bannerbannerbanner
Дворцовые перевороты

Мария Згурская
Дворцовые перевороты

Полная версия

Чье имя могло быть поставлено после слов «Отдайте все…»? Тот же граф Бассевич пишет, что, кроме слов «отдайте все…», были и другие, но их не смогли разобрать.

Безусловно, не «смогли разобрать» имя «Петр Алексеевич», будь там имя Екатерины или Анны, герцогини Голштинской, разобрали бы без труда, и не пришлось бы им тогда прибегать к столь экстраординарным мерам, как государственный переворот.

Екатерина находилась при Петре безотлучно и закрыла ему глаза после смерти. Продиктовать Екатерине Петр ничего не мог при всем желании – есть все основания полагать, что писать она толком так и не научилась. Но если бы его последняя воля была выражена в пользу Екатерины, не потребовалось бы чертить слабеющей рукой ее имя или звать Анну. Указ бы написали, подписали и огласили без промедления. Есть, конечно, небольшая вероятность того, что Петр все же решил передать трон Анне, но ее имя тоже не нужно было скрывать. Правление Анны ничем плохим Екатерине и Меншикову не грозило. Екатерина в любом случае оставалась бы вдовствующей императрицей, а Меншиков, имея под рукой гвардию, стал бы реально править от имени обеих государынь. Но, скорее всего, Петр не стал бы передавать престол жене чужеземного герцога, ведь отречься Анну он заставил, когда уже знал о деле Монса. С чего бы это он вдруг передумал? А вот внука своего Петра Алексеевича от престола отдалил, когда еще не знал о «Монсовой истории», то есть надеялся на Екатерину как на достойную преемницу.

Но почему же тогда не было изготовлено фальшивое завещание Петра в пользу Екатерины? Вряд ли в окружении Меншикова не было ни одного умельца подделывать почерк или заинтересованные лица были отягощены высокоморальными принципами. Но в тех условиях, когда все знали о разрыве императора с женой, такой бумаге никто бы не поверил, могли бы обвинить в подлоге – да и не нужна была такая бумага после того, как царь официально короновал Екатерину как императрицу. Главное – не допустить появления указа другого рода. Царская власть имела такой характер, что самодержец мог одним росчерком пера отменить все законы империи, в том числе и свои прошлые указы. А имя Петра Алексеевича противоречило воле самой многочисленной, влиятельной и, что важно, ближайшей Петру I группировки.

Различные исторические источники смутно намекают на наличие какого-то таинственного документа, они говорят, что Петр писал что-то, а что – не ясно. К тому же, по сей день жива легенда о неком сокрытом завещании Петра. Таким документом мог быть только акт о передаче власти Петру II. Любой иной сокрытию не подлежал.

Итак, если остановиться на том, что завещание Петра I было не написано или уничтожено, то есть так или иначе – не оглашено, то претендентов на трон после смерти Петра I оставалось трое: Екатерина Алексеевна, ее младшая дочь Елизавета Петровна и внук Петра I, сын царевича Алексея, 10-летний Петр Алексеевич. Старшая дочь Петра Анна в 1724 году под присягой отказалась от русского престола за себя и свое потомство. Но по иронии судьбы именно ее потомки и занимали русский престол до самого конца в 1917 году. Акт отречения нужен был Петру I для того, чтобы иноземный герцог не стал править Россией. Петр понимал, что герцогу Россия нужна лишь для решения проблем своей маленькой Голштинии. Но несмотря на этот акт, была попытка передать российский престол Анне и герцогу после смерти Екатерины I[1].

Решить, кто займет место на престоле, должно было ближайшее окружение императора, высшее чиновничество и высшие военные чины.

Права великого князя Петра Алексеевича, внука Петра I, сына царевича Алексея (будущего Петра II) отстаивали представители родовой аристократии (в первую очередь, князья Голицыны и Долгоруковы), считавшие его единственно законным наследником, рожденным от достойного царской крови брака. Народное большинство также было за единственного мужского представителя династии (только раскольники не признавали его потомком царя, так как он родился от брака с иностранкой).

