Макс Баженов
Так не бывает!
– Личность! – произносит Стас. Почему-то он задержался с очередным понятием, но Сеня был этому только рад. Он успел "увидеть" много важного.
Когда слово "личность" проникло в ум Сени, существо отреагировало нетипично. Вместо того, чтобы породить серию образов, связанных с этим понятием, оно воззвало к личности в себе и тогда проснулось то, второе существо.
Оно отделило от себя Сеню, будто тот был прилипшим к коже куском мокрой бумаги, и хорошенько "рассмотрело" его психею.
"А я думал, ты мне снишься".
"Ты говоришь по-русски?!" – мысленно изумляется учёный.
"Нет, – сказало оно. – Я не имею ни малейшего понятия о твоём языке, но я вижу, как ты сделан, поэтому могу говорить с тобой. Я даю тебе мысль целиком, а озвучиваешь её ты сам – понятными тебе средствами".
"Действительно, звучит понятно", – ответил Сеня.
"Спасибо".
"Пожалуйста. Рад, что у вашего народа есть понятие о благодарности".
Существо оставляет эту мысль без внимания и настойчиво спрашивает:
"Как ты подключился к этому телу?"
"Я изобрёл прибор, который позволяет синхронизировать разумы", – не скрывая гордости, сообщает Сеня.
"Похвально, – отвечает инопланетянин. – Значит, несмотря на мою неудачу, вы сами сделали первый шаг… Хотя, не быстро, конечно, не быстро. Средне".
Сеня хочет испросить пришельца сразу обо всём, но вдруг из профессиональной привычки вспоминает про Стаса. Идёт эксперимент. Почему тот молчит? С большим усилием возвращая контроль к своим лицевым мышцам, он зовёт здоровяка по имени:
– Стас!
Молчание.
"Что там происходит?" – спрашивает существо.
"Ты ничего не слышишь?"
"Это тело сломано. Последний раз я смог им воспользоваться как раз перед тем, как оно угодило под лёд и застряло там. Я создал кокон и запрограммировал спячку из чисто врождённой бережливости. По большому счёту, вещь на выброс".
"Вещь?!"
"Это всего-навсего аватар, воплощённая форма, сделанная из моих биоматериалов. От этого экземпляра давно не было сигналов, поэтому я и забыл о нём думать. Однако недавно я ощутил присутствие кого-то ещё. Я долго искал, потому что у меня много тел, наделённых своими подсознаниями. И какая неожиданность – меня побеспокоил представитель разумного вида, пока не вошедшего в высшую лигу. Надо сказать, твой труд впечатляет. Но твои родичи не скоро поймут, что ты им дал. И скорее всего сначала они используют твоё творение наиболее неразумным образом".
Несмотря на столь жуткий прогноз, учёному всё же польстила эта мысль. Неужели, он и впрямь сделал что-то стоящее? Ну раз уж ЭТОТ говорит так, то наверняка так и есть! Наконец-то его заслуги признал хоть кто-то! И не просто кто-то, а ого-го кто!
Но Сеня пребывал в этом состоянии недолго. На него медленно, но верно накатывало необъяснимое беспокойство. Столько всего обрушилось на него за несколько минут! С научной точки зрения, эксперимент вышел из под контроля.
– Стас! – промямлил он вслух. – Вы где?
В динамике раздаётся голос:
– Слышишь меня, кот учёный?
– Мальвина?
– Она самая, – Сеня идентифицировал опасное количество самонадеянности в её голосе и не на шутку испугался, ведь сейчас он был абсолютно беспомощен.
– Что происходит? Почему остановили эксперимент?
– Проект закрывается.
– Где Стас?
– Этот никчёмный хам и жирдяй? Уволен вышестоящим начальством.
Внутри у Сени похолодело.
– Он убит?
