Макс Бутт
Кто в доме хозяин?
И вот тут-то и началось неладное.
Первым заговорил Мишка. Как-то раз, будучи с братом у меня в гостях, он пожаловался, что не может заснуть в темноте. Вроде как кажутся ему какие-то тени, слышаться шорохи и постукивания. Алексей ничего подобного сказать не мог и считал, что его младший братик попросту трусит и от того выдумывает всякие сказки и небылицы. Но день за днем, Мишка все больше рассказывал о непонятных звуках, и все заметнее становились на его лице следы от недосыпания. Мне стало тревожно за паренька, и я стал по ночам прислушиваться. Вдруг что-нибудь услышу через стену. Но ничего. Никаких подозрительных звуков. А Мишка, явно докучал родителей своими невероятными рассказами. Потому что, как-то раз, я пересекся с мальчишками и их отцом на лестничной площадке. Всего разговора я не застал. Но Олег явно был недоволен своим младшим. Он укорял его за трусость и всячески воспрещал любым его попыткам спать с включенным светом. И Мишка стал понемногу меняться. Он стал менее разговорчивым. Замкнутым стал. Он приходил ко мне и чаще всего ничего не говорил, даже если я задавал ему какие-нибудь вопросы. Алексей объяснял это обидой на всех вокруг за то, что ему, Мишке не верят.
Но неладное я заприметил и с Алексеем. Обычно спокойный и рассудительный, он стал вспыльчивым и каким-то обозленным. Если раньше, уходя от меня к себе, он брал младшего брата за руку и говорил "пойдем домой", то теперь он подталкивал его, едва ли ни пинками, при этом всячески прикрикивая. К тому же Алексей стал реже приходить ко мне. На мои вопросы, почему так происходит, Мишка лишь отвечал односложно, мол, у его брата более важные дела. Что это были за дела, я узнал гораздо позже. И об этом я расскажу потом.
Но заканчивая рассказ о детях Романенко, я расскажу еще кое-что. Однажды, Мишка в очередной раз пришел ко мне без своего брата. Как и всегда было в последнее время, он лишь молчал, смотрел за тем, как я собираю модель, слушал мои рассказы, но никак на них при этом не реагировал. И вот, в какой-то момент, он оторвал взгляд от моих рук и пристально посмотрел мне в глаза. Он сказал, что из всех людей только я не смеялся над его рассказами о странных звуках, не ругал, не обвинял в притворной трусости. Мишка поведал мне то, что по его словам он не рассказывал никому. Ни Лешке, ни маме, ни папе.
В одну из ночей, младший Романенко снова услышал звуки. Но теперь это были не только шорохи. Были еще и голоса. Какой-то шепот. Слов Мишка понять не мог. Да и не хотел. Он очень испугался, но продолжал лежать в своей кровати, что есть силы, зажмурившись, ибо также боялся, что его накажут, что будут называть вруном. Лежал Мишка и не в силах больше слушать эти шепоты, заткнул уши. Да только голоса не пропали. Он все равно их слышал, будто они звучали в голове мальчика. А потом он почувствовал дыхание. Словно кто-то нагнулся над ним и смотрел в упор, лицом к лицу. И тогда Мишка не вытерпел и открыл глаза. По его словам он увидел перед собой тень, высоченную и худую, словно перед кроватью ребенка стоял очень тощий человек. Но это была тень. Ни лица, ни глаз, носа. Один силуэт. Мальчишка естественно завопил среди ночи. Клянусь, я сам слышал этот крик, но тогда не придал ему значения. Сбежались все, папа, мама, Алексей поднялся и стал ругать Мишку. А Мишка никому не рассказал о том, что увидел, только мне. Родителям он объяснил, что видел страшный сон. Но Мишка, клялся мне, что не спал тогда. И знаешь, я ему верил. Я видел слезы в глазах этого ребенка. Он не врал.
