал я. – Почему здесь оказался Базилио, мне ясно. Будем считать, он оправдан. Но все остальные?!
– Ну, положим, Армстронг и Элла пошли с Базилио сразу, – объяснила Меламори. – Они же теперь ни на шаг от него не отходят, сам знаешь. Какое-то время все было спокойно, я даже успела сходить на службу, поймать какого-то мрачного хмыря, без которого шеф жизни себе не мыслил, и вернуться, чтобы тебя проведать. А когда вернулась, обнаружила, что собаки тоже перебрались к тебе. Дримарондо говорит, чтобы охранять.
– Видишь ли, – рассудительно сказал Дримарондо, – нам показалось, что неразумно оставлять тебя в спальне наедине с чудовищем. При всем уважении к Базилио, вынужден признать, что информации об особенностях пищевого поведения подобных существ у нас пока явно недостаточно. Вполне возможно, раз в год – например, как раз в середине осени – ему необходимо съесть одного человека, чтобы подготовиться к зиме. Поймите меня правильно, я не утверждаю, будто дела обстоят именно так! Но твердых гарантий, что мое предположение ошибочно, у нас тоже нет. Поэтому мы с Друппи решили, что нам следует за тобой присматривать. Хуже-то всяко не будет!
– Очень мило с вашей стороны, – вздохнул я. – Не думаю, что представляю собой вкусную и полезную пищу для кого бы то ни было, включая Базилио. Но все равно приятно, когда тебя охраняют.
– Он и мне то же самое рассказал, когда я застукала их в спальне, – вставила Меламори. – Но я, честно говоря, подозреваю, что на самом деле ребята тоже решили спрятаться от уборки. Они у нас, конечно, самые храбрые в мире псы, кого хочешь от съедения спасут. Но уже успели отвыкнуть от этих наших человеческих глупостей с мокрыми тряпками, пока жили одни.
– Святые слова, – согласился Дримарондо.
Друппи взмахнул ушами в знак солидарности.
– В общем, я решила, что тоже вполне могу тут с вами посидеть, – сказала Меламори. – Уборка меня не пугает; к тому же она уже давным-давно закончилась. Но в жизни всякого сурового воина вроде меня должно быть место умилению. А тут как раз подходящее зрелище – ты и Базилио, практически в обнимку. И еще кошки с собаками. Когда еще такое увижу. Открыла окно, села на подоконник, набила трубку и принялась вами любоваться.
– И тебя можно понять, – признал я.
– А потом пришли Трикки с Нумминорихом, – сказал Трикки Лай. – Трикки решил покормить Базилио, а Нумминорих напросился посмотреть, как это происходит. Они собирались зайти как приличные люди, через парадную дверь в гостиную, но увидели в окне меня и решили продемонстрировать, как ловко они лазают по стенам. Я и глазом моргнуть не успела, а они уже были тут.
– Мы просто не поняли, что ты тут спишь, – вставил Нумминорих. – Не заметили под одеялами. И запах твой меня не смутил – ты же в этом доме живешь! Вполне естественно, что везде тобой пахнет.
– Очень неловко вышло, простите, – вставил Трикки Лай. – Если бы я знал, что вы спите именно в этой комнате, первым предложил бы отправиться в гостиную. Но я не знал. Меламори правда все время говорила: «Тише, тише», – но я думал, она просто опасается, что мы разбудим кошек, и тогда уже спокойно не посидишь.
– А потом я увидел всю эту компанию в окне, – сказал Мелифаро. – Трикки мне помахал, я зашел, подождал их в гостиной, понял, что спускаться никто не собирается, и отправился к ним сам. Захожу, и тут Меламори говорит: «Сейчас Макс каааак проснется! И всем полный конец обеда!» И мы заржали. Но это, оказывается, была не шутка, а страшное пророчество. Я потрясен.
– Правильно ли я понимаю, что неприятность случилась по моей вине? – внезапно спросил Базилио. И драматическим шепотом уточнил: – Означает ли это, что меня сегодня так и не покормят?
Вот теперь рассмеялся и я. Но оказался единственным бессердечным злодеем. Все остальные, включая моего защитника Дримарондо, бросились утешать бедное голодное чудовище, адресуя мне укоризненные взоры.
За это я прогнал их в гостиную. Но вместо того, чтобы добыть себе кофе из Щели между Мирами и насладиться наконец блаженным одиночеством, почему-то вскочил, быстро оделся и отправился за ними. Иногда я бываю чертовски непоследователен. Но тут уж ничего не поделаешь.
