Шон Макмуллен
Путешествие «Лунной тени»
Глава 10
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИОМЕДУ
Над промокшей Диомедой разносились звуки фанфар, объявлявшие, что королева Сайрет и принц Фортерон принимают гостей во дворце. Вскоре три плененных монарха принесли клятву верности правящему дому Диомеды, опустившись на колени перед четой властителей. Стало ясно, что за остальных – принцев и представителей высшей знати их страны – заплатят немалые богатства и целый флот судов в качестве выкупа. Диомеда получит территории, в три раза превышающие прежние пределы. К тому времени, когда Сайрет поймет, что беременна, она превратится в королеву половины побережья восточной Акремы, а в союзе с вернувшим себе престол Виндика королем Друскарлом и императором Саргола ее власть можно будет назвать почти беспредельной. Конечно, все это еще предстоит. Пока же Ларон, Друскарл и Уэнсомер наблюдали за освещенной факелами процессией пленников из числа воинов Альянса. Они медленно шествовали в сторону недавно построенных зданий, находившихся выше уровня наводнения. Вся троица стояла перед окном меньшей башни виллы Уэнсомер, и каждый держал кубок вина.
– Должен сказать, Фортерон не только объективен и хладнокровен, но еще и наделен даром блистательного тактика, – произнес Ларон.
– Меня вытащили из горячей ванны, чтобы назначить подружкой невесты. – Уэнсомер говорила с трудом: горло ее было воспаленным, голова раскалывалась, все тело ломило. Она еще не оправилась от простуды. – Затем мне пришлось полчаса торчать под дождем, пока совершалось бракосочетание, о, и еще надо было все время махать рукой и бросать монеты в толпу.
– Я припрятал небольшую лодку возле реки, – вставил Друскарл. – Если бы вы обеспечили меня продуктами на несколько дней пути и горстью серебра, плавание на север стало бы намного приятнее.
– Итак, ты получил то, что хотел? И не стыдно? – нахмурился Ларон.
– Вряд ли передо мной человек, имеющий особое право разглагольствовать об этике, – парировал Друскарл.
– Если бы не Феран, ты бы сейчас был повелителем Серебряной смерти.
– Я стремился лишь к одному: чтобы она исцелила, восстановив мое тело в изначальном виде.
– Да, ценой чужих жизней. Серебряная смерть освобождает своих носителей только в процессе извержения огненных кругов. А при этом неизбежно гибнут люди.
– И что? Мое исцеление обошлось разрушением маленького островка и смертью десятка осужденных преступников, привязанных к стволам пальмовых деревьев.
– Это чудовищно! Ты купил назад свои гениталии ценой человеческих жизней!
– А чем это отличается от твоей деятельности вампира? Как только начинало урчать в животе, ты отыскивал громилу, сутенера или типа, регулярно избивающего жену и детишек, чтобы вцепиться ему в глотку и напиться крови.
– У меня были моральные соображения, это своего рода филантропическая работа…
– Мгновенное поджаривание десятка убийц и насильников на пустынном островке – то же самое.
– Во имя восстановления гениталий?
– А ты стал бы убивать такое количество негодяев, если бы не нуждался в их крови и жизненной силе? И чем занимался ты в последнее время, уже живой? «О, на этой неделе мне не довелось улучшить человеческое общество. Пойду-ка я и перережу глотки нескольким работорговцам, чтобы мир стал чище и приятнее»!
– Будьте любезны, уймитесь, если вам не трудно, взмолилась Уэнсомер.
– Пусть говорит что хочет, – фыркнул Друскарл. – Я возвращаюсь в Виндик, чтобы занять трон – как повелитель и единый законный претендент.
– Благодаря Серебряной смерти, – язвительно заметил Ларон.
– Благодаря Серебряной смерти ты больше не являешься живым мертвецом и имел глупость проверить свои новые спорности с каждой женщиной, которая…
– Хорошие слова от того, кто еще недавно был евнухом…
– Господа! – воскликнула Уэнсомер, голос ее болезненно сорвался. – Мы все чудовища, но проклят лишь тот, кто не испытывает при этом чувство вины. Друскарл, вот три золотых пагола и немного серебра. Возьми на кухне все, что тебе нужно, только оставь мне повара. И да хранит тебя удача!
