Макс Фрай
Сновидения Ехо (сборник)
И тогда я ему немного завидую.
Закатов в этот день было еще семь. То есть в сумме девять. Девятый, впрочем, наступил в свой срок и привел за собой положенную ночь.
В ходе третьего заката мы с Шурфом наконец допили камру, осуществив таким образом его план, и я наконец отправился в Дом у Моста, где мне, по идее, давным-давно следовало появиться.
Думал, Джуффин оценит, как лихо я теперь умею возникать из ниоткуда в самый неожиданный момент. Но он этого, увы, не увидел. И вообще никто, потому что, когда я шагнул из кабинета сэра Шурфа в Иафахе прямо на рабочий стол шефа – просто для пущего эффекта, – как раз начался четвертый по счету закат. И Джуффин с Курушем намертво прилипли к окну, а кроме них в кабинете никого не было. Так что мой спектакль был сорван – куда уж мне тягаться с солнцем, сразу мог бы сообразить.
Но главное, что у меня снова все получилось без сучка без задоринки. И теперь, пожалуй, можно было считать, что я действительно выучился самостоятельно ходить Темным Путем. Две удачи подряд на счастливую случайность не спишешь.
Но для закрепления успеха я попробовал еще раз. Заскочил – каким точным стало теперь это слово! – на минутку домой. Заодно переоделся, обнаружив, что вспотел от хождения Темным Путем как от хорошей пробежки. И вернулся в Дом у Моста в разгар пятого заката.
– Ты чего туда-сюда бегаешь? – спросил Джуффин, неохотно оторвавшись от окна. И тут же снова уставился на небо.
– Правильный вопрос не «чего», а «как», – гордо сказал я.
– «Как?» – рассеянно повторил он. – То есть я должен был спросить: «Ты как туда-сюда бегаешь?» Ну и какой в этой фразе смысл?
– Смысл не в вопросе, а в ответе. «Как?» – Темным Путем. Именно так я теперь и бегаю. Научился. Очень просто оказалось.
– Ну да, – флегматично согласился Джуффин. – Просто. Для тебя – просто. Я, в общем, так и предполагал.
– А почему не учил?
– Да просто не успел. Ты же все время требуешь разучивать с тобой новые городские фокусы. Пироги из трактиров на стол перемещать, по потолку бегать и прочую эффектную ерунду в таком роде. А мне не жалко. Да и не угадаешь заранее, что может понадобиться в первую очередь. Так что положиться на твою прихоть, которая вполне может оказаться интуицией, – самое простое решение. В любом случае, я рад, что с Темным Путем все устроилось; в ближайшее время тебе, похоже, будет не до вальяжных прогулок. Что ты думаешь об этой красоте? – и он выразительно кивнул в сторону вероломно алеющего неба.
– Думаю, что это зрелище чрезвычайно полезно столичным поэтам.
Вот теперь он наконец-то посмотрел на меня внимательно.
– Эй, ты в порядке?
– Безумием не пахну? – деловито спросил я.
– Да вроде нет.
– Ну, значит встреча с сэром Шурфом травмировала меня несколько меньше, чем следовало ожидать, – ухмыльнулся я. И объяснил: – Это я его цитирую. Сперва величайший из Магистров единственнейшего из Орденов объяснил мне, насколько может быть полезен поэтам разноцветный ветер. А в финале добавил, что несвоевременные закаты полезны поэтам ровно в той же степени. Я счел за благо сбежать подобру-поздорову, а он остался ждать расцвета современной угуландской литературы, который наступит, как я понял, буквально с минуты на минуту. Возможно, уже наступил, пока я переодевался… Ага, солнышко снова с нами! Как аккуратно оно выходит из-за тучи сразу после того, как исчезнет за горизонтом. Красивая работа.
– Да, очень грамотно сделано, – подтвердил Джуффин. – Я тоже обратил на это внимание. Такое впечатление, что человек, любезно пославший нам это наваждение, всю жизнь положил на подготовку. И теперь показал высший класс.
– Может, и положил, – вздохнул я. – Ты же думаешь, это мы чей-то сон видим?
