Махатма Карамчанд Ганди
Моя жизнь. Моя вера
XIX. Индийский конгресс Наталя
Адвокатская практика была и осталась для меня второстепенным делом. Мне необходимо было сосредоточиться целиком на общественной работе, чтобы оправдать свое дальнейшее пребывание в Натале. Одной петиции относительно законопроекта, лишавшего нас избирательных прав, было недостаточно. Чтобы повлиять на министра колоний, требовалось развернуть агитацию в поддержку этой петиции. Для этого нужна была постоянная организация. Я обсудил этот вопрос с шетом Абдуллой и другими друзьями, и мы решили создать такую общественную организацию.
Очень трудно было выбрать для нее название. Ее нельзя было отождествлять ни с одной другой партией. Название «Конгресс» имело, как я знал, неприятный привкус для консерваторов в Англии, но Конгресс являлся жизненным центром Индии. Я хотел популяризировать эту идею в Натале. Было бы трусостью отказаться от такого названия. Поэтому, приведя все свои соображения, я рекомендовал назвать новую организацию Индийский конгресс Наталя. 22 мая Конгресс начал свой жизненный путь.
В этот день обширное помещение в доме Дады Абдуллы было переполнено. Присутствовавшие восторженным одобрением встретили учреждение Конгресса. Его устав был прост, а взносы – высокие. Только тот, кто платил пять шиллингов в месяц, мог быть членом Конгресса. Зажиточных людей убедили платить, сколько они смогут. Шет Абдулла начал подписной лист взносом в два фунта стерлингов. Двое других знакомых подписались на такую же сумму. Я считал, что мне не следует портить подписной лист, и подписался на один фунт – сумму по моим средствам немалую. Но я подумал, что если только устроюсь, то это будет мне по силам. И Господь помог мне. В общем, у нас получилось довольно много членов, подписавшихся на фунт в месяц. Еще больше было подписавшихся на десять шиллингов. Кроме того, некоторые пожелали сделать пожертвования, которые были с благодарностью приняты.
Впоследствии, как показал опыт, никто не платил взносов по первому требованию. По нескольку раз обращаться за этим к членам, находившимся за пределами Дурбана, было невозможно. Энтузиазм, вспыхнувший вначале, по-видимому, стал потом затухать. Даже жившим в Дурбане членам Конгресса надо было настойчиво напоминать о необходимости уплатить взносы.
Так как я был секретарем, на мне лежала обязанность собирать членские взносы. И наступило время, когда я вместе со своим помощником вынужден был заниматься этим целыми днями напролет. Он устал от такой работы, и я подумал, что, для того чтобы исправить положение, нужно брать взносы не ежемесячно, а раз в год. Я созвал собрание Конгресса. Все одобрили мое предложение; минимальный годовой взнос был определен в три фунта стерлингов. Это значительно облегчило работу по сбору взносов.
С самого начала я решил не вести общественную работу на одолженные средства. На обещания любого человека можно положиться во многих вопросах, за исключением денежных. Я никогда не встречал людей, которые без проволочек уплатили бы обещанную сумму, и натальские индийцы не составляли исключения из этого правила. Индийский конгресс Наталя не начинал никакой работы без наличных средств и поэтому никогда не был в долгу.
Мои сотрудники проявили исключительный энтузиазм в привлечении в организацию новых членов. Эта работа увлекала их и в то же время обогащала чрезвычайно ценным опытом. Многие охотно шли нам навстречу и уплачивали взносы вперед. В деревнях, расположенных в глубине страны, работать было труднее. Там не знали, что такое общественная деятельность. Тем не менее к нам поступали приглашения посетить весьма отдаленные места, и всюду крупные торговцы гостеприимно встречали нас.
Во время одного такого турне произошел случай, поставивший нас в довольно трудное положение. Мы надеялись, что наш хозяин внесет шесть фунтов стерлингов, но он отказался платить больше трех. Если бы мы приняли от него эту сумму, другие последовали бы его примеру и наши сборы уменьшились бы. Был поздний час, все мы проголодались. Но разве могли мы сесть за стол, не получив обещанной ранее суммы? Никакие доводы не помогали. Хозяин казался непреклонным. Его убеждали и купцы из этого же города, но напрасно. Мы просидели всю ночь, а хозяин не желал прибавить ни пенса. Мы также стояли на своем. Большинство моих коллег были вне себя от гнева, но сдерживали свои чувства. Наконец, когда уже настало утро, хозяин уступил. Он уплатил шесть фунтов и накормил нас. Все это произошло в Тонгаате, однако молва достигла даже Станджера на Северном побережье и Чарлстауна в глубине страны, что облегчило нашу работу по сбору взносов.