Друскарл отправился вниз, а через некоторое время вернулся, чтобы поблагодарить Уэнсомер. Остановившись в дверном проеме, он в последний раз поклонился колдунье и Ларону:
– Благородная и высокоученая дама, я искренне благодарен тебе. Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, не забывай: я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги. Ларон, однажды ты можешь оказаться очень мертвым и очень, очень голодным. Если такой день настанет и ты запустишь клыки в чью-то мягкую и сочную шею, вспомни обо мне, о том, что я сказал тебе в этой комнате.
Когда Друскарл ушел, Ларон и Уэнсомер вернулись к окну, за которым все шли и шли под моросящим дождем пленники.
– Что касается меня, если уж суждено мокнуть под дождем, я предпочитаю, чтобы это происходило в Скалтикаре, – заявила Уэнсомер.
– И что же, тамошний дождь приятнее? – поинтересовался Ларон.
– Нет, но в Скалтикаре у меня дом, друзья, коллеги, место преподавателя в академии, и там меня отделяют от матери две тысячи миль. А какие планы у тебя?
– Я должен присматривать за Девять. Возможно, я вернусь к занятиям в местной академии, чтобы достичь следующего уровня посвящения.
– Как девушка?
– Она не приходит в себя.
– Как я и подозревала, вопреки всем надеждам.
– Как ты думаешь, что с ней случилось?
– Девять представляла собой магическую эфирную конструкцию. Серебряная смерть не могла восстановить ее тело, потому что его на самом-то деле никогда не существовало. У магического создания есть лишь подобие жизни. Возможно, эта попытка разрушила саму Серебряную смерть, потому что долгая связь с чуждым миром истощила ее.
Ларон промолчал.
– Я могу лишь еще раз попросить у тебя прощения, – добавила Уэнсомер.
– Что я должен тебе простить? У тебя не было выбора, – удивился Ларон. – Девять была не человеком, а магическим созданием, всего лишь крошечным узелком воспоминаний и мотиваций, способным выучить простые приемы.
– Во имя всего святого, Ларон, я – большой узел воспоминаний, который способен выучить сложные приемы, – выкрикнула она, хватаясь руками за голову. – Как и все мы. Ты, я, Друскарл. Ты нападал на Друскарла, но защищаешь меня, хотя я сделала то же самое.
– Хорошо, хорошо, возможно, я неточно выразился. Он спасал свои гениталии, а ты – весь мир.
Уэнсомер громко чихнула. Шеренга пленников только теперь подходила к концу.
– У Девять был разум ребенка, она не была воином, – сказала Уэнсомер.
Ларон сжал руки, перегнулся через подоконник и вгляделся в темноту. Потом ему пришла в голову новая мысль:
– Уэнсомер, я был порождением мрака и зла, на протяжении веков я питался людьми, но все же пытался оставаться хорошим. Зачастую мне это удавалось. Может, Девять была лишь магическим существом, но она была сложным созданием, и она добровольно пошла на то, чтобы сокрушить Серебряную смерть.
– У Девять не было своей воли, она была выстроена, чтобы служить.
– Орден Метрологов создал ее. Откуда в тебе такая уверенность, что ее конструкция не была достаточно сложной, чтобы обладать собственной волей?
– Ларон, это делает ее смерть еще ужаснее.
– Именно так, но это доказывает, что она была храбрым верным воином, находившимся в твоем подчинении.
Уэнсомер задумалась. Рассуждения Ларона базировались на предположениях, проверить их было нельзя, но логика в них присутствовала. Прав ли он? Она никогда не узнает. Во всяком случае Уэнсомер обращалась с Девять как с разумным и даже очень умным существом.
– Черт тебя побери, вампир, – с досадой воскликнула колдунья.
– Бывший вампир.
– И все же в глубине души я считаю ее ребенком.