– Не совсем так. Скорее, результаты действий человека, который видит сон о нас.
– Ужас какой, – искренне сказал я. – Правда ведь чокнуться можно.
– Да можно, кто бы спорил. Но возможности остаться в здравом уме тоже никто не отменял. На мой взгляд, так гораздо интересней.
– Интересней – не то слово. Но я понятия не имею, как со всем этим разбираться.
– Я тоже, – согласился Джуффин. – Давно забытое ощущение; честно говоря, оно оказалось не настолько приятным, как я почему-то ожидал. Единственный известный мне метод: жить дальше и ждать, что еще случится. Надеюсь, тебе он тоже подойдет. В конце концов, завтра может обнаружиться, что сновидцы тут вообще ни при чем. Вдруг это просто Магистр Хонна к нам с подарками вернулся? Или твой приятель Шаванахола. Или еще кто-нибудь из великих весельчаков прошлого, для которых на Очевидной магии свет клином не сошелся.
– То есть и так может оказаться?
Сказать, что я был окончательно сбит с толку – все равно что промолчать.
– Оказаться может вообще все, что угодно. И с каких, интересно, пор это для тебя новость?
Я не застонал. И даже не зарычал. Иногда мне бывает свойственно удивительное самообладание. Наверное, я титан духа.
– Ну зато и спрос с нас обоих пока невелик, – оптимистически заметил Джуффин. – На том, кто ничего не понимает, и ответственности никакой. Но я рад, что мне теперь есть с кем разделить это… эээ… отсутствие ответственности.
– Смешно, – мрачно сказал я.
– Надеюсь, что так. Постараюсь смешить тебя и впредь, считай это прибавкой к жалованью. Причем в обмен на щедрость даже не потребую от тебя немедленного результата. Я и от себя-то его не требую в кои-то веки. Мне, видишь ли, просто надоело ни хрена не понимать в одиночку. А ты – прекрасная компания. Другим я, пожалуй, даже объяснить не смогу, чего именно не понимаю. А ты – рррраз! – и сразу не понял ровно то же самое. Одно слово, гений. Все бы так.
Я невольно улыбнулся.
– Я и не боюсь, что ты назовешь меня тупицей и отправишь в отставку. Я – удачливый человек, но не до такой степени. Просто если некоторые сновидцы действительно умирают…
– Все, что мы с тобой можем сделать на данном этапе – дать им мизерный шанс, – перебил меня Джуффин. – Причем сейчас их шанс заключается в том, что мы оба об этом думаем. И хотим додуматься до чего-нибудь путного. А значит додумаемся.
– Рано или поздно, так или иначе? – уныло спросил я.
– Именно. Официально разрешаю тебе пристрелить из бабума[4] всякого, кто станет утверждать, будто это меньше, чем ничего.
– Если дать мне в руки бабум, будут жертвы среди мирного населения. Меткости мне не занимать – в том смысле, что занимать бесполезно. Прибавлять пришлось бы не к нулю, а к отрицательной величине.
– Вот чему, кстати, тебе действительно неплохо бы научиться, – оживился Джуффин. – Считается, будто Тайные сыщики владеют любым оружием лучше, чем Королевские гвардейцы. И в этом смысле ты, конечно, мой тайный позор и вечный повод для шантажа. Даже не буду требовать, чтобы ты немедленно исправился. Всегда хотел иметь какой-нибудь по-настоящему ужасающий секрет. А он у меня, оказывается, давным-давно есть.
– Следует ли классифицировать степень конфиденциальности этой информации как наивысшую и, следовательно, не подлежащую разглашению в присутствии любых лиц за исключением Его Величества – по особому требованию и только ради спасения государства и Мира? – деловито осведомился Куруш.
– Да, уж будь любезен, классифицируй, – ухмыльнулся Джуффин.
– Опять начался закат, – объявил я. – Интересно, у этих закатов, давешних ветров и разноцветного ночного неба один и тот же автор? Или куча народу по очереди развлекается?
– А ты как думаешь?
– Я пока вообще ничего не думаю.