Но сбор денежных средств был не единственной формой деятельности Конгресса. Я давно уже усвоил принцип: не иметь в своем распоряжении денег больше, чем это необходимо.
Обычно раз в месяц, а иногда, если в том была надобность, и еженедельно мы устраивали собрания. На собраниях читали протокол предыдущего собрания и обсуждали всякого рода вопросы. Люди не привыкли принимать участие в открытых дебатах и говорить коротко и по существу. Никто не решался взять слово. Я объяснял присутствующим, как следует вести собрание, и они подчинялись этим правилам, понимая, что это имеет для них воспитательное значение. И многие, никогда не выступавшие перед аудиторией, научились публично обсуждать вопросы, представляющие общественный интерес.
Зная, что в общественной работе маловажные нужды временами поглощают большие суммы, я в целях экономии решил вначале не печатать даже квитанционных книжек. В моей конторе был множительный аппарат, на котором я снимал копии с квитанций и докладов. Но и это я начал делать лишь тогда, когда казна Конгресса наполнилась, а число членов и объем работы увеличились. Такая экономия очень важна для любой организации, и все же мне известно, что она не всегда соблюдается. Вот почему я счел уместным остановиться на этих маленьких деталях начального периода деятельности маленькой, но растущей организации.
Люди никогда не заботятся о том, чтобы получить квитанцию за уплаченную сумму, но мы всегда настаивали, чтобы такие квитанции выдавались. Таким образом удавалось учитывать каждый пая (1/12 анны), и я осмелюсь утверждать, что даже сегодня в архивах Индийского конгресса Наталя можно найти в целости и сохранности конторские книги за 1894 г. Тщательное ведение книг – sine qua non работы любой организации. Без них она может навлечь на себя дурную славу. Без должного ведения счетов невозможно сохранить истину в ее первобытной непорочности.
Одной из сторон деятельности Конгресса была опека над получившими образование индийцами, родившимися в колонии. Под покровительством Конгресса была создана Ассоциация по вопросам образования индийцев – уроженцев колонии. Членами Ассоциации являлись главным образом молодые люди. С них взимались номинальные членские взносы. Ассоциация была призвана выявлять их нужды и жалобы, содействовать их духовному развитию, способствовать сближению с индийскими купцами, а также привлечь их к общественной деятельности. Члены Ассоциации регулярно собирались, читали и обсуждали статьи по различным вопросам. При Ассоциации была организована небольшая библиотека.
В задачу Конгресса входила также пропаганда. Она заключалась в разъяснении англичанам Южной Африки и Англии и нашим соотечественникам в Индии действительного положения вещей в Натале. С этой целью я написал две брошюры. Первая называлась «Обращение ко всем британцам Южной Африки». Она знакомила на основании фактов с общим положением индийцев в Натале. Другая – «Избирательное право индийцев. Воззвание». В ней излагалась краткая история избирательного права индийцев в Натале и приводились соответствующие цифры и факты. Я затратил много труда на составление этих брошюр, но результаты оправдали мои усилия. Брошюры получили широкое распространение.
В результате этой деятельности мы завоевали многочисленных друзей для индийцев в Южной Африке и приобрели активную поддержку всех политических партий Индии. Перед южноафриканскими индийцами была также раскрыта четкая линия действий.
XX. Баласундарам
Честные и чистые веления сердца всегда осуществляются. В том, что это так, я часто убеждался на личном опыте. Служение бедным – таково веление моего сердца, и оно всегда толкало меня к бедным и позволяло солидаризироваться с ними.
