– Папа, мы её не выкидывали… папа, мы не виноваты… это Пашка… это он на неё наступил! Папа, отстань, я гулять, Настька её отнесла, – жалкий в своём испуге Мишка попятился, было, к входной двери, но батя цепко ухватил его за ворот куртки.
– Куда? Когда? Кто отнёс, зачем? – налитые кровью Серёгины глаза метали такие грозные молнии, что Мишка не нашёл ничего лучше, как зашмыгать носом и пустить обильную детскую слезу, распаляя себя на рыдания всё больше и больше. Отчаявшись добиться от расстроенного ребенка членораздельного ответа, отец ослабил хватку, и рыдающий во весь голос Мишка вырвался на свободу. В отчаянье распахнув дверь настежь, мальчишка поскакал по коридору, пугая своим воем соседей.
– Маркиза, кис-кис, – окончательно теряя надежду, прошептал Серёга тишине.
Настя застала отца сидящим на пороге с остекленевшим взглядом. Суровая и жестокая реальность потихоньку скручивала его зачерствевшее от вечного одиночества сердце в холодный и мерзкий комок.
– Где она? – подняв на дочь красные, но сухие глаза, спросил отец, впервые в жизни вызывая в её душе что-то похожее на жалость. Настя хотела, было, соврать во благо и уже подготовила оптимистичную историю про кошачью весну, но что-то заставило её тяжело выдохнуть готовые сорваться с губ слова и тихонько зашмыгать носом.
– Пап, я её носила к ветеринару, а она уже… она так плакала, так плакала, а потом… всё и замолчала… А ветеринар говорит: зачем вы её принесли? Хороните…
– Куда ты её отнесла?
– В коробочке отнесла…
– Куда?
– Пап, прости…
– Куда?
– На мусорку… прости, пожалуйста…
– На мусорку, – Серёга отрешенно замотал седой головой, – Какой коробок?
– Что? – расплакавшись, Настя никак не могла успокоиться и тёрла мокрые глаза руками, размазывая тушь по лицу.