Махназ Фаттахи
Фарангис
В нашем селении не хватало врачей и медсестер, поэтому была велика детская смертность. Первой смертью, которую мне пришлось увидеть, была смерть моего старшего пятнадцатилетнего брата Кайюма, которого я очень любила. Однажды вечером, услышав горький плач мамы, стоявшей в окружении наших родственников, я с беспокойством спросила:
– Что случилось, мама?
– Руле, Руле!! – стала кричать она, ударяя себя по голове.
Я не хотела верить в то, что мой брат, который давно уже болел, скончался. Меня не пускали в комнату, и всё, что мне оставалось, – это с разрывающимся от одиночества сердцем в молчании отправиться на крыльцо дома и сидеть там. На моих глазах вынесли тело моего брата, чтобы похоронить его, а я еле стояла с помутневшим взглядом и ватными ногами, готовая упасть в обморок от мысли, что так неожиданно и скоро мы лишились одного из членов нашей семьи. Обернувшись, я увидела Ибрагима, который сидел один на лестнице и горько плакал; я поспешила к нему, обняла, и, прислонившись друг к другу головами, мы долго сидели и плакали. Увидев нас издалека, жена моего дяди громко расплакалась и увела нас к себе домой. Она налила нам чая и позаботилась о нас в тот тяжелый момент. Она поддерживала нас, кормила хлебом с маслом и успокаивала.
Смерть брата крайне потрясла меня.
– Что мне делать, тетя? – спрашивала я. – Теперь… когда не стало моего родного брата, которого я так люблю…
Впервые я столкнулась со смертью кого-то из своих близких родственников и долго не могла понять, почему это произошло именно с нами.
Я очень скучала по брату и долго по нему плакала…
* * *
Как я уже говорила, мы выросли в бедной семье и поэтому привыкли мало есть и просто одеваться, порой испытывая чувство зависти при виде убранства соседских домов.
Папа всегда очень много работал. Он был наемным работником, которого приглашали для сельскохозяйственных работ и возделывания земель. Мне было семь или восемь лет, когда однажды мама сказала ему:
– У нас нет денег, чтобы хоть что-то купить.
– Что делать, жена? – измученно ответил отец, присев на стул. – Ты знаешь, что мы с Рахимом работаем на износ на чужих землях и зарабатываем столько, сколько нам дают. Если бы мы возделывали свой собственный участок, все могло бы быть совсем иначе.
При виде переживаний отца мне стало очень плохо.
– Папа, я тоже могу работать! – поспешила я поддержать его.
– Фарангис, – ответил он, улыбнувшись. – Ты еще совсем маленькая, и тебе рано работать.
– Позволь мне пойти с тобой на работу, – настаивала я. – Клянусь, я буду стараться и хорошо выполнять свое дело.
– Нет, Фарангис, – ответил он, покачав головой, и вышел из комнаты.
Рано утром, услышав призыв на молитву из расположенной неподалеку мечети, отец совершил намаз, сел возле самовара и налил себе чай. Я тоже встала с постели и молча села рядом с ним. Затем, когда он вышел из дома и отправился на работу, я, стараясь не издавать ни единого звука, тихим шагом направилась за ним. Пройдя немного, отец словно что-то почувствовал и обернулся.
– Руле! – удивленно сказал он. – Что ты здесь делаешь? Почему ты идешь за мной?
– Клянусь, я буду очень хорошо работать и, если устану, вернусь домой.
– Ты же еще так мала, – нежно ответил он, гладя меня по голове. – Хорошо… Пойдем со мной, если хочешь, но, когда устанешь, обязательно скажи мне.
Вот так я начала работать. Еще совсем маленькая, но храбрая, я старалась выполнять работу не хуже взрослых и так, чтобы мне не было за нее стыдно. Часто я очень уставала, пряталась среди пшеничных колосьев, которые были выше моего роста, и делала передышку, говоря себе:
– Постыдись, Фарангис! Папе нужна помощь. Будь как эти мужчины. Соберись!
Казалось, что солнце с каждым днем обжигает все сильнее и сильнее, так что я вся была мокрой от пота, и облегчение приходило лишь к вечеру, когда становилось прохладнее и я получала свою зарплату. Первые дни мне было очень трудно, но потом я приноровилась и стала мочить в воде платок и повязывать его на голову, чтобы она оставалось прохладной во время палящего зноя. Папа время от времени смотрел на меня и проверял, всё ли в порядке.