В Индийский конгресс Наталя входили индийцы – уроженцы колонии и конторские служащие, но неквалифицированные рабочие, а также законтрактованные рабочие оставались за его пределами. Конгресс все еще не стал для них своим. Они не в состоянии были платить взносы и не вступали в Конгресс. Конгресс мог завоевать их симпатии, только если бы стал служить им. Такая возможность представилась, когда ни Конгресс, ни я не были готовы к этому. Я проработал всего три или четыре месяца, и Конгресс переживал еще младенческий возраст. Ко мне явился тамил в оборванной одежде, с головным убором в руках. У него были выбиты два передних зуба и рот в крови. Плача и дрожа всем телом, он рассказал, что его избил хозяин. Рассказ его во всех подробностях мне перевел мой конторщик, тоже тамил. Баласундарам – так звали посетителя – был законтрактованным рабочим у известного в Дурбане европейца. Рассерженный чем-то хозяин жестоко избил Баласундарама, выбив ему два зуба.
Я отправил рабочего к доктору. В то время доктора были только белые. Я хотел получить медицинское свидетельство с указанием характера нанесенных Баласундараму побоев. Получив свидетельство, я немедленно свел потерпевшего к судье, которому передал показания Баласундарама, данные под присягой. Прочитав их, судья возмутился и вызвал повесткой хозяина в суд.
Я отнюдь не стремился к тому, чтобы хозяин подвергся наказанию, а хотел только, чтобы он отпустил Баласундарама. Я читал закон о законтрактованных рабочих. Если обыкновенный слуга бросал службу без предупреждения, хозяин мог предъявить ему иск через гражданский суд. Положение же законтрактованного рабочего было совсем иным. При подобных обстоятельствах он отвечал перед уголовным судом и в случае обвинительного приговора подлежал тюремному заключению. Вот почему, как сказал сэр Уильям Хантер, система вербовки рабочих почти то же, что и рабство. Как и рабы, законтрактованные рабочие были собственностью хозяев.
Освободить Баласундарама можно было только двумя способами: либо заставить протектора по делам законтрактованных рабочих аннулировать контракт, либо передать этот контракт кому-нибудь другому, либо заставить хозяина Баласундарама освободить его. Я зашел к хозяину и сказал ему:
– Я не хочу возбуждать против вас дело и добиваться, чтобы вас наказали. Полагаю, вы понимаете, что жестоко избили человека. Я удовольствуюсь тем, что вы передадите контракт кому-нибудь другому.
Он охотно согласился. Тогда я обратился к протектору по делам законтрактованных рабочих. Тот тоже дал свое согласие при условии, что я найду нового предпринимателя для Баласундарама.
Я занялся поисками предпринимателя. Нужен был европеец, так как индийцы не имели права держать у себя законтрактованных рабочих. У меня в то время было не много знакомых среди европейцев. Я обратился к одному из них, и он согласился взять к себе Баласундарама. Я поблагодарил его за любезность. Мировой судья признал виновным хозяина Баласундарама и занес в протокол, что он обязался передать законтрактованного рабочего другому лицу.
Дело Баласундарама стало известно всем законтрактованным рабочим, и они стали считать меня своим другом. Я от всей души приветствовал эту дружбу. Ко мне в контору направился целый поток законтрактованных рабочих, и я получил блестящую возможность ознакомиться с их радостями и горестями.
Весть о деле Баласундарама дошла даже до Мадраса. Рабочие из разных мест этой провинции, прибывшие в Наталь по контрактам, узнавали об этом от своих законтрактованных собратьев.
Само по себе дело не представляло ничего особенного, но уже тот факт, что в Натале нашелся человек, занявшийся делом законтрактованных рабочих и публично выступивший в их защиту, был для них событием радостным и обнадеживающим.
Я уже отметил, что Баласундарам вошел ко мне в контору, держа головной убор в руках. Эта черточка характерна для поведения человека, привыкшего к унижению. Я упоминал об инциденте в суде, когда от меня потребовали снять тюрбан. Все законтрактованные рабочие и вообще индийцы обязаны были снимать головной убор в присутствии европейца, была ли то фуражка, тюрбан или шарф, обмотанный вокруг головы. Приветствие, хотя бы обеими руками, считалось недостаточным. Баласундарам полагал, что должен соблюсти это правило, явившись даже ко мне. Это был первый случай в моей практике. Я почувствовал себя неловко и попросил его надеть шарф. Он не сразу решился это сделать, но я заметил выражение удовольствия на его лице. Для меня всегда было загадкой, как могут люди усматривать что-то почетное для себя в унижении ближних.
XXI. Налог в три фунта стерлингов
Дело Баласундарама свело меня с законтрактованными индийцами. Однако серьезно заняться изучением их положения меня побудила кампания об установлении для них специального тяжелого налога.
В том же 1894 г. правительство Наталя попыталось обложить законтрактованных индийцев ежегодным налогом в двадцать пять фунтов стерлингов. Это предложение поразило меня. Я поставил вопрос на обсуждение Конгресса, и было решено немедленно организовать оппозицию этому мероприятию.
Но надо вкратце объяснить происхождение этого налога.
Приблизительно в 1860 г. европейцы в Натале очень нуждались в рабочей силе для возделывания сахарного тростника и производства сахара. А это было невозможно без ввоза рабочих из других стран, так как зулусы, жившие в Натале, для такой работы не годились. Правительство в Натале снеслось с индийским правительством и получило разрешение вербовать рабочих. Завербованные рабочие должны были подписывать контракт, обязывавший их работать в Натале пять лет. По истечении этого срока им предоставлялась возможность поселиться в Натале и приобрести землю на правах полной собственности. Обещание таких прав служило приманкой, использование которой необходимо было в то время белым, так как они рассчитывали поднять свое сельское хозяйство при помощи индийских рабочих, отслуживших срок по контракту.
Но индийцы дали больше, чем от них ожидали. Они разводили в большом количестве овощи, стали возделывать многие культуры, привезенные из Индии, обеспечили возможность выращивать дешевле местные сорта, внедрили культуру манго. При этом индийцы не ограничились сельским хозяйством, а занялись и торговлей. Они покупали земельные участки и для строительства. Многие простые рабочие стали землевладельцами и домовладельцами. За ними из Индии последовали купцы. Покойный шет Абубакар Амод был первым среди них. Он быстро основал большое дело.
Белые торговцы забили тревогу. Когда они приветствовали индийских рабочих, то не учитывали их деловых способностей. Они еще были готовы примириться с тем, что индийцы станут независимыми землевладельцами, но не могли допустить конкуренции с их стороны в торговле.
Так были посеяны семена вражды к индийцам. Многие другие факторы способствовали ее углублению. Наш особый образ жизни, наша простота, умение довольствоваться небольшой прибылью, равнодушие к правилам гигиены и санитарии и скаредность, когда речь заходила о необходимости поддерживать наши дома в хорошем состоянии, – все это в сочетании с религиозными различиями раздувало пламя вражды. В законодательстве вражда эта нашла отражение в законопроектах о лишении нас избирательных прав и об обложении налогом законтрактованных индийцев. Помимо этого, был уже проведен ряд других мер, направленных на ущемление прав и достоинства индийцев.
Вначале предлагалось принудительно репатриировать индийских рабочих с таким расчетом, чтобы срок их контрактации истекал уже в Индии. Но на это не согласилось бы индийское правительство. Тогда было внесено другое предложение:
1) законтрактованный рабочий по истечении срока контракта должен возвратиться в Индию; или же
2) подписывать каждые два года новый контракт, причем при возобновлении контракта он получает прибавку;
3) в случае отказа вернуться в Индию или возобновить контракт рабочий должен платить ежегодный налог в двадцать пять фунтов стерлингов.
В Индию была послана делегация в составе сэра Генри Биннса и мистера Мейсона с целью добиться одобрения этого предложения индийским правительством.
Вице-королем Индии был в то время лорд Элджин. Он отверг налог в двадцать пять фунтов, но согласился на установление подушной подати в три фунта. Я считал тогда и убежден до сих пор, что это был серьезный промах со стороны вице-короля. Давая свое согласие, он совершенно не подумал об интересах Индии. В его обязанности совсем не входило оказывать услуги европейцам в Натале. Законтрактованный рабочий, имеющий жену, сына старше шестнадцати лет и дочь старше тринадцати лет, должен был платить налог с четырех человек – двенадцать фунтов в год, а между тем средний доход главы семьи никогда не превышал четырнадцати шиллингов в месяц. Такого чудовищного налога не существовало ни в одной другой стране.