– О, да, как и ещё двадцать сотрудников этого бездарного цирка с конями! Как хорошо наконец сменить ведомство! Ты бы знал! Семь лет они бьются над задачей и до сих пор были одни только расходы. Теперь, когда к проекту подключили тебя, всё должно было измениться. Им казалось, что Квалиа позволит прочитать мысли этой твари. Но когда мы с тобой синхронизировались, я поняла, что этот прибор сделан вовсе не для взаимопонимания, как тебе казалось. Ты! Ты подселил мне в голову что-то! Свои бредни и сомнения! Твой способ мыслить! Я всю неделю сходила с ума от неуверенности в себе и идей, которые не могла осознать. Ладно. С этим мне худо-бедно помогли справиться антидепрессанты. Но чувство, будто я что-то упускаю не уходило. И однажды меня осенило! Стас и его команда даже не подумали о том, что твои мысли также будут открыты для пришельца. Я говорила ему несколько раз! Но плевать он хотел на госбезопасность. Этот близорукий толстый кусок говна только корчил из себя шпиона, а на деле он пиявка на теле государства. Дорвался! Но сосать бюджет – это одно. А вот стать предателем – это нечто совершенно иное!
– Стас? Предатель? – Сеню насмешила эта мысль. Здоровяк в его понимании был олицетворением государства. – Кто тебе поверит?
– А мне не надо верить, – с усмешкой отвечала Мальвина. – Это факт. Вы, кретины, открыли секретную информацию потенциальному сверх могущественному врагу.
– Какую ещё информацию?
– Которая находится в твоём мозгу, идиот! Вот, как обстоят дела с нашей точки зрения. Технология Квалиа засекречена. Ты попал на эту базу лишь для того, чтобы избежать государственной измены.
– Мы же договорились!
– Да, тут всё честно, так как мы пошли на сделку. Но позднее, пользуясь своим положением эксперта, ты ввёл в заблуждение персонал, чтобы передать секретные технологии лицам, не являющимся гражданами нашей страны.
– Лицам? Каким ещё лицам?
– Вчера ты доложил Стасу о контакте с вычисляющей сущностью в мозгу этого пришельца? И что эта сущность связана с другой, вероятно, находящейся в стане врага?
– Врага?!
– Ты так и будешь повторять за мной, милый? Или ты окончательно отупел в этом шлеме?
– Они нам не враги! – искренне выпалил вдруг Сеня.
– Ага! Предатель! – торжествует Мальвина. – Спасибо. Этого мне вполне достаточно для твоего разоблачения. В общем, что я хочу сказать? Я здесь, чтобы в особом порядке оповестить тебя о том, что высшее руководство приговаривает тебя к немедленной ликвидации. Формальность, конечно, но мы уважаем твои былые заслуги. Твоим родственникам будет объявлено, что ты пал жертвой собственного эксперимента. Прибор мы забираем. Тело пришельца тоже. Здесь ты был прав – надо бы его просто вскрыть.
– Какая же ты…
– Шлюха-убийца? – перебивает Мальвина. – Я знаю, дорогой. Я знаю.
За приглушённым хлопком следует взрыв адской боли в груди. Не получается вздохнуть! Руки в чём-то липком… Сквозь боль приходит странное, тревожное чувство, будто что-то катастрофически не так. Сеня вцепляется руками в кресло, изгибается в предсмертной агонии и испускает дух.
###
Несколько десятков фигур с головами, похожими на дыни, и лицами, которые раньше казались бы ему одинаковыми, столпились вокруг стола, на котором лежал Сеня. Он хотел было что-то сказать, но понял, что у него нет не только рта, но и языка, и зубов. Ощущение было не из приятных.
– Это тебе больше не нужно, – передал ему мысленно один из них.
– Кто вы? Где я?
– Мы друзья. Ты дома. Расслабься. Тебе нужно поспать.
Сеня вдруг понял, что и впрямь чувствует острую слабость. Он оглядывает своё тело и видит серую кожу и шестипалые руки. Прислушавшись к своим ощущениям, учёный замечает, что ему совершенно необязательно дышать. Ну и не надо. Это слишком утомительно.... И как уютно и тепло здесь! Это мой дом. Мои близкие рядом. Глаза слипаются сами собой.
– Спи с миром, Сеня. Завтра будет новый день.
Конец.
Мои нервы горят восприятием
Мои нервы горят восприятием,
Моя кожа – это граница.
Я не верю в твои проклятия,
Мне не хочется с этим возиться.
Не рассказывай мне о Всевышнем,
Не проси объясниться за веру –
Для тебя это будет лишнее,
Для меня это будет не в меру.