– Значит, твоя голова работает правильно, а твоя душа и оба сердца могут записать на память: «Мы были не правы».
– Спасибо, – сказала Уэнсомер. Она снова чихнула, а потом высморкалась. – Ларон, там, в лодке, я была ужасно сердита, наговорила гадостей про Пеллиен, Лавенчи и тебя.
– Да? – с надеждой в голосе спросил Ларон.
– Боюсь, что все это правда.
Ларон покинул дом Уэнсомер и побрел в сторону академии Ивендель. Когда он добрался туда, тело Девять спокойно лежало на кровати, а одна из молодых посвященных читала над ним простейшие заклинания.
– Какие-нибудь изменения, Дориос? – спросил юноша, опускаясь на стул.
– Никакой реакции, но она все еще дышит.
– В таком случае я должен что-то предпринять. Пока есть дыхание, есть надежда.
Дориос ушла. Ларон запер дверь, потом приблизился к кровати. Девять была мертва, перед ним лежало просто тело, без души, без разума. Пустая оболочка. Но даже это тело могло служить вратами в иной мир. Дорогой к Элти. Она могла доставить в Верраль огромный поток знаний. Это станет памятником Девять. Надо решить некоторые проблемы с установкой каналов общения, в частности придумать, что делать с непонятными словами, явлениями и устройствами. Но все это была рутина, не более того. Элти, очевидно, не понимала, что происходит, когда попадает в сумрак. А кто знает, о чем ей рассказывал тот элементал, который выдавал себя за призрака?
Несколько минут Ларон сидел, переводя дыхание, и внезапно понял: Элти говорила ему – «тип, чересчур сосредоточенный на своих проблемах, ученый или естествоиспытатель с ограниченными социальными навыками… слишком серьезно относите самому себе…»
Веландер.
Но Веландер мертва. Он сам видел ее смерть.
Ларон попытался во всех подробностях припомнить тот день руинах Ларментеля. Когда он шел по сумрачному миру, элементалы рвали кого-то на части. И это существо назвало его по имени. Веландер? Суккуб похитил ее тело, оставив беззащитной посреди хищников… Так что представляла собой ее душа? Воспоминания, жизненный опыт, личностные моменты, эфирная энергия и способности удерживать связь с телом. Хищники-элементалы должно быть, высосали из нее почти всю энергию, саму ткань жизни, но что же осталось? Жизнь без жизненной силы?
«Нечто вроде расплывчатого пузыря, зацепившегося за тонкую оранжевую нить». Ларон достал медальон, висевший на шее, под рубашкой, и открыл его. Он щелкнул ногтем по куску зеленоватого стекла. Вот он – источник оранжевой нити, видимой в эфирном, сумрачном мире. Ларон так никогда и не присматривался к этому фрагменту. Он был так занят, что поместил стекло в медальон, не изучив его как следует. Наверное, Веландер нашла этот якорь и вцепилась в него, когда хищники бросили останки. Неужели она все еще там?
Ларон снял с безжизненного тела девушки шарф, окутывавший голову, и пригляделся к венцу со сферой-оракулом, надетому уже много месяцев назад. Установки магической конструкции не изменились, но в этом не было ничего странного. Произвести изменения мог либо он сам, либо Девять, а он велел ей не прикасаться к необычному головному убору.
Ларон колебался. В определенном смысле он даже не хотел знать всю правду. А что, если он ошибается? Или того хуже: что, если Веландер тогда выжила, но теперь уже растаяла до конца? Проведя несколько линий на полу, он произнес слова силы, подготовившись к переходу в эфирный мир. Он оставил тело, ощущая боль. В странном, сумрачном пространстве он видел силуэты и огни десятков магических устройств, контуры магических стражей и вестников, перемещавшихся неподалеку. Его не удивила плотность магии вокруг, в конце концов, он находился в академии Ивендель. Но он точно знал, что искать. Прямая оранжевая ось, тонкая линия, не толще паутинки. Ларон шел медленно, пробиваясь между фейерверками искр и сплетением щупалец, словно попал под дождь разноцветных, мерцающих камней. Ему пришлось потратить некоторое время на поиск оранжевой нити, потому что она сильно поблекла. Исходящее от нее свечение было скорее воспоминанием об оси, чем настоящей эфирной конструкцией.