Мы развернули бурную кампанию против него. Если бы не вмешался Индийский конгресс Наталя, вице-король, пожалуй, согласился бы и на налог в двадцать пять фунтов. Снижение его до трех фунтов было, по-видимому, всецело результатом агитации Конгресса. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Возможно, что независимо от оппозиции Конгресса индийское правительство с самого начала отвергло бы налог в двадцать пять фунтов стерлингов и сократило его до трех фунтов стерлингов. Во всяком случае, санкционирование налога представляло собой злоупотребление доверием со стороны индийского правительства. Вице-королю, как лицу ответственному за благосостояние Индии, ни в коем случае не следовало бы одобрять этот бесчеловечный налог.
Конгресс не мог расценить сокращение налога с двадцати пяти до трех фунтов стерлингов как большое достижение. Все сожалели, что не удалось полностью отстоять интересы законтрактованных индийцев. Конгресс не отказался от решимости освободить индийцев от уплаты этого налога, однако прошло двадцать лет, прежде чем этого удалось добиться. Но это явилось результатом усилий индийцев уже не только Наталя, а всей Южной Африки. Вероломство по отношению к ныне покойному мистеру Гокхале стало поводом для широкой кампании, в которой приняли участие все законтрактованные индийцы. В ходе борьбы некоторые из них были расстреляны, а свыше десяти тысяч брошены в тюрьмы.
Однако истина в конце концов восторжествовала. Страдания индийцев были выражением этой истины. Но истина не победила бы, если бы не было твердой веры, огромного терпения и постоянных усилий. Если бы община прекратила борьбу, если бы Конгресс свернул кампанию и принял налог как нечто неизбежное, ненавистную подать продолжали бы взимать с законтрактованных индийцев до сего дня, к вечному стыду индийцев Южной Африки и всей Индии.
XXII. Сравнительное изучение религий
Если я оказался всецело поглощен служением общине, то причина этого заключалась в моем стремлении к самопознанию. Я сделал своей религией религию служения, так как чувствовал, что только так можно познать Бога. Служение было для меня служением Индии. Это пришло ко мне без моих поисков, просто потому, что я имел склонность к этому. Я отправился в Южную Африку, чтобы попутешествовать, а также избежать катхиаварских интриг и добыть себе средства к жизни, но результаты поездки оказались значительнее: я обрел себя в поисках Бога и в стремлении к самопознанию.
Друзья-христиане пробудили во мне жажду знаний, которая стала совершенно неутолимой, и даже если бы мне захотелось быть равнодушным, они не оставили бы меня в покое. Меня разгадал глава южноафриканской генеральной миссии в Дурбане мистер Спенсер Уолтон. Я стал почти что членом его семьи. Конечно, предпосылкой для этого знакомства явились мои связи с христианами в Претории. Мистер Уолтон действовал весьма своеобразно. Я не помню, чтобы он когда-либо предлагал мне принять христианство. Но он раскрыл передо мной свою жизнь, как книгу, и предоставил мне возможность проследить все его поступки. Миссис Уолтон была кроткая и одаренная женщина. Мне нравилось отношение ко мне этой пары. Мы знали, что между нами глубокие различия. Никакие дискуссии не могли бы сгладить их. Но и различия оказываются полезными там, где есть терпимость, милосердие и истина. Мне нравились смирение и настойчивость мистера и миссис Уолтон, их преданность делу. Мы встречались очень часто.
Эта дружба поддерживала мой интерес к религии. Теперь я уже не мог уделять столько времени изучению религиозных вопросов, как в Претории. Но я использовал в своих интересах и тот небольшой досуг, каким располагал. Моя переписка по вопросам религии продолжалась. Райчандбхай по-прежнему направлял меня. Какой-то приятель прислал мне книгу Нармадашанкара «Дхарма Вичар». Предисловие к ней очень помогло мне. Я слышал о жизни богемы, в среде которой вращался поэт, и описание в предисловии переворота, происшедшего в его жизни благодаря изучению религии, пленило меня. Я полюбил эту книгу и внимательно перечитывал ее. С интересом прочел я и книгу Макса Мюллера «Индия. Чему она может научить нас?», а также опубликованный теософическим обществом перевод «Упанишад». Эти книги способствовали росту моего уважения к индуизму, его очарование все более захватывало меня. Однако я не стал предубежденно относиться к другим религиям. Я прочел «Жизнь Магомета и его преемников» Вашингтона Ирвинга и панегирик Карлейля в честь пророка. Эти книги возвысили Мухаммеда в моих глазах. Я также прочел книгу, называвшуюся «Изречения Заратустры».