Однако «новая» служивая знать, «птенцы гнезда Петрова» во главе с самым влиятельным лицом петровской эпохи А.Д. Меншиковым и вступившим в союз с Меншиковым дипломатом и сподвижником Петра I Андреем Ивановичем Остерманом, желала воцарения Екатерины. За нее были граф Толстой, генерал-прокурор Ягужинский, канцлер граф Головкин и многие другие, они не могли надеяться на сохранение полученной от Петра I власти при Петре Алексеевиче. К тому же на их стороне выступала гвардия, которая была предана до обожания императору; эту привязанность она переносила и на императрицу Екатерину.

И в противовес альянсу Меншикова – Остермана в России существовала еще одна группировка, которая сплотилась вокруг герцога Голштинского, мужа старшей цесаревны Анны Петровны. Герцог Голштинский также пытался повлиять на исход событий, хотя по брачному контракту 1724 года эта чета лишалась права наследования российского престола. Однако даже то, что герцог был введен в состав Верховного тайного совета, не помогло ему сколько-нибудь повлиять на события (он не говорил по-русски и вообще имел весьма слабое представление о жизни в России).

В конце концов, именно Екатерина I стала российской императрицей. Ключевский суммирует сведения первоисточников: «28 января 1725 года, когда преобразователь умирал, не оставив последней воли, собрались члены Сената, чтобы обсудить вопрос о преемнике. Правительственный класс разделился: старая знать, во главе которой стояли князья Голицыны, Репнин, высказывалась за малолетнего внука преобразователя – Петра II. Новые неродовитые дельцы, ближайшие сотрудники преобразователя, члены комиссии, осудившей на смерть отца этого наследника, царевича Алексея, с князем Меншиковым во главе, стояли за императрицу-вдову.

Пока сенаторы совещались во дворце по вопросу о престолонаследии, в углу залы совещаний как-то появились офицеры гвардии, неизвестно кем сюда призванные. Они не принимали прямого участия в прениях сенаторов, но, подобно хору в античной драме, с резкой откровенностью высказывали об них свое суждение, грозя разбить головы старым боярам, которые будут противиться воцарению

Екатерины. Вдруг под окнами дворца раздался барабанный бой. Оказалось, что там стояли два гвардейских полка под ружьем, призванные своими командирами – князем Меншиковым и Бутурлиным. Президент Военной коллегии (военный министр) фельдмаршал князь Репнин с сердцем спросил: «Кто смел без моего ведома привести полки? Разве я не фельдмаршал?» Бутурлин возразил, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, «не исключая и тебя», – добавил он».

Это появление гвардии и решило вопрос в пользу императрицы, благодаря «силовой» поддержке удалось убедить всех противников Екатерины отдать ей свой голос. Сенат «единодушно» возвел ее на престол, назвав «всепресветлейшей, державнейшей великой государыней-императрицей Екатериной Алексеевной, самодержицей Всероссийской», и в оправдание объявив об истолкованной Сенатом воле покойного государя. Народ был очень удивлен восшествием женщины на престол впервые в российской истории, однако волнений не было.

28 января (8 февраля) 1725 года Екатерина I взошла на престол Российской империи благодаря поддержке гвардии и вельмож, возвысившихся при Петре. В России началась эпоха правления императриц – до конца XVIII века правили, за исключением нескольких лет, женщины.

После смерти Петра I Екатерина царствовала всего два года. Придя к власти, Екатерина I изо всех сил стремилась показать, что ее правление будет гуманным (были освобождены многие опальные сановники и преступники) и что все останется, как и при Петре. Действительно, сохранялись все принятые при Петре традиции и праздники.

Фактическую же власть в царствование Екатерины сосредоточил князь и фельдмаршал Меншиков, а также Верховный тайный совет. Екатерина же была полностью удовлетворена ролью первой хозяйки Царского Села, полагаясь в вопросах управления государством на своих советников. Ее интересовали лишь дела флота – любовь Петра к морю коснулась и ее. Весной 1725 года был спущен на воду большой новый корабль, заложенный еще Петром. Он назывался «Noli me tangere» – «Не тронь меня». Спуски кораблей с Адмиралтейской верфи, расположенной на берегу Невы в центре города, были любимым делом Петра. Обычно он сам руководил всей ответственной и очень символичной церемонией спуска новых кораблей.