Я не буду твоим воспитателем,
Мне себе-то сказать больше нечего;
Нету общего знаменателя,
Человека нет – только речь его.
Я не знаю, когда это кончится,
Но люблю её, жизнь эту подлую.
Проживу её так, как мне хочется.
Неужели, здесь есть что-то новое?
Настя
###
"Пощади, Господи! Эта погода сведёт нас в могилу!", – думала Лена, закрывая за собой дверь. Она всё ещё ёжилась от холода. На улице влажный ветер обжигал кожу и пронзал одежду как горячий нож масло.
Дальний Восток. Страна крайностей и контрастов. Уехать в эту глушь было большой ошибкой. Но хотя бы этот день позади!
– Лен, ты? – спросил муж.
– Нет.
– Иди есть.
Пока она раздевалась, её длинные светло-русые волосы зацепились за золотой крестик, подаренный отцом на шестнадцатилетие. Единственная вещь, которая их ещё связывала. Она чуть не задушила себя, пытаясь освободиться.
– Блин!
Когда с этим было покончено, взгляд Лены упал на полку. На ней лежали письма. В душу прокралось странное щемящее предчувствие. Она поняла, что почему-то боится этой стопки конвертов и газет.
– Ты почту смотрел?
– Не-а.
Новость о смерти младшей сестры не вызвала у Лены слишком сильных чувств. А могло ли быть по-другому? Да, она поплакала, вспоминая о лучших моментах детства. Но их было не так уж и много, а когда они подросли, между сёстрами и вовсе вырос незримый барьер.
С тех пор как оказалось, что мама указала в завещании единственным наследником Ольгу, между ними не могло быть прежнего тепла. Лене всё время приходилось жить с мужем на съёмных квартирах, бесконечно откладывая зачатие желанного ею ребёнка до лучших времён. Времён, которые уже не наступят… Ну а младшая, скажем так, нравственно дезориентированная сестра получала в своё пользование и деньги, и их старую Тойоту, и просторную квартиру – ну в очень удачном районе. Трёхметровые потолки, школа, детский сад и парк рядом с домом – словом, всё, о чём только может мечтать человек.
Лена не стеснялась своих желаний. Разве это не нормально – желать для себя лучшей жизни? Но, увы, жизнь – не коробка конфет. Она научила Лену, что желания и действительность столь же непохожи, как две стороны Луны.
Папа говорил, что Господь всегда испытывает нас самым неожиданным образом. А ещё, что лучший способ рассмешить Бога – рассказать ему о своих планах… Достойный и глубоко верующий человек, он собирал деньги на реставрацию церкви, но погиб в автокатастрофе, когда Лене было шестнадцать – через три дня после её дня рождения.
Мать тогда окончательно потеряла веру и совершенно оскотинилась. Поладить с ней стало невозможно. Когда Лена вышла замуж за Букина и уехала из дома, та видимо решила, что заботиться о дочери больше нет надобности. С тех пор Лена не знала ничего, кроме нужды и работы. Но на связь с семьёй она и сама практически не выходила, частично конечно же из желания доказать, что она может жить сама по себе, хотя в основном из-за того, что каждый разговор с родными оставлял на её душе очередную незаживающую рану.
С Божией милостью, они справлялись и сами. Букин – трудолюбивый и добрый мужик, и, к сожалению или к счастью, она полюбила его именно за это, а не за размер его зарплаты. Даже сейчас, когда его фирма разорилась, а он сидел без работы и периодически выпивал с друзьями за её счёт, она была послушной и хорошей женой. Лена считала такую любовь благочестивой и бескорыстной, а потому заслуживающей поощрения.
Но матери муж никогда не нравился. В свойственной ей насмешливой манере она прямо говорила: "Лёшка твой – балбес. Он и за деньги не отличит хер от жопы. Только и может, что сидеть и глазами хлопать".
Никогда в карман за словом не лезла… И что только отец в ней нашёл? И как она могла так унижать её? А потом и вовсе лишить семейного человека прав на имущество и оставить всё Ольге и её странненькой внебрачной дочери – по сути, ублюдку.