Первые дни мне было страшно смотреть на свое иссушенное лицо и руки, покрытые мозолями и болячками. Порой кожа сходила у меня с ладоней, мне становилось невыносимо больно, и я вынуждена была просить маму смазать мне руки животным жиром.
Однажды вечером, когда я пришла домой, мама приготовила для меня в блюдце хну, сказав, что она излечит раны на моих руках. Опустив руки в хну, я почувствовала жжение, но постепенно после нескольких таких процедур кожа стала отшелушиваться и становиться здоровее. Со временем мои руки стали крупнее, а кожа на лице – смуглее.
Возвращаясь с работ на поле, я прыгала вокруг отца, разговаривала с ним, а папа брал мои ручки, трогательно ласкал их и целовал. Только тогда я осознала, как отличаются мои нежные руки от его иссушенных и больших рук, за столько лет огрубевших от тяжелой работы. В те моменты я забывала о своей боли и стыдилась самой себя.
– Мой брат… – говорил мне отец, задумчиво наблюдая за тем, как я иду рядом с ним.
Порой по вечерам, погда я видела, что после работы нас с отцом ожидает на ужин один лишь хлеб, мне становилось еще хуже. В такие дни я, молча откусив немного хлеба и съев кусочек сахара, обессиленная, засыпала на деревянной кушетке, не сумев добраться до своей постели.
Я понимала, как сильно переживает отец из-за нашей бедности, но, когда он видел, что я не придаю этому особого значения, ему становилось легче. Порой по ночам он рассказывал мне интересные истории о честных и справедливых людях, на которых необходимо равняться. Герои этих рассказов были полны доблести и смелости, они никогда не рассказывали никому о своих трудностях и с гордостью и величием справлялись со всем сами, не рассчитывая на снисхождение.
Во время жатвы мы собирали колосья в большие снопы, а затем, перевязав, взваливали на спину и тащили к началу трассы, где было место сбора всего урожая. Так как я была довольно сильной девочкой, мне удавалось брать на себя достаточно большой груз, порой неся его то на голове, то на спине.
Сначала отец не давал мне нести большие снопы, а я все время просила его:
– Папа, давай же! Дай мне еще!
– Нет, Руле. Уже слишком тяжело!
– Смотри же, – задорно смеялась я в ответ на его слова. – Я смогу взять еще! Мне не тяжело!
Видя, как я легко передвигалась с немалым грузом на спине, папа очень удивлялся, а я кричала ему:
– Видишь! В следующий раз можешь положить мне и на голову! Я смогу!
В день с утра до вечера я переносила около ста снопов, затем весь собранный у трассы урожай мы отбивали, чтобы отделить пшеницу от сора и соломы. После этой работы мы собирали очищенную пшеницу в мешки и зашивали. Видя, как я работаю, отец, смеясь, кричал мне:
– Фарангис, это не ты боишься работы, а она – тебя!
Следующим этапом была промывка пшеницы. Для этого мы первым делом устанавливали две палатки, служившие навесом над нашими головами, а затем высыпали по очереди пшеницу в большие тазы. Тщательно промыв зерно, мы высыпали его на ткань, расстеленную на земле, чтобы пшеница высохла под лучами солнца. После этого мы везли зерно к мельнице, чтобы его смолоть. Я сидела возле нее и, насыпая сверху пшеницу, внизу придерживала мешок, следя за тем, чтобы мука не рассыпалась по полу.
Я выросла в трудностях и хотя была очень активным ребенком, не отличалась болтливостью и не была избалована. Одежда нам не покупалась даже раз в год, поэтому на мне всегда были старые вещи, покрытые заплатками, которых было так много, что казалось, будто вся одежда состоит из маленьких лоскутов, а не из цельной ткани. А изношенные резиновые сандалии, которые время от времени рвались, я сама научилась зашивать и чинить.
Постепенно работу по дому я научилась выполнять в одиночку. Я сама месила тесто, готовила хлеб, выводила стадо коров и овец на пастбище, сеяла семена, полола сорняки и собирала урожай.