Короткое царствование Екатерины I славно в истории России открытием Российской Академии наук. Петр, задумавший это дело, не успел его закончить – целый год ушел на переписку с заграницей, ведь в России не было тогда ни одного профессионального ученого. Их всех пришлось приглашать из Германии, Франции и других стран. Императрица приняла первых академиков и благосклонно выслушала речь на латыни профессора Якоба Германа. Он приветствовал императрицу как продолжательницу великого просветительского дела Петра.

В целом в царствование Екатерины I никаких коренных перемен в государстве не произошло. Не было ни шагов вперед, ни возврата к прошлому. Это была очаровательная женщина, но слабая правительница, которая жила, по словам В.О. Ключевского, «благополучно и даже весело, мало занималась делами, распустила управление». Императрица проводила время в развлечениях, устраивала балы, празднества и пиры. Вельможи хотели управлять при женщине и теперь действительно добились своего. Некоторым недальновидным людям из окружения Екатерины показалось, что теперь они могут не особенно церемониться и с самой государыней, чья мягкость и беспечность разительно отличались от стиля правления Петра. Таким неосмотрительным оказался крупнейший церковный деятель архиепископ Феодосий, позволивший себе публично и весьма неодобрительно высказаться о персоне Екатерины и заведенных при ее дворе порядках. Строптивое поведение церковного иерарха было воспринято как бунт. Так же скоро, как и при Петре, было организовано следствие и суд, который приговорил Феодосия к смерти. Екатерина, впрочем, продемонстрировала свое великодушие: заменила Феодосию смертную казнь заточением в монастырской тюрьме.

 

Женщина, сидевшая на троне, показала всем, что и в слабых женских руках самодержавная власть в России остается непререкаемой и никому не будет позволено пренебречь ею. В этом состояло поразительное своеобразие всего российского XVIII века – слабость и даже недееспособность правителя (правительницы) еще не означала слабости режима, всей структуры власти самодержавия.

Чтобы сохранить силу режима, была нужна некая структура, эту силу осуществляющая. Вступление на престол Екатерины I вызвало необходимость такого учреждения, которое могло бы разъяснять положение дел императрице и руководить деятельностью правительства, к чему Екатерина не чувствовала себя способной. Таким учреждением стал Верховный тайный совет. Он был учрежден в 1726 году по предложению П.А. Толстого и стал высшим учреждением в государстве. Совет получил право назначать высших чиновников, ведать финансами, Совету подчинялись Военная, Адмиралтейская коллегии, коллегия Иностранных дел и даже Сенат, который стал именоваться Высоким (а не Правительствующим). Сенат сначала был принижен до такой степени, что решено было посылать ему указы не только из Совета, но даже из прежде равного ему Святейшего Синода. Влияние Сената резко упало.

Членами Верховного тайного совета были назначены генерал-фельдмаршал светлейший князь Меншиков, генерал-адмирал граф Апраксин, государственный канцлер граф Головкин, граф Толстой, князь Голицын и барон Остерман. Через месяц в число членов Совета включен был и зять императрицы, герцог Голштинский, на радение которого, как официально заявлено императрицей, «мы вполне положиться можем». Таким образом, Верховный тайный совет первоначально был составлен почти исключительно из «птенцов гнезда Петрова». Но уже при Екатерине I один из них, граф Толстой, был вытеснен Меншиковым, а при Петре II и сам Меншиков очутился в ссылке, граф Апраксин умер, герцог Голштинский давно перестал бывать в Совете, и из первоначальных членов Совета остались трое – Голицын, Головкин и Остерман. Но все это будет позже, а пока вернемся во времена Екатерины.