Каждый раз, когда Лена пыталась проникнуть в мотивы матери и сестры, ум её наталкивался на непреодолимые препятствия. Это было просто непостижимо… Даже Тойоту! Чем я хуже? Ладно – квартира. Пусть – на то посмертная воля нашей сумасбродной мамаши. Но машина?… Неужели на том свете не сошлась бы бухгалтерия, если бы они немного нарушили условия завещания, и вторая сестра получила бы часть семейных благ?
Сама она бы ни за что так не поступила с родным человеком, это уж точно.
Лена понимала, что Всевышний, пожелай он явиться ей, конечно потребовал бы от неё прощения своих родственников. И как бы она хотела найти эту кнопку, на которую надо нажать, чтобы всё встало на свои места! Но должна же быть грань между христианским всепрощением и блаженным попустительством! Оставалось только уповать на то, что Бог видит всё и воздаст каждому по деяниям его.
И действительно, проведение само решило за Лену этот ребус. На мёртвых чего обижаться? Сестра выкопала себе яму собственными руками.
Целый год она – врач по образованию – носила в себе болезнь, по поводу которой не предпринимала никаких действий. Что-то там с мозгом. Сходила бы, что ли, к гомеопату, раз медицина бессильна? Вместо этого Ольга стоически молчала о своём недуге, и в какой-то момент её организм просто выключился. На то, что она знала о грядущей трагедии, указывало найденное у неё дома завещание, в котором она отписывала имущество Лене, при условии, что та возьмёт опеку над её одиннадцатилетней дочерью – Настей.
Лена видела девочку всего-то несколько раз, но та не говорила при ней ни слова. А по полным туманных словесных вывертов рассказам матери, можно было судить, что у ребёнка серьёзные проблемы с головой. Настя не ходила в обычную школу. Её образованием занималась сестра или наёмные педагоги. А кроме того, она была под постоянным наблюдением каких-то врачей.
Ничего себе обуза! А нужна ли она мне, эта квартира, когда вместе с ней мне прилетает такой вот "подарочек"?
"Ладно. Через неделю у меня будет отпуск".
Лена решила не рубить с плеча и всё-таки для начала посетить квартиру, в которой она жила много лет назад, ну и заодно поглядеть на состояние девочки. Вдруг что-то изменилось? Она объявила Букину о том, что ему придётся её сопровождать, и, скрепя сердце, выложила половину своих скромных накоплений за билеты в Москву. Оставшиеся деньги помогут продержаться первое время. Конечно, это риск, но Ольга явно не бедствовала, и даст Бог, мне что-нибудь, да перепадёт в этой поездке.
###
Настю поселили в специальном центре для детей, лишившихся своих опекунов. Здесь молодых людей держали, пока определялся их правовой статус. Бóльшая их часть отправлялась отсюда в детские дома, остальных усыновляли или удочеряли бабушки, дедушки или другие родственники.
Лена с Букиным явились сюда в день приезда. Иного способа получить ключи от квартиры не было. От долгого перелёта болело всё тело. В сегодняшних их сутках будет тридцать шесть часов, на дворе раннее утро, погода немногим лучше, чем дома, а усталость уже такая, что хочется выть. Поэтому Лена стремилась поскорее закончить с бумажной работой.
– Пока что мы оформим временную опеку, – сказала директриса центра, обращаясь к Букину. Ровесница Лены. – Вы напишете заявление на удочерение, затем мы вас проверим…
– Проверите? Это как? – спросила Лена.
– Ничего особенного, – успокоила её женщина. – Нас интересуют ваши отношения с законом. Налоговые задолженности, судимости… Кроме того, мы должны будем посмотреть, как вы живёте.
– Бумаги проверяйте, мы люди верующие и законопослушные, – сказала Лена. – Но мы же прописаны на Дальнем Востоке. И только сейчас планируем переезжать в Москву. Что вы собираетесь смотреть? Нашу пустую квартиру?
– Нет-нет. Мы же в курсе вашей ситуации. Наш работник будет навещать вас в вашей новой квартире на протяжении месяца. Посмотрит, как вы устраиваетесь.
– Как это понимать?
Директриса снисходительно улыбнулась, сняла очки и, держа их перед собой, ответила:
– Я конечно же ничего не хочу сказать плохого про вас лично, но мы должны быть уверены, что этот необычный ребёнок попадёт в добрые руки, понимаете? Это наша работа. Отнеситесь к этому не как к инспекции, а как к естественной для добропорядочных и цивилизованных граждан процедуре. Такие сейчас правила.