– Ладно, но если бы я предложил пари? На что бы ты поставил? Вот прямо сейчас, не задумываясь?
– Наверное, на то, что один. Потому что этот «один» мне заранее симпатичен. И даже в каком-то смысле понятен. Вон как старается для сэра Шурфа и его обожаемых поэтов. Хотя, на мой взгляд, художникам повезло еще больше… Слушай, а может, он сам художник? Кто еще, внезапно обретя могущество, тут же побежит устраивать всякую непрактичную бессмысленную красоту? Вместо того чтобы попробовать завоевать приснившийся мир или хотя бы окружить себя путным гаремом.
– Да практически любой из стоящих магов древности, – усмехнулся Джуффин. – Но ты все равно прав, их вполне можно считать художниками. В своем роде, конечно. Но мне кажется, ты тоже говоришь вовсе не об умении рисовать… Посмотри-ка на небо!
Я выглянул в окно. С небом, на мой взгляд, не происходило ничего интересного, но я какое-то время прилежно его разглядывал.
– А что с ним не так на этот раз?
– В том-то и штука, что все наконец-то «так». Пока мы с тобой болтали, закаты закончились. Я насчитал восемь. Вроде бы ни одного не пропустил. Интересно, что дальше?
– Если мы и правда имеем дело с художником, он так быстро не угомонится. Ну, я бы на его месте точно не стал останавливаться на достигнутом.
– Вот и я думаю, что это только начало, – согласился Джуффин.
Продолжение не заставило долго себя ждать. Но сперва я все-таки успел добраться до дома и обнаружить, что он пуст и тих. Армстронг и Элла, надо думать, где-нибудь дрыхли, вышколенные при дворе Его Величества слуги успешно притворялись, будто их вовсе нет в природе, а друзья, вместо того чтобы воспользоваться моим отсутствием и устроить вечеринку с зажигательными плясками на потолке и битьем аккуратно расставленной там хозяйской посуды, шлялись не пойми где. Или вообще, страшно подумать, по домам сидели, с них станется.
Таким образом, моя потребность в уединении была удовлетворена на годы вперед. Это было замечательно. Но как назло, совсем не то, чего мне в данный момент хотелось.
Я так растерялся, что отправился навещать собак. Хотя был у них буквально вчера. И три дня назад тоже был. И вообще к ним зачастил.
Мои отношения с собственным псом были к тому моменту столь запутаны и драматичны, что впору писать о них любовный роман на восемьсот страниц. Поменять собачьи имена на человеческие, а дальше можно излагать документальную правду, исключая только некоторые специфические эпизоды вроде вылизывания моего носа и веселых пробежек за палкой.
Штука в том, что мой пес Друппи уже несколько лет жил со своим другом Дримарондо в заброшенном доме на краю Левобережья, который специально сняли для них Меламори и сэр Шурф. Потому что поодиночке Друппи и Дримарондо – отличные собаки, умные, спокойные и сговорчивые. Дримарондо вон вообще лекции в Королевском Университете читает, до чего я сам вряд ли когда-нибудь дорасту. Но собираясь вместе, эти двое превращаются в стихийное бедствие, которое умиляет только первые пять минут, да и то при условии, что за это время вас не успели сбить с ног и вывалять в грязи – не со зла, конечно, а от избытка дружелюбия. Это же так весело!
Но мы, люди, чудовищные зануды. И ничего не понимаем в настоящих развлечениях. Поэтому людям проще арендовать для своих любимцев полуразрушенный особняк с садом, в таком запущенном состоянии, что навредить ему уже практически невозможно, нанять какого-нибудь студента, чтобы ежедневно привозил собакам свежую еду, и забыть счастливую, заполненную веселыми играми совместную жизнь как страшный сон.
Друппи, конечно, обрадовался моему возвращению. Хорошо еще, что собаки в обморок от счастья не падают, а то добром бы мое первое появление в их доме не кончилось. Но обошлось.
В течение нескольких часов Дримарондо добросовестно рассказывал, как Друппи грустил без меня. И как его сперва невозможно было утешить, а потом стало возможно. И как весело они тут жили. Это вообще очень удобно – разговаривать со своей собакой через переводчика. Но когда этот переводчик – тоже собака, некоторые вещи все равно не объяснишь. Например, почему я не могу принять великодушное приглашение немедленно поселиться тут вместе с ними. Сколько не объясняй, что жизнь среди развалин на дальнем краю города не совсем подходит избалованному домашним комфортом и чрезвычайно занятому человеку, собаки в ответ на это только печально машут поникшими от расстройства ушами и говорят: «Ну, все понятно, тебе неинтересно с нами играть, наверное, ты нас не любишь». И хоть ты тресни.
Пришлось предложить собакам поселиться со мной в Мохнатом Доме. Не то чтобы я действительно был в восторге от такой перспективы, но сердце-то у меня есть. Друппи обрадовался и тут же согласился на все, включая отсутствие сада и прогулки под конвоем, но Дримарондо неожиданно отказался от приглашения наотрез. Дескать, с людьми он уже на своем веку пожил немало. И за это время понял, что даже лучшие из нас – существа с невыносимым характером. Взять хотя бы необъяснимую человеческую потребность командовать собаками! Совершенно непонятно, почему одно разумное существо считает возможным навязывать свою волю другому разумному существу, попирая таким образом его индивидуальные особенности и пресекая свободу самовыражения. Хотя любому дворовому псу очевидно, что всякий может быть по-настоящему свободен сам только в обществе других свободных существ.
Его анархические рассуждения лишили меня разумных контраргументов. Потому что я не способен возражать утверждениям, с которыми совершенно согласен, вне зависимости от того, выгодны они мне или нет.
Впрочем, решительный отказ Дримарондо был мне скорее на руку. Превращать Мохнатый дом в руины я совсем не спешил. Все-таки памятник архитектуры, обидно было бы лишить будущие поколения возможности его созерцать.
Кому в сложившихся обстоятельствах пришлось нелегко, так это Друппи. Который, с одной стороны, ужасно хотел поселиться вместе со мной, и чтобы все стало как прежде. А с другой – не мог оставить в одиночестве лучшего друга. И переубедить его тоже не мог. Дискуссии – не самая сильная его сторона. Друппи, конечно, умный пес, но совершенно не говорящий. И даже если бы в один прекрасный день заговорил, нахлебавшись какого-нибудь колдовского зелья, это мало что изменило бы. У этого пса слишком доброе сердце, ему проще согласиться со всеми, чем отстаивать свои убеждения. Которые, впрочем, умещаются в одной фразе: «Я хочу, чтобы всем всегда было хорошо».
Я, собственно, тоже хочу. Но в отличие от Друппи уже успел привыкнуть к тому, что так довольно редко получается.
В итоге мы договорились, что пока все останется как есть, а я постараюсь навещать собак как можно чаще. Ну и мотался теперь на Левый берег практически каждый день, потому что нет зрелища более душераздирающего, чем печальные глаза пса, который с какого-то перепугу вбил себе в голову, будто твое присутствие в его жизни – это и есть счастье. И переубедить его уже не сможет никто. Даже магия бессильна, я узнавал.
Что ж, по крайней мере, теперь стало гораздо проще добираться к ним в гости. Я, конечно, люблю управлять амобилером, а еще больше – хвастаться, какой я великий гонщик, но с возможностью мгновенно попасть куда угодно Темным Путем никакая лихая езда не сравнится. И Друппи повезло – полчаса моей жизни, не потраченные на дорогу, полностью достались ему. Потому что Дримарондо все-таки слишком интеллектуальный собеседник для человека, вконец ошалевшего от избытка дневных впечатлений.
К счастью, этим вечером выяснилось, что бегать за брошенной палкой Дримарондо все равно нравится. А играть в догонялки, то и дело переходящие в бег с барьерами, в роли которых выступает растянувшийся на мокрой траве человек, еще больше. И выдающийся интеллект делу не помеха. По крайней мере, под ногами он не путается – в отличие от пол моего старомодного лоохи, которое и правда не мешало бы укоротить, если уж все равно полгорода теперь так носит.
Я так не хотел возвращаться в пустой дом, что болтался с собаками почти до полуночи. И чуть было не дал им уговорить себя остаться ночевать в саду. Остановила меня только погода. Очень уж промозглая выдалась ночь, никакие одеяла не помогли бы приятно провести ее на сырой траве или в комнате с выбитыми окнами, а других в этом доме не было. Впрочем, не было тут и одеял. Я, честно говоря, даже насчет уборной не уверен – у меня ни разу не хватило духу спуститься по полуразрушенной лестнице в подвал, где, по идее, должны были находиться оставшиеся от прежних времен удобства. А что там творилось на самом деле, даже Темным Магистрам неведомо. По крайней мере, я бы на их месте предпочел ничего об этом не знать.
Поэтому я все-таки отправился домой, заранее прикидывая, куда бы еще податься и кому можно послать зов, если тишина в гостиной снова покажется мне невыносимой.
Но тишины я опасался напрасно.
Шагнув из душистого мокрого сада прямо в свою гостиную, я даже не успел порадоваться, что все снова получилось – уже шестой раз за день, превосходный результат! Потому что меня оглушил крик.
«Крик» – это вообще-то слабо сказано. Но я не могу подобрать синоним, хоть сколько-нибудь соразмерный эффекту этого пронзительного нечеловеческого рева. Хотя на самом деле конечно же человеческого. Даже, страшно сказать, девичьего.
Из услышанного я сделал ровно два вывода – оптимистический и не очень. Первый – что Меламори все-таки решила навестить меня нынче вечером. А второй – что она несколько не в духе. Потому что рев-то боевой. И предназначен вовсе не для уютных домашних скандалов, а для взаимодействия с настоящим врагом. Меламори своими воплями как-то раз даже гигантскую птицу кульох убила, представителя той самой опасной для нас, изнеженных горожан, арварохской фауны, которой давеча стращал меня сэр Шурф. И правильно делал, что стращал, это Меламори у нас герой, каких Мир не видывал, практически богиня охоты, а я при виде птички размером в два моих роста небось сразу в штаны наложил бы.
Возможность проверить это предположение на практике представилась мне практически незамедлительно. Потому что это я сейчас, задним числом, веселюсь, рассказывая о том вечере, а тогда, конечно, перепугался до такой степени, что даже не сообразил послать Меламори зов и выяснить, какого черта она так орет. А просто помчался на звук, хотя приближаться к эпицентру рева было делом вполне самоубийственным. Но тут уж без вариантов, лучше замертво свалиться на полдороги, чем благоразумно затаиться и никого ни от чего не спасти.
К счастью, рев умолк, когда я был еще на лестнице, ведущей в башню, которая теперь стала моим кабинетом, а тогда была просто самым труднодоступным местом в доме – в том смысле, что подниматься туда очень уж долго. Не научись я ходить Темным Путем, никакого кабинета в башне до сих пор не было бы, я все-таки трезво смотрю на вещи и не воображаю себя человеком, готовым бодро преодолевать сто двадцать восемь ступенек по несколько раз на дню.
Но тогда я пулей взлетел наверх, как миленький, и даже дыхание не сбилось – просто не до него было, особенно после того как Меламори перестала орать, и я поневоле начал подозревать неладное.
Зря, конечно. Ничего с нею не случилось. Просто никто не может вопить бесконечно долго, и Меламори в этом смысле не исключение.
Когда я наконец ворвался в башню, Меламори, подбоченившись, стояла на пороге и выглядела скорее довольной, чем сердитой. И красивой как никогда, охотничий азарт ей очень к лицу.
Объект упомянутого азарта занимал почти все остальное помещение. И выглядел при этом как гигантский индюк. То есть так мне сперва показалось. А потом я разглядел его получше.
Хорошая новость состояла в том, что гигантский индюк занимал далеко не всю комнату, а сравнительно небольшую ее часть. И был, строго говоря, не гигантским, а просто очень крупным. Если бы я встал на цыпочки, достал бы макушкой до его клюва, а такую разницу в размерах вполне можно пережить.