Совет имел широкие полномочия, ограничивающие царскую власть, он стал свидетельством «монархической беспомощности» Екатерины I. Признавая за Советом роль реального правительства страны, следует подчеркнуть, что он формально состоял при особе императрицы, она была Председателем Совета. Сами «верховники» признавали, что Совет является императорским, поскольку Екатерина в нем «президентство управляет», а их долг – «токмо Ея величества ко облегчению» служить. Но, конечно, ее власть над сановниками распространялась ровно настолько, насколько это позволяли сами царедворцы. «Верховники» сообща решали все важные дела, а Екатерина только подписывала присылаемые ими бумаги.

Верховный тайный совет был чисто «абсолютистским органом» и вел свою родословную от негласных советов Петра I, именно у Петра родилась мысль о создании небольшого по составу, более гибкого, чем Сенат, постоянного органа. Его создание отвечало задаче сосредоточения власти в руках абсолютного монарха. Ту же цель преследовала при Екатерине перестройка работы коллегий (сокращение штатов, тенденция к единоначалию), местного государственного аппарата. Указом от 15 марта 1727 года предписывалось «как надворные суды, так и всех лишних управителей и канцелярии и их конторы, камериров и земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе оставить, а положить всю расправу и суд по-прежнему на губернаторов и воевод». Екатерина I распорядилась вывести армейские полки «с вечных квартир» и расселить их подгородними слободами. Мера эта, несомненно, облегчала положение крестьян, поскольку содержание полков ложилось, по словам Ключевского, «тяжелым и обидным бременем» на деревню; постоянно «у солдат с мужиками» случались «несогласия».

Но истинным правителем государства был даже не Верховный тайный совет и не Екатерина, а князь Меншиков, всегда имевший почти неограниченное влияние на императрицу. Его и Екатерину связывала давняя дружба; по мнению многих историков, они просто нуждались в помощи друг друга, чтобы противостоять своим врагам. С первых же дней царствования Екатерины именно Меншиков стал главным человеком в правительстве и фактическим правителем России. Он сыграл решающую роль при вступлении Екатерины на престол и теперь хотел получить все сполна: власть, почет, деньги, титулы и чины.

Смерть Петра освободила Меншикова от вечного страха наказания за многочисленные проступки. Теперь он был свободен! И тотчас же в нем пышным цветом расцвели те черты характера, которые он, хотя и тщетно, скрывал при жизни быстрого на расправу Петра: жадность, безмерное честолюбие, дерзкая уверенность в своем праве подавлять других людей.

Это только увеличивало и без того немалое число его врагов. Против него выступали древнейшие знатные роды Голицыных, Долгоруковых, Шереметевых, Апраксиных, которые считали светлейшего князя зарвавшимся выскочкой. Сопротивление Меншикову пытался оказать Павел Ягужинский – первый человек в Сенате. В его руки попадало немало документов, позволявших делать выводы о неблаговидных деяниях Меншикова, и Ягужинский спешил изобличить его. Но Меншикова поддерживали солдаты, могущественная гвардия, и это давало ему преимущество. Пока на троне была Екатерина I, Меншиков мог быть спокоен, но он понимал, что царствование первой российской императрицы шло к закату, и борьба за власть в придворных группировках разгоралась все сильнее. Вопрос о престолонаследии снова встал во всей остроте. Некогда Екатерину удалось легко возвести на престол вследствие малолетства Петра Алексеевича, однако в русском обществе присутствовали настроения в пользу взрослевшего Петра, прямого наследника династии Романовых по мужской линии. Императрица, встревоженная подметными письмами, направленными против указа Петра I от 1722 года (по которому царствующий государь имел право назначать себе любого преемника), обратилась за помощью к своим советникам.