На слове "необычный ребёнок" Лена скривилась. Видя это, собеседница интересуется:
– Вы вообще как, знакомы с девочкой?
– Мы виделись несколько раз. Сами понимаете, расстояние…
– Я понимаю. Ну и вы должны понимать, что случай непростой. То, что она осталась сиротой – само по себе трагедия. Но ко всему прочему девочка совсем не разговаривает. Иногда, Настя делает вид, что не слышит и не понимает никого и ничего. В эти моменты с ней бывает трудно. И ещё, другие дети очень странно на неё реагируют. Вчера самый тихий и спокойный мальчик ни с того ни с сего набросился на неё с кулаками; а девочки с этажа жалуются, что она пугала их по ночам. Правда, бездоказательно… Наши педагоги в итоге поселили её одну, что, кажется, всем пошло на пользу. В последнее время её единственный гость – наш штатный психолог.
"М-м-м, вот оно как, значит", – подумала Лена и сказала:
– Ну так, чего же мы ждём? Пойдёмте к ней? Или вы её сюда приведёте?
Директриса чуть вскинула брови и прочистив горло, медленно вернула очки на место.
– Нет, мне нужно будет отлучиться, – глядя куда-то в сторону, сказала она. – Бумагами займётся мой секретарь, а к Насте вас отведёт Лидия Михална. Она и есть наш психолог.
Лена вздрогнула, осознав, что позади них уже какое-то время стоит та, о ком шла речь – сухая пожилая дама в свободном бежевом платье. Как она прокралась сюда так тихо?
– Пойдёмте, – говорит Лидия Михална и скользящей походкой движется к выходу. На ногах у неё шерстяные тапочки. Живёт она, что ли, тут?
Лена и Букин еле за ней поспевают, но в итоге нагоняют в коридоре. Когда они равняются с ней, та вдруг останавливается.
Они проскочили несколько шагов вперед и удивлённо обернулись на свою спутницу.
– Что-то забыли? – спросил Букин.
Лидия Михална раздражённо отмахивается от него и обращается к Лене:
– Выслушайте меня! – её голос скрипит, то ли от страха, то ли от старости. – Я… Как специалист я должна сказать, что Настя находится в очень сложном положении. Ей требуется постоянный надзор и квалифицированная психологическая помощь. Задайте себе вопрос – я готова к этому? Отказаться от свободного времени ради будущего этого ребёнка? Вы готовы посвятить всю себя ей?
Чрезмерный драматизм Лидии Михалны показался Лене комичным.
– Господь терпел и нам велел, – ответила она. – Мы с ней не очень хорошо знакомы, но она всё-таки моя племянница. Она моя семья. Больше у меня никого, кроме мужа, и не осталось… Неужели всё так плачевно?
Психолог хмурится, будто вспомнила что-то неприятное.
– Скажем так, это действительно необычный ребёнок. Я не знаю, как Настя узнаёт то, что она узнаёт, но будьте готовы к тому, что она вас каким-то образом подставит или жестоко разыграет. У неё не слишком хорошо с личными границами, – сказав это Лидия Михална сдавленно хохотнула. – Честно говоря, их попросту нет. У вас, насколько я знаю, нет своих детей?
Усталость, голод и головная боль сделали своё дело. Лена поддалась порыву и вывалила на эту женщину всё своё недовольство:
– А вы, прошу прощения, кто? Сиделка? Делайте свою работу! Отведите меня, пожалуйста, к племяннице и на этот раз можно обойтись без профессиональных комментариев?
– Вы, без сомнения, должны отказаться от этого ребёнка! – убеждённо сказала Лидия Михална.
– Что?! – Лена и не знала, что у неё есть ещё силы на ярость, подобную той, что она испытала сейчас.
Эдак старая кошёлка лишит её наследства!
– Дамы! – вставил своё слово Букин, но этого никто не услышал.