Вторая новость, положение которой на шкале «хороший – плохой» я до сих пор затрудняюсь определить, – это был не совсем индюк. Вернее, совсем не индюк, а чудовище с головой индюка, чешуйчатым рыбьим туловищем, вполне человеческими босыми ногами и пышным лисьим хвостом. То есть практически василиск. С индюшачьей головой, кстати, гораздо страшней, чем с петушиной, несмотря на огромные лучистые глаза, скорее кошачьи, чем птичьи.
Я так растерялся, что сказал вслух:
– Мамочки, василиск!
Потом вспомнил, что василиски убивают взглядом, и испугался по-настоящему. Но тут же сообразил, что если уж Меламори жива и здорова, то и я совершенно не обязан погибать во цвете лет от какого-то дурацкого индюшачьего взгляда. Подумаешь, взгляд.
– Ой, ты уже дома! – обрадовалась Меламори. – А что такое «василиск»?
– Мифическое чудище из другого мира, немного похожее на эту несказанную красоту. Только василиск взглядом убивает, а этот, получается, нет. По крайней мере, не всегда. Уже облегчение!
– Извините, пожалуйста, что встреваю в вашу беседу, – вежливо сказало чудище, – но вам, наверное, будет приятно узнать, что я никогда не убиваю взглядом. И вообще никого ничем не убиваю. А вы на меня так страшно кричали! Я чуть с ума не сошел.
– Я тоже чуть с ума не сошла! – огрызнулась Меламори. – Прохожу мимо дома, никого не трогаю, вижу свет в башне, поднимаюсь, чтобы устроить сюрприз, а тут вместо Макса ТАКОЕ! Ну, то есть ты… То есть вы. Тьфу! Все мое детство прошло в изучении дурацких правил дурацкого этикета, а как обращаться к незнакомым чудовищам, на «ты» или на «вы», так до сих пор и не знаю. Всегда была уверена, что самым полезным вещам родители не научат, хоть убей.
– Не надо никого убивать, пожалуйста, – попросил василиск. – У вас только и разговоров что об убийствах. А я, может быть, и так сейчас исчезну навсегда. Буквально с минуты на минуту! Очень не хочу исчезать.
– Тебя можно понять, – согласился я. – А почему ты исчезнешь?
– Я точно не знаю, – ответил он. – Может быть, и не исчезну. Но вообще-то, с такими, как я, подобные неприятности то и дело случаются. Исчезнуть нам гораздо проще, чем появиться.
– Такие, как ты, – это какие? – уточнил я.
– Существа, получившие жизнь благодаря свободному волеизъявлению и творческому самовыражению через магические действия, – как по-писаному отбарабанил василиск.
Будь я строгим экзаменатором, отправил бы его сейчас домой с «пятеркой», не задавая дополнительных вопросов. Но не с моим счастьем так легко отделаться от умненького чудовища, без приглашения вторгшегося в дом.
– Макс, это ты, что ли, наколдовал? – восхищенно спросила Меламори. – А давай тогда его оставим! Зачем такой красоте навсегда исчезать?
Она смотрела на меня с таким уважением, что мне даже захотелось соврать – а то, конечно, я! Где еще ты отыщешь могущественного придурка, способного каждый вечер радовать любимую девушку новеньким василиском.
Но чудище нам попалось говорящее, так что номер не прошел бы. Пришлось сказать правду.
– Я за весь день вообще ни одного внятного чуда не совершил, как-то не до того было. Только Темным Путем бегал туда-сюда, но вряд ли от этого в доме заводятся чудовища. По крайней мере, о таком побочном эффекте меня никто не предупреждал.
– Можете не беспокоиться, вы действительно не имеете никакого отношения к моему появлению на свет, – подтвердил василиск.
Ну, то есть не василиск, а созданное по схожему принципу чудище. Иначе говоря, химера.