Вице-канцлер Остерман предлагал для примирения интересов родовитой и новой служивой знати женить великого князя Петра Алексеевича на цесаревне Елизавете Петровне, дочери Екатерины. Во избежание возможного в будущем развода Остерман предлагал при заключении брака строже определить порядок престолонаследия. Несмотря на то, что противниками этого брака были Меншиков и сама церковь (не допускавшая брака тетки с племянником), он вполне мог бы осуществиться. Под влиянием Остермана Петр влюбился в свою прекрасную тетку, и от нее зависело направить это весьма горячее чувство к цели, указанной честолюбию будущей императрицы тонким немецким политиком. Но в 17 лет это честолюбие еще недостаточно окрепло. Елизавета в жизни Петра II имела гораздо большее значение, чем он в ее. Петр был еще ребенком – ему шел тринадцатый год, и в глазах гораздо более зрелой Елизаветы он едва ли мог казаться привлекательным. Тем не менее в 1727 году дружба их была очень тесной. Не обольщая своего племянника, Елизавета оторвала его от серьезных занятий и учебников. Будучи бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей, она увлекала его с собой на далекие прогулки верхом и на охоту. Но первую любовь она познала не с ним. В том же 1727 году она серьезно увлеклась Александром Бутурлиным. Свидания с императором стали после этого нерегулярными, и вскоре их пути разошлись.

Екатерина, желая назначить наследницей дочь Елизавету (по другим источникам – Анну), не решилась принять проект Остермана и продолжала настаивать на своем праве назначить себе преемника, надеясь, что со временем вопрос разрешится.

Партия во главе с Толстым, более всего содействовавшая возведению на престол Екатерины, могла надеяться, что Екатерина проживет еще долго и обстоятельства могут измениться в их пользу. Остерман грозил восстаниями народа за Петра как единственного законного наследника; ему могли отвечать, что войско на стороне Екатерины, что оно будет и на стороне ее дочерей. Екатерина, со своей стороны, старалась вниманием завоевать привязанность гвардии.

Тем временем главный сторонник Екатерины Меншиков был очень озабочен будущностью. Что будет с ним, если после смерти Екатерины на престол вступит великий князь Петр, дорогу которому к престолу в 1725 году преградил именно он, Меншиков? Оценив перспективу царевича Петра Алексеевича стать российским императором, Меншиков начал опекать следующего претендента на императорскую корону. Князю стало ясно, что не нужно бороться с судьбой – пусть Петр II сядет на престол деда. Но нужно сделать так, чтобы он попал туда при содействии Меншикова, будучи уже его зятем или, по крайней мере, женихом одной из его дочерей. У князя Меншикова было две дочери, Александра и Мария. Младшая, Мария, была помолвлена с польским аристократом Петром Сапегой, юношей изящным и красивым. Но императрица Екатерина как-то высмотрела в толпе придворных миловидного Сапегу и благосклонно ему кивнула. Этого было достаточно, чтобы Меншиков вступил в торг: в обмен на свободу помолвленного с Марией Сапеги он просил дать дочери замену – разрешить помолвить ее с двенадцатилетним великим князем Петром. Именно о таком гешефте и писал осведомленный датский посланник Вестфален: «Государыня прямо отняла Сапегу у князя и сделала его своим фаворитом. Это дало Меншикову право заговорить с государыней о другой приличной паре для своей дочери – с молодым царевичем. Царица была во многом обязана Меншикову – он был старым другом ее сердца. Это он представил ее – простую служанку – Петру, затем немало содействовал решению государя признать ее супругой». Екатерина не могла отказать «старому другу»!

Хитрый план Меншикова очень не понравился ветеранам переворота 28 января 1725 года. Светлейший князь, добиваясь брака своей дочери с Петром, которого он одновременно делал и наследником престола, бросал на произвол судьбы тех, кто в 1725 году помог ему возвести на престол Екатерину. Особенно обеспокоился П.А. Толстой. В руках начальника Тайной канцелярии были многие невидимые нити власти, и вот одна из них задергалась и натянулась – Толстой почувствовал опасность: приход к власти Петра II означал бы конец для него, виновного в смерти отца будущего монарха (Толстой был напрямую причастен к гибели царевича Алексея). Тревожились за свое будущее и прочие сановники – генерал Иван Бутурлин, приведший в ночь смерти Петра ко дворцу гвардейцев, генерал-полицмейстер Антон Девиер и другие. Они ясно видели, что Меншиков перебегает во враждебный им лагерь сторонников великого князя Петра и тем самым предает их. Толстой и дочери Екатерины, Анна и Елизавета, умоляли императрицу не слушать Меншикова и оформить завещание в пользу Елизаветы, но императрица, увлеченная Сапегой, была непреклонна. Да и сам Меншиков не сидел сложа руки. Он действовал, и притом очень решительно. Как-то в разговоре с Кампредоном о Толстом он был откровенен: «Петр Андреевич Толстой во всех отношениях человек очень ловкий, во всяком случае, имея дело с ним, не мешает держать добрый камень в кармане, чтобы разбить ему зубы, если бы он вздумал кусаться».