– Я вас предупредила! – сказала психолог. – Но и здесь ей тоже не место – по закону её вообще нельзя запирать. А не запирать – нельзя! Поэтому, делайте, что хотите. Забирайте. Может я и "сиделка", да хоть старая дура, но помяни́те моё слово – вам это ещё аукнется. Вторая дверь налево. Вот ключ. Вернёте секретарше. А я ухожу! Так ей и передайте. Ноги моей здесь не будет, пока вы и этот ребёнок тут!
Она бросила пластиковую карточку Лене в ноги и быстрой скользящей походкой проскакала мимо.
– Психичка! – бросает ей вслед Лена и нагибается за картой.
Первый контакт с Настей, вопреки всем опасениям Лидии Михалны, прошёл без происшествий. Девочка с нехарактерными для её семьи чёрными волосами и не слишком подходящей ей стрижкой каре совсем не разговаривала, но и не проявляла ни малейших признаков беспокойства или желания кого-то разыграть. У неё было приятное круглое белое личико, высокий лоб и глубоко посаженные чёрные глаза. Уголки её рта были опущены, но морщинки между бровями придавали Насте насмешливый вид. Она встретила тётку какими-то слишком уж официальными объятиями и молча приняла участие во всей бумажной волоките. Всё это время девочка держалась рядом с Леной, отчего та испытала уже позабытое чувство ответственности за другого человека.
Ну, если всё и дальше будет складываться именно так, то жаловаться будет не на что, думала она.
Закончив с делами, они погрузились в такси (ещё не хватало заблудиться в метро!) и поехали на квартиру.
###
– Охренеть! Да тут полы с подогревом! – радость Букина была почти детской.
– И сколько она за них платила? Выключи!
– Дорогая моя, на улице собачий холод! – протестовал муж. – Ты приехала в свою новую квартиру! Больше не надо платить каждый месяц по двадцать пять тыщ! Я думаю, ты можешь позволить себе включить обогреватель!
– Я – могу, – сказала Лена.
– Да ну тя, – обиделся Букин и выключил обогрев.
В детстве комнату Насти занимали они с сестрой. Ни одной вещи из тех, что принадлежали им тогда, здесь не осталось. В квартире сделали капитальный ремонт, всё вокруг было таким современным и дорогим. Встроенная бытовая техника, роскошный чёрно-белый диван, мягкие и приятные ногам и глазу ковры, плазма в половину стены…
Вот, значит, как люди живут!
Детская теперь была поделена на два пространства. В дальней части комнаты стояла кровать и там же был Настин гардероб, а в ближней ко входу половине всё внимание к себе привлекал большой звукорежиссёрский стол с выдвигающимся из под крышки клавишами. По бокам от широкого монитора расположились на специальных полках две крупных колонки. Справа в столе была устроена стойка, в которую были вставлены один над другим различные приборы. Сзади болтались пучки проводов разного цвета и толщины. Лене вся конструкция напомнила какой-то старинный коммутатор.
– Так ты музыкант? – спросила она, глядя на это чудо инженерной мысли.
Настя кивнула и включила компьютер.
Лена слишком устала, чтобы говорить с девочкой на серьёзные темы. Но что-то сказать было надо.
– Ты понимаешь, что мы теперь семья?
Настя снова кивнула.
– Ты умеешь хотя бы писáть? Печатать?
В ответ на это девочка отвернулась, села в кресло и уставилась в экран загрузки. Лена продолжила свои попытки достучаться.
– Нам нужно будет как-то общаться, так?
Они встретились взглядами и… Ох… Лену без всяких причин пронзил обжигающий стыд. Какой позор! А что скажут другие? Да как же мне теперь быть?!!! Душа её рвалась наружу. Лене вдруг захотелось расцарапать себе грудь и, стеная, упасть на колени.
Всё это случилось за считанные мгновения. Стоило Насте отвернуться обратно к экрану, и чувство прошло так же быстро, как и наступило. Не осталось даже привкуса, одно только воспоминание.
"Да вроде бы и не такое уж сильное было чувство". Лена перекрестилась и сделала глубокий вдох. "Всего лишь недомогание на почве смены часовых поясов, – успокоила она себя. – Надо поспать, пока бес совсем не попутал".
Тем временем, Настя пропала в компьютере. Лена посчитала, что ребёнок достаточно занят, чтобы она наконец могла посвятить время себе. Пошатываясь, она пошла на выход, но вдруг услышала позади себя свист. Девочка держала перед собой наушники и, по всей видимости, звала её к компьютеру.