Зов Джуффина настиг меня примерно час спустя. Я как раз допивал доставленную из «Обжоры Бунбы» камру и безуспешно пытался убедить себя, что работать гораздо веселей и интересней, чем бездельничать в компании разнообразных чудовищ. То есть конечно же волшебных существ – людей, василисков, кошек и собак.
«Еще дрыхнешь?» – спросил шеф.
«Ну не то чтобы вот прямо дрыхну, – осторожно ответил я. – Скорее пребываю на границе между состояниями сомнамбулического одевания и осознанного поглощения завтрака. Возможно, существует какой-то специальный магический термин для обозначения этой ступени перехода от сна к бодрствованию?»
«Кончай трепаться, – нетерпеливо сказал он. – И если ты еще в Мохнатом Доме, дуй в башню и посмотри в окно. А то пропустишь самое интересное».
«В смысле, стихи, которые ты на небе написал?» – встрепенулся я.
«Это зрелище ты уже благополучно проспал. Давай бегом, поговорим потом».
– Шеф велел срочно подниматься в башню и пялиться в окна, – объявил я присутствующим. – Кто со мной?
Вот именно тогда, на сотой примерно ступеньке до меня наконец дошло, что в башню можно преспокойно ходить Темным Путем. Чем она хуже дальних стран и ближайших трактиров? Это несколько запоздалое открытие кардинально изменило к лучшему всю мою дальнейшую жизнь, но в тот вечер уже не пригодилось – я и так был почти на месте. И настолько выбился из сил, что распахнув окно и высунувшись в него чуть ли не по пояс, сперва не увидел ничего, кроме разноцветных огненных пятен, пляшущих перед глазами. Но потом перевел дыхание и понял, что огненные пятна – вовсе не послание из таинственной глубины организма, разгневанного столь жестокой эксплуатацией. А вполне себе объективная реальность.
За окном полыхал закат. Но вместо одного солнца к горизонту устремилась целая толпа светил. Я несколько раз начинал их считать и сбивался, не дойдя даже до второй дюжины. Потому что, во-первых, ума можно лишиться от такого зрелища, какая тут арифметика. А во-вторых, заходящие солнца были разные – побольше и поменьше, алые, золотые, лиловые, малиновые и зеленые, – но некоторые все же походили друг на друга, как близнецы. И к горизонту они продвигались с разной скоростью, одни плавно катились вниз, другие то застывали на месте, то обгоняли соперников стремительным рывками. Все это сбивало с толку и не давало их сосчитать.
Друзья мои, кажется, обменивались подходящими к случаю нечленораздельными восклицаниями и идиоматическими оборотами удивительной красоты – я не вслушивался. Из транса меня выдернул звонкий голос Базилио: «Ой, а у вас так часто бывает?» – и общий ответ, тихий как выдох: «Никогда».
– Никогда, – повторил я вслух. И послал зов Джуффину – просто чтобы поблагодарить.
Без него мы, балбесы, так и просидели бы в гостиной, не поинтересовавшись, что творится за окном. И все пропустили бы. И какой тогда вообще смысл.
«Сам знаю, что я молодец, – сразу сказал он. – И даже не потому, что позвал тебя смотреть на закат, это как раз дело нехитрое. А потому, что вся эта красота изготовлена по моему заказу».
«Это как?!»
«Приходи, расскажу. Только не ищи меня в кабинете. Я сижу на крыше Управления. Не лучшая точка обзора в Ехо, согласен, но соседние дома еще ниже, и река совсем рядом, так что вид вполне ничего».
– Действительно вполне ничего, – сказал я, усаживаясь рядом с ним. – Удивительно, что мы с тобой тут одни.
– Ну так я больше никого не пускаю, – пожал плечами Джуффин. – Официально считается, что крыша Управления Полного Порядка – общая территория Тайного Сыска и Городской полиции. Но меня такое положение дел совершенно не устраивает. И все об этом знают. Какой дурак захочет со мной связываться, сам подумай.
И то верно.
Мы немного помолчали, глядя на многочисленные солнца, уже почти достигшие линии горизонта.
– Ровно три дюжины, – сказал Джуффин.
– А я не смог сосчитать. Все время сбивался.
– Понимаю. Просто мне было очень важно выяснить, насколько точно выполнен мой заказ.
– Вот, да. Какой заказ? Почему заказ? И кому? То есть это уже не наш гений во сне развлекается, а кто-то из твоих приятелей наяву? Правильно?
– Неправильно, – ухмыльнулся Джуффин. – В том-то и штука.
– Ничего не понимаю.
– Совершенно верно, не понимаешь. А если бы прочитал, что я по твоей просьбе написал на небе, словил бы на лету. Но ты все проспал. Хотя бы цветную траву по дороге домой заметил?