И вот настал час, когда Меншиков достал свой камень – доклад императрице о раскрытом заговоре. Толстой, Девиер, Бутурлин и другие недовольные его поступками были арестованы, их обвинили в подготовке мятежа против императрицы. Меншиков отчаянно спешил: «заговорщики» были допрошены 26 апреля 1727 года, а уже 6 мая Меншиков доложил Екатерине об успешном раскрытии «заговора». Меншикову удалось воспользоваться болезнью императрицы, и она, по его требованию, подписала 6 мая 1727 года, за несколько часов до своей кончины, обвинительный указ против врагов Меншикова. И в тот же день граф Толстой и другие высокопоставленные враги Меншикова были отправлены в ссылку.

Меншиков торжествовал победу. Но тогда, в мае 1727 года, он не знал, что это была пиррова победа, что судьба Толстого вскоре станет его, Меншикова, судьбой, и оба они умрут в один год – 1729-й: Толстой в каземате Соловецкого монастыря, Меншиков – в глухом сибирском городке Березове.

 

Завещание Екатерины I, по свидетельству историков, было публично подписано за императрицу ее старшей дочерью Анной. Однако В.А. Нащокин в своих «Записках» указывает: «…а о принятии всероссийского престола подписанною духовную ее величество собственною рукою утвердить изволила вселюбезнейшему внуку, государю великому князю, о чем 7 дня мая от его императорского величества выданным манифестом в народ опубликовано». Трон был передан двенадцатилетнему царевичу Петру Алексеевичу, вошедшему в историю под именем императора Петра II. Этого назначения требовали члены Верховного тайного совета, Синода, президенты коллегий, гвардейцы.

Последующие статьи относились к опеке над несовершеннолетним императором; определяли власть Верховного совета, порядок наследования престола в случае кончины Петра Алексеевича. Согласно завещанию, в случае бездетной кончины Петра его преемницей становилась Анна Петровна и ее потомки (десценденты), затем ее младшая сестра Елизавета Петровна и ее потомки и лишь затем родная сестра Петра II Наталья Алексеевна. При этом те претенденты на престол, которые были бы не православного вероисповедания или уже царствовали за рубежом, из порядка наследования исключались. Именно на завещание Екатерины I 14 лет спустя ссылалась Елизавета Петровна в манифесте, излагавшем ее права на престол после дворцового переворота 1741 года. Позже императрица Анна Иоанновна приказала канцлеру Головкину сжечь духовную Екатерины I, что тот и исполнил, тем не менее сохранив копию завещания.

Шестого мая 1727 года в девять часов вечера Екатерина умерла. Правление Екатерины I – волшебная сказка о лифляндской золушке – закончилось.

1Цену подобных актов можно видеть на примере самой Анны Петровны. Екатерина I, умирая, завещала престол Петру II, но указала, что если тот умрет бездетным – престол должен перейти к Анне либо ее наследникам. Петр II умер бездетным и акт Екатерины не отменял, однако члены Верховного тайного совета нарушили волю императрицы и самочинно пригласили на трон другую Анну – Иоанновну – дочь брата Петра I. А наследник Анны Петровны (она умерла сразу же после его рождения, еще до смерти Петра II) стал императором Петром III в 1761 году только благодаря перевороту 1741 года, когда сестра Анны – Елизавета – захватила власть.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru