Мади Ваиши
Ботинки
Странные похороны
Хороните в цинковых гробах
Гнойные обиды и печали!
Под прерывистые крики чаек
Пусть утонут в голубых волнах!
Пусть уйдут в глубины всех морей
Безвозвратно, как мужья уходят,
Сытые, одетые по моде,
С лицами зазнавшихся князей.
После этих странных похорон
Направляйтесь в сторону восхода,
Где слепого солнца позолота
Будет осыпать со всех сторон.
Ботинки
Начищаешь ботинки до самого яркого блеска,
от которого даже в глазах начинает рябить.
Я тебя разлюблю постепенно, пошагово, честно.
Я тебя разлюблю и начну помидоры солить,
научусь вышивать цветочки болгарским крестиком,
избавляться от накипи в чайнике электрическом,
подыщу воздыхателя – выберу ровесника
с первоклассным авто и прессом почти металлическим.
А ботинки сверкают как глянцевые гагатики,
украшают собой тебя и другие Вселенные.
Между нами трясины, пропасти и Галактики.
Я тебе разлюблю, но не сразу, а постепенно.
По глоточку, по доле, по крошке, по слёзной капельке
уплывёт, уползёт, однажды – возьмёт и кончится.
На чёрном ботинке появится мелкая крапинка,
а тебе обо мне ни разу даже не вспомнится.
Я хочу
Вечерело. Сад пылал в закате.
Только лай собак тревожил тишь.
То уйдёт, а то опять накатит
Летняя хандра с понурых крыш.
Хорошо. Приятная усталость.
Отчего? Неважно отчего.
Я хочу, чтоб в памяти осталось:
Вечер, лай собак, твоё лицо.
Вроде
Мне было девятнадцать. Падал снег.
И лунный свет сочился в щели улиц.
Навстречу шёл желанный человек,
С которым мы пока не разминулись.
Он мне писал столетье или два.
Письмописанье, знаете ль,– искусство.
А вы смогли бы подобрать слова,
Чтобы одеть в них искренние чувства?
Не пишет он. Уже который век
Из дальних мест мне писем не приходит.
Был снег и свет луны, и человек.
И я была. И письма были. Вроде.
Кого касается?
Цветок в горшке на подоконнике
С утра позавтракал водой.
Мы не друзья и не любовники,
Мы посторонние с тобой.
Компоты в банки разливаются
И на зиму в глухой подвал.
Кого, скажи-ка мне, касается,
Что ты меня поцеловал?