– Точно, – вспомнил я. – Была же трава. Из стихотворения Кибы Кимара, которое мы с Шурфом на рассвете писали. Тех же цветов. И я еще подумал…
– Вот именно, – кивнул Джуффин. – И я подумал ровно то же самое. И решил, что такую игру грех не продолжить. И вспомнил подходящие к случаю стихи леди Кайвы Айтонхи – самые известные, про три дюжины солнц. Неужели не слышал? Хочешь сказать, что сэр Шурф никогда не привязывал тебя к стулу и не заставлял учить наизусть классические шедевры конца Эпохи Орденов? С ума сойти. Я-то думал, вы друзья.
– Ну, прежде чем привязать к стулу, меня еще поймать надо, – заметил я. – Не всякий справится с такой задачей. Зато ты ловко заманил меня в ловушку, сразу видно хорошего охотника. С крыши-то я гарантированно никуда не денусь, пока вся эта красота не закончится. Самое время заняться гуманитарным насилием. Лучше поздно, чем никогда.
Джуффин поморщился.
– Терпеть не могу читать стихи вслух. Впрочем, ладно.
Я приготовился почтительно внимать, но он просто достал из кармана самопишущую табличку, хлопнул по ней ладонью и протянул мне.
– Сам читай.
И я прочитал:
Тому, кто родился на рассвете,
когда солнце поднималось над горизонтом,
придется прожить три дюжины жизней.
Плясать, убивать, исцелять,
ошибаться, советы давать мудрецам,
рыскать зверем по лесу, птицей летать,
кричать под ножом мясника,
носить драгоценности,
ползти по речному дну,
вдов утешать поцелуями,
быть домом горящим
и тем, кто из этого дома сбежал,
и тем, кто не спасся,
и тем, кто ликует на пепелище,
и белым цветком, и демоном, посаженным на цепь,
и королевской тенью.
Когда, приплясывая от нетерпения,
придет веселая смерть,
за горизонт закатится не одно,
а сразу три дюжины солнц.
– Действительно очень четкий заказ, – согласился я, дочитав. – И выполнен в точности. Захочешь, не спишешь на совпадение.
– На то и был расчет. Заодно мы убедились, что наш благодетель умеет считать. Понятия не имею, зачем нам такая информация, но пусть будет.
– Стоп, – сказал я. – Слушай, а ты можешь превратить эти закаты в рассветы?
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Джуффин.
– Заставить эти солнышки снова подняться на небо. Как будто рассвело. Хотя бы на несколько секунд. А потом пусть исчезают, я не против. Отменять ночь – это было бы слишком. Я ее люблю.
– Но зачем?
Я не успел пуститься в объяснения, Джуффин кивнул:
– Да, понимаю. Стихи о смерти. А ты хочешь перевернуть метафору по-своему, чтобы восторжествовала жизнь. Очень наивно, зато наглядно, согласен. Почему нет? Правда, я никогда не пробовал управлять чужими иллюзиями. Как-то не до того было, все больше с реальностью разбирался. Хотя по нынешним временам поди отличи одно от другого… Ладно. Дай только сообразить, с какого конца за это дело браться.
– Так, может быть, просто подождать, пока вся эта красота закончится, и тут же устроить свое представление? Так же, наверное, легче?
– Гораздо, – неохотно согласился Джуффин. – Но неинтересно.
– Ну извини, – вздохнул я. – Думал, что прошу практически о невозможном. А оказывается, это просто слишком скучная ерунда.
– Не слишком, – утешил меня Джуффин. – Умеренно скучная. Как-нибудь переживу.
Это, конечно, было очень здорово – когда все три дюжины солнц скрылись за линией горизонта и тут же снова принялись подниматься, озаряя наши многострадальные небеса разноцветными лучами небывалых оттенков. Я почти услышал, как весь город восхищенно ахнул, снова задирая головы вверх.
– Спасибо, – сказал я Джуффину.
– Да не за что, – отмахнулся он. – Самому нравится. Хорошо, что ты предложил. Что теперь?
– Попробую назначить свидание.
– Логично. Но как?
– А хрен его знает. Может быть, достаточно просто правильно выбрать стихи?
– Все может быть, – кротко согласился Джуффин. – Как скажешь. Всегда лучше попробовать, чем ничего не делать. Только я тебе в этом деле не помощник. Мне нынче еще узника из Холоми выпускать. И волочь его куда-нибудь на край Мира, где о поэзии пока слыхом не слыхивали. Блаженные должно быть края!
– Ничего, – сказал я. – По вопросам литературы у меня есть персональный консультант.