Я занималась любым делом и очень часто сама отправлялась к горе за хворостом, чтобы разжечь костер. Местность, где мы жили, изобиловала небольшими кустарниками и деревьями, к которым я отправлялась со своим любимым острым топором, чтобы нарубить хвороста. Я ловко отделяла сухие ветки деревьев и сильным взмахом руки разрубала их, получая особое удовольствие от эха ударов моего топора о дерево, раздававшегося вокруг и, казалось, отражавшегося от гор, расположенных рядом. Нарубив достаточно хвороста, я собирала его в одну большую связку и, завязав прочной веревкой, со словами «йа Али» взваливала на спину и несла домой. Дойдя до селения, я чувствовала, как начинает прерываться мое учащенное дыхание, и лишь видя удивленные лица людей вокруг, понимала, что несу слишком много груза. Видя меня в таком состоянии и встречая перед домом, мама воздевала руки к небу и говорила:
– Боже! Хвала тебе! Дитя, ты лучше ста мальчиков! Господи, благодарю Тебя за эту девочку!
Иногда мы ходили собирать хлопок в селение Гурсефид, где до самого вечера, перевязав большим платком поясницу, я работала вместе со всеми. По маленьким щепоткам к концу дня у меня набирался целый мешок хлопка. Я не чуралась никакой мужской работы и ездила собирать урожай овощей, за что получала ежедневную зарплату, и уставшая, но радостная возвращалась домой. Иногда люди, которые нанимали меня на день, позволяли в течение дня съесть что-то из их урожая, и я с радостью во время работы, даже не помыв эти овощи, утоляла голод.
Весна была временем заметного увеличения божественной благодати, поля и горы покрывались растительностью, и я часто отправлялась к подножию Чагалванда, чтобы собрать что-то для дома. Каждый раз я возвращалась с большими мешками зелени, которой хватало нам в пищу на несколько дней. Природа весной позволяла нам питаться своими дарами совершенно бесплатно, поэтому мы особенно любили это время года.
Однажды в полдень, когда я была занята сбором зелени для дома, меня окликнула мама:
– Фаранг, иди сюда скорее! Посмотри, скоро наша овечка родит ягненка!
Я торопливо прибежала на голос мамы и увидела, как родители вдвоем помогают нашей овечке разродиться. Через некоторое время на свет появился маленький и неуклюжий большеглазый ягненочек, который едва стоял на ножках. Я так обрадовалась появлению такого чудесного сюрприза, что хотела побыстрее взять его на руки и, не удержавшись, попросила отца:
– Папа, пожалуйста, можно он будет моим?
– Хочешь его?
– Да, пожалуйста, дай его мне.
– Хорошо, – рассмеявшись, сказал папа. – Он твой.
– Как это? – удивилась мама. – Теперь ягненок будет принадлежать ей?
– Да, в этом нет ничего страшного. Теперь он будет ягненком Фарангис.
Я очень полюбила своего ягненка. Вся моя одежда всегда пахла моим новым другом, так как я постоянно обнимала его, бегала с ним и умилялась, хлопая в ладоши, когда он резво и задорно прыгал вокруг меня. Кярхаль, так мы прозвали его из-за того, что у него не было рогов, был очень шустрым и игривым. Даже издалека услышав мой голос, он всегда спешил ко мне навстречу.
Со временем мой ягненок вырос и превратился в красивого и сильного барашка, но он никогда не переставал ходить за мной, и мы всё так же были привязаны друг к другу.
Однажды, заметив странный взгляд отца, сильно меня напугавший, я спросила:
– Папа… Ты ведь не думаешь о том, чтобы зарезать Кярхаля?
– Фарангис, – как бы медля, начал он, – а ты разрешаешь его зарезать?
– Нет! – в ужасе вскрикнула я. – Его нельзя резать!
Папа в ответ покачал головой, но ничего больше не ответил.
В другой день он подошел ко мне и сказал:
– Фаранг, твоя одежда уже совсем износилась. Цветочки на платье совсем выцвели и стали какими-то почерневшими. Давай мы продадим Кярхаля и купим тебе новую одежду.
Посмотрев на свою изношенную одежду, а затем на Кярхаля, я согласилась, так как понимала, что, если откажусь, его все равно когда-нибудь зарежут. Мне очень не хотелось продавать его, но это было лучше, чем видеть своими глазами, как его режут.