На этом месте мне окончательно стало неудобно о нем думать, потому что я не знал, как его называть. Или ее? Слово «василиск» мужского рода, «чудовище» – среднего, а «химера» – женского, но вся совокупность моих скромных филологических знаний не давала возможности вот так, с ходу определить пол собеседника. К тому же не факт, что у этого чудища он вообще есть.
И вот как прикажете иметь дело с этим не пойми чем? Разговаривать – еще ладно бы, всегда можно сказать: «эй, ты». Гораздо хуже обстояли дела с обдумыванием. Мой конкретный ум требовал точного определения для внутреннего пользования, причем от неопределенного «оно» отказывался наотрез.
К счастью, мой ум – формалист, каких мало. Поэтому имени собственного ему обычно бывает достаточно, чтобы счесть всякий новый объект познанным, успокоиться и не мешать мне думать дальше. Поэтому я спросил:
– А как тебя зовут?
– Честно говоря, я не уверен, что меня хоть как-то зовут, – вздохнуло чудище. – Если даже человек, по чьей воле я возник из небытия, успел дать мне имя, он сделал это в мое отсутствие.
– Ладно, – сказал я. – Тогда будешь Базилио. – И, спохватившись, добавил: – Если ты, конечно, не против.
– Баааазиииилииииоооо, – мечтательно протянуло чудище. – Какое красивое, звучное имя.
Надо же, угодил.
– Как ты только такое выдумал? – изумилась Меламори.
– Не выдумал, а вспомнил. Просто у этого имени общий корень со словом «василиск», на которого похож наш гость. Сходство, на мой взгляд, недостаточное, чтобы назвать это существо просто василиском. Но и полностью его игнорировать у меня не получается. Поэтому – компромисс. А что имя из другого мира, так даже лучше. Будет подчеркивать его уникальность.
– Да ее и подчеркивать особо не надо, – заметила Меламори.
И, в общем, была права.
– Значит так, – сказал я. – Ты у нас – Базилио, договорились. Меня зовут Макс, эту прекрасную леди – Меламори. Вижу тебя как наяву. И ты нас, надеюсь, тоже. А теперь, когда мы все наконец знаем, как друг к другу обращаться, поведай нам, друг Базилио, откуда ты взялся в моей башне. И почему собираешься исчезнуть навек?
– Я не собираюсь, что вы! – испуганно сказало чудище. – Просто я чрезвычайно опасаюсь возможности подобного исхода.
– И я понимаю тебя как никто. Но все равно, рассказывай с самого начала.
– Я не знаю, как можно рассказать о собственном рождении, – вздохнул Базилио. – Сперва меня не было, и вдруг я появился! И сразу услышал крик: «Что это за хрень?!» – но не понял, что речь идет обо мне. Вокруг был такой яркий свет, что я зажмурился, но потом стал приоткрывать то один глаз, то другой по очереди и понемногу привык. Вышло так, что мне каким-то образом передались знания, которыми обладал мой создатель, – все или только некоторые, теперь можно только гадать. По крайней мере, я с самого начала знал, что появился на свет в результате его колдовства. И что таких, как я, вообще-то не бывает. И что я слишком большой и страшный, поэтому не подхожу – вот для чего конкретно не подхожу, я так и не понял, потому что очень огорчился и заплакал. А создавший меня человек этого не заметил. Он выглядел очень сердитым и ругался разными ужасными словами, которые я не решусь воспроизвести в вашем присутствии, потому что, к сожалению, отчасти понимаю их смысл. А в промежутках между ругательствами он повторял: «Как же сделать, чтобы эта хрень исчезла? Как же ее убрать?» Тогда я наконец понял, что «хрень» – это я. И заплакал еще горше. Мне совсем не хотелось вот так сразу перестать быть. Я еще даже толком не попробовал жить! Но уже успел почувствовать, что мне это скорее нравится, чем нет.
– Какой ужас, – сказала Меламори. – Бедный ты мой зверь! Только родился, и вдруг тебя сразу «хренью» обзывают и извести хотят. И вовсе никакая ты не хрень, а очень хорошее, умное, славное чудище. Так и знай. Скажи ему, Макс!