Вообще-то я уже начинал опасаться, что еще немного, и сэр Шурф станет реагировать на меня как на прочих докучливых посетителей – запираться в кабинете, окружив себя защитным барьером от Безмолвной речи. А секретарям велит внести мое имя в черный список нежелательных гостей, для которых он всегда занят. Или вообще умер, предварительно выйдя в отставку, мало ли, что в городе об этом пока молчат.
Но друг мой держался стойко. Вместо того чтобы бежать от меня как от чумы, предложил выпить камры. И как-то даже не особо бурно радовался, когда я, наскоро пересказав ему все новости, объявил, что мне надо спешить. Ночь на дворе, а на небе еще ни единого слова не написано. Где такое видано вообще.
– Только подскажи, что мне там написать, – попросил я. – Чтобы это выглядело… нет, даже не как просьба встретиться. А как полная уверенность, что иначе просто нельзя.
– В таком деле не может быть гарантий, что тебя правильно поймут, – заметил Шурф. – То есть ясно, что таких гарантий не может быть вообще никогда, даже если говоришь совсем простые вещи. Скажешь, к примеру, что погода нынче необычно теплая для осени, а собеседник вдруг решит, будто ты намекаешь, что он не по сезону одет, и начнет оправдываться или просто затаит обиду. Зря смеешься, на моей памяти множество дружб и любовных союзов давали трещину из-за подобных пустяков; рассказывают даже, что смертельная вражда между союзными когда-то Орденами Стола на Пустоши и Могильной собаки началась с того, что Великий Магистр Тотта Хлус пожаловался другу на скверное самочувствие, а Великий Магистр Махлилгл Аннох решил, будто его несправедливо обвиняют в предательском колдовстве. А уж поэзия – пространство настолько непредсказуемое, что даже о себе никогда заранее не знаешь, как в следующий раз отзовешься на знакомые с детства строки.
– Еще как знаешь! – упрямо сказал я. – Просто не головой. Сердцем. Или животом. А может быть, своей Тенью. Каким-то таким специальным местом, предназначенным для знания невыразимых вещей.
– И это тоже правда, – согласился он. – Ладно, хорошо. В таком случае попробуем снова положиться на леди Уттару Маю. Когда речь заходит про сердце, живот и Тень, за этим – к ней. Держи. Будем надеяться, это – то, что надо.
Вручил мне самопишущую табличку. Спросил:
– Уверен, что сам справишься?
– А куда деваться? – вздохнул я.
– На крышу, конечно.
Вот именно.
Три часа спустя дело было сделано. Усталый, но страшно довольный собой, я сидел на крыше Мохнатого Дома и наблюдал, как далеко внизу редкие ночные прохожие замедляют шаг, поднимают головы к небу, а потом останавливаются – одни буквально на секунду, другие надолго, хотя много ли нужно времени, чтобы прочитать сияющие строчки, занявшие почти все небо:
Я – пестрый дракон,
вылетевший из правого рукава фокусника.
Ты – из левого.
С тех пор хожу по улицам,
как по речному дну,
а по речному дну – как по небу.
Не знаю,
кому из нас удалось сбежать
с той ярмарки,
где все так громко смеялись.
– Если не придешь, – сказал я вслух неведомо кому, – будешь совсем дурак. И я чего доброго перестану в тебя верить. Никогда не поздно решить, будто тебя выдумал Джуффин ради немыслимого удовольствия поводить меня за нос. На него вообще все, что угодно, можно свалить. Очень мне с ним повезло.
Не то чтобы я всерьез рассчитывал на эффект этого монолога. Но все равно немного огорчился, что ничего не произошло. Пришлось призвать на помощь здравый смысл и терпение, которые, положа руку на сердце, никогда не были моими близкими друзьями. Но этой ночью не бросили в беде.
Мне казалось, я просидел на крыше целую вечность. Хотя на самом деле не так уж долго – судя по тому, что надпись на небе выглядела как новенькая.
Сперва я ждал, что неизвестный сновидец появится буквально с минуты на минуту, потом сердился, что этого не случилось, потом развлекался, придумывая причины, по которым он тормозит. Представлял себя на его месте: ну вот, предположим, мне снится такой же сон. И что? Да все что угодно, на самом-то деле. Тут наяву не всегда знаешь, как себя поведешь, а уж во сне…
Потом я придумывал, как буду жить дальше, после окончательного и бесповоротного провала своего гениального плана. Но и тут получалось – да как угодно. Можно придумать что-нибудь еще, а можно просто забить. Сказать Джуффину: «Ты переоценил мои возможности, я не справляюсь». И пусть выкручивается сам, так будет лучше для всех.