В день, когда папа решил забрать Кярхаля на базар, я убежала из дома, чтобы не видеть, как его уводят от меня, прибежала к горе и, сидя у ручья, не сдерживаясь, горько плакала. Перед тем как вернуться домой, я умылась речной водой, чтобы никто не понял, что я долго проливала слезы, и медленным шагом начала спускаться с горы.
Я сидела на крыльце дома, когда вечером вернулся папа с пакетами одежды для меня.
– Это все твое, милая, – сказал он, протягивая мне купленные вещи.
Уже давно мне не покупали одежду, и, увидев новенькие традиционные курдские платья в яркий и красивый цветочек, я обрадовалась, хотя все еще скучала по своему Кярхалю.
* * *
Были времена, когда хищные звери особенно близко подбирались к нашему селению. Однажды я сидела и взбивала шерсть недалеко от дома, как вдруг заметила что-то, медленно крадущееся в мою сторону. Приглядевшись, я поняла, что это волк, и принялась громко кричать:
– Волк! Волк!
Но сначала никто, казалось, не поверил мне.
– Вот он! Впереди! Идет в нашу сторону! – кричала я, указывая в направлении волка.
Голодный хищник направлялся к стаду, которое паслось неподалеку от нас.
– Быстрее!! Он идет к стаду!
Наконец, заметив всё быстрее приближающегося к овцам волка, взрослые взяли в руки палки и камни и побежали к стаду, а я кинулась следом. Единственное, что я схватила с собой в тот момент, была шерсть, которую я так и не бросила. Волк к этому времени напал на одну из овец и попытался тащить ее за собой, но не мог быстро бежать от нашей погони с добычей в зубах, поэтому оставил ее и помчался вглубь леса. Подбежав к раненой овечке, мы увидели следы клыков на ее шее. Бедняжка испуганно и неподвижно лежала в траве и блеяла.
– Похоже, придется убить бедное животное, чтобы оно так не мучилось, – сказал кто-то из подбежавшей толпы.
Но не успели мы подумать о плохом, как овца сама подпрыгнула и встала на ноги, как будто что-то стряхивая с себя.
– Я побегу за лекарством! – крикнула, обрадовавшись, одна из наших односельчанок.
Пока она ходила за лекарством, овца поспешила к своему стаду, но вскоре мужчины уложили ее на землю и аккуратно смазали следы волчьих укусов.
Через пару дней раненая овечка полностью оправилась, а соседи вокруг нахваливали меня:
– Молодец, девочка! Ты раньше всех увидела волка.
Тогда-то моя мама впервые и сказала:
– Фарангис, ты сама как волчица. Совсем ничего не боишься! Разве бывают такие дети, которые так бесстрашно с голыми руками бегут навстречу волку? Ты хотела убить его клочком шерсти, который был у тебя в руках? Ты, похоже, даже не представляешь себе, какое это опасное животное?! О чем ты только думала?
– Поверь, если бы я добралась до волка, я бы и вправду голыми руками задушила его.
– Боже! – не выдержав, рассмеялась мама. – Что это за девочка?!
Глава 3
В 1979 году, незадолго до революции, о которой до нас доносились лишь слухи, погиб дядя Горгинхан. Говорили, что его сразила пуля, и я не могла поверить, что моего великого дяди, человека, которым восхищались все кланы, больше нет в живых и мы даже не знаем, кто его убил.
Дядю похоронили на кладбище Милил, находившемся на территории, которую населял клан моего отца. Там всегда хоронили наших родственников по отцовской линии. Приближаясь к дому дяди, куда мы поспешили всей семьей, получив эту страшную весть, мы услышали крики и плач женщин и мужчин. У дома собралось очень много людей, которые оплакивали эту всеобщую потерю.
В тот день я много плакала и думала о том, как однажды он спас мне жизнь…
* * *
Четыре года прошло с тех пор, как дядя Горгинхан спас меня от ужасной участи, и мне уже исполнилось 14 лет, когда к нам вновь пришли свататься, о чем я услышала от мамы. Когда она рассказала мне об этом, я поняла, что скоро встречусь со своим будущим мужем, так как помнила о клятве, данной ею когда-то. Маме было неважно, кем будет жених: богатым или бедным, старым или молодым, главным было то, чтобы он был иранцем.