– Веландер, – позвал он, всматриваясь в темноту.
Он подождал ответа. Потом услышал что-то похожее на мяуканье, точнее – на писк котенка. Возможно, писк ему только показался.
– Веландер, это Ларон.
– Ларон, – это был шепот, совсем тихий, но отчетливый.
– Веландер! Не говори больше ничего, не пытайся двигаться. Береги силы, я смогу помочь тебе, еще не поздно.
Слова Ларона, однако, основывались лишь на надежде. Все связи между бледными останками Веландер и ее телом были разорваны, ее решимость жить практически исчезла. Словно в легенде о принцессе, отец которой обнаружил, что у дочери есть тайный возлюбленный. Он поклялся, что юноша никогда больше не поцелует девушку, но та переоделась пажом и проникла на казнь. Когда палач отрубил голову ее любимого, она бросилась вперед и подхватила ее. Глаза мигнули, губы шевельнулись в последний раз, как будто юноша узнал ее, и тогда она поцеловала его в губы в тот самый момент, когда жизнь покидала его. Вспышка ярости заставила короля отдать приказ немедленно отрубить голову и непокорной дочери, но ни рассказчики, ни слушатели не интересуются мелкими и неприятными деталями, которыми неизбежно полна такая история помимо доли романтики.
В ситуации, в которой оказался Ларон, и вовсе не было никакой романтики. Но перед ним и вправду была Веландер. Возможно, Веландер. Она ничего для него не значила. Она была злобной, мстительной, предвзятой, помешанной на собственной правоте, недоброжелательной интриганкой, у которой не имелось ни одного настоящего друга. Но сейчас она была беспомощной, одинокой и отчаявшейся. Одинокой. Это хуже всего. Ядро ее личности еще могло немного протянуть в полузабытьи, но Веландер не напоминала обезглавленного возлюбленного несчастной принцессы. Ее смерть не была неизбежным будущим, потому что и так уже произошла. Отзвуки жизни еще чувствовались, но как долго удастся их сохранить?
Ларон соткал нити-связки, соединив их с угасающими останками девушки, и та легко, одним рывком оторвалась от оранжевой оси. Сфера-оракул на теле Веландер представлялась в сумрачном мире сверкающим центром, твердым и реальным объектом, зависшим в воздухе. От нее отходили тысячи эфирных отростков, вросших в плоть, но к душе Веландер вели всего три-четыре тонких линии. Веландер. Он едва не укусил ее в шею тогда, на корабле, когда держал над водой и грозил утопить. Она предал Терикель, она совершила невероятную глупость, похитив венец и надев его на себя. Он никогда не любил ее, даже уважение к ней было подорвано, но теперь все это не имело значения, потому что она даже не была жива.
«Но я – здесь», – подумал Ларон.
С редкой настойчивостью, почти с одержимостью, он одну за другой связал одиннадцать ниточек с энергией венца.
– Ты снова в своем теле, Веландер, – объявил он.
– Ларон… только ты поможешь… никогда не сомневалась…
Она верила в него. Но почему? Все, что он сделал для нее, это вернул слабую душу в тело, чтобы они умерли вместе, как единое целое. Но Ларон был слишком большим романтиком. И хотя при жизни Веландер он бы, завидев девушку на улице, перешел на другую сторону, чтобы избежать встречи, теперь она беспомощна. Холодная рука Смерти уже опустилась на ее плечо. Ларон вытянул нити собственной эфирной энергии и направил их к Веландер, нащупывая теплившийся в ней призрак жизни.
– Голодно, холодно… – пробормотала Веландер.
– Это хорошо, дискомфорт – это признак жизни! – горячо заверил ее Ларон.