Естественно вечером я постучался в 145-ую и поговорил с Олегом. Я не стал расписывать ему все в подробностях. Просто сказал, что дети его ведут себя странно. Мишка запуган чем-то до смерти, а Алексей стал плохо себя вести, стал часто пропадать на улице в одиночку. Олег выслушал меня, сказал, что в курсе всего этого и что он обязательно во всем разберется. Как именно он это хотел сделать, я естественно не знал, но тогда я считал, что сделал все возможное.
А потом во всей этой истории настал поворот. Трагический поворот.
Старик прервал свой рассказ и посмотрел куда-то в сторону. Потом он встал из-за стола и стал с взволнованным видом расхаживать по комнате из стороны в сторону.
– Помнишь, я говорил, что когда квартиру Романенко вскрыли, то Мишки там в тот момент не было?
– Ну, да. А где он был? У родственников?
– Мишки и не могло быть в квартире в тот момент. Ни при каких условиях.– старик снова уселся на стул и посмотрел на меня. Тут я с удивлением заметил слезы в глазах хозяина 144-ой. Он плакал, но по-мужски сдержано, даже правильнее сказать скупо.
– Знаешь, мужик,– начал говорить он подрагивающим голосом,– у каждого в жизни есть моменты, о которых он сожалеет до самой смерти. И у меня это видимо тот самый момент. Никогда себе не прощу того, что не сделал тогда.
Я увидел насколько разволновался старик, и мне стало страшно за его самочувствие.
– Прошу вас, успокойтесь.– я взял старика за руку и крепко сжал ее. Рассказывайте дальше, что случилось. Не держите в себе. Вдруг вам станет легче.
– Да я не первый раз рассказываю об этом.– сказал хозяин квартиры, тяжко вздыхая.– Вот только легче не становится… Ну, хорошо. Слушай.
Случилось это чуть позже. Месяца через два, уже летом. Я вышел подышать свежим воздухом и уселся на лавочке во дворе, слушая кудахтанье местных старух и наблюдая за играющей детворой. Был среди них и Мишка. Он был один. Алексея рядом не было. Видимо, у него снова были какие-то важные дела. И знай, что тогда случится, поверь, я бы глаз с детей не спустил бы. Пусть это не мои дети. Но это дети. И такого с ними случаться не должно.
Мишка гонял мяч со своими сверстниками на огороженной спортивной площадке. Казалось бы, что могло случиться?! Я отвлекся всего на несколько секунд, как мне показалось. А когда повернулся, то увидел Мишку уже в стороне. Он бежал за мячом, который, скорее всего, укатился от него после очередного сильного удара. И с ужасом я вдруг понял, что мяч катится к проезжей части. А там, на обочине какой-то умник еще в советские времена придумал посадить кусты. Мол, так красивее. Да только кусты те вымахали ростом с ребенка и теперь любой, кто выскочил бы на дорогу из этих кустов, стал бы полной неожиданностью для водителей.
Так случилось и с Мишкой. Мяч скакал от него как заколдованный. Будто его подталкивал кто-то. А мальчишка, кажется, совсем не обращал внимания на то, куда он бежит. Что еще чуть-чуть, и он выскочит из кустов прямо на дорогу.
Но ведь он ребенок. А дети не всегда осознают ту опасность, которая им грозит.
А я был всего в какой-то сотне метров. Да, пусть я был уже не молод. Но это был ребенок. Ради него мне положено было рвать жилы. Но я не сдвинулся с места, будто меня к нему приклеили. А Мишка выскочил на дорогу вслед за мячом.
Если бы не кусты, то возможно его еще смогли бы вовремя заметить. Но водитель не успел затормозить. Мишка погиб под колесами автомобиля.
Я c грустью и состраданием смотрел на плачущего старика. Слезы катились по его морщинистому лицу и, повиснув на подбородке, с едва уловимым стуком разбивались о полированную поверхность стола.
– Никогда себе этого не прощу.– сказал, наконец, старик, вытирая кулаком глаза.– Я мог спасти его.