– Офигительное, – подтвердил я. – В жизни таких прекрасных чудищ не видел.
Ну и тут случилось то, чего следует опасаться, когда безответственно сюсюкаешь с малознакомыми химерами: Базилио зарыдал. Если вам кажется, будто рыдающий гигантский индюк с рыбьим туловищем – это очень смешно, я вас понимаю. И сам раньше так думал. Но на практике оказалось, что это довольно трогательно и одновременно куда более жутко, чем я способен вообразить. То есть наяву еще ничего, но во сне я бы такое увидеть ни за что не хотел. Пожалуйста, если можно.
– Вы такие добрые, – сквозь слезы пробормотал Базилио. – Я же знаю, что, с человеческой точки зрения, совершенно ужасен! А вы все равноооооо…
Конец фразы утонул в новом потоке слез. Но мы с Меламори мужественно дождались завершения рыданий и только тогда потребовали:
– Рассказывай дальше, дружище. Как ты к нам попал? Или твой создатель просто колдовал в этой башне? Он что, работает в доме?
Вот уж кстати совершенно не удивился бы. От слуг, которые никогда не попадаются на глаза, чего угодно можно ожидать.
Но Базилио отрицательно помотал своей нелепой индюшачьей головой:
– Нет-нет. Не в этом доме. В другом. Создавший меня человек еще немного поругался и куда-то убежал, а я увидел, что окно открыто, и вылетел…
– А ты можешь летать?! – хором спросили мы с Меламори.
– Просто у тебя же крыльев нет, – смущенно добавила она. – Извини, если это прозвучало обидно.
– Совсем не обидно, – сказал Базилио. – Только крыльев мне не хватало! А летать можно и без них.
– Ну да, – кивнула Меламори. – Ты же волшебное существо, а не обыкновенная птица.
– Волшебное существо, – повторил Базилио. – Волшебное существо! Так вот что я такое! А вовсе никакая не «хрень».
Я не стал говорить, что одно другому совершенно не мешает. Правда не всегда уместна. Вместо этого спросил:
– А здесь-то ты как оказался?
– Ну так окно в башне было открыто, – виновато потупился Базилио. – Оно, конечно, не очень большое, но я как-то смог протиснуться. Вы только не подумайте, что я хотел вас обокрасть!
Вот уж в голову не пришло бы.
– Просто я откуда-то знал, что в высоком доме с башней живет очень могущественный колдун, который может делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет, – сказал Базилио. – Наверное, это тоже одно из тех знаний, которые достались мне от моего создателя. Вы же и есть тот самый колдун?
– Нннннннуууу… – заблеял я.
Очень уж растерялся от такого определения. Хотя «делать всякие штуки, о каких нормальный человек в здравом уме даже думать не станет» – чистая правда. За этим – ко мне.
– Он, он, – подтвердила Меламори. – Ты в хороших руках.
Вид у нее при этом был бесконечно гордый. И я сразу растаял. Очень, оказывается, приятно, когда девушка хвастается тобой перед ужасным чудовищем. Даже если прекрасно понимаешь, что следующим шагом хитроумной девушки будет настойчивая просьба оставить чудовище в качестве нового домашнего любимца. Небось уже предвкушает, как будет ходить с Базилио в гости к родителям и прочим знакомым, только-только начавшим забывать те страшные времена, когда Меламори наносила визиты исключительно в обществе мохнатого арварохского паука и требовала, чтобы все его гладили.
– Это очень хорошо, что вы и есть могущественный колдун, – сказал мне Базилио. – Потому что вдруг вы сумеете сделать так, чтобы я не исчез? Пожалуйста!
– Макс, ты сумеешь? – встревоженно спросила Меламори. – Я надеюсь, тебя не придется уговаривать? Ты же сам понимаешь, что Базилио не надо никуда исчезать?
– Понимаю, – печально согласился я. – Но пока совершенно не представляю, как это устроить. Придется звать кого-нибудь еще более могущественного.
– Конечно! – обрадовалась Меламори. – Слышишь, Базилио? Не вешай нос, то есть клюв. Мы все уладим.