Но это была ложь. Дискомфорт означал, что жизнь находится под угрозой. Избыток дискомфорта может убить. «Интересно, когда отрубают голову, это тоже вызывает чувство дискомфорта?» Он понимал, что его поддержка не продлится долго; эти нити необходимо все время возобновлять. Как в старые времена, когда сам он существовал только за счет заимствования чужой жизненной энергии.
«Заимствование жизненной энергии», – подумал Ларон.
Когда он вернулся в свое тело, оно лежало на полу. Конечности отяжелели из-за потери сил, израсходованных на Веландер. Он медленно встал, а потом посмотрел на распростертое на кровати тело священницы. Сфера-оракул поддерживала целостность ее организма, и при должном уходе тело может протянуть много десятилетий. А когда Веландер все-таки умрет, чужеземная колдунья Элти сможет использовать это тело, как канал для новых визитов, передавая знания далекого мира Верралю. Но только когда Веландер по-настоящему умрет. Только тогда. Люди будут проявлять нетерпение, ожидая этого события. Но кому захочется выкинуть душу из ее законного вместилища?
Ларон склонился к Веландер, вглядываясь в ее бледное лицо. По щеке девушки скатилась слеза и замерла на губе.
– Многие гораздо больше заслуживали смерти, чем ты, – печально сказал он, а потом добавил: – Даже несмотря на то что ты самоуверенная, невыносимая дрянь.
Ларон вздохнул, на мгновение прикрыл глаза, а потом произнес еще одно заклинание пути, открывающее связь с эфирным миром.
– Веландер, ты слышишь меня? – обратился он к останкам ее души. – Это снова Ларон.
– Ларон…
– Веландер, ты должна довериться мне. Я должен узнать твое истинное имя. Я буду честен с тобой: шансов у тебя крайне мало. Нам остается один-единственный способ спасти тебя, и его никто никогда еще не использовал. Независимо от того, добьюсь я успеха или потерплю поражение, я заслужу этим ненависть всех обитателей Акремы и Скалтикара, но все же я хочу попробовать.
– Ларон, я хотела сказать… я люблю тебя… но это было бы ложью.
– Огромное облегчение. А теперь ты назовешь мне свое истинное имя? Ты доверяешь мне?
– Доверяю… без этого, что есть я?
В голове Ларона эхом прозвучало истинное имя Веландер, Тогда он снова вернулся в реальный мир, в свое тело. Сдерживая страх и тревогу, стараясь не торопиться, но и не медлить, он, словно вор, пробирающийся через королевскую спальню с украденной короной в руках, взялся за дело. У него подкашивались и дрожали колени, когда он поднял руки Веландер и поднес их к венцу, произнося ее истинное имя, а затем прижал ее ладони к магическому объекту и подтолкнул его вверх. Венец легко скользнул с головы. Только после этого Ларон взял его.
– Ну вот, теперь обратной дороги нет, – сказал он и вытащил нож.
Ларон решил на неделю задержаться в Диомеде, чтобы армия и ополчение успели разогнать мародеров и бандитов, круживших вокруг города. Неплохо было дождаться, пока просохнут дороги. Ему приходилось прятаться, но семь столетий многому научили. Ларон купил лошадь и повозку, регулярно выезжал в поле, собирая тела погибших и оружие. Тела он доставлял на баржу, там их раздевали, снимали с трупов оружие и выбрасывали останки в море. Собранное оружие поступало в распоряжение властей, на складах его чистили и при необходимости чинили.
Никто не смог объяснить, что случилось с телом Девять. Утром один из старших посвященных в академии обнаружил что девушка мертва, горло ее перерезано, а Ларон исчез. Ивендель приказала снять венец, но он словно врос в голову. Колдунья была заинтригована. Когда человек умирает, магические венцы всегда теряют связь с телом, и их легко снять. Она поручила лучшим специалистам Академии изучить этот феномен. На следующий день были назначены соответствующие ритуалы. Но вечером тело исчезло.
За Ларона было назначено изрядное вознаграждение, а поскольку стоимость венца превышала все мыслимые пределы, нетрудно было догадаться: тот, кто его найдет, не поспешит выставлять объект на продажу в городе или тем более возвращать его в академию за доступное Ивендель вознаграждение. Но Ларон, причем живой, мог стать реальной целью охоты. Несколько десятков прыщавых подростков были доставлены в академию, но награда так никому и не досталась.
Мираль высоко стояла на востоке, но солнце еще не полностью закатилось за горизонт на западе, когда Ларон сгрузил последнюю порцию гнилой человеческой плоти с повозки и перетащил их на баржу. Лицо его было закрыто повязкой, а окружающие люди сторонились человека, от которого несло трупной вонью. Это было именно то, что нужно.
Воспользовавшись перерывом, Ларон присел на берегу, глядя на шхуну в гавани, и размышлял: «Я получил назад жизнь. Я больше не волк следи овец, меня приняли в стадо. Бе-е-е. Я больше не погружаюсь в мертвенный сон, когда заходит Мираль, я могу смотреть на темные небеса, полные сияющих звезд. Я способен ощутить вкус жареной крольчатины, кислоту эля. Но лучше всего то, что я ощущаю мягкость и тепло женских рук, обнимающих мое тело. Жаль, что сейчас никто не стремится обольщать меня и простирать свои объятия. Неужели я действительно лишил Веландер всего этого?»
Капитан баржи прошел вдоль борта, позвякивая монетами в ладони. Он был одним из немногих жителей города, от которого воняло так же скверно, как от Ларона, и потому он не сторонился возчика.
– Много там еще осталось? – поинтересовался он, подсчитывая дневной доход, полученный от властей за вывоз трупов.
– Несколько десятков, но их решили похоронить, засыпать землей прямо там, где они остались лежать, – отозвался Ларон. – Их сильно поели черви, и мясо совсем подгнило, куски от костей отваливаются.
– Ну что же, значит, скоро нас ждет хорошая банька, – рассмеялся капитан.
– Не-а, я назад пойду, к призракам непохороненных, – энергично покачал головой Ларон, указывая на дальний конец пирса. – А что там за большая галера у причала?
– Она из Скалтикара. «Мегазоид». Визит доброй воли, так говорят. Ладно, мне пора.
Ларон говорил, не вслушиваясь в собственные слова – он увидел Лисгара, который торопливо шел по сходням, а потом опустился на колени и стал целовать камни причала. За ним, взявшись за руки, с корабля сошли Терикель и Ровал. А потом появился силуэт второго, маленького судна. «Лунная тень». Ларон заметил, что на причале собралось довольно много людей, наблюдавших за новыми кораблями, а потому поспешил заняться своими делами. Ивендель повсюду разослала своих охотников, так что ему стоит пробраться на «Лунную тень» или вступить в контакт с ее экипажем. На палубе он заметил Норриэйва, Хэзлока и Д Атро.
Ларон почувствовал, как по щеке прокатилась слеза, намочившая его повязку. Они так много прошли вместе, а теперь он даже не может подойти к ним. Он хотел узнать новости, поделиться своими историями, выпить вместе с экипажем, угостив всех, провести ночь в разговорах с Ровалом – о заклинаниях, о джавате, а больше всего он хотел поклониться Терикель и просить принять его в орден Метрологов. Возможно, они отправились бы вместе на другой континент.
– Ваши намерения и груз? – спросил у Норриэйва портовый чиновник.
– Хотим пополнить запасы и провести ремонт, – сообщил капитан, спускаясь на берег. – Мы пострадали во время шторма, но нас подобрал «Мегазоид» и помог добраться сюда.
Терикель и Ровал шли вдоль пирса, потом остановились возле Норриэйва.
– Как вам «Мегазоид», достопочтенная Старейшина? – спросил капитан «Лунной тени».
– По сравнению с тем, что случилось с нами во время шторма, – просто рай, – ответила Терикель. – Пусть у меня ногти сквозь нос прорастут, прежде чем я снова поднимусь на борт «Лунной тени»!
– Итак, вы намерены вернуться на Скалтикар на боевой галере?
– Да. Полагаю, Высокоученая Уэнсомер также отдаст предпочтение комфорту «Мегазоида». А как вы?
– О, как только будет завершен ремонт и выстроена новая спасательная шлюпка, я направлюсь на шхуне к югу.
Ларон поймал себя на том, что непроизвольно, через повязку, потирает не существующий клык. Он быстро убрал руку от лица.
– Я думала, Ларон встретит нас в порту, – заметила Терикель, оглядываясь кругом.
Это было уже чересчур. Ларон забрался в повозку, взялся за вожжи и двинулся вдоль причала. Толпа торопливо расступалась перед ним, и Ларон ни жестом, ни взглядом не показал, что узнал старых друзей. Он миновал маленькую, округлую «Лунную тень», величественный и удлиненный «Мегазоид». Они показались ему похожими на прекрасного лебедя и крошечного утенка.
На город опускалась темнота, на улицах толпились люди, Ларон неспешно продвигался на повозке к западным воротам. На одной из площадей он увидел каменщиков, собирающих инструменты и прикрывающих материалы. Статуя прежнего короля была снята еще несколько дней назад, и теперь сооружали памятник с новой надписью: «В память о Рексе Эйнзеле, королевском инженере. От королевы Сайрет и принца Фортерона». Городские ворота закрывали на ночь, когда Ларон наконец добрался до них.
– Эй, это ты собираешь урожай трупов? – крикнул стражник.
– Для тебя, может, и трупы, а для меня – хлеб с маслом, – ответил Ларон.
– Ах ты вонючая свинья! Ты у меня аппетит отобьешь! А не поздно отправляться за новыми телами?
– Поздно-то поздно. Но кто мне в городе комнату на ночлег даст при таком то запахе? Устроюсь в поле да отосплюсь хорошенько.
– В полях, за городской стеной, опасно.
– Опасно? – рассмеялся Ларон, а стражник тем временем бегло осмотрел его повозку. – Это при том, сколько чудовищных убийств совершается в городе? Нынче нашли двух здоровенных парней с вырванной глоткой, а еще этот чокнутый студент, как там его…
– Мастер Старракин.
– Ага, то ли голову кому отрезал, то ли что-то вроде… Я так думаю это все демоны.
– Так, значит, ты предпочитаешь бандитов и волков?
– Да я лежать буду потихоньку. Глядишь, и примут за мертвяка.
– Ну, давай, как знаешь, – ухмыльнулся стражник. – Удачи тебе нынче ночью.
Ларон направил повозку по грязному полю боя, затем свернул к невысокому холму, где оставались палатки прежнего руководства Альянса. Посреди мусора и разорванных навесов он заранее припрятал мешок с едой, кожух воды, деньги, чистую одежду. Теперь он быстро погрузил все это в повозку.
Забравшись на козлы, он оглянулся на восток, на Диомеду. Он понимал, что городские строения закрывают порт и стоящие там корабли, но все равно почувствовал укол досады и разочарование оттого, что не увидел даже мачт. Он достал из кармана маленькую табличку и погладил ее кончиками пальцев. Это было его свидетельство о ранге офицера «Лунной тени».
– Прощай, «Лунная тень», и спасибо тебе за все, – прошептал он, а затем тронул вожжи, выезжая на дорогу, уводившую на запад, вдоль русла Леира.
* * *
Работорговец Д'Алик счастливо избежал преследования сарголанских воинов. Начался дождь, и хотя путешествие по пустыне стало трудным и неприятным, потоки воды смывали следы его лошади. Сарголанцы его не отыскали. Принадлежавший ему купеческий дом в речном порту Урок был совсем скромным, зато безопасным и уединенным. В течение нескольких недель после прибытия он постепенно привел в порядок дела, поджидая караван, направляющийся на север. Он продал лицензию на работорговлю своему представителю, управлявшему местным отделением, как только услышал о разгроме армии Альянса под Диомедой и о том, что Сарголан подписал мирный договор с торейскими захватчиками.
Наконец дожди прекратились. По реке Леир одна за другой пошли баржи, потому что сарголанцы сняли блокаду. Появился и давно ожидаемый караван. И верблюды, и погонщики были с ног до головы покрыты грязью. Д'Алик передал послание начальнику каравана, а затем в сопровождении девяти оставшихся у него рабынь направился в доки.
Большинство барж двигалось в одну сторону. Это были грубо изготовленные, примитивные суда, приспособленные для доставки вниз по течению вина, древесины и других товаров, в которых прибрежные города испытывали острую нужду. По окончании путешествия баржи разбивали, потому что доски, из которых они были выстроены, стоили в Диомеде в несколько раз дороже, чем доставка их обратно, в горные районы. Часто на баржах оставалось немного места для дополнительных грузов, не слишком объемных и тяжелых. В таком случае их добавляли по дороге.
– Ну не знаю, не знаю, – покачал головой Гензель, владелец барж с лесом, которые остановились в Уроке для уплаты дорожной пошлины. – Диомеда не самое подходящее место для работорговли. Королева Сайрет встречала слишком много людей, которые побывали в рабстве, когда она притворялась сумасшедшей танцовщицей. Королева положила конец торговле рабами, ты что, не знал?
Д'Алик занимался торговлей уже три десятка лет, и его было не так легко обескуражить.
– Но эти девять девушек имеют все документы и сертификаты, – настаивал он, доставая из сумки свитки. – Каждая происходит из солидной купеческой семьи, проживающей в пределах Сарголана, за них можно взять отличный выкуп.
– Диомеда – не Саргол.
– Да ладно, Диомеда – морской порт. Ты можешь тайком продать их владельцу корабля, который направляется в Саргол, и сразу развяжешься с этим товаром. Кроме того, у тебя восемь барж, на каждой по два матроса. Девушки могут развлекать их в пути всю неделю, и это тебе ничего не будет стоить. Забирай их, ты сделаешь на этом хорошие деньги, а заодно вернешь девушек семьям. Все будут счастливы, ты ничего не теряешь.
– Девять девушек, – вздохнул владелец барж.
– И восемь барж, – засмеялся Д'Алик, пихнув собеседника под ребра. – Гензель, боюсь, тебе придется взять на свою баржу парочку девиц вместо одной.
– Ты говоришь девять девушек, но я насчитал десять.
– Ах эта! Десятая не продается.
Д'Алик умел вести дела, мало кто мог противостоять ему, так что вскоре переговоры завершились к обоюдному удовольствию сторон. Перед девушками замаячила надежда попасть домой, так что они готовы были оказать любые услуги, входившие в плату за проезд. Гензель снял с шеи печать на шнурке и поставил ее на документ, скреплявший продажу. Д'Алик заплатил таможенный сбор, проследил, чтобы девушек провели на баржи, а затем вернулся к Сентерри, которая была прикована к ограждению. Она смотрела на запад, в сторону Лиоренских гор. Там находилось княжество Гладенфал, где рабство было строго запрещено законом. От границы этого государства ее отделяло тридцать миль. В десять раз ближе к свободе, чем в Хадьяле, но слишком далеко, чтобы ощутить это в реальности.
– А теперь, малышка Сентерри, в моем распоряжении остаешься только ты, – заявил Д'Алик.
– Господин, за меня дадут выкуп гораздо больший, чем за любую из тех девушек, – заверила она, пока он отстегивал ее от парапета.
– Ага, и еще мою голову водрузят на высокий шест, если я заявлю о своем желании этот выкуп получить. Однако рынок рабынь знатного происхождения все еще достаточно стабилен, и он приносит больше прибыли, чем торговля обычными шлюхами, особенно в северных королевствах. У меня есть весьма заинтересованный покупатель, так что давай, пора в путь.
Сентерри с тоской взглянула на западные горы. Они находились в другом государстве, а казались столь близкими. Если бы она смогла освободиться… Впрочем, эти горы с равным успехом могли бы находиться и в другой части света. Несколько стражников и придворных – вот все, что отделяет королевскую особу от рабыни; теперь она это знала слишком хорошо. Полная беспомощность оскорбляла ее как омерзительное зловоние, но выхода из этой ситуации Сентерри не видела.