Таким образом, я приобрел больше знаний о различных религиях. Изучение их способствовало развитию самоанализа и привило мне привычку осуществлять на практике все, что привлекало меня во время занятий. Так, я начал делать некоторые упражнения по системе йогов в той мере, в какой смог понять, в чем они заключаются, из описания, приведенного в индусских книгах. Мне не удалось далеко продвинуться в освоении этих упражнений, и я решил, что, когда вернусь в Индию, продолжу свои занятия под руководством какого-нибудь специалиста. Но это желание так и осталось неосуществленным.
Я усиленно изучал также произведения Толстого. «Краткое изложение Евангелия», «Что делать?» и другие книги произвели на меня сильное впечатление. Я все глубже понимал безграничные возможности всеобъемлющей любви.
Примерно в это же время я познакомился еще с одной христианской семьей. По ее предложению я каждое воскресенье посещал методистскую церковь. В этот же день меня всегда приглашали и на обед. Церковь не произвела на меня благоприятного впечатления. Проповеди показались невдохновляющими. Прихожане не поразили своей религиозностью. Они не представляли собой собрания набожных душ, а были скорее по-мирски мыслящими людьми, которые ходят в церковь ради развлечения или в соответствии с обычаем. Подчас я невольно дремал во время службы в церкви. Мне было стыдно, но чувство стыда облегчалось тем, что некоторые из моих соседей тоже клевали носом. Я не смог посещать подобные богослужения долгое время.
Моя связь с семьей, которую я обычно навещал каждое воскресенье, порвалась внезапно. Можно сказать, что мне предложили прекратить визиты. Случилось это так. Хозяйка была добрая и простая, но несколько ограниченная женщина. Мы много говорили на религиозные темы. Я тогда перечитывал «Свет Азии» Арнольда. Однажды мы начали сравнивать жизнь Иисуса с жизнью Будды.
– Вдумайтесь в сострадание Гаутамы! – сказал я. – Оно распространялось не только на человечество, но на все живые существа. Разве душа не переполняется умилением при взгляде на агнца, лежащего на его плечах? Этой любви ко всем живым существам нет у Иисуса.
Такое сравнение огорчило добрую женщину. Я понял ее чувства, прекратил разговор, и мы перешли в столовую. Ее сын, херувим, едва достигший пяти лет, тоже был с нами. Я чувствую себя самым счастливым человеком, когда нахожусь среди детей, а с этим малышом мы давно стали друзьями. Я с пренебрежением отозвался о куске мяса, лежавшем на его тарелке, и принялся расхваливать яблоко, лежавшее на моей. Невинное дитя было увлечено. Малыш вслед за мной стал восхвалять фрукты.
А мать? Она была в ужасе.
Мне сделали замечание. Я переменил тему разговора. На следующей неделе я, как обычно, навестил семью, не понимая, что мне следует прекратить визиты, да и не считая, что это было бы правильно. Но добрая женщина внесла ясность в создавшееся положение.
– Мистер Ганди, – сказала она, – пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я считаю своим долгом сказать вам, что ваше общество не лучшим образом воздействует на мальчика. Каждый день он колеблется, кушать ли мясо, и просит фрукты, напоминая мне о ваших доводах. Это уже слишком. Если он не будет кушать мясо, он станет слабым, если не больным. И я не в состоянии переносить это. Отныне вы должны говорить только с нами, взрослыми. Ваши разговоры, очевидно, плохо влияют на детей.
– Миссис, – ответил я, – мне очень жаль, что все так получилось. Я могу понять ваши родительские чувства, так как у меня самого есть дети. Мы можем очень просто покончить с этим неприятным положением. То, что я ем и от чего я отказываюсь, больше влияет на ребенка, чем мои слова. Поэтому лучше всего мне прекратить свои посещения. Это, конечно, не должно повлиять на нашу дружбу.
– Благодарю вас, – сказала она с явным облегчением.