В день, когда к нам должна была прийти семья будущего жениха, мама сказала мне:
– Иди скорее к себе в комнату и не выходи! Нехорошо девушке в это время бродить по дому, а то люди подумают, что тебе не терпится выйти замуж. У нас есть традиция, согласно которой невесту не должны видеть.
– Мама, они идут! – вбежала в комнату запыхавшаяся Лейла.
Услышав ее слова, я торопливо накинула на голову платок и спряталась в маленькой каморке, где мы обычно хранили матрасы и постельные принадлежности. Лейла время от времени заходила ко мне и рассказывала, что происходит в доме, а я из любопытства время от времени выглядывала из окна и наблюдала за обувью перед нашим домом, которой становилось все больше и больше. Пришло очень много людей, среди которых были и мужчины, и женщины, и немного детей.
Мои братья и сестры были рядом со мной, смеялись и дурачились.
– Фаранг, – шаловливо хихикали они, – а теперь тебе хочется замуж? Ты и вправду хочешь стать невестой?
Я лишь слегка ударяла их и говорила:
– Тише! Вас же могут услышать!
Я спрашивала у Лейлы о человеке, который захотел меня засватать, но по ее странному детскому описанию так и не поняла, кто он такой и как выглядит.
Когда все гости пришли, мама еще раз напомнила о своем обещании, данном Господу. Она сказала:
– Я пообещала, что выдам дочь без свадьбы и всяких подарков. Мы ничего не хотим.
– Что это за обещание? – удивился один из пришедших гостей. – Разве ты не думала о том, кто придет сватать вашу дочку.
– Ну, теперь же я знаю, что это хороший человек. – улыбнулась она. – Алимардан – тихий и сдержанный человек, который стремится к хорошей жизни.
Мне очень понравилось имя моего будущего мужа, так как я всегда любила имя Али.
Когда гости ушли, мы собрались все вместе. Лицо отца было грустным и будто бы осунувшимся, при взгляде на него у меня сжалось сердце, а в глазах появились слезы при мысли о том, что мне придется уйти из отцовского дома.
– Ты плачешь, Фаранг? – спросила удивленно мама, увидев мои глаза. – Ты должна радоваться, потому что твой жених из селения Гурсефид, до которого нам всего лишь несколько шагов. Ты ведь сможешь каждый день приходить к нам и навещать.
Я тут же согласилась с мамой, поняв, что она права.
Алимардан был на 10 лет старше меня. От Гурсефида до Авезина было всего два километра, и я могла спокойно передвигаться между ними и благодарила Бога за то, что буду жить совсем рядом с родителями.
Через несколько дней около двадцати членов семьи жениха подарили мне красивое красное платье. Гахраман и Гиймат, родные брат и сестра Алимардана, пришли к нам домой в числе прочих родственников. Меня одели в новую одежду, накрыли традиционной красной фатой и подарили кольцо, которое стало моим самым первым кольцом в жизни. В тот момент я чувствовала, как полыхает мое лицо от стыда, а сердце безудержно бьется в груди. Мне не верилось, что все это происходит со мной и я скоро выйду замуж.
Когда меня забирали, папа стоял за окном и молча плакал. В тот момент мне было очень плохо, и я тоже плакала, думая о том, что отдаляюсь от отчего дома, и одновременно успокаивала себя: ведь я буду жить совсем недалеко от своей семьи и смогу их часто навещать.
Мы начали наш путь из Авезина в Гурсефид пешком. Я шла в сопровождении двух наших родственниц, опустив голову и пытаясь как-то унять свое учащенное дыхание и безудержное биение сердца, которое, казалось, вот-вот вырвется у меня из груди. Та дорога была мне известна до мельчайших деталей, я знала каждый ее камешек, все кукурузные и пшеничные поля, но в тот день эти места представлялись абсолютно новыми для меня, а дорога казалась длиннее обычного. Гурсефид показался мне самым отдаленным местом в мире.
Поскольку мама дала обещание не устраивать для меня пышных мероприятий, привычных свадебных церемоний на протяжении всего дня не было. Добравшись до места, которое должно было стать мне новым домом, я впервые встретила Алимардана, своего мужа. Во время заключения шариатского брака мулла посмотрел на меня и спросил:
– Согласна ли ты выйти замуж за Алимардана?