Лену возмутил этот способ обращения. Так дело не пойдёт. Это надо остановить сейчас же!
– Не надо мне свистеть, Настенька, хорошо? Я тебе не собачка.
Девочка в ответ хихикнула, а потом кивнула. Лена подошла к ней, взяла из её рук наушники и надела их. Настя нажала на пробел и на экране появилась Ольга. Худющая, измученная, с чёрными мешками под глазами.
– Привет, сестрёнка, – сказала она. – Знаю, выгляжу паршиво. Почти так же я себя и чувствую. Я не просила об этом всём. Я знаю, как ты переживаешь из-за того, что все эти вещи достались мне, но, поверь мне, другого выбора не было. Мы не могли впутывать тебя в это. Я не смогла бы объяснить. И никто бы не смог. Теперь же… Это всё твоё. Я больна, сестрёнка. Я тяжело больна и, если ты это смотришь, то я уже скорее всего… Мда. А пока это не произошло, я должна попросить тебя – присмотри, пожалуйста, за Настенькой. Она очень необычный ребёнок…, – на этом месте Лена фыркнула, – …и всё её существование тщательно спланировано. Чтобы у вас с ней всё было хорошо, нужно следовать простым инструкциям. Во-первых, всё должно происходить по графику. Расписание найдешь на журнальном столике в гостиной. Во-вторых, к ней будут приходить разные люди – педагоги и другие специалисты. Список имён на тумбочке в моей комнате. Никому из них не отказывай. Их работа оплачивается из фонда, которым я пока что заведую. Оттуда же будет оплачиваться коммуналка и ваше с Лёшей содержание – по сто пятьдесят тысяч в месяц на каждого, считая Настю, вплоть до её совершеннолетия. Таково моё завещание. В-третьих, корми её хорошо. Следи, чтобы она кушала только то, что можно, и пила лекарства вовремя. Список продуктов и расписание приёма препаратов найдешь на холодильнике. В-четвёртых, не смотри ей в глаза слишком долго. Тут объяснить трудно, сама поймёшь. В-пятых, просто не мешай ей. Будь ей другом, помогай ей. Не расстраивай её и не пытайся понять. Ей это совершенно не нужно, – говоря это, Ольга начала торопливо вытирать набежавшие слёзы. – Если ей что-то понадобится, педагоги тебе передадут. Потребностей у неё немного. Она любит гулять… И… Ох, пока сестрёнка, я больше не могу…
На этом видео обрывалось. Настя, дождавшись концовки, бесцеремонно сняла со своей тётки наушники, положила их на стол и занялась в компьютере чем-то своим, мгновенно и полностью потеряв интерес к окружающему миру.
Лена как во сне вышла из комнаты и первым делом включила обогрев полов. Букин был этому несказанно рад. Он лёг прямо на кафель и сказал:
– Ништяк… Есть хочешь? В душ пойдёшь? Или поспать?
– Нет, – сказала Лена, после чего поела, приняла душ и легла спать.
###
Ей снились странные вещи.
Она часть кристаллической решётки. Она заточена здесь с другими, оберегая что-то очень ценное. Они ни шагу не могут ступить сами по себе. Ходит только вся конструкция целиком: в едином порыве, слаженно и чётко.
Отсюда ей не видны все части кристаллического кокона; она видит только то, что находится в непосредственной близости.
Но она знает, что в центре есть нечто. Оно не мыслит себя без скорлупы, а оболочка и не может существовать без него. Они неразделимы, но отдельны.
Лена теряет себя, становясь всего лишь функцией, винтиком в чём-то более сложном и осознанном, чем она сама.
Ей не нравится это чувство. Она была готова мириться с собственной глупостью, но не могла позволить себе раствориться в чём-то, что будет ею пренебрегать.
Лена бунтует против тюрьмы, в которую угодила. Она ищет спасения в вере. Господь любит её, вот что на самом деле важно! Бог её создал и с тех пор следит за её жизнью и оберегает её ото зла. Он делает её существование целостным и наполняет её бытие смыслом и силой. Он делает её саму особенной и важной.
Зацепившись за эту мысль, Лена снова становится собой. Она тотчас выпадает из ансамбля заточённых в кристаллический плен песчинок и просыпается от громких барабанных ритмов. Рядом сопит Букин, но ему это хоть бы хны. Она смотрит на настенные часы. На них нет цифр и вообще каких-либо символов. Вот же чудо модное. Вроде бы семь часов. На улице темно. Утра? Вечера? Не важно! Эту дискотеку следует прекратить!
Лена скидывает с себя одеяло и целеустремленно движется в комнату Насти. Барабаны играют так интенсивно, что кажется, будто они пляшут прямо у неё перед глазами. Но когда она открывает дверь, звук внезапно пропадает, и Лена видит совсем не то, что ожидала.
В комнате темно и тихо. Компьютер выключен.
"Чертовщина какая-то!"
Лена крестится и делает несколько неуверенных шагов вглубь и видит, что ребёнок мирно спит в своей кровати.
– Настя, – негромко зовёт она, но девочка не отзывается.
– Настя! – говорит она громче.
Никакого эффекта. Тогда она решает коснуться её. Вздрогнув, ребёнок поворачивается к Лене и смотрит ей прямо в глаза.
Как же стыдно! Как можно было так себя вести? Как я могла быть.... Такой?! Жадной, наглой, подлой…
Лена не способна оторваться от глаз своей племянницы. Её тело сотрясают бесшумные судороги. И снова звучат эти безумные барабаны!
Слёзы скапливаются в глазах, становится трудно дышать через нос, и она всхлипывает. Ей хочется убежать, залезть под кровать, спрятаться, лишь бы не пожирало это чувство отчуждения за содеянное! Но она не может.
"Я ведь ничего не сделала!" – в возмущении думает Лена, но это не работает. Стыд такой сильный, что сомневаться в нём нет никакой возможности.
Наоборот, стало ещё хуже. Лена начала винить себя за всю свою жизнь сразу. Куда ни плюнь – везде ошибка, провал или уродство. Это было невыносимое парализующее ощущение.
Тем временем чёрные глаза Насти пожирали и поглощали её, не оставляя ни единой лазейки для адекватной самооценки. Этот плен казался Лене в тысячу раз страшнее кристаллических пут, из которых она вырывалась во сне.
И тут она снова вспомнила о Боге, ведь именно мысль о Нём помогла ей буквально минуту назад. Подходящая молитва сама упала на язык. Этим словам её научил отец:
– Господи, Ты Милостивый; скажи мне, что должна я делать, чтобы смирилась душа моя?! Господи, сподоби нас дара Твоего святого смирения! Господи, даруй нам ту́не смиренного Духа Твоего Святого, как туне пришёл Ты спасти людей и вознести их на небо, чтобы видели славу Твою…
Говоря это, Лена чувствовала, как стыд постепенно уходит, но вместе с тем её покидали и силы. Последние слова она произносила, проваливаясь глубокое забытье.
###
Наутро болела голова. Букин сходил в аптеку, приготовил завтрак и принёс ей еду и все бумаги для изучения прямо в кровать. Сказал, что покормил девочку по расписанию и выдал ей лекарства. Слава Богу!
– На, выпей ибупрофен, – сказал муж. – Ты спала, считай, что сутки. Ещё бы голова не болела!
– А ты, пока кормил, не замечал за Настей ничего странного? В глаза ей не смотрел?
Букин мотнул головой и ответил:
– А чего там может быть странного? Ну не заговорила, если ты об этом.
– Не об этом. Ты в глаза ей, спрашиваю, смотрел?
– Не знаю! Да! Или нет. Откуда я знаю? А что с ними?
Лена обратила внимание, что прямо сейчас он и ей не смотрит в глаза. А хоть когда-нибудь смотрит?
– Ничего, – сказала она и погрузилась в бумаги.
В глубине души Лена понимала – если в дело вмешаны сверхъестественные силы, то беды не миновать. Человек против таких вещей бессилен. На всякий случай она перекрестилась. Бог не посылает нам испытаний, с которыми мы не можем справиться, так? Неужто Господь сделает ради неё исключение и явит ей чудеса? Вряд ли. Поэтому ничего ей не угрожает, и ничего необычного не произошло.