– Да, – ответила я, обернувшись и посмотрев на своего жениха. В тот момент его спокойный и уравновешенный вид вселил успокоение и в мое беспокойное сердце. При взгляде на него я почувствовала себя в безопасности и ощутила какое-то необычное чувство, которого никогда прежде не испытывала.
Я стала думать о том, что теперь у меня будет свой собственный дом с несколькими комнатами.
В первый день Алимардан подошел ко мне и присел рядом.
– Фарангис, – начал он и улыбнулся, заметив, как сильно я засмущалась, – Я хочу, чтобы у тебя было всё.
– Нам не нужно всё, нам главное – иметь лишь что-то, чтобы хватало на жизнь.
– Фарангис, я выбрал тебя, потому что знаю, что ты принесешь мне величие и честь, а это для меня важнее всего в этом мире. Если у меня есть ты, значит, у меня есть всё.
Слова Алимардана дали мне надежду и вселили уверенность. От его неожиданной и трогательной похвалы я почувствовала, как резко заполыхали мои уши и лицо.
– У меня не очень хорошее материальное положение, так как я работаю на землях других людей…
– Хорошо, – улыбнулась я, – для меня это не проблема. Точно так же, как и ты, я работала на землевладельцев.
– Здесь ты не обязана ничего делать. Я сам буду выполнять всю работу.
– Если ты будешь работать один, нам будет тяжело жить. Разве эта работа по найму на других людей приносит большой доход?
Оглядев комнату вокруг себя, я поняла, что помещение, в котором мы находились, не сильно отличалось от того места, откуда я пришла. Недостаток утвари и необходимых вещей давали мне понять, что работы предстоит много, нужно взять хозяйство на себя и помогать мужу. Я была готова ко всему, так как уже научилась многому в отцовском доме.
– Я тоже буду работать, чтобы мы могли благополучно обустроить свою жизнь.
С третьего дня после нашей свадьбы я начала работать вместе с Алимарданом на сельскохозяйственных земельных участках. В отличие от отцовского дома, где я выполняла только часть дел, сейчас вся работа по дому лежала лишь на моих плечах, и ее стало больше, чем обычно, но я понимала, что мне тоже нужно зарабатывать деньги, иначе по вечерам нам было бы нечего есть. Даже в новой семье мне предстояло играть роль мужчины.
Гахраман, брат мужа, работавший кузнецом и слесарем, вместе со своей женой Рейхане жил в одном дворе с нами. В одной комнате проживали они, а в другой располагался небольшой магазинчик, принадлежавший Гахраману. Там можно было найти все, начиная от всяких гаек и болтов и заканчивая различными инструментами. Деятельный и талантливый Гахраман сам мог чинить многие вещи и занимался даже ружьями.
– Гахраман, ты можешь меня тоже научить всему тому, что умеешь? – спросила я у него однажды.
– Фарангис, это ведь мужское дело, – ухмыльнулся он в ответ. – Это не работа для девочек. Я делаю ружья и пистолеты. Это тяжелая работа кузнеца с твердой рукой.
– Но я тоже очень хочу научиться, – настаивала я.
– Хорошо, – сдался он, перестав отбивать раскаленные на костре лошадиные подковы. – Если хочешь научиться, время от времени заходи ко мне, и я буду учить тебя.
С тех пор каждый день после работы я ходила в мастерскую к Гахраману и стала его помощником.
– А из тебя вышла неплохая ученица, – смеялся Алимардан, глядя на меня за работой. – Ты очень быстро учишься.
Я помогала Гахраману делать ружья и подавала ему все необходимые инструменты. Порой он был настолько занят работой, что даже не поднимал головы. Я завороженно и терпеливо наблюдала за тем, как он мастерски и деликатно работает над рукояткой или стволом ружья, и тоже очень хотела научиться делать все сама, но чаще всего мне доверялась работа над деревянной рукоятью, которую необходимо было тщательно отшкурить.
Поскольку Гахраман был еще и охотником, он использовал свои изобретения во время охоты.
Однажды во время нашей работы в мастерской к нам зашел мой отец и, увидев Гахрамана за делом, сказал:
– Гахраман, у меня есть к тебе одна просьба. Можешь сделать для меня остро наточенный топор? Он мне нужен для сбора хвороста.
– Конечно! – не задумываясь ответил он. – Твоя дочь уже многое умеет, поэтому этот топор мы сделаем вместе.
Работа над топором началась в тот же день и продолжалась довольно долго. Сначала Гахраман взял кусок бесформенного железа, который накалил на костре, а затем стал, отбивая специальным молотом, придавать характерную для топора форму. При этом я видела, что особое внимание он уделял тому, чтобы топор был остро наточен. Затем Гахраман взял кусок дерева и выточил из него гладкую рукоять.
– Смотри, Фарангис, – гордо позвал он меня, закончив работу, – смотри, какой топор я сделал для твоего отца. Он сможет рубить им не только хворост. Как тебе?
– Очень хороший, – сказала я, вертя топор в руках. – Он действительно очень острый. Было бы хорошо, если бы такой топор был и у нас.
– Какая разница, у кого он останется, – улыбнулся Гахраман. – Будете пользоваться вместе с отцом.
Через несколько дней, когда к нам еще раз зашел отец, Гахраман вручил ему новый топор и сказал:
– Вот, возьмите! Ваш топор готов. Теперь вы сможете рубить им деревья и все, что угодно.
– Этот топор больше нужен Фарангис, – ответил отец, посмотрев на меня. – Ты ведь все еще помогаешь нам с хозяйством.
– Папа, я до конца своей жизни буду служить тебе. Ты мой свет.
Каждый раз, когда отец приезжал навестить меня, я провожала его домой и проходила с ним половину пути. Мне это было совсем не в тягость, и к тому же мысль о том, что этим я делаю ему приятное, доставляла мне особое удовольствие. На этот раз я также вышла с папой в путь и вдобавок радовалась тому, что теперь он получил новый и долгожданный острый топор. Я несла топор сама, не позволяя уже изрядно поседевшему и уставшему отцу делать это за меня.
В середине нашего пути он сказал:
– Руле, всё! Давай мне топор и возвращайся скорее домой. Опять ты себя утруждаешь и проходишь столько пути со мной.
Я протянула топор отцу и, попрощавшись с ним, как обычно, села на скалу, наблюдая, как он медленно исчезает из виду. Когда я повернула домой, начало вечереть.
«Как же этот мир скоротечен… – размышляла я. – Раньше мы с отцом шли вместе, а теперь я иду в одну сторону, а он – в другую…».
Благодаря тому, что наши селения находились недалеко друг от друга, мне удавалось довольно часто навещать свою семью и следить за тем, чтобы братья и сестры ни в чем не нуждались. Рахим и Ибрахим стали к тому времени взрослыми юношами, но остальные были еще маленькими и нуждались во внимании. Когда я вышла замуж, Рахиму было 16 лет, Ибрахиму – 12, Джомэ – 8, Лейле – 7, Саттару – 5 лет, а Джаббару и Симе только-только исполнился год.
Я выполняла некоторые дела по хозяйству в отчем доме, ходила на работу к отцу и помогала ему там, а затем возвращалась к себе домой заниматься своими собственными делами.
Через некоторое время после замужества я забеременела два раза, но оба раза беременность прерывалась. Казалось, мне еще рано было становиться матерью, хотя мне очень хотелось, чтобы у нас появился ребенок. Все, что мне тогда оставалось, – это набраться терпения и ждать.
Рахим и Ибрахим часто приходили домой и рассказывали о революции, которая произошла в стране. Они говорили о человеке с высшим религиозным образованием, вставшем на путь борьбы с властью шаха, а отец в ответ лишь предостерегал их, чтобы в городе они были внимательны и не совершали опрометчивых поступков.
– Вот увидите, – с пылающими от надежды глазами говорили они, – все изменится, когда к власти придет имам. Жизнь станет намного лучше!
Мы не могли не верить их словам и тоже очень радовались, каждый день слыша от них новые истории из города. Мы все стали верить в то, что нищета и все беды покинут нашу страну навсегда, когда придет долгожданный имам.
В те времена Гилянгарб представлял собой маленький городок, но даже там разнесшаяся весть о победе имама взбудоражила всех жителей. Люди выходили на улицы с фотографиями лидера революции и радостно кричали со своих тракторов